Ни одной улики

Вечером Сергей пришёл к Игорю сам, ещё более бледный, казалось, даже, более худой. — Ты как? — Тихо спросил он. — Надеюсь, ты ел... Прости, днём быть тут я не мог. — Ты сам-то давно ел? Сам в порядке? Едва на ногах держишься. — Гром нахмурился. — Я в порядке. — Тихо, безжизненно, пряча глаза. — Давай обработаю твои раны. — Смотреть на Игоря — о, это было выше всяких сил. Казалось, с каждым взглядом Сергей любил его всё сильнее, и, вместе с тем, всё сильнее ненавидел себя. Мучительно, жгуче ненавидел, особенно за слабость, за то, что не в состоянии вырваться из-под контроля Волкова и Птицы. Интересно, можно умереть от нервного истощения? Он бы хотел. Хотел бы, чтобы всё закончилось, хоть как-то — это слишком — жить в вечном аду. Хоть он и заслужил... — Не заметно, что впорядке. Ну-ка пошли! — Командный тон, и Игорь взял Сергея за руку, повёл на кухню, усадил парня за стол, и налил чаю. Потом Гром поковырялся в холодильнике, разогрел найденную там буженину с картошкой. — Ешь давай. Тебя самого надо с ложки кормить. Куда только Волков смотрит? Сергей удивлялся, Гром заботится о нём?.. Его рука, тепло горячей ладони... Чёрт! Хотелось прижаться к его груди, а то и вовсе впиться поцелуем в губы, жадно, пылко. Что если попробовать? Да, ударит, но зато... А потом Сергей вспомнил, что не умеет целоваться, вздохнул, и послушно сел за стол. — С-спасибо!.. — Румянец смущения на бледных щеках, и Сергей послушно принялся за еду. — Я... Питаюсь... Это из-за таблеток я такой, ничего, не страшно. — Значит есть больше нужно, чтобы силы были, и не шатало из стороны в сторону. У тебя тут целый спортзал, так тренируйся, это, знаешь ли, тоже разряжает эмоционально. Я часто колотил грушу, когда паршиво на душе было, и становилось легче. — Не могу есть много, меня рвёт. — Он вообще мало что мог в себя впихнуть без подобных последствий, и вот сейчас Сергей уже наелся дальше некуда, съев ровно две ложки, а потому есть перестал. — И... Я в порядке, спасибо. — Правда была в том, что он не хотел, чтобы ему было лучше, стремясь, напротив, хоть как-то добить себя, надеясь, что однажды хрупкий слабый организм не выдержит. Например, теперь в костюме Чумного Доктора он и пары шагов сделать не сможет — тот слишком для него тяжёл. Уже плюс. — По глазам же вижу, что врёшь, не в порядке. Буду ведь с ложки кормить. — Звучало как угроза. — Серёжа, давай поговорим на чистоту, а? По-моему, нам стоило бы. — Правда, лучше не пихай в меня еду, тут слишком далеко бежать до туалета. — Сергей поморщился, отвёл взгляд. — Давай поговорим... Но, что ты хочешь от меня услышать? — Правду. Ну ок, почему ты по-своему восстановил справедливость мне ясно, почему ты меня и Юльку с Димой сдал — тоже понятно. Актёр хороший. Поверили все. — Я... Испугался. И поверь мне, я жалею об этом. Каждый день. Каждую минуту. Я сам обрёк себя на ад. Правду? Почему Волков пичкает меня таблетками до такого состояния? Потому что, попыток суицида было не одна и не две. И я серьёзно хочу всё закончить. Всё-равно как. Но Волков и Птица не позволяют мне признаться во всём, не позволяют исправить ту ошибку. Я просто... жду, пока всё это доканает меня окончательно. — Мягкая улыбка. "А ещё, я люблю тебя, и не могу жить, зная, что уничтожил твою жизнь." — Мысленно добавил Разумовский. А потом продолжил, уже совсем как-то обречённо. — Меня даже не выпускают из башни. Я