Обескровлен.

      Этот день вывалился из моего понимания и растёкся пятном под моими ногами. Я практически ничего не помнил.       То оттуда кто-то шепчет, отсюда что-то сверкнёт…       Это были разные голоса, они летали над головой, забирались под кожу, переплетались между ног, с грохотом падали на уши. Они бормотали что-то на другом языке, таком странном, но я как будто их понимал.       Они звали на помощь.

***

      Не помню, сколько я смотрел на белый свет.       Никто из нас не двигался, но потом почувствовал холод, а вокруг начали кружиться тени. Почему-то ощущал, что они не причинят мне вреда. Как вдруг я увидел большое лицо…       знакомое…       Всё моё тело дрогнуло, я задышал так, будто у меня была ещё одна пара лёгких в теле. Воздух мне казался чистым и таким доступным.       Я смог подняться…      Пройти несколько коридоров… Всё перед глазами плыло, контуры подрагивали и покрывались рябью, а окрас всего смазывался, больше походя на цветную массу.       Передо мной чётко виднелась дверь.       Приложив к ней ладони, я попытался открыть, давил на неё,       давил… Она не поддавалась, но в один момент, по ощущениям, она превратилась в воздух, а я сам его как будто бы подвинул.       И только когда я уже оказался вне помещения, окружённый сплошным цветом, мои руки почувствовали холод, как от железа…       А ещё, спустя секунду, всё моё тело пронзило тысячей иголок. Они падали откуда-то с высоты и въедались в кожу.       Но боль притуплялась где-то, где заканчивалась кожа. Она как будто растворялась во мне. Я почувствовал, как по моей щеке что-то скатилось.       Я поднял руку и взял это…       это был камешек. Совершенно точно ощущал его твёрдую поверхность, он немного колол мои пальцы.       Если камни падают с неба, то лучше лица не поднимать.       Рядом с ногой была какая-то ткань. Её я сразу взял и накинул на плечи,       всем телом остро и ярко ощущалось, как камни вплетаются в грубые нити. Громкий возглас донёсся до меня, как гром, а потом откуда-то слева прилетел свет.

***

      Дорога шла надо мной подозрительно переменчиво. Я то не ощущал её…       то снова наступал на камни       или просто по чему-то ровному больше скользил, чем проходил.       Не знаю, куда я шёл,       просто пребывал наполовину в беспамятстве и не задумывался ни о чём серьёзном. Все мои мысли были на несформулированном, но понятном уровне. Когда ты просто ощущаешь их в голове, но не даешь значения…       У меня была какая-то смутная цель, из всех возможных путей я выбирал определённые, руководствуясь странным чувством…       как будто знал, что будет в нескольких шагах от меня…       Потом вдруг капли перестали падать,       а глаза долго ещё не могли открыться…

***

      Медсестра ушла, забрав с собой несколько анализов. Она интересовалась состоянием Никиты и улетела так же быстро, как и появилась в палате. Она была маленькой и тесноватой, довольно тёмной из-за узенького окна, перекрытого шторами.       Сам Никита пребывал в странном состоянии. Он почти ничего не слышал, то есть очень тихо, как будто через плохие наушники, голова кружилась каждый раз, когда он резко переводил взгляд из одной стороны в другую, а тело и вовсе, казалось, вот-вот сведёт судорогой. Медсестра сказала, что это может быть реакцией на обезболивающее или анестезию.       Ему провели несложную операцию, наложили пару швов на груди и плече. Проверят кровь и прочее, подержат немного, чтобы последить за швами, и отпустят.       Он не боялся этого. Он боялся людей, которые придут спрашивать его. Спросить они могут о чём угодно, маловероятно, что его пустили в розыск, но…       — «Ты всегда спасаешь меня от огня, да?» — спросил он в мыслях совершенно ясно и прямо. Как будто формулировал мысль, которую собирался сказать.       Девушка не двинулась ни на миллиметр, просто улыбнулась. Это была та самая улыбка, которая источала одиночество и одновременно вселяла ужас. Она не слушалась физических возможностей мышц лица и растянулась так, что губы опять потрескались, и оттуда, мелких трещинок, начала стекать кровь. Со стороны могло показаться, что это просто ярко-красная помада, но Никита знал эту девушку и до таких мелких деталей… У них была вечность, чтобы узнать друг друга.       — «Знаешь, я скучал по тебе.» — подумал он опять. На это никакой реакции не последовало, но сам парень почувствовал, как что-то в девушке с фотографии перевернулось, как по её несуществующему телу пробежалось тепло.       Она тут же исчезла, как Никита моргнул.       Вот так всегда.       И пока Никита поддавался воспоминаниям, которые его никак не отпустят, она убегала в дом, который успел стать родным.

