Жить как семья.

      И Сильваир соврал.       Он не собирался выбрасывать тело того мальчишки. Его остатки — ребра, брюшина, наполненная подгнившими органами — всё ещё лежали на нижней полочке в морозильной камере, покорно ожидая своего часа.       Краули не отводил взгляда от своей чашки. И не подозревал о том, что Сильваир нагло ему врал. Откинув голову назад, призрак прижался затылком к стене. Чёрным взглядом исследовал безмятежное лицо лекаря, будто оценивал.       Как бы ни старался, понять, что творится в голове не мог — Сильваир всегда держался особняком, не демонстрируя лишние эмоции, если того требовала ситуация.       Лекарь спрятал улыбку за чашкой кофе и сделал медленный глоток — горечь напитка обожгла сухие губы.       Он не простит себя, если не сможет исследовать материал повторно, когда сможет воспользоваться всеми благами технического развития. Особенно лекаря интересовало сердце — то успело заледенеть, став твердым, как камень. Сильваир до сих пор помнит, как бережно вырезал орган из груди человека — сжимал теплое сердце, недавно ещё несущее свой неустанный бит. Сладкая кровь стекала по рукам.       Ползающий призрак не смел отводить глаз от Сильваира, сверлил дыру в лице взглядом; будто желал вскрыть череп лекарю и посмотреть, что там есть. Ожидал увидеть что-то, напоминающее совесть или сочувствие.       — ספר לי, — его голос звучал будто сквозь толщу воды — тихо, рвано, холодно. — אתה תמשיך לנסות למצוא דרך לתפור צ'ופטה לגוף כלשהו?       Сильваир молчал. Вопрос этого призрака звучал как-то глупо, даже наивно. Если бы Краули не был так глуп, знал бы, что любые просьбы или мольбы не смогли бы остановить лекаря. Цикл был запущен еще шестьсот восемнадцать попыток назад....       Бесцельно блуждать в катакомбах собственного разума уже вошло в привычку. Он привык играть в шахматы с самим собой; с телом Чопта, заражённым проклятием потустороннего мира. Это было его жизненной целью, его путеводной звездой; неустанно ведущей его сквозь тьму бесконечных коридоров-комнат.       Каждый призрак, каждый человек, каждая сущность, попавшая к нему в руки — будь то безобидный напуганный ребёнок или агрессивный монстр — становились целью его экспериментов. Если удавалось — Сильваир, не думая, отрубал голову своей жертве и присоединял голову Чопта, сшивая мертвую кожу чёрными нитями.       Словно в этот раз точно произойдет чудо и результат изменится.       Но из разу в раз одно и тоже: сначала Чопт просыпался, осматриваясь по сторонам; его глаза вспыхивали от восторга и наполнялись блестящим хрусталём слёз. Дрожащими непослушными конечностями он обвивал шею лекаря, срываясь на заливистый плач — не мог описать, насколько был благодарен.       Чопт заново учился ходить, пользоваться неудобными и слишком большими руками. Самостоятельно ел и ложился спать, прижимаясь телом, не принадлежащим ему, к Сильваиру.       И вновь, безумие текло по венам когда-то маленького призрака. От его личности не оставалось ни следа.       И он, беспризорной тенью, блуждал по бесконечным коридорам, охваченный единственным — безудержным голодом. Нестерпимым желанием вгрызться в чью-угодно шею, вырывать зубами артерию, по которой кровь поступает в голову; и сожрать.       И в этот момент Чопта настигал извечный топор Сильваира. Лезвие рвало плоть призрака и лекарь впитывал взгляд Чопт — напуганного зверя, не узнающего своего самого близкого друга.       Это круг Сансары, его личный Ад, его геена огненная; предназначенная лекарю за его грехи при жизни. И единственное, что ему остаётся — принять судьбу и не пытаться что-либо изменить.       Кто-то свыше их покарал, отправив в бездушный мир призраков, не меняющий форм вовек. И наказание Сильваира было особенно жестоким — лечить того, чья судьба предрешена.       — לא יודע... — безразлично бросил в ответ лекарь, покачивая ладонью, сжимая в неё чашечку. Напиток качался в такт, грозясь вылиться через край. — אני צריך לחשוב...       А Сильваир ни о чём и не думал. Он твердо всё решил.

