Ни одной улики

Одиночная камера. Обшарпанные стены, твёрдая шконка, железная дверь. В который раз он здесь за драки? После вынесения приговора Гром точно бы озверел, хватало взгляда в его сторону, чтобы он кинулся, точно бешенный пёс. Он избивал до полусмерти, зубами рвал глотки. Его боялись. От него держались в стороне. А ночью ему неизменно снился Разумовский. Почему-то Гром стоял перед ним на коленях, целовал его тонкие пальцы, и молил о прощении. Утром к Игорю лучше было вовсе не приближаться, даже завтрак ему приносили в камеру. А по Разумовскому он, почему-то, и вправду, скучал. Вспоминал их короткие беседы, вспоминал каждое слово, каждый жест, каждую улыбку. И тогда Грому казалось, что он начинает сходить с ума. "Здесь, с кровавой раною в груди, Среди разбитых снов и грёз Я буду умирать один — Ты не увидишь моих слёз."* ... Через пол года на пороге офиса Разумовского, едва живой и изрядно избитый, оказался Гром. Злой, взъерошенный, грязный, как чёрт. — Такая она, твоя справедливость?! Ты же у нас всемогущий теперь... — Хреново выглядишь, Гром. — Сергей закусил губу. — Заходи. Сядь. Давай я накормлю тебя, и мы поговорим... — Вздох. — Я ждал тебя, если честно, потому двери башни открылись. — Иди к чёрту! — Грозный рык. — Я от тебя даже капли воды не возьму... Ты сволочь. — Последняя фраза тихо и устало, Гром сел на диван, отметив, что, почему-то, по Разумовскому он и вправду скучал. Рад был его видеть. Бред... — Игорь. Успокойся. Тебе нужно отдохнуть, я вижу, насколько ты устал, насколько ты голоден. Сейчас, жди здесь. Если что, в башне со мной живёт Волков, не бойся его, он тебя не тронет. — И Сергей вышел из зала. Гром лишь открыл рот, чтобы что-то сказать, но не успел, продолжил сам с собой. — Молодцы ребята, засадили невиновных, и живут прекрасно и счастливо. — Смех, истерический, на всю эту чёртову башню. Сергей вернулся с подносом, полным еды и графином воды. — Поешь, я прошу тебя. Я буду разговаривать с тобой только когда ты приведёшь себя в порядок, и позволишь мне обработать твои раны. Ешь. — Сергей заметно нервничал, постоянно кусал губы, пальцы у него дрожали. — Я не буду есть, Разумовский. Не жрать я к тебе пришёл, не чтобы ты посмотрел на меня сверху вниз, и пожалел, как собаку бродячую. Я пришёл с конкретной просьбой. Если в тебе вообще хоть что-то человеческое есть. Ты там, вроде, приютам помогаешь, и всё такое. Благотворительность. Вот и сделай хорошее дело. Невиновные не должны сидеть в тюрьме. Ты ведь справедливости хотел. Так где же она? Мать твою... — На еду Гром даже не смотрел, хотя, в тюрьме кормили как скотину, он был дико голоден, потому отводил взгляд, дабы не накинуться на эти вот вкусности. — А я не буду тебя слушать и выполнять твои просьбы, даже думать о них, пока ты не поешь, не примешь душ, и не позволишь мне оказать тебе помощь. И? — Сергей сложил на груди руки. — У тебя больше нет вариантов, я — твоя последняя надежда. Ты ведь пришёл просить за Юлю и Диму, правда? Не за себя, ну что ты, я же тебя знаю. Знает. Он знает. Наверное, так, как Игорь Гром не знает себя сам. Чёртов Разумовский... Красивый бог смерти и разрушений... Идеал. Тьфу ты. — А! — Игорь махнул рукой. — На что вообще рассчитывал... — Гром поднялся, пошатнулся, но упёрто пошёл к выходу. — Игорь. — Сергей удержал Грома, схватив за плечо, остановил. — Из-за твоего упрямства их жизни будут окончательно сломаны. Подумай. Я не отказываю. Даже не прошу ничего взамен. Тебе тоже нужна помощь. Слишком гордый, чтобы принять прямую помощь от меня? Гром, я не хотел этого. Ты меня вынудил. Ну, согласись, у тебя не было улик. Ни одной улики. Скажи ещё, что это тоже моя вина. — Ни одной улики. Но мы оба знаем, что это был ты, я видел всё своими глазами... Ты уже им жизни сломал, судимости никуда не денутся. Я думал