не был на улице много месяцев... — Волков явно перегибает, но не думаю, что в психушке или в тюрьме тебе будет лучше. Я смирился уже. В справедливость этого конечного мира я не верю. И если нет Чумного Доктора, то давай оставим всё в прошлом. Не убивай себя, лучше от этого не будет. Ты нужен Волкову, ты его единственный близкий человек. Если ты обелишь имя Дубина и Пчёлкиной этого будет достаточно. — Гром как-то машинально гладил руку Сергея. — Мне больно видеть тебя таким. Обещай мне, что будешь жить и поправишься, м? Твоя смерть лучше не сделает, поверь, мне — точно. — Глаза в глаза. Сергею казалось, что он забыл, как дышать. Игорь... столь ласков к нему?! И эти касания... Тёплые мурашки по коже, ощущение, будто в тёмную, холодную и мрачную бездну к нему спустился ангел, и удостоил своей милости. Он ощущал новые силы, этот взгляд, эти глаза... "Дурак! Ты лишь делаешь хуже." — Буркнул в голове Птица. — Обещаю... — Сергей порывисто обнял Игоря, а потом опомнился, резко отстранился. — П-прости! Идём, всё же, я займусь твоими ранами. Гром сам притянул Разумовского, обнял его в ответ. Сделать это хотелось давно, сразу, как пришёл, но гордость не позволяла. Теперь их стальные стены давали трещину, барьеры рушились. Сергей доверчиво прижался к Игорю, закрыл глаза, и замер. Высшее удовольствие, то, о чём он мечтал. От Грома пахло мазью, терпким потом, и чем-то сладковатым, приятным. Сергей дышал им, и сердце билось шумно, гулко, быстро, и Разумовскому было плевать, что Гром явно заметит насколько у него участилось сердцебиение. Пусть. — Пообещай, что не будешь себе вредить. Кивок. Сергей был, словно бы, маленьким ребёнком, прижимаясь крепче, цепляясь за это тепло. Стояли они так долго, Гром Разумовского не торопил, ему и самому нужно было это. А потом Сергей послушно выпил кружку чая, и даже съел бутерброд с колбасой, затем увёл Игоря в комнату, усадил, расстегнул на нём рубашку, запрещая себе думать о любой романтике, и начал медленно отлеплять пластыри, наносить мазь и вновь заклеивать раны. Размотав бинт на плече, Разумовский нахмурился. — Ох... Шов разошёлся!.. Ты как так неосторожно, подожди. — Он унёсся куда-то, довольно бодро, вернулся с иглами, шприцами и ампулами. — Потерпи, сейчас обезболю и зашью повторно, ладно? Такой послушный? Неужто чувство вины настолько сильное, что Разумовский теперь будет ловить каждое его слово. Загадка. Сергей казался ему диковатым, но его рук он, кажется, не боялся. Все эти взгляды полные грусти, смущение. — Где ты научился так штопать раны? — Специально проходил курсы медицинской помощи. Себя зашивал и обрабатывал сам. Всё, готово. Пожалуйста, осторожнее, не двигай слишком резко правой рукой. — Сергей убрал все инструменты, дождался, пока Игорь наденет рубашку, потом повесил ему на шею широкий плотный бинт, и поместил в него правую руку Грома, чтобы она лежала на перевязи. — Разгрузи плечо, пусть пока так, у тебя был вывих, хорошо, без перелома, но рваная рана оказалась тоже весьма серьёзной. Боль Гром, кажется, совсем не чувствовал. А Серёжа... Такой яркий симпатичный паренёк, рыжик, он бы и не подумал, что такой способен на то, что совершил. Внимательный и милый. — Эм... Ты... Так удивлённо смотришь на меня. — Вопрос в глазах. Неужели, Игорь что-то заподозрил? Что именно? А Сергею слишком нравилось быть рядом с Громом, и он искал повод остаться, только вот, не