***

      Они сидели бесконечно долго в тишине. Она отдавалась им болезненным звоном в ушах. Молчание, повисшее в воздухе, можно было разрезать ножом.       — המצאתי משהו שיתאים לך.       Голос Сильваира в этот звучал совсем по-змеиному — остро, словно лекарь перебирал языком бритвенные лезвия; шипяще, искушающе.       Краули лишь поднял голову, нехотя оторвался от опустошенной чашечки, больше напоминающей напёрсток в его руках; и вцепился взглядом в призрака, сидящего на полу напротив себя. Лекарь не выглядел расстроенным или взбудораженным. Напоминал удава, обвившегося лозой вокруг толстой ветки — такой же спокойный и беспристрастный. На деле же, готовился для рывка, чтоб обвить жертву по всему телу и задушить.       — המשימה שלך: לחזור למקום הזה ולבדוק אם המעלית עובדת. נסה לחזור לפני הבוקר.       Просьба Сильваира звучала глупо.       Краули вскинул брови, искривил губы в недоумении. Если бы Сильваир сейчас смотрел на него — точно бы прочитал в глазах ползающего чистый скепсис.       — כאֲשר?       — עַכשיו.       Ни одна посторонняя мысль не настигла Краули. Единственное, чего он желал, так это побыстрее закрыть свой долг и отпустить прошлое навсегда. Был честным и всегда держал слово, даже если это противоречило его моральным принципам.       — מְקוּבל.       Краули поднялся и неспешно пополз к входной двери. Сильваир не стал медлить и двинулся следом, не забывая уворачиваться от дверных косяков.       Своим ключом, позаимствованным у Касси, открыл дверь и выпустил Краули в подъезд. Замок тут же щёлкнул, давая знать, что дверь заперта вновь.       Краули тяжко вздохнул — ему безумно не хотелось куда-то идти. Пусть и за окном всё ещё царствовала ночь, спуская белоснежный водопад лунного света с окна; гарантии, что его никто не заметит, нет от слова совсем.       Нехотя Краули пополз к ступеням и, переборов внутренние сомнения, двинулся вниз.       Он не смог бы переступить себя и просто проигнорировать ответную просьбу Сильваира. Так ведь не поступают...       Кто так не поступает...? Ох, а Краули уже и не помнит. Какая жалость.

***

      Спальня Касси встретила Сильваира остатками приятных ароматов: лечебная мазь, открытый тюбик которой ожидает своего часа на прикроватной тумбочке; сладкие духи, флакончики которых неряшливо разбросаны там же, где и мазь; секс — солоноватый запах пота и желания, всё ещё витающий в воздухе, пусть всё и закончилось несколькими часами ранее.       Сильваир брезгливо морщится, сжимая в руке рукоять топора.       Дорожка лунного сияния падает на пол молочной лужицей. Сквозь открытую форточку веет свежий ночной воздух. Вдалеке — вой сирен скорой помощи, стук колёс уходящий поездов и ветер, пробирающий до дрожи.       Он касался голой груди призрака, щекотал ребра жгучим холодом, взывая тело отозваться дрожью. Сильваир завис, поглощенный тактильными ощущениями.       Казалось, рукоять тяжелого топора вот-вот треснет в хватке. Его взгляд — острые иглы — впился в спящую Касси.       Тяжёлым шагом лекарь подошёл ближе к ней, присел.       Сильваир смотрел, задержав дыхание: смотрел, как человек спокойно спит, прижимая к оголённой груди уголок одеяла; как вздымается грудная клетка при каждом вздохе и опускается при выдохе; как блестит кожа, не спрятанная под одеялом, в молочном лунном свете.       Тонкая линия разреза́ла паркет — Сильваир тянул топор за собой, словно отмечая себе путь назад, в гостиную.       Сильваир врал. Врал тогда, протягивая руку призраку для заключения перемирия. Врал, как последняя мразь.       Он и не собирался прислушиваться к словам Краули.       Лекарь был упрям и решителен. Всегда таким был. И, даже обратившись дьяволом, оставался.       Безумие, тягучее и раскалённое, обтекало сознание призрака, заполняя мысли доверха. Он достиг точки кипения. Он лишился тех капель человечности, что всё ещё были в нём. Он — умер окончательно, чтобы воскреснуть вновь ради наивной мечты Чопта.       Призрак сжал ручку топора двумя руками и занёс над спящим телом Касси. Время словно остановилось в моменте. Лезвие опасно блеснуло в лунном свете.       — Си-...?       Хрясь.       Топор свистнул в воздухе и вонзилось к шею девушки, словно горячий нож в масло. Череда маленьких позвонков с хрустов превратилась в труху, смешиваясь с кровью.       И повисла тишина.       Любовь — красива. Красива в своих алых красках, запятнавших серую кожу призрака. Красива в своём спирально-бесконечном безумии, накаляющим нервы лекаря до красноты. Красива в своём свойстве лишать здравомыслия даже самого праведного и рассудительного человека. Красива в своем кровожадности и беспристрастии.       Пути назад нет — Рубикон пройден. Сильваир забрасывает тело Касси себе на плечо, а голову — гримаса ужаса так и застыла на лице человека — прячет под одеяло.