***

      Однажды его попросили связаться с покойным супругом, который часто снился. Это была бабушка, которая безумно скучала по нему.       Маргарита обратилась по номеру в газете. Выбрала именно Никиту, потому что тогда он только начинал свой путь, и цены были копеечные, принципиально важна была практика.       Комнату выбрал с самым маленьким окном, чтобы было максимально мало света. Её он усадил на стул за стол, сказал рассказывать про своего супруга, пока он занимался приготовлениями.       Алёша любил пить горячий шоколад по утрам, читал много книг, которые стояли и в этой комнате. Любил называть жену Маргошей, а дочку Таню — Танюшей. Мечтал побывать на каком-нибудь джазовом концерте, хотел иметь при доме собачку, успел ей придумать имя — Шарик. Самое банальное, но оно бы так подошло. Только вот сам щенок из приюта не дожил до того дня, как его забрали: убежал как-то, и загрызли большие дворовые собаки…       В это время Никита сыпал соль вокруг, рисовал у себя в блокноте какие-то символы, обводя кругами, и уже их соединяя линиями.       — Послушайте меня внимательно, если через пол часа я не приду в сознание, вызывайте скорую. Следите, чтобы целостность круга не нарушалась. А если нарушится, то выйдите из него, — бабушка положила руку на грудь и взволнованно посмотрела на часы.       Они показывали без трёх шесть. Тогда Никита решил подождать несколько минут, и это было его ошибкой.       Он положил руки по центру рисунка, где пересекались линии, и затем наклонился вперёд, чтобы лоб лежал на ладонях. Закрыл глаза и пролепетал:       — Anima mea in domum…       Раз… Появилось какое-то странное ощущение, как будто тело начало неметь. Пропадали почти все чувства: ориентация в пространстве, осязание, обоняние…       Два… Голова начинает кружиться, сейчас чувствуешь, как сознание постепенно покидает тебя, и ты отключаешься…       Три… Чувствуешь эту тьму, которая поглощает мир и подбирается ближе, пусть и не видишь ничего…       -… et postea dimittere eam, — и замолчал. На несколько лет.       В этом молчании он искал супруга бабушки. Тот сидел на крыльце домика и держал в руках щеночка. Никита встал и не двигался, смотрел на них и не знал, что чувствовал. Для живых здесь ощущения совершенно другие.       — «Я просто жду её…» — когнитивно передал ему Алёша, с трудом вставая с досок. — «Без неё не уйду.»       — «Мне передать ей что-нибудь?» — тоже отвечал он мыслями. В этом мире ни за что нельзя открывать рот, в него могут забраться всё то зло, которому нужно всего лишь ничего, чтобы обрести здравые силы.       — «Да,» — и дедушка отцепил от своей старенькой жилетки небольшую жёлтую брошку в виде розочки. Он бережно держал её одной рукой, а другой поглаживал щенка, и весь вид его был тоскующим и скучающим. Надолго запомнилось и то, как прикосновения ощущаются здесь, особенно, когда ты ещё жив. Неописуемое чувство: будто тебе прикосновением передаётся смерть, будто по коже начало прыгать электричество, а в крови образовался какой-то новый гормон страха, максимально потусторонний.       — «Тебя ждёт что-то страшное… Выбор…» — мысленно обратился дедушка.       Пока парень отходил от полученных эмоций, он уже успел переместиться снова на крыльцо, щекоча пузо собачки.       Никита, конечно, только после того, как очнулся, стал возвращаться к своему телу, не особо задумываясь на тем, что ему сказали, проходя короткие коридорчики домика, находящегося почти в пригороде, в начале лесополосы. Но когда он собирался переступить через соль, то его нога просто растворилась, стала прозрачной, совершенно не ощущалась.       Страх прошёлся по душе, как мурашки по телу. Самое неприятное, что пока твоё тело живо, эмоции душа переживает скудно, потому что пока ты в астрале, то обретаешь спокойствие…       Спустя секунды он сидел и смотрел на свою отсутствующую стопу, пока бабушка вызывала скорую.       Спустя минуты он чувствовал, как удаляется его тело в машине.       Спустя часы он начал сходить с ума…       Спустя дни…       Месяца…

***

      И когда Никита открыл глаза и увидел, что творится в его палате, он ни капельки не удивился. Больше испугался неожиданности появления чёрных стен, покрытых какой-то жидкостью или ещё чем-то, всех тех световых вспышек, что преследовали его ещё с тех времён.       Кассандра никогда не изменится. Она преследует его в виде проклятья вот уже, кажется, вечность.