находил его, лишь неловко топтался на месте. — Это странно, Серёж, ты меня вроде как, ненавидеть должен. А не прятать в своей башне, делить со мной еду, я захотел шавуху из подворотни, ты её нашёл. Ты сам штопаешь мне раны. В чём дело? Естественно, я удивлен. Я ворвался в твою башню учинил скандал... А ты мне капельницы ставил и реально вытаскиваешь моих друзей из тюрьмы. Я в ахуе. — Н-ненавидеть? — Удивление. — Почему? Если кого я и ненавижу — это себя... — Разумовский отвёл взгляд. Хотелось сказать Игорю всё, признаться в истиных чувствах. Да ладно, какая там шаурма, захочет — Сергей купит ему хоть звезду с неба, в прямом смысле, и по-настоящему. — Ладно, не буду доёбываться. Спасибо за помощь, в любом случае. — Ты можешь задавать любые вопросы. — Разумовский мотнул головой. — И я отвечу. Честно. Мне нравится разговаривать с тобой, всегда было интересно. Поговорить. — А ты, смотрю, ко мне не равнодушен. — Гром усмехнулся. Сергей вздрогнул, забывая как дышать, замер, сердце стучало, сильно, в горле стоял комок. — Ты прав. — Тихо, боясь реакции. — Это заметно. Расслабься. Чего как не живой! Хочешь правду — как ни странно, я ведь тоже по тебе скучал. Ты каждую ночь мне снился, рыжий дьявол! — Гром взъерошил волосы Разумовского. — Думал, выйду — придушу. А нет. Совсем не то на самом деле. Мы похожи. Я такой же дикий одиночка. Жил работой, потому что другой жизни нет. И теперь и той нет, я бомж даже без работы. — Я помогу с этим, не сомневайся. У тебя будет новая жизнь, новая работа, или старая, как захочешь... — Сергей осторожно придвинулся ближе к Игорю, точно боясь, что он его прогонит. — Нет, Серёж, как раньше уже не будет. Да и, я уже не знаю, чего хочу. Я больше ни во что не верю. Всё можно купить, если есть бабло. Я даже в отношениях лох. Юлька вот хорошая яркая девчонка. А чужая. Она ни капли не понимает меня. — Пожалуй, мне это знакомо. — Сергей осторожно коснулся здоровой руки Игоря. — Меня никто никогда не понимает, не принимает, я одинок, теперь даже с Олегом. Он чудесный, и явно хочет мне добра, но между нами пропасть, кажется, он душит меня своей заботой. — Потому что он за тебя боится, ты всё, что у него есть. Семья типа. Серёж, цени это. Уверен, он тоже считает, что ты не понимаешь его. — Я правда ценю его заботу, ты не подумай. Он очень мне дорог, но... Наверное, так как с тобой сейчас, мы с ним не разговаривали ни разу после его возвращения. Он не отвечает на мои вопросы, молчит. Если я что-то рассказываю, он продолжает молчать. Наверное, он меня слушает, но это не точно. В итоге, я всё так же общаюсь только лишь с Марго. Ах, да, с Птицей ещё. Коллекция выдуманных друзей. — И он снова начал грызть губы, нерно постукивая пальцами по дивану. — Не все могут говорить, иногда слов нет. А Волков он на войне был, там, скорее всего, тоже с психикой нелады. На деле и я ненормален. На моих глазах убили отца, убил его напарник, которого он считал другом, который был частым гостем в нашем доме. Я был мальчишкой. И ещё, знаешь, наверное, поэтому все так легко поверили, что это я Чумной Доктор, поехавший окончательно. Я надеялся, хотя бы шеф усомнится, но нет... Он знал моего отца, меня, он же вырастил меня. И даже он поверил... Я ждал, что он придёт, хотя бы напишет, но нет... — Мне жаль. Я хотел жёстко и радикально покончить со злом, и слишком быстро сам превратился в зло, не понимая, не осознавая