Жить как семья.

***

      Сильваир ввалился в ванную, с трудом нащупав мелкий выключатель — с силой нажал и холодный свет озарил мелкую комнатушку.       Она была слишком маленькой для него.       Этот дом был слишком маленький для него. Слишком низкие потолки, слишком тесные комнатушки, слишком...       Сильваир шёл в человеческий мир вслед за Чоптом. Шёл, потому что любил — как никого другого, кого когда-либо знал.       Ох, он уже не помнил, что раньше у него была жена и двое детей. Чувствовал ли он хоть доли привязанности к той, с кем связал жизнь? Нисколечко.       У него ведь и вправду было всё, чего могла пожелать душа учёного — сотни, нет, тысячи возможностей, неограниченные ресурсы и безнаказанность.       По крайней мере, так думал Сильваир... Или как там его звали?       Ах, уже и сам не помнил. Слишком давно всё это было. Даже нынешнее его имя — просто прозвище. Получил таковое за серебристый цвет волос.       Призрак наклонился над раковиной. Неохотно снял повязку с глаз — липкий бинт, пропитавшийся кровью, неохотно отставал от кожи.       Умылся холодной водой. Стало немного лучше, хоть и всё ещё мутило.       В отражении зеркала Сильваир видел нечто бледное и уставшее.       Он видел собственные пустые глазницы — тьма клубилась в бездонных впадинах.       Отсутствие глаз нисколько не мешало видеть. Сильваир пытался исследовать данный феномен. Но банальные тесты никак не помогли — нужно копать глубже, нужно исследовать сам мозг.       Сильваир бросил эту идею, даже не попытавшись. Знал — на живо не сможет провернуть эту авантюру. Ассистентов не было, чтобы поручить это задание — а на мёртвом теле проводить эксперименты глупость.       Он шёл не только ради Чопта — у него и своя цель была. Может, немного глупая, но понятная не только любому врачу, но и учёному.       Людской мир мог предоставить новые возможности. Новые живые люди, новые приборы, с помощью которых можно рассмотреть ткани на клеточном уровне; новые знания, которыми переполнен этот мир.       Это восхищает и вызывает интерес.       Сильваир хихикнул, а затем резко поморщился, зажимая рукой глаза — больно. Только сняв повязку, взор застелился белой простыней, сквозь которую трудно что-либо разглядеть. Глаза горели, будто среди тьмы его глазниц вспыхнуло пламя.       Пламя...       Сильваир сплюнул кровавую слюну в раковину и лёг в ванную. Ноги закинул на стену. Лицо спрятал в изгибе локтя.       Раньше он считал Касси глупой.       Не то, чтобы его мнение сильно изменилось — Сильваир до сих пор считает излишнюю эмоциональность Касси проблемной чертой, а принятые решения ставит под сомнения.       Ведь стоило девушке попасть в незнакомый для себя мир, она терялась. Неуверенная в себе и напуганная до чёртиков, часто оступалась — попадала в опасные ситуации, срывалась и вредила не нарочно.       Почему же Сильваир её не убил? Ведь у него была такая возможность. И не один десяток раз.       Она помогла потерявшемуся Чопту — видимо, малыша бросили где-то недалеко, а девушка подобрала его и отнесла домой.       Ах, если бы Касси его не подобрала тогда... Стала бы сытным ужином, как та девчушка в дождевике.       Сейчас же он, Сильваир, находясь в незнакомом мире, нуждается в помощи из вне — как бы не было стыдно это признавать. И, по правде говоря, он благодарен девушке за предоставленный кров и доступ к новой информации — чего скрывать, Сильваир изголодался по литературе.       По миру призраков часто гуляли разные рукописи. Кто-то с нижних этажей, видимо, заделался в писатели и излагал свои мысли на бумагу.       Чтиво, конечно, сомнительное по качеству — слог режет глаза, а сюжет дырявее, чем старые простыни; но это куда лучше, чем вновь потрошить уже сгнившее человеческое тело. Там уже нечего исследовать — всё изучено и строго упорядочено.       Сильваир ощупал собственную грудь — нашёл два отверстия, сквозь которые лениво вытекала кровь. Хотел было ощупать и спину, но руки не заворачивались. Нужна чья-то помощь.       