КПТ, или католическое практическое терзание

Не потрудившись включить свет, Сандэй сразу запер дверь и прошёл в комнату, помня расположение стола, стульев, помня, какая из досок на полу скрипнет и в каком именно ящике лежит детский рисунок Робин, а где запрятаны поделки детей. Он мог ориентироваться с закрытыми глазами. Слова учительницы взволновали Сандэя, и ему захотелось сразу же набрать номер сестры; он знал его наизусть. Робин не имела привычки пропадать без предупреждения – она была на виду и поддерживала связь с Сандэем всегда. Любовь к общению в любом виде была в ней с рождения: особенно Робин нравилось переписываться, а Сандэй считал это бесполезной тратой времени. У него был кнопочный телефон, пока она в один из дней не отняла и не выбросила электронный кирпич, подарив навороченный, новый и непонятный. Чуждые современные технологии заставляли Сандэя ощущать себя глупым и старым. Разговаривать по мобильному ему тоже не нравилось, но это была дурацкая необходимость в нынешнем мире, поэтому он привык. В мессенджере был один чат с подписью «Любимая сестра» и ни одного уведомления за всю неделю. Проводя кончиком языка по кромке зубов с лёгким нажимом, он вспоминал, так ли уж был занят, чтобы ни разу не позвонить Робин. Сколько времени он потратил, передвигаясь пешком из пункта А в Б, хотя мог поднести динамик к уху, избегая прикосновения грязного экрана с кожей, и узнать, как идут её дела; мог в промежутках на обед, который он часто пропускал, отправить хотя бы пару сообщений. Проверив защёлку на замке, пройдясь от одной стены к другой и повторно вернувшись к двери, он всё же решил, что с Робин не должно было случиться ничего пугающего, и набрал пиликающую при каждом нажатии комбинацию цифр. Сандэю хотелось навестить её здесь и сейчас, одолжив чью-то машину, потому что свою он отдал сестре. Гудки протяжно и апатично отдавались в ухе. «Робин вполне могла не спать. Раньше она не следила за режимом и ответила бы в два часа ночи». Гудки продолжали звучать. «Учительница говорила, что с мальчиком тоже проблемы. Робин могла быть встревоженной и занятой из-за его здоровья и поведения? Может, мне как отцу стоит с ним поговорить или на... даже провести воспитательные работы». Голос автоответчика прервал мысли, попросив оставить сообщение после сигнала: — Привет, сестра, ты как? Всю неделю не связывался с тобой, мне очень жаль, и ни единого оправдания мне не найти. Если у тебя нет никаких планов, давай встретимся. Привезу детей после школы на служебной машине, и мы побудем все вместе.