***

      Краули нервничал.       Призрак полз в тени — его родная стихия — сливался с темнотой, громко шаркая и сдирая полы робы об асфальт.       Ночь куда больше ему нравилась. За тишину, что зависала в воздухе до рассвета; за туман, накрывающий город пуховым одеялом; за россыпь блестящих камушков, выцветающих вверху, на небосводе.       Касси говорила, что это звёзды. Такие же солнца, как и белый диск, освещающий мир днём; только далёкие.       Краули не осознавал ещё многого, но он искренне считал, что это — красиво. Хотелось присесть где-то в тени и до рассвета смотреть вверх, исследуя переплетения созвездий и сливающиеся вместе в искрящееся полотно света.       Касси как-то, уже в человеческом мире, показывала ему какие-то созвездия, которые сама смогла найти.       Он сидел у окна, поставив ладонь на подоконник; а девушка рядом, взяв его за другую руку, направляла её на созвездия.       Касси что-то рассказывала — как они называются, кем были открыты и когда они видны. А Краули ничего не понимал, да и не пытался. Он просто был рад.       Рад как никогда, что Касси, любовь всего его существования, стоит рядом, увлечённо болтает о чём-то умном и смотрит на него. Смотрит так влюбленно, словно он был для неё всем.       Краули правда любит её. Не может описать словами, как сильно: как ему перехватывает дыхание от внезапных объятий и поцелуев в щёку; как в его груди разливается тепло, когда она треплет смоляные волосы призрака, когда тот приползает к её постели по утру; и он взрывается восторгом. Как его сердце, казалось, мертвое, трепетает в груди, стучится отчаянно о клетку рёбер, желая сломать прутья-кости и упасть прямо в руки Касси.       Краули ещё не знает, что она уже мертва, но чувствует — холодное касание тревоги бежит вдоль позвоночника, выбивая из груди дрожь — дышать было трудно, словно воздух, обтекающий его тело, стал похожим на кисель.       Краули плохо помнил дорогу к заброшенному зданию, но, пройдя сквозь парк и добравшись до лесной чащи, он увидел, как словно по волшебству, перед ним выросло заброшенное здание — старый кирпичный завод.       Он полз, стараясь казаться настолько маленьким, насколько мог. Поджимал колени, оставляя за собой глубокие следы — словно самосвал, готовый погрязнуть по уши в грязи.       Подползя ближе, рукой коснулся холодной стены. Во тьме терракотовые кирпичи казались совсем серыми.       С трудом пробираясь сквозь горы мусора и битого стекла, Краули перелез через выбитое окно и оказался на первом этаже. Штыри арматуры торчали из пола, словно охраняли что-то ценное.       Краули осторожно уворачивался от каждого, боясь, что зацепиться и порвет полы черной робы — Касси тут же заметит. Призрак не хотел попасться с поличным. И плевать, что его одежда вновь напоминала тряпку, которой, по правде, и являлась.       Как бы Краули не хотелось просто развернуться и уползти домой, призрак не мог себе это позволить. Чувство долга навалилось ему на плечи десятитонным грузом. И плевать, что это просьба Сильваира — для него попытка отказа в тот раз была целым подвигом.       Призраку лишь от единственной мысли о лекаре захотелось вырвать. Во рту стало горько.       Воспоминания вспыхивали сами собой: вот здесь, прямо на этом месте, лежала сумочка Касси — маленький забавный клатч со звенящим наполнением. Краули до сих пор с теплом вспоминает тот восторг, вспыхнувший в алых глазах девушки.       А здесь, за этим окном, на маленьком островке сочной зелени, лежала Касси — счастливая и взбудораженная — подставлялась под горячие лучи солнца, яркого огненного диска высоко над головой.       Краули ещё долго не понимал, что это за штука, но если Касси так счастлива, купаясь в его лучах, значит оно — хорошее. Пусть и чертовски жжётся...       Призрак оказался в холле. Рисунок из потрескавшихся плиток, ведущий от входа, должен был привести призрака к лифту.       Сердце пропустило удар, когда он осознал — впереди голая стена. Нет ни намёка на разъезжающиеся металлические двери; ни кнопки, которой можно было призвать чудо-машину — обратный путь в потусторонний мир.