у тебя хоть где-то совесть шевельнётся... Я пришёл не еду просить с протянутой рукой, и не медпомощь. Помоги Юле и Диме. Остальное меня не волнует. — Игорёк, ты забываешь СКОЛЬКО у меня денег. У них не будет судимости, им выплатят компенсации, а тебя никогда не найдут. Гром... — Сергей потупил взгляд. — Почему я чувствую себя дьяволом-искусителем?.. — Потому что ты и есть. Дьявол. Люцифер во плоти — самый прекрасный из ангелов, жаль падший... — Господи, что он несёт?! — А, что?! — Разумовский отдёрнул руку, точно бы его током ударило, и стоял растерянный и смущённый, чуть склонив голову, рыжие волосы падали на лицо. — То. Плевать мне на твои деньги, Разумовский... Просто отпусти их, а я вернусь за решетку, всё. Дубин и Пчёлкина не виноваты. Ты же топил за справедливость, так покажи, блядь, её. — Силы уже были на исходе, не хватало тут ещё распластаться, как идиоту. Нет уж, Гром, будь добр дойти до конца. — Гром, я всё сказал. Их нужно официально отмазывать, это дорого и сложно, ты сам знаешь! И ты не виновен тоже, за решёткой тебе не место. Это не подачка. Сделка. Чумного Доктора больше нет, не топи меня, и я организую свободу тебе, и твоим друзьям. — Сергей снова подошёл, довёл Игоря до дивана. — М, да, у меня лишь одно условие, Игорь, — пока я занимаюсь делами Юли и Димы, ты должен будешь жить у меня. Здесь. Я против того, чтобы тебя ловили и садили. Поймают — я всё брошу и они останутся в тюрьме. Ну? Слово за тобой. — Мне тебя топить нечем, да и, кто мне поверит. Ты шутишь что ли? Я больше не Майор Гром... Ладно. По рукам. Я приму твои условия. — Игорь лёг, отвернулся к спинке дивана и свернулся в клубок. Хоть отоспаться нормально. Всё тело болело. Сначала драки с сокамерниками, потом побег и драка с ментами. Усталость просто взяла верх. Как он смог добраться до башни, он сам не знал, а сейчас уснул мгновенно, все силы покинули разом. Разумовский поморщился, глядя на то, как его диван бесцеремонно мажут кровью и невнятной грязью, но промолчал. Он осторожно раздел Игоря, тот не проснулся даже. Красивый чёрт. Сергей промыл и обработал раны, перевязал, осторожно, чтобы не разбудить. — Хреново выглядит. — Волков покачал головой. — Хоть капельницу с глюкозой поставь, он истощён. Сергей кивнул. Игорь не проснулся даже от иглы, казался едва живым, но дышал ровно, спокойно. Разумовский просидел с ним рядом до рассвета, под утро так и задремал сидя, в углу дивана. Игорь проснулся утром, потому что просто захотел по нужде. Голова болела, как с похмелья. Он осмотрелся. Голый. В башне. С капельницей в руке. А в углу дивана Разумовский. — Ты что сделал со мной?! — Игорь выдернул иглу из руки. Раны были заклеены и забинтованы. Сергей вздрогнул, проснулся. — Ты чуть не сдох, Гром. Я просто помог. Раны не мочи, чистая одежда рядом с тобой, и тебе НУЖНО есть и отдыхать. — Я в туалет хочу. Где тут сортир в твоих катакомбах? — Гром медленно поднялся, но голова закружилась и он рухнул обратно, вздохнул. — Идём, я помогу. — Сергей встал, помог подняться Игорю. — Опирайся, не бойся, удержу. Гром как-то подозрительно посмотрел на него, словно не понимал вообще действий Сергея. — Зачем тебе это? — Хочу хоть немного искупить свою вину. — Дело было не в этом, но причин истинных Сергей назвать не мог. Не сейчас точно. — Идём. — Не надо мне твоих искуплений, рыжий дьявол. — Более беспомощным Гром себя не ощущал, вот ещё, дожить до того, что б его за ручку в туалет водили. Он злился на себя, на Разумовского, и на весь свет. — Перестань, ты элементарно заблудишься. Могу утку принести. — Ведро, блядь, аллюминиевое принеси. Идём. Сергей подхватил Игоря под руку, и потом лишь вспомнил, что тот обнажён, окинул его взглядом полным интереса, и протянул брюки. — Не пялься. Смотришь так... — Оделся Гром сам, а вот вести себя позволил. После