***

Просторные коридоры, отделанные деревом, легко вмещали детей, сновавших туда-сюда, и родителей, выискивающих своего ребёнка острым взглядом из множества мелькавших голов. Епископу уважительно кивали и здоровались с ним. Все увидевшие его в школе имели представление о Сандэе. Внешний вид молодого мужчины с необычным седым цветом волос в его возрасте, фарфоровой кожей и утончёнными чертами лица вместе со сдержанными и изящными манерами аристократа даже в обычной одежде приковывали к себе внимание. Сандэй мягко улыбался в ответ и иногда что-то попутно отвечал, но воздух был тяжёлым, а на уровне груди ныло и распирало от угнетающего ожидания и волнения. Робин уже должна была прослушать сообщение, но она ничего не ответила, что Сандэй принял за странное молчаливое согласие, нехарактерное для сестры. Дверь в класс резво распахнулась, и толпа детей вывалилась со счастливыми лицами, радуясь окончанию учёбы и встрече с опекунами. Мамы стыдливо краснели, отчитывая за резвость и громкость ребёнка в присутствии епископа, и извинялись. «Это же дети, и они всегда такие». Никто не воспринимал Сандэя иначе как епископа, словно ему было чуждо земное, хотя люди вокруг него были чище, проще и правдивее. Всё, что он пытался, – соответствовать сану: каждая выслушанная просьба, поиск выхода из проблем, благословение, ритуалы и исповеди. Он не был лжецом, но искренности, стараний и трудов было не достаточно, чтобы он смог смотреть в зеркало без желания задушить отражение. Паул и София покинули класс последними, не разговаривая друг с другом, но казалось, что они приклеились и шли, прижавшись вровень. Паул поднял голову и замер. Взгляды отца и сына пересеклись, и повисла тишина лишь между ними двумя среди шума голосов и детских криков. Моргнув, Сандэй вышел из странного оцепенения, но Паул продолжал глядеть в упор только на него. Внутри всё покрылось инием, в глазах ребёнка застыл отнимающий подвижность страх, переворачивающий все органы внутри. Сандэй слишком хорошо знал, каково испытывать ужас, и прочитал скрытые чувства при первом поверхностном взгляде. Софи внимательно проследила за братом и мало внимания обратила на отца, только тихо поздоровалась. Пазлы не складывались, и он не понимал, почему Паул так испугался, словно вместо лица Сандэя на него прилипла маска уродливого демона. — Пойдёмте в машину. Сегодня я отвезу вас домой. Дети послушно поплелись за ним, но Сандэй спиной чувствовал взгляд, пронзающий ледяными иглами спину насквозь. Не рискуя обернуться, он в недоумении шёл вперёд, пытаясь понять, чем он успел так испугать Паула. В прошлую встречу всё было прекрасно и он носился и бесился, как и положено детям. Сандэй старался не придавать значения словам учительницы до сегодняшней встречи, говоря себе об их гиперболизации из-за чрезмерного беспокойства, но, глядя в зеркало заднего вида, он видел кого-то другого. Паул успел подрасти, его светлые волосы стали чуть темнее, чем у Сандэя, они завивались на кончиках и прижимались к щекам, взгляд был таким же замёрзшим и испуганным. Осанка и манеры — первое, чему их учили няни, но его плечи, потеряв всякую форму, напряжённо выступали вперёд, округлившись в наклоне, и сам Паул глубоко и громко дышал, смотря за каждым движением Сандэя, кутаясь в одежду как мог, хотя на дворе стояла весна. Софи сидела всё так же близко к нему, но она вела себя как и всегда. Её волосы, украшенные заколками с блестящими бабочками, были собраны в два маленьких пучка. Под правым глазом появилась новая родинка. Сейчас она казалась выше брата. Близнецы были одеты по-разному, но Софи и Паул всегда носили свои любимые зелёные шнурки: если не на обуви, то вокруг ручек портфеля, рук или ног. — Как ваши дела? — он не был уверен в том, что стоит что-то говорить, но хотел проверить реакцию мальчика. — У вас должен был появиться новый учитель, отец Галлагер. — Да, — Софи кинула, а Паул укоризненно посмотрел на девочку, игнорируя взгляд Сандэя, — он хороший и добрый. Немного странный, но уроки с ним всегда проходят весело и познавательно. — Что ты имеешь в виду под странным, дорогая? — Но он... отец Галлагер, у него много шрамов, неприятный запах, и он будто боится нас... нет, не знаю, как сказать, но он очень осторожный и много внимания уделяет Паулу, но другие девочки говорят, что я врушка и ничего такого нет, — она решительно кивнула. — Паул, как у тебя дела? — Всё нормально... отец, — он раздражённо фыркнул и отвёл взгляд в сторону. — Что-то случилось? — Сандэй старался не вжимать педаль газа сильнее от тревоги, которая пронизывала вопрос. Он не знал, что ожидать, когда слова повисли в воздухе. — Ты знаешь, — он выпалил грубо, лаконично и равнодушно, не оставляя места для вопроса. — Не хочу тебя видеть никогда в жизни, — Сандэй внимательно наблюдал в зеркале: сжавшийся весь, как нахохленный голубь, мальчик яростно, почти сквозь зубы выплюнул фразу храбро и безжалостно. — Хорошо. Дети замерли и оба вытянули шеи, пытаясь рассмотреть выражение лица Сандэя, но оно было таким же, как и всегда. Руки в перчатках лишь чуть сильнее сжали руль и не более. Сандэй не был против ненависти со стороны детей: так всё становилось только проще для него. Поведение Паула оставалось загадочным и непредсказуемым; Сандэй не знал, что произошло, а может, Робин что-то рассказала ему о прошлом или их матери, и теперь он был мерзок для Паула так же, как и для самого себя. Сандэй облегчённо улыбнулся: он ненавидел этих детей и хотел считать их чьими угодно, но только не своими, но это шло вразрез с его моральными принципами, мировоззрением и заповедями. Счётчик попыток принять и полюбить давно сбился и больше не продолжится. Паул и Софи были чудесными, послушными и умными, но их рождение и зачатие — самые ужасные дни в его короткой тридцатилетней жизни. Паул и Софи — ошибки в уравнении мира, которых не должно было быть никогда и ни при каких условиях. Его отец умер сразу после зачатия близнецов, и Сандэй был бы рад вырвать их из чрева, не страшась греха, потому что вся его жизнь — сплошной порок, но он больше не мог делать Робин ещё больнее, чем был вынужден сделать. Он заслужил, он должен быть ненавистен каждому в этой семье.