этого. Никого не было рядом, чтобы меня остановить, а когда попытался ты, я совершил самый страшный поступок в своей жизни. Преступление против тебя, против собственной веры и убеждений и против самого себя... — Исповедь, своего рода. Как далеко это зайдёт? Сердце замирало, дрожали руки, потели ладони и Сергей то нервно вытирал их о диван, то зажимал между коленями. Хотелось убежать, вот только — до чего же надоело бегать!.. Разговор по душам? Причём, с обоих сторон честно и откровенно. И Сергей сейчас явно не играл. Как и Гром впервые в жизни слишком откровенничал. — Потому я всегда был против самосуда, потому, что делая этот шаг, ты разрушаешь себя в первую очередь. Но и в законе я окончательно разочаровался. Можно всё купить, даже его. — Мне правда жаль, что это так... Я надеялся, что хоть что-то поможет мне искупить вину перед людьми, перед городом. Больницы, приюты, парк... Ай. Ерунда. Пустое. На меня чуть ли не молятся, а мне противно от себя, я отвратителен, неужели этого никто не видит?.. — И мысль, накрепко засевшая в голове: "я не достоин тебя, Игорь, я не достоин твоей любви." — Если честно, ты для этого города сделал больше, чем кто бы то ни было. Ты нужен тут, Разумовский. Не Чумной Доктор, а именно вот эта человечность. Парки, поддержка приютов, больниц. — Игорь снова сжал его руку. — Думай о хорошем. И прими себя, таким, какой ты есть, настоящим, не отвергай то, что есть в тебе. Мы ведь все не идеальны. Работать над собой - это принимать и корректировать. — Игорь, моё место, на самом деле, в психушке, пожизненно. — И Разумовский вновь прижался к Грому, обнял его, зажмурившись, надеясь, что он не оттолкнёт. — Тебе явно нужна квалифицированная помощь, только не наших психиатров, даже самых дорогих. Тебе нужен психиатр из Европы, они там умеют именно лечить, а не превращать в овощ и запирать в четыре стены. — Игорь не отстранился, обнял Сергея, с Разумовским ему было комфортно, и говорить легко, будто они правда именно понимали друг друга. Оу!.. Это было явно чем-то вроде сна, волшебного, прекрасного и тёплого. Игорь обнимает его! Мурашки по коже, Сергей расслабился, доверчивый, открытый совсем. — А ты прав... Я даже могу заняться этим вопросом сам. Спасибо. — Тихо, словно боясь разрушить гармонию. — Можешь и Волкова подключить, может, он поможет. Ему тоже психиатр хороший не помешает. Я поговорю с ним, если хочешь. — Гром обнимал его, так незаметно и укутал в плед. Эдакий воробьишка, чуть взъерошеный, но уже не такой грустный, Сергей будто и правда оживал. Неужели ему нужен был именно диалог, тепло, принятие? Фактически, вот только что, недавно, Разумовский признался Грому в любви. И Гром его чувства... Принял? Получалось так. — Угу!.. — Сергей кивнул, уже не зная на что соглашается, и неожиданно, даже для самого себя, провалился в сон. Он был сыт, ему было комфортно, хорошо и спокойно, и измученный организм взял своё. — Чудо ты, Серёжа, такое чудо. Чумной Доктор, бля! — Игорь погладил его по волосам, уложил, и сам уснул с ним, свернувшись в один клубок. Было тепло и хорошо. Олег потерял Сергея, и пошёл проверить, как он. Но придя в зал, застал невероятно трогательную картину — Сергей спал, прижавшись к Игорю, положив голову ему на грудь, мирно улыбаясь во сне, и Гром тоже спал, обнимая Сергея так бережно, словно бы охраняя. Идиллия. Решив не мешать, Волков тихо вышел, и ушёл в свою комнату.