***

      — אַתָה?       Краули ощутил пробирающий до жути холод — чужой взгляд забирается под одежду, кусая поддатливую плоть.       Призрак сидел на ровном месте, глядя туда, где должен быть лифт.       Мир поплыл. Алые краски стекали по взору, наполняя мир кровавым цветом — вот-вот да загорится, объяв призрака пламенем.       Краули обернулся лишь когда ощутил льдистое дыхание у себя на затылке. По коже пробежали мурашки и взгляд зацепился за фигуру вдалеке. Мужчина в красном кожаном пальто. В этот раз без зонта.       — אַתָה? — отзеркалил призрак, безразлично глядя на приближающийся силуэт.       — העולם נעלם, — речь призрака прерывается. Его голос грубый, словно доносился из старого радио. Серый шум пронзает голос, сплетаясь ядовитой змеёй с волнами вездесущей речи.       Краули молчал. Страха не было. Скарлателла не был настроен агрессивно — информировал. Как заботливо с его стороны. Впервые такое. Обычно этот призрак всегда держался особняком. Наверное, это их первый настоящий диалог.       Он, сидя на полу, украшенном узорами выцветших плит, не сводил взгляд с мужчины в плаще. Ярость, готовая вскипеть с минуты на минуту, исчезла. Сознание заволокли бесцветные тучи — безразличие. В любой другой момент Краули бы сорвался с места и вырвал из его груди сердце голыми руками.       Нет, Краули не забыл ничего — воспоминания о перевязанной бинтами Касси, страдающей от головной боли, никуда не делись — он ощущал себя парализованным.       — מַדוּעַ?       Голос Краули звучал тихо, словно доносился из-за кадра. Едва удавалось шевелить губами. Аура Скарлателлы была по истине ужасающей. Лишь кое-кто другой мог придать сил призраку, чтобы противостоять ей.       — סוֹד.       Он не помнил, как попал в потусторонний мир. Воспоминания о далёком прошлом испарились из подсознания, напомнив лужу под палящим солнцем.       Краули, словно чистый лист бумаги, спустился в преисподнюю. Вернулся — одним из демонов. Но тьма растворилась в лучах света, оставив лишь выженную землю — то, что скрывалось в его душе, под покровом ночи.       И Краули мало-по-мало собирался взрастить новый мир на костях старого "я".       Его мало волновало, что случилось с миром, откуда он пришёл. Пропал — плевать. Отныне человеческий мир — его дом. Единственное, что имело вес для Краули, так это его человек, который и развеял тьму, поселившуюся в его груди.       — אמור את שמו של הגבר שלך. — зловещая улыбка растеклась грязной кляксой на сером лице Скарлателлы. — תעשה טובה.       — לֹא. — отрезал безразлично Краули.       Он не знал, зачем этому призраку знать имя Касси. Но в кое-чем был уверен на все сто — доверять ему нельзя.       — הנשמה היא מתנה עבורה. לְהַשתִיק.       Краули показалось, что голос Скарлателлы приобрёл нотки грусти — он опустил взгляд в землю. Даже эмоции, наполняющие голографическое тело призрака, никак не меняли его — он всё также выглядит безумно.       — לא הבעיה שלי, — шикнул Краули и отвернулся. — סילבייר לקח את המטריה, זה לא היה מק'... לא מהאדם.       Сердце Краули пропустило удар. Глупая привычка! Если бы он не отдёрнулся — необратимый крах всего.       — זה לא שמו האמיתי, — голос Скарлателлы приобрёл металлические нотки — словно кто-то с размаху ударил кувалдой по раскалённому пласту метала. — תגיד לי את שמך האמיתי?       — לא יודע.       Краули неохотно поднялся и хотел было пойти к выходу, да только алая ширма глитча заслонила путь призраку. Лишь сейчас он ощутил — по носогубной складке стекает капля крови. Бесшумно упала на пол, сливаясь с монохромным миром.       Каждый, ступивший на землю потустороннего мира, терял себя. Они — чистый лист, суровая кисть реальности писала им новую личность. Ни имён, ни воспоминаний, ни судеб.       Это их личный Ад, концепция которого в бесконечных коридорах-комнатах, занятыми бессмертными существами, чья единственная забота — поглощать всё живое.       Краули был одним из них.       Краули хотел измениться. И Краули сделает это во чтобы то ни стало.       — האיש שלנו בסכנה. תטפל בו.       Лицо Скарлателлы было пугающе близко. Его глаза — чернильно-черные озёра, окруженные алым ореолом — гипнотизировали Краули, вбивая в голову мысль: он должен немедленно вернуться домой.       Скарлателла удаляется. Шаг за шагом, он скрывается за поворотом. Алый глитч растворился, серый и безэмоциональный мир объял ошарашенного Краули.       Призрак пытается сморгнуть назойливую дымку с глаз, да только всё плывет перед взором.       Он и не заметил, как серое небо обратилось грязно голубым; линия небосвода, виднеющаяся сквозь одиноко торчащие ёлки, неспешно розовела.       Стоит прислушаться, как можно услышать — город просыпается. Суровые автомобилисты уже заводят свои рычащие машины; усердные работники собираются в офисы, чтобы гнить на рабочем месте весь оставшийся день.       Краули зажмурился в досаде. Он вынужден дождаться ночи здесь, в заброшенном здании, в компании Скарлателлы, чей пронзительный голос вбил ему в голову — Касси в опасности.       Нет. Нет. Нет! Краули отказывался верить словам призрака в плаще, но без зонта. Это не может быть правдой. Они ведь заключили мир; любым битвам, подставам и засадам должен прийти заслуженный конец. Общая цель — жить в мире — стояла выше любых обид и невзгод.       Краули старался себя успокоить этой мыслью. Он подполз к стене, прижался спиной к холодному кирпичу и прикрыл глаза. Надежда, что Скарлателла просто соврал, лишь бы запугать Краули, до последнего не угасала; пока он не уснул, поддавшись чарам беспокойного хлипкого сна.