Кусать руку дающего нельзя. Даже Касси, напуганная и растерянная, не стала делать Сильваиру проблем — а если и что-то шло не так, то первым делом извинялась и пыталась загладить вину. Это похвально.       Лекарь хрипло вздохнул и с досадой покачал головой. Нахождение человека рядом делает его слишком человечным.       Серьезно? Ха-ха! Раньше бы он пустил человека на мясо — плёвое дело! А сейчас эта мысль кажется.. чужеродной? Вызывает диссонанс!       Стоит только вцепиться в идею сделать Касси своим обедом, как на душе скребутся кошки — что-то острое впивается в душу.       А ведь есть всегда хотелось. В пустом призрачном мире жизни места не было.       Даже смешно становится: он позволил Касси занять соседнюю комнату и устроить там убежище... А сейчас что? Милосердие? Понимание? Самому смешно.       И когда он успел так размякнуть?       Ах, наверное повлиял оптимизм этой девушки — стоило ей освоиться, как эта человечка стала исследовать мир призраков и искать выход.       Пожалуй, в быту она была очень даже полезна. Благодаря ней, у Сильваира появилось много новеньких вещей. Например, относительно новый постельный комплект, несколько научно-популярных журналов, которые было интересно рассматривать — языка, ведь, он не знал — и много чего другого.       Ну и ещё она была безопасным компаньоном для Чопта — ведь Сильваир прекрасно знал, что девушка не рискнёт навредить маленькому призраку. Не решится просто. Да и ей незачем. Даже лишившись памяти и тела, Чопт не утратил свой талант — отвлекать собеседника от любых мрачных мыслей.       Да и сам малыш засиял. Новые друзья не каждый день появляются.       Правда... Ползающий призрак, следующий хвостиком за Касси, бесил Сильваира. Он знал — Краули уже не тот, кем был при их первой встрече.       Он уже не тот, кто бы стал нападать на Чопта с целью сожрать — беззащитный, он идеальная добыча для голодного и безумного призрака.       Но всё ещё остался осадок — даже бесконечные "исследования" не помогли сорвать всю злость.       — Краули... בוא הנה, — устало позвал призрак.       Тишина. Сильваир хотел было ещё раз позвать Краули, да только зашелся тихим стоном — боль прострелила грудь.       Тихий, почти бесшумный шорох одежд, и в дверном проёме показался Краули — он, малость удивлённый, смерил Сильваира многозначительным взглядом.       — אני אוהב אותך כל כך... — сухо фыркнул Краули. — מה אתה רוצה?       И не смотря на их "перемирие" и "окончание холодной войны", Сильваиру было трудно это сказать.       — צריך עזרה, — Сильваир хрипло выдохнул и продолжил: — אני חושב שאתה יכול לראות בעצמך...       Краули мечтал как-нибудь увидеть, что Сильваир получил по заслугам. Но почему-то, глядя на израненного Сильваира, он не ощутил удовлетворения.       Не ощутил ничего. Просто пустоту — старая рана давно затянулась, пусть и со строгой периодичностью напоминала о себе, посылая приступ паники куда-то вглубь сознания.       Краули смирился. У него не было сил бороться, а месть перестала интересовать — это удел слабаков.       — הביאו את ערכת העזרה הראשונה מהמזווה, — убрав руку с лица, начал строго Сильваир. — בנוסף, קח מלקחיים, כל הבקבוקים, מזרק והרבה גזה. ...       Краули уже через минуту-вторую вернулся со всем нужным. Вручил Сильваиру в руки. Лекарь несколько минут рассматривал скляночки, затем взял шприц и набрал субстанцию неизвестного происхождения в шприц.       — אתה תפעל לפי ההוראות שלי..       Краули неохотно взял в руки шприц и перевёл взгляд на Сильваира. Выглядел растерянным.       — אחרי זה אתה לא חייב לי כלום..       Краули вновь осмотрел Сильваира: взгляд скользнул от лица, на котором отразилась вековая усталость, до груди, которую исписали ровные царапины и окровавленные дырочки.       Согласился.       Потому что если бы отказал — мучила бы совесть. Воспитан он не так, чтобы бросать союзника, пусть и вынужденного, раненным.