туалета Игорь перебрался в ванную, остановился у зеркала, опираясь на умывальник, посмотрел на себя. Весь побитый и бледный. Жалкое зрелище. — В кого ты превратился, Игорь, а? Справедливость, честь... Да кому они нахуй всрались? Никому... И ты тоже — никому. Так легко все поверили и отвернулись от тебя, а ты всё пытался, сделать этот мир лучше. — Он мокрой рукой каснулся отражения в зеркале, стёр его и ушёл. Голова всё так же кружилась, он позволял себя вести, а после спрятался под плед. Интересно, Разумовский счастлив, имея такое превосходство над ним? Ведь по щелчку его пальцев он может вернуть его обратно. Что за игру он ведёт? — Игорь, мне с ложки тебя кормить? — Сергей снова сел рядом с Громом. Потухший. Измученный. Видеть Игоря таким было больно. Это сделал он, Разумовский. И он ненавидел себя за это, ненавидел всегда, каждый день. Он сам бывал в реальности не так часто, уступая Птице, он видеть этот мир не хотел. — Оставь меня, а... Иди сам выспись. Тебя там, вроде, Волков ждёт. И если не сложно, когда проснусь, дай мне ручку и тетрадь. Напишу письма этим двоим. — Гром, пока я не увижу, как ты ешь, я никуда не пойду. Ты, может, что-то конкретное из еды предпочитаешь? Скажи. А Волков меня тупо охраняет. — Разумовский смутился. Однажды, через месяц после суда, он пытался сброситься с крыши чёртовой башни "Vmeste". Птица не позволил, ещё и Олегу пожаловался. Теперь Сергей сидел на антидепрессантах, и под контролем друга. — Шавуху рядом с моим домом... Сомневаюсь, что ты туда пойдёшь. Но там она лучшая в Питере. — Не поворачиваясь, и не выбираясь из пледа. — Хорошо, будет. Что-то ещё? Какого-то чая, кофе? — Сергей кусал губы, сдерживая себя изо всех сил, чтобы не разреветься. Игорь. Снова и снова вспоминался момент в казино "Золотой дракон", когда Гром спас Сергею жизнь. Герой. Идеальный, красивый. С тех пор Сергей потерял покой, всем сердцем влюбившись в эту самодовольную улыбку, уверенный взгляд. И потому стал всеми силами стремиться переиграть Грома, будто мстя ему за это. За беспокойные ночи, за новую боль, за безграничное одиночество, и за то, что сам Игорь никогда его не примет. Не то, что не полюбит — даже не поймёт. А потом, внезапно, Сергей и вправду победил. И это было кошмаром, это было больно, это было в высшей степени НЕСПРАВЕДЛИВО. И... Он много раз порывался пойти и сознаться, предоставить все доказательства, все улики. Вот только... Он и шага из проклятой башни сделать не мог — Птица был иного мнения. Его личный ад. — Ничего. Больше ничего не надо. Что осталось от Грома? Ничего не осталось. Только сломаный мужик, который потерял все ориентиры в жизни. Добиться освобождения друзей. А дальше он и не знал, что будет. Сергей принёс листы и бумагу, как и просил Игорь. Шаверму тоже принёс, сразу пять штук, ещё горячую, хоть и не считал это самой подходящей для состояния Игоря пищей. И чай принёс. Шаверма пахла обалденно, Сергей и сам был дико голоден, но подавил в себе это желание. Живот урчал. Игорь, как дикий, набросился на еду. Господи на кого он был похож? — Поешь сам, Разумовский, она реально вкусная. И спасибо. — Поев, Гром снова уткнулся и уснул. Сергей съел одну шаверму, медленно, точно бы нехотя, пусть та и была реально очень вкусной, а он — дико голодным. Уснул... Сергей встал, тихо ушёл в ванную, и долго сидел там на полу, кулаками размазывая по лицу слёзы, и шепча: — Птица, отпусти меня, прошу, отпусти... В какой-то момент Сергей встал, умылся холодной водой, и бледный, мрачный, с красными глазами, пошёл заниматься делом Дубина и Юли. Он обещал, и обещание своё выполнит, обязательно, чего бы это ему не стоило. А после он снова вернулся в зал, где находился Игорь. "Боль — она как яд, Мешает, не дает уснуть. Уже не повернуть назад, Кровь закипает в моих венах, словно ртуть."*