***

      Чопт проснулся, услышав тяжелый стук. Сон как рукой сняло. Тяжелые волны тревоги стали накрывать маленького призрака одна за другой.       Сильваира рядом не было. Он не слышал дыхания лекаря поблизости. От этого становилось страшнее...       Лекарь никогда не оставлял его в одиночестве. Всегда брал с собой, прижимал к груди, чтобы не было так страшно. Без прикосновения холодных рук Сильваира всегда было тревожно. Чопт тонул в своей беспомощности и бездонной тишине.       Просторную гостинную освещал тусклый маленький ночник. Чоппи видел собственную круглую тень — та легла на протиположную стену.       Собрав всю смелось, призрак прочистил горло и:       — Сильваир! — напуганно позвал Чопт. Его голос от чего-то дрожал.       Он ненавидел быть один. Даже в человеческом мире, где ему ничего не угрожает, Чопт боялся оставаться в одиночестве. В случае чего, его никто не сможет защитить, даже он сам.       — איפה אתה? — уже уверенее и громче повторил Чопт.       В ответ лишь пронзительное молчание.       Сквозь ватную тишину пробился тяжёлый стук и чавкающий хруст. Чопт зажмурился, пытаясь спрятаться от мнимой угрозы хотя бы в собственном сознании. Не помогло.       Послышались тяжелые шаркающие шаги. Тяжелое и громкое дыхание заполонило тишину.       — Сильв-..! — тоненько позвал Чопт. Его голосок дрожал. Призрак опасливо открыл глаза и вцепился в темноту, поглотившую дверной проём; желая увидеть там родную фигуру лекаря.       Тут же из тьмы вынырнул силуэт Сильваира — нечитаемая улыбка растеклась жирной кляксой по лицу лекаря.       Чоппи увидел — Касси лежит на плече лекаря. Хотел было что-то сказать, спросить... Но с его уст сорвался испуганный крик, когда увидел: кровь лилась рекой, оставляя алый след за лекарем.       Лекарь молчал, впитывая кожей ужас, от которого воздух накалился. Облизал сухие губы. Сильваир подошёл к столу и бросил тело девушки на него. Оно грохнулось, разбрызгивая кровь по сторонам. Ноги-руки безвольно повисли с краёв.       Лекарь хрипло рассмеялся, упиваясь открывшейся картиной — шокированный взгляд Чопта метался от лица Сильваира к телу Касси — мёртвое, стремительно теряющее кровь.       Он упивался первозданным ужасом, прорастающим ядовитыми корнями в душе Чопта.       Горячие слёзы стекали по щекам Чопта. Язык во рту стал ватный — он не мог и слова сказать. Только смотрел.       И Сильваир смотрел в ответ, поглощая взглядом маленького призрака: каждая эмоция, отразившаяся на кукольном личике Чопта, вызывала дьявольский восторг.       Он смотрел на повязку Сильва — за ней прятались пустые глазницы. И пытался разглядеть, если ли там ещё что-то человечное. Нет. Чопт видел лишь безумие.       А сам — тонул в отчаянии и ужасе.       Сильваир улыбался. И с наслаждением впитывал каждую эмоцию, мелькнувшую на лице Чопта: минутный шок, сменившийся ужасом; истерика, накатившая на призрака неудержимым цунами. Маленький призрак жадно ловил ртом воздух. Его взгляд намертво приклеился к рваной коже около шеи девушки — там когда-то была голова.       Чоппи видел белую косточку позвоночника, торчащую, как кукольный шарнир. Видел рваные мышцы, обвивающие человеческое горло.       В любой другой момент Чопт бы и не обратил внимания на такую мелочь. Он ни один раз видел растерзанные человеческие тела. Потусторонний мир жесток и беспристрастен. Обычно такое зрелище вызывало у него аппетит.       Сейчас — задыхался от слёз, ведь это тело когда-то принадлежало его подруге.       — מה עשית?! — заходился плачем Чопт. — מַדוּעַ?! למה אתה עושה לה את זה??!       Голос маленького призрака был тихим. Он не мог кричать: страх намертво сковал тельце Чопта.       Сильваир всё так же молчал. Закусив губу, он положил Чопта, направляя его замыленный взгляд в потолок; оголяя старый уродливый шрам, прячущийся под копной рыжих волос. Место, куда Сильваир из разу в раз пришивал новое тело.       — לֹא! — резко голос Чопта сорвался на крик. — אל תיגע בי!!! אתה מגעיל!       Лекарь берёт тело Касси под локти и прижимает обрубок шеи к голове Чопта — намечает, куда крепить.       Маленький призрак напуган. Он жмурился и жалко хнычет, проклинает Сильваира. Чопт даже не может увернуться от грубой хватки хирурга.       Задыхаясь от бессилия, маленький призрак безвольно плачет. Он не хотел смотреть на Сильваира; не хотел видеть, как растягиваются бледные губы лекаря в бездушной ухмылке.       — לא... אל תיגע בי... תחזיר לה...       Он не слышит, поглощенный приступом истерики, как Сильваир гремит металлом — достает свои инструменты из кладовки, расставляет их на столе. Ближе к краю — ржавый скальпель и новый шприц. Рядышком какая-то эмульсия в стеклянной бутылочке с деревянной пробкой. Толстый моток бинтов и игла с ниткой устроились совсем рядом с Чоптом.       — תחזיר אותה מיד!!! היא חברה שלי!!! — Чопт не останавливался. Словно что-то вообще могло встать на пути у Сильваира.       Пред операционным столом он становился совсем другим — неудержимым, неконтролируемым. Абсолютно беспощадным. Крики, мольбы, плач никогда и ничего не значили для хирурга. Он давно воспринимает это как игру, не более.       И даже Чопт, которого он холил и лелеял годами, не был исключением. Если этот маленький призрак и вправду любит — простит.       — לִשתוֹק.       Голос Сильваира звучал как из другого мира — безэмоционально, тихо и безумно холодно. Стоило звуку донестись до ушей Чопта, как он затих, не силах что-либо произнести. Маленький призрак жадно глотал густой, как кисель, воздух.       Сильваир оторвал кусок бинта и, скрутив, вставил в рот Чопту, приговаривая:       — אתה לא תאכל את זה... הרפלקסים שלך משחקים רק נגדך עכשיו.       Лекарь что-то мычал про себя, лишь чтобы издавать звуки. Сильваир знал, как работает рефлекс его маленького друга; ведь самостоятельно и выработал его. Он был для Чопта всем и прекрасно это знал, бесстыже пользуясь своей властью.       Единственный способ обмануть реакцию организма — голос Сильваира, глубокий и всепоглощающий, окутывающий тельце Чопта льняным полотном.       Сильваир, не замолкая, набрал ядовито-желтую эмульсию в шприц и вколол Чопту. Призрак ощущал, как тело немеет; сознание утекает и взор постепенно заволокло туманной дымкой.       — אל תנשוך את היד שמאכילה אותך.       Лекарь что-то напевал, распарывая старый шрам на теле Чоппи — алая кровь сразу же хлынула из открытой раны.       Сильваир чувствовал, как дрожат от возбуждения руки. Дыхание спирает от волнения. Он не может больше ждать. Он не может больше играть роль "хорошенького". Он не может больше сидеть, сложа руки.       Сильваир никогда не играл по чужим правилам. Там, в потустороннем мире, у него была своя игра: он раздавал карты, принимал ставки, диктовал условия. И так было всегда.       И даже здесь, в чужом доме, в чужом мире, он был главным, даже если об этом никто не догадывался.       Сильваир сходил с ума, сплетая тоненькие, не видные человеческому глазу, нервы друг с другом. Сшивал черными нитями кожу, оставляя уродливые дыры на бледном полотне.       Чопт уже спал, поэтому ничего не чувствовал. Касси, в свою очередь, уснула навсегда.       Лекарь слышал, как хлюпает кровь, смешиваясь. И не находил мелодии приятнее этой.       Металлический запах наполнял комнату духотой.       Лекарь плотоядно усмехнулся, стоило ошейнику из черных нитей обвить шею человека. Кровь окрасила бледную кожу девушки. Мясное полотно.       Сильваир наклонился над пациентом, поставил руки по обе стороны его головы. Вжался губами в свежий шов, подтекающий кровью. Этот терпкий вкус сводит его с ума. Лекарь мычит, не способный сдержать животный порыв удовольствия, слизывает выступающую кровь. Он чувствует рельеф под языком и хрипло стонет.       Чопт, слабый и бессознательный, кажется ему ещё привлекательнее. Чужое тело, ныне пренадлежащее этому маленькому призраку, покрыто синяками и кровоподтёками.