***

— Отец, — Софи подёргала аккуратно за рукав, зная, что он избегает прикосновений, хоть и в перчатках его можно было брать за руку в исключительных случаях, когда есть риск опасности для жизни. — Ты ведь не уйдёшь из нашей жизни из-за Паула? Он просто напридумывал себе всякого из-за страшных снов, и всё. Не уходи, пожалуйста. Сандэй посмотрел вниз и увидел большие янтарные глаза девочки в точности как у него, блестящие от подступивших слёз, которые могли вот-вот пролиться. Сандэй не знал, что сказать обладателю таких маленьких ручек, которые вцепились в его рукав, готовые вырвать, если он попытается развернуться и уехать. — Дорогая, я не собираюсь никуда исчезать. Я лишь сказал так, чтобы Паул подумал над своими словами, прежде чем что-то говорить, и не ругался с ним. Не переживай, и пойдём к тёте Робин. Сандэй смотрел вслед идущей к воротам Софи и не верил собственным ушам. Он сохранял эмоциональную дистанцию и никогда не был нежен, не проявлял типичных для родителей знаков внимания, стараясь только удовлетворить материальные потребности, не переступал грань, даже когда это было нужно для детей. А теперь Софи чуть не расплакалась из-за одной фразы? Он совсем не понимал детскую психику, и это вылилось в неожиданные и неприятные последствия сейчас и в возможном будущем. Между ними не должно быть привязанности, которая заставила бы ребёнка плакать и бояться ухода родителя, который даже не говорил им ни слова любви. Сандэй отчаянно старался не походить на своего отца, а это значило не прикасаться, не любить и не думать о них как о детях, а о себе – как о родителе. Входная дверь легко поддалась толчку Паула и распахнулась. Скачок электричества прошёлся по позвоночнику Сандэя: его обуял ужас, что Робин, оставшаяся дома одна, не закрыла дверь, хотя бы на цепочку. Закрыв на два замка, он подёргал ручку и решил для спокойствия всё-таки закрыть ещё и на цепочку. Надев тапочки, стоявшие отдельно от всех остальных, он снова решил убедиться, что дверь закрыта, и, проходя в коридор, пару раз обернулся, прежде чем отправиться мыть руки. Стараясь ничего не касаться в чужой ванной комнате, он напряжённо втянул воздух, ощущая, как в голове закопошились неприятные мысли. Покалывания нитями невидимой грязи вызывали чесотку, они, проваливаясь в поры и проникая глубже, превращали кожу в чёрную и гниющую тряпку. «Грязный, грязный, грязный, ты не отмоешь свой грех, даже если смоешь кожу вместе с мылом». Горячая вода обжигала руки, а мыльные пузыри стали напоминать пену для принятия ванн. В ноздри забился химозный аромат клубники, вызывая неприятные воспоминания о стойком запахе отца Галлагера, но даже мысли о нём не казались столь навязчивыми и отвратительными, как удушающее амбре мыла. «Ты не смоешь эти липкие ощущения, только если выльешь весь антисептик на руки». Сандэй схватился за литровую бутылку с антисептиком, стоящую под зеркалом