***

      Тусклый свет, струящийся сквозь приоткрытую дверь, освещал тесную и влажную ванную комнату. Повисший запах свежей крови, смешанной со спиртом, уже приелся и перестал быть ощутимым вовсе.       Лишь изредка тишину, наполнившую комнату мраком, разрезали вздохи Сильваира — тяжёлые и уставшие.       Призрак глубоко дышал, наполняя широкую грудную клетку густым, как кисель, воздухом.       — הכנס את המחט בזווית של ארבעים וחמש מעלות., — Сильваир инстинктивно дёргался, ощутив прикосновение холодной руки в собственной оголённой спине. — בין חוליות החזה הרביעית והחמישית...       Краули затих — кажется, даже дышать перестал. Кончиками пальцев водил по торчащим позвонкам, в уме что-то отсчитывая...       — אתה חושב שאני יודע מה זה איזה?? — фыркнул призрак и отстранился. В руках всё ещё держал шприц. Как шариковую ручку.       — לעזאזל, למה אתה כל כך צמוד, — Сильваир закрыл лицо руками и тяжко застонал. — לספור מהשכמות! ארבע חוליות מזוינות! הדבר הזה נמצא באזור הזה..       Сильваир ощущал жгучую боль где-то там же — отсюда и выводы на счёт местонахождения пули.       Краули нервничал. До этого он никогда в жизни не проводил манипуляции серьезнее обработки раны. А тут целая операция.       — אתה חייב להיות זהיר מאוד. יש מקבץ של צמתים עצביים באזור זה, — Сильваир опустил голову, стараясь сохранять спокойствие.       Но нервозность то и дело прорывалась сквозь фарфоровую маску безэмоциональности.       Это ужасная идея — давать в руки скальпель тому, кто никогда не имел отношения к хирургии. Не считая...       — כאן? — неуверенно спросил Краули, касаясь торчащего позвонка где-то ниже лопаток.       Руки призрака дрожали от волнения. Бледная субстанция, наполнившая шприц, блестела под косыми лучами лампочки.       — כן.       В полумраке кожа Сильваира казалась и вовсе белой, как снежное полотно. И ныне он пронизан алыми линиями, измазан в багряных красках.       Непривычно. Сильваир никогда не позволял себя марать ранами. Лишь чужой кровью — как трофей.       — אם תדביק את המחט במקום הלא נכון, אני אאבד את הרגליים..       Суровый тон Сильваира вернул растерянного призрака в реальность.       Так ли Краули боялся навредить Сильваиру? Нет, нисколечко — где-то в глубине души клубилось удовольствие лишь от того факта, что у него есть власть над ним.       Стоило сфокусироваться на этом чувстве, как то таяло — точно снежный сугроб.       Краули боялся оплошать — доказать свою немощность и глупость. Доказать, что, не смотря на прошедшие дни — недели, а может и года — он такой же жалкий.       И первое воспоминание, что прорезалось сквозь тьму сознания: вязкая мгла, повисшая в тесной комнатушке; стойкий запах гнили и сырости — уже стал таким привычным, что стал ассоциироваться со спокойствием.       Отворилась стальная дверь — грохот разнёсся по комнатушке. Сквозь дверной проем пролился белый свет. Больно резал глаза.       Он даже не сразу заметил фигуру — высокую, худую, облаченную в старые тряпки заместо одежды — купающуюся в лучах люминесцентных ламп под потолком.       — שלום, — он узнал этот хриплый голос.       Он не сразу понял, что прикован цепью к стене; не сразу понял, что комнату разделяют на двое стальные прутья — его клетка.       — אתה מבין אותי?       Он оторвал тяжелую голову от пола и попытался сфокусировать взгляд на фигуре через решётку — не получилось, глаза залила кровь.       Ах... Это ведь он?       — פגום, שוב, — будничным тоном бросила фигура в дверном проёме. В голосе послышались, казалось, тонки разочарования. — למה אתה כל כך שובב...       Да! Да! Это тот! С кувалдой!       Он хотел что-то сказать, но глотку словно пронзило стальными иглами. Слова застряли в горле.       Щелчок.       Он даже не успел поднять голову, как что-то тяжёлое сорвалось с потолка и упало на него, размозжив косточки, как старую гнилую грушу.       Краули не понял, почему ему вспомнилось именно это.       Возможно, потому что Сильваир сейчас также уязвим перед Краули, как и Краули был уязвим перед Сильваиром.       Возможно, потому что от Краули сейчас зависит слишком многое. Слишком большая ответственность. Хотя... Краули не то, чтобы боиться негативных последствий.       Призрак сглотнул густую от волнения слюну и медленно надавил на шприц. Кожа поддалась и игла проскользнула внутрь.       — בזהירות! — резко шикнул Сильваир. — אל תהיה כל כך ישיר. מִשמֹאל. לא להכניס עמוק מדי, שלושה סנטימטרים..       — אתה חושב... הו.... — нервно буркнул Краули и свободной рукой убрал с лица волосы. Обычно они нисколько не мешали — сейчас были бельмом на глазу.       Призрак постарался скорректировать наклон, но с ужасом понял, что игла не проходит дальше. Руки задрожали, и Краули попытался унять настигшее волнение — закусил нижнюю губу.       — אל תרעד כל כך. המחט תישבר, — вновь подал голос Сильваир с привычной строгостью.       — אל תנער, אל תנשום.... — прорычал Краули. Хотел съязвить, да слова стали стали горьким комком в горле.       Шприц вызывал неприятные ассоциации.       — אם תפגע בעצב, אני ארגיש את זה. או שאני אאבד את זה... — неустанно повторял Сильваир, как мантру. Будто это могло прибавить профессионализма Краули — как бы не так.       — אני כבר מבין. אני לא אידיוט אז לא הייתי מבין את זה בפעם הראשונה., — перебил призрак и с силой надавил.       Игла легко проскользнула дальше. Получив утвердительный кивок, призрак начал медленно надавливать на поршень.       Сильваир зашипел от боли, но выдержал.       Боль начала постепенно отступать, онемение окатило приятным прохладным одеялом — хирург не сдержался и выдохнул с облегчением.       Минуты ожидания прошли в звенящей тишине — лишь тяжелое дыхание раненого призрака прерывало молчание. Орудуя тоненькой иглой для шитья и нейлоновой нитью, Сильваир латал особенно неприятную рану у себя на животе.       Чтобы залатать ещё одну — уже повыше — понадобится зеркало...       — בואו נמשיך הלאה. קח אזמל ומלקחיים, — оторвавшись от своего занятия, приказал Сильваир.       Краули и не заметил, как в его руках оказались хирургические инструменты. Стало тревожно.       Он никогда не чувствовал ничего подобного. Даже глядя на кувалду, а потом и на топор, которыми его лишали головы не один десяток раз, Краули не испытывал такого первобытного страха.       Отсчитал в уме до десяти и выдохнул.       Краули пододвинулся ближе, раздвигая края малюсенького отверстия ранки, чтоб коротко полоснуть лезвием скальпеля.       Сильваир оставался неподвижным, неустанно говоря, что делать — контролировал процесс с привычной дотошностью.       Ох... Ему не нравилось это чувство — его жизнь находится в руках кого-то другого.       Кого-то, кто с искренним наслаждением ломал ему кости и грозился перегрызть глотку собственными зубами.       Удивительно, ведь к Касси это не относилось: в случае чего Сильваир сбежит, а с приобретенными навыками не пропадёт среди людей. Лекарь многому научился в потустороннем мире — адаптироваться, властвовать и преодолевать.       — למה אתה כל כך מפרגן? — посмеявшись, прыснул Сильваир. Из-за плеча глянул на сосредоточенное лицо Краули. Видел ведь, что он нервничает.       — אני לא רוצה לגרום לקאסי בעיות..       Краули с интересом рассматривал белые фигуристые позвонки, обтянутые несколькими слоями крепких мышц — те сочились аппетитной кровью. Призрак с трудом сдержался, чтобы не облизывать губы.       — ומה, אתה אפילו לא רוצה להזיק לי בטעות?? — Сильваир не унимался. — אז, הוא תקף, איים בכל מקום... אבל כשההזדמנות נוצרה, אתה מפחד?       Краули ощутил себя так, будто из него губкой высосали абсолютно все эмоции. Не осталось ничего, кроме тупого желания побыстрее закончить и вернуться в тёплую постель к любимому человеку.       Небо за окном медленно светлело. Густая синева постепенно разбавлялась розовыми красками — к небосводу подходит горячее солнце.       Пушистые облака, напоминающие клубы ваты, плыли где-то вверху, грозясь удариться о небоскрёбы вдали.       — אני לא מפחד.       Ах, Краули врал. И себе врал. Врал, что не боится — прикрывался ненавистью. В его глазах Сильваир всё ещё оставался тем мучителем, из-за которого тяжело ходить, вечно болит голова и голос какой-то не такой...       Но Краули не собирался вредить этому призраку просто так. Он не такой — никогда не стремился к насилию без повода. Жалко, что Краули не знает о том, каким он был до того, как к нему вернулось сознание.       Краули ведь и вправду не догадывался, что Сильваира в кое то мере стоит отблагодарить.       — עָדִין...       Призрак, неуклюже орудуя щипцами, вытягивает маленькую пульку и передает Сильваиру. Лекарь с интересом рассматривает металлический кусочек.       Краули затих — сосредоточился на дыхании. Впереди ещё есть работа — зашить эту рану и повторить процедуру, но уже со следующей.