***

      Под покровом ночи Краули спешил домой.       Призрак весь день просидел в заброшенном здании, прижавшись спиной к стене. Стало жарко, но Краули даже не шевелился, боясь и шелохнуться — тут же заметят.       Даже если людей рядом не было, он безумно боялся.       Краули разочаровал Касси снова. Он сидел, прижав колени к груди, и прятал лицо в рваных полах одежд. Прятался будто не от мира, окружающего его; а от того, что он может разочаровать своего человека...       И лишь когда Луна взошла на небосводом и тягучая тьма окутала город, Краули, опасливо оглядываясь, вылез из укрытия. Хотелось встать на ноги и побежать, что есть духу.

***

      Призрак занервничал, когда после лёгкого стука в дверь ему никто не открыл.       Усталость окутала его тело, сонливость скопилась свинцовой тяжестью под веками. А главное — страх тёк по венам второй кровью.       Прождав неизвестно сколько, Краули больше не мог ждать — схватил дверную ручку и просто вырвал её с корнем. Железные крепления со звоном упали на пол, укатились куда-то вдаль. Не проронив ни слова, призрак вошёл внутрь.       В квартире стоял ядовитый запах крови. Краули услышал тихий плач Чопта.       Поднявшись на ноги, Краули, шатаясь, прошёл мимо ванной комнаты. Тяжело шагая, он добрался до кухни — присутствие Касси в квартире не ощущалось вовсе.       Застыв в дверном проёме, Краули ощутил смертельный холод — дорожка крови тянулась из спальни до стола, временно расположившегося посреди гостиной.       Чопт сидел на столе, стирая дрожащими и непослушными руками слезы с щек. Чужое голое тело, прошитое к нему, не слушалось — ноги безвольно повисли с края стола.       Краули застыл, ощущая себя так, будто вот-вот умрёт.       Сильваир сидел на диване, глядя в стену, и слизывал остатки крови со скальпеля.       Призрак не шевелился, не дышал, даже не моргал, впиваясь взглядом в новое тело Чопта. Краули знал, кому оно принадлежало — с лёгкостью узнал следы вчерашней ночи, усеявшие бёдра; узнал торчащие рёбра, обтянутые молочно-бледной кожей; узнал худые руки, которые с остервенением целовал вчерашним вечером, отдавая всего себя.       И на месте лица Касси — счастливого округлого личика, обрамленного белыми прядями вьющихся волос — он увидел лицо Чопта. Заплаканное, серое, искрёвленное в гримасе отчаяния.       Уродливый шов разрезал шею черной нитью.       Краули просто стоял. Его всего трясло. Нет, ни от боли или усталости, от шока.       Призрак не выдержал и просто упал на колени. Чопт рефлекторно подпрыгнул на месте. И как только завидел Краули, закричал:       — אני מצטער! לא יכולתי שלא, באמת! אני כל כך מצטער! אני מצטער להפליא! — Чопт захлебывался слезами. Он попытался слезть со стола, но с грохотом упал — не в силах устоять на ногах. — תהרוג אותי! לַהֲרוֹג! לַהֲרוֹג!       Хватаясь ногтями за паркет, Чопт пытался подползти ближе; тянул руки к Краули, застывшему на полу, чтобы сжать его в смертельных объятиях. С разбитого носа призрака стекала капелька крови.       Но Чопт, видя, как на него смотрит призрак, лишь заходился новым вслыпом. Прижался лбом к полу и попытался закрыть голову руками. Его спина дрожала.       — מפחיד... מפחיד... — хныкал он.       Краули чувствовал, как по щекам стекают горячие слёзы. Он не мог пошевелиться — лишь смотрел, как расцветают синяки на теле его возлюбленной, которое больше ей не принадлежит.       Сильваир даже с места не сдвинулся — завороженно глядел на эту сцену.       Чопт не двигался, лишь хныкал, жадно глотая воздух. Краули смотрел на уродливый шов на шее, выглядывающий из-под рыжей копны волос — алые кровоподтёки напоминали ошейник. Чёрные нити, скрепившие голову с телом — метка смерти.       — הגוף של קאסי מתאים לו, אתה לא חושב? — голос Сильваира пронзил сердце Краули. Призрак отдернулся и перевёл взгляд на лекаря.       Он сидел, закинув ногу на ногу, и улыбался, как хищник, убивший десяток антилоп. В руках вертел скальпель, слизывая серым языком оставшиеся капли крови, будто это было самое аппетитное, что он ел за всю свою жизнь — растягивал удовольствие, обсасывая тонкое лезвие.       Краули не смотрел на Чопта. Он не мог принять этот факт, отказывался думать об этом и пытаться это осмыслить! Нет, это всё — просто кошмар. Иллюзия, созданная Скарлателлой, чтобы его запугать. Не может такого быть просто.       Краули не верил в реальность происходящего. Он не верил, что Чопт и вправду тянет к нему руки, когда-то принадлежавшие Касси; чтобы заключить в объятия — жалостливую попытку загладить вину. Он не верил в лужи крови, залившие пол. Он не верил в металлический запах крови и гнили, заполонивший душную квартиру — словно его заживо похоронили и он, ещё не умерев, начал разлагаться.       И не верил в Сильваира, смотрящего на него с ухмылкой дьявола, властелина подземного царства.       Краули не мог ничего ответить. Слишком шокирован, слишком потерян, слишком напуган. Он не знал, что делать дальше...       — קאסי שלך כנראה אפילו לא הספיקה להתעורר לפני שהיא מתה.... — Сильваир бархатно рассмеялся, как делал это всегда.       Краули поднялся на ноги. Тяжело шагая, он подошёл к дивану и, наклонившись, схватил Сильваира за волосы.       Призрак и бровью не повел, тряпичной куклой повиснув в руке Краули.       — זה יקרה במוקדם או במאוחר, אתה יודע? נכשלת...       Ему даже не дали закончить фразу — Краули бросил его на пол.       Сильваир инстинктивно защитил голову руками, попытался встать, да не смог: Краули, опустившись наземь, сжал лодыжку лекаря до хруста — кожа порвалась и кровь полилась из раны рекой.       Сильваир рвано выдохнул, стон боли сорвался с уст лекаря.