***

      В следующий раз, когда медсестра зашла в палату, был полдень. Тогда Никита уже вспомнил про странный сон, который видел, выходит, во время операции, и думал про него всё это время.       Из себя, спустя пол дня, он представлял какие-то не хронологические обрывки, смешанные в одно пятно, в частности серое, даже не чёрное, пусть даже он был совершенно уверен, что находился в полной непроглядной тьме.       Он думал, пытался вспомнить всё, что было в соннике, но ничего так в голову и не пришло.       Девушка была уже другая, она сказала, что поменяет капельницу. А ещё положила на колени книжку.       — Это мне сказали передать вам. И сказали, что вы поймёте, — Никита ничего не понимал. Это была самая обычная книжка со сказками. Сама она была довольно тонкая, с розовой обложкой, а в названии витиеватыми буквами написано «Мечта розового единорога».       Медсестра улетела, оставив парня в том самом замешательстве. Кто мог отправить ему такую книжку? Почему решил, что поймёт? Может, это и не ему вообще, да и скорее всего это так и есть. Спустя какое-то время она снова придёт, извинится и заберёт.       Но время Никита никак коротать не мог. Все вещи его остались на месте, где поезд сошёл с рельс — о чём он совершенно не хотел думать, так это о жертвах, точное число которых установится только через время, в то время как он сам, будучи в самом центре взрыва, выжил почти целиком — и даже паспорт мог покоиться в луже.       Сказка была вполне доброй и обычной, с простым слогом и льющейся отовсюду добротой. Только в конце, на белом плотном картоне, было написано: «Тебе осталось вернуть птенца и спасти утопающего, Берг.»       А ещё было письмо.       Никита ничего не понял, и это было так ужасающе, что он уже хотел сбежать из больницы вместе с капельницей.       Не раздумывая он нажал — еле дотянулся! — на кнопку вызова медсестры и сообщил ей, что ему, скорее всего, угрожает опасность.

***

      Полицейские уже через пару часов были у Никиты в палате. Они с трудом отыскали стул, и то один.       Сам парень заметно нервничал и не знал, от чего больше: от того, что он, вероятнее всего, подозреваемый в убийстве или от того, что его преследует не только полиция. Письмо он прочитал полицейским сам:       — Дорогой Никита из палаты девятнадцать, я бы хотел с тобой встретиться. Приходи один, любая твоя попытка сбежать будет пресечена на выходе из больницы. Буду ждать тебя в мужском туалете на четвёртом этаже. Зайдёшь в кабинку у окна.       — С чего вы взяли, что вам угрожает опасность? — спросил полицейский и внимательно посмотрел на парня. Тот сжимал в руках письмо и думал, что сказать. Что он узнал почерк одного из несуществующих преступников, с которыми пересекался, или что он свидетель нашумевшего дела, и то, что он видел, очень ценно.       — За мной следят. Я заметил это уже давно, ещё с понедельника. И… как бы я этого не хотел, взрыв поезда произошёл из-за меня. Я видел то, чего не должен был, — после этих слов глаза обоих полицейских засверкали, и внешний вид в целом преобразился. Он вздохнул и продолжил. — Ночью, из туалета я услышал странные звуки и пошёл проверить. Там мужчина душил… женщину. На полу лежала бомба.       Никита врал. Врал и не мог удержаться. Скорее всего, его так будет легче найти, но и пусть. И так уже понятно, что ему угрожает куда большая опасность, чем какие-то разбирательства.       Тут раздался звонок телефона, и один из полицейских вышел.       — То есть бомба взорвалась прямо перед вами? — спросил мужчина, стоящий всё это время у выхода. Никита понял, что сморозил. Ему же не поверят, что он вышел из такого огня без единого ожога.       — На самом деле, это был большой чёрный мешок, из которого выглядывали какие-то провода. Я не знаю, что это было. Точнее, не помню, — парень с мольбой смотрел на них.       — Почему вы решили, что это именно тот мужчина написал вам письмо? — никак не описать то чувство, которое тебе прямо говорит. Это как будто кто-то из потустороннего мира шепчет тебе все ответы на любые вопросы…       — Интуиция. Да и у меня вообще нет знакомых, я не знаю, кто бы мог хотеть со мной встретиться.       — То есть, вы думаете, что мужчина, следивший за вами и взорвавший поезд, хочет вас убить, потому что вы видели, как он душил девушку? — парень поглощал внимательно каждое его слово.       — Да.       Потом были формальные вопросы. Мужчины открыли дело, но заполнить почти ничего не смогли: все его вещи остались там, среди пепла, скорее всего, полностью истлевшие, а от телефона он избавился давно. Никита с болью вспомнил о всё своём рюкзаке, который был так важен в его работе. Там было столько всего ему нужного и важного, что сейчас он остался не только без своих знаний, записанных в блокноте, но и защиты, с возможностью делать своё дело.       Они сказали прийти куда-то, по какому-то адресу, для восстановления хотя бы паспорта, но Никита особо и не запомнил.       Он увидел своё любимое Проклятье, стоящее в коридоре и указывающее на медбарата, который разговаривал с каким-то врачом.