***

      Под эгидой Сильваира Краули завершил операцию. Сложил окровавленные инструменты в пластиковую тару, а сам устало выдохнул.       Пока Сильваир не видел, слизал кровь с собственных пальцев — не мог отказать себе в удовольствии.       Хирург ещё возился с ранами на животе. Ловко орудуя скальпелем, кроил плоть, как лоскуты ткани. Добрался до трубки, сквозь которую в организм попадает еда — пищевод.       Ведь знал, где именно ранение — вычислил по симптомам. Если бы попало напрямую в желудок, цвет рвоты был бы другого цвета; а если бы ниже — в печень — он бы давно умер.       — תעזוב אותי בשקט, — спокойно сказал Сильваир, повернув голову.       Кровь, стекающая по рукам, капала в ванную, неспешно стекая к сливу.       Сильваир с трудом умещался в тесной ванной. Ноги закинуты на стену, спиной он опёрся в бортик ванной. Всё ещё под действием мощной анестезии, не существовал боль — лишь жуткий дискомфорт, ощущая движения где-то внутри.       Краули кивнул и покинул тесную комнатку. Дверь за собой не стал закрывать, чтоб хоть капли света могли разбавить собравшуюся в комнате тьму. Даже ничего не сказал, просто растворится в утреннем свете.       Лишь бросил тяжёлый взгляд напоследок — облегчение не наступило.       Сильваир собрался с мыслями и выругался под нос.       Это все виновата Касси со своей глупой идеей. Если бы не она, Сильваир бы спокойно отдыхал, прижимая к груди милого Чопта. Если бы не она, Сильваир бы остался в потустороннем мире и медленно деградировал.       Он вновь выругался. Ничего не видно! Нужно подойти к зеркалу...       Сильваир попытался встать, но к горлу снова подкатила тошнота. Кровь полила с новой силой из свежего разреза.       Нельзя медлить. И без этого придется днями восстанавливаться!       Переборов себя, он встал и вот, вновь предстал без зеркалом.       Измазанный собственной кровью, весь в уродливых швах, багровых синяках и длинных алых царапинах.       Среди груди зияет дыра — маленькая, сквозь которую виднеется плоть.       Сильваир не мог собрать эмоции в кучу. Бесформенные, они мелькали в голове смазанными силуэтами и куда-то убегали, только попытайся ухватиться хоть за один образ.       Какая-то злость, теряющаяся на фоне усталости и сонливости. Непонятное облегчение от того, что он наконец-то в одиночестве. И стойкое разочарование и апатия, что теплились где-то в груди до этого момента.       Сильваир рассматривает в руках свой скальпель. Обычно блестящий, сейчас измазан его собственной кровью. Непривычно.       Смешно и глупо.       Сильваир лишь выдавил из себя спокойствие и вежливость — на деле же хотелось прогнать Краули матом и криком. Показал бы свою слабость.       И хирург не мог понять, от чего злится. В голове неохотно собирается абсолютно логичная цепочка: Касси, её глупые идеи, глупые люди, глупые....       Глупый Сильваир, которому не хватило ума придумать что-то получше!       Он подносит лезвие скальпеля к горлу. Руки дрожат. Страшно. Он сначала не понял, что лечение не будет эффектино. Лишь присмотревшись, осознал, что легче будет просто умереть. Но всё равно хирург не может решиться!       Глупый Сильваир, которому плевать на всё. Который всё ещё считает Краули за мусор, Касси за ресурс, а Чопта за игрушку!       Призрак закусил нижнюю губу — чувствовал, как острый кончик лезвия давит на выступающий кадык. Немного надави и скальпель вонзится в податливую кожу.       Нужно придумать что-то лучше. Его прагматичный настрой тает как снег под жарким солнцем — ведь Касси права, ведь Краули прав, ведь он был прав.       Тогда, ставя ползающему призраку условия, он лишь игрался, выводя на эмоции. Но даже не понимал смысла сказанных слов.       Они в одной лодке.       И как бы Сильваир не пытался отвести эмоций куда-то в сторону, вся злость вновь концентрировалась на нем самом. Больше всего Сильваир злился на самого себя.       За то, что позволил себя убить как жалкую тварь. За то, что позволил отшельнику Худу себе помощь — за то, что позволил ему просто так уйти. За то, что не смог придумать план получше.       За то, что перекинул всю ответственность на плечи хрупкой и напуганной девушки.       За то, что даже не может сейчас решить глупую насущную проблему.       В отражении зеркале Сильваир видел эгоистичного придурка.       Лезвие вонзилось в глотку. Боль. Кровь брызнула фонтаном.       Залила блестящее зеркало, упала громкими каплями в раковину.       А следом Сильваир — как мешок с костями.       Будто сквозь сон, он, мягкое и бесформенное нечто, перебрался через бортик ванной и с мокрым шлепком упал на дно.