***

      Чопт видел, как убивают Сильваира. Каждый удар тяжелого, как кувалда, кулака выбивал из груди лекаря то, что заставляло его тело двигаться, а грудь — дышать.       Ему страшно. Ему было больно. Ему хотелось плакать.       В груди что-то отчаянно стучало, просясь наружу. Призрака мутило. Во рту было сладко.       Он пытался доползти до ближайшей комнаты, лишь бы спрятаться там.       Чопт боялся. Боялся Краули. Он никогда не видел, чтобы призрак убивал кого-то так — молча, без лишний эмоций. Краули всегда старался закончить бой как можно скорее.       Сейчас же — колотил тело призрака, разбивая кости. Кровь мерзко чавкала, алые капли летели во все стороны.       Краули не проронил ни слова, лишь низко рычал, замахиваясь для нового удара. Сильваир уже затих навсегда — голова превратилась в фарш. Белая копна длинных волос превратилась в комок красных нитей.       Чопт боялся. Глаза щипало от слёз, взор был замылен. Призрак полз, хаотично перебирая непослушными конечностями.       Он больше напоминал жука, которому наступили на панцирь.

***

      Краули наивно посчитал, что Сильваира получится так легко убить.       Стоило лекарю испустить последний вздох, как ползающий призрак ощутил крепкую хватку на своей шее. Лекарь, склонившись над ним, сжимал глотку Краули с чёткой целью — сломать шею.       Горячие слёзы инстинктивно брызнули из глаз. Нет, нет, нет, он ни за что не проиграет. Даже если придётся сожрать Сильваира — Краули сделает это, лишь чтобы лекарь больше никогда не объявился.

***

      Чопт чувствовал себя таким жалким, таким мерзким... Ему хотелось блевать, хотелось рвать горло, цепляться пальцами за швы, покрывшие его кожу ошейником.       Чопт ничего не мог сделать. Ему заткнули рот, ввели в искусственную кому и разбудили, когда всё было "готово".       Он был безвольной куклой в руках обезумевшего лекаря.       И Чопт сходил с ума от страха: это был не его Сильваир. Нет, он не мог так поступить с Краули, с Касси, с ним, в конце концов...       Ведь он, хирург, всегда был внимательным к нему. Искренне заботился о состоянии маленького призрака; кормил по первому зову, пускал гулять с новыми знакомыми и ухаживал, если того требовал Чопт.       Это безумие...       Чопт не чувствует ничего, кроме всепоглощающего страха. Призрак с трудом дополз до спальни Касси, забирался на кровать и спрятался под одеяло.       Слезы катились по щекам сами собой. Чопт сжался, сходя с ума от избытка ощущений: он чувствовал боль по всему телу; ощущал, как холод облизывает оголённые бёдра и груди; исходил дрожью, каждый раз.       Мокро. Чопт неохотно открыл глаза, осознав, что сидит в луже крови. Рядом — голова...       Маленький призрак вскрикнул от страха, когда осознал, что вот... Вот то, что осталось от Касси.       Было страшно. И больно в груди. Чопт дрожащими руками подтянул голову девушки к себе ближе и заглянул ей в лицо — абсолютная безэмоциональность, смертельная бледность и кровь, запятнавшая простыни и короткие блондинистые волосы девушки.

***

      — Мы ведь были одинаковы.       Краули отрывал от ещё живого Сильваира кусок за куском. Он, призрак, знал, какая рана принесёт смерть, а какая — лишь адскую боль.       В прямом противостоянии лекарю никогда не победить ползающего призрака. За хитрыми уловками и тяжелыми топором скрывался животный страх боли.       Краули, охваченный животной яростью, сам того не зная, нашёл способ окончательно убить его.       Сильваир стонал, захлебывался кашлем, глотая слова. Краули впивался острыми зубами в мускулы рук, срывая куски плоти и тут же глотая. Окровавленные губы тянулись в голодной улыбке.       Лекарь понимал — это конец.       Взор плыл, но Сильваир чётко видел снежную белизну где-то среди кровавой каши — его собственные кости.       — Теперь — одно целое.       И неясно, кто из них проронил те слова — всё утонуло в водовороде хруста костей и жадного чавкания.

***

      Краули сидел на полу в спальне своей возлюбленной и держал её голову у себя на коленях. Он рассматривал её: отмечал глубокие посиневшие круги под глазами; длинные черные ресницы, дрожащие каждый раз, когда она плакала или смеялась; черные брови, которые всегда артистично выгибались, стоило ей удивиться. И её красивые волосы. Они всегда так замечательно пахли.       Краули прижал к груди то, что когда-то было Касси. Сейчас это — просто череп, обтянутый кожей. Наверное.       Краули не знал. Он не знал, что делать дальше. В его душе — пустота, которую было невозможно заполонить. Глядя на Касси, своего ангела, забравшего его из пучин Ада; Краули думал, что лучше бы умер в тот момент.       Призрак не может умереть. Сколько бы не старался; всякий раз, оставшись без липкого взора на себе, он воскресал; как бы больно не было до этого.       Было тяжело, как никогда до этого. Краули выплакал все слезы — осталась лишь пустота.       — Касси... — хрипло прошептал призрак, поглаживая девушку по волосам. Будто бы она могла ему сейчас ответить — задорно хихикнуть, как всегда делала, когда гладила его.       Призрак пытался растянуть окровавленные губы в улыбке, лишь бы себя отвлечь. Да без толку.       Чопт спрятался в шкафу. Напуганный и неуклюжий, он ничего не мог — лишь плакал, моля о чем-то. Краули так и не понял, что хотел сказать ему этот призрак.       Хотел ли он убить Чопта?       Да.       Поднялась ли у него рука это сделать, когда была возможность?       Нет.       Ведь это было тело Касси. Его святыня, его храм; которому он будет дарить любовь, даже если в нём перестанет биться жизнь. И вредить ему — страшнейший грех.       Но глядя на Чопта, пришитого к телу его возлюбленной, Краули чувствовал лишь опустошение.       — А... — послышался болезненный стон. — Где я..?       Хриплый голос Касси послышался снизу. Краули тут же отнял голову девушки от своей груди и заглянул ей в глаза — она медленно моргала, пытаясь сфокусироваться на мелькающих пред взором силуэтах.       Рана затянулась. Уродливый шрам растянулся от подбородка до затылка.       — Касси! — сердце призрака забилось с новой силой. От былого отчаяния не осталось и следа. — Жив! Жив!       Дрожащий всхлип сорвался с его уст и он вжал голову девушки себе в грудь вновь, с новой силой.       Краули больше не позволит себе отойти от неё ни на шаг. Будет рядом каждую секунду, каждое мгновение, всегда, даже если она будет против.       Ему не отмыться от позора: он не смог защитить то, что ему дорого.       Чопт опасливо выглянул из щёлки в шкафу. И громко заплакал. Вытирая запястьями бледные щёки, призрак шептал:       — חלמתי על גוף... אבל לא רציתי את זה ככה...       Возможно, таково их наказание за их грехи.       Краули никогда не сможет защитить то, что ему дорого. Чопт, одержимый свободой, всегда будет зависим от кого-то.       Касси будет пожинать плоды своей благосклонности вечно.       — Почему я ничего не чувствую..? — взгляд девушки с трудом сфокусировался. Она увидела Краули — он горько улыбался, не смея отводить своих заплаканных пустых глаз.       Фантомная боль окружила тело девушки. Ох, нет... Почему она не может пошевелиться?       — Защищать ты. Всегда. Люблю тебя. Люблю всегда.       Краули и сам не заметил, как забавно получилось. Отныне его удел — беречь Касси, как зеницу ока, мучаясь в попытках найти для неё новое тело.       Чопт был обречён на вечные муки: вина будет душить его, ломать кости, рвать плоть.       Все записи Сильваира были уничтожены — уже который час мокли в ванной. Старые чернила окрасили воду в синий. Сам лекарь тоже, лежит грудой костей в гостинной.       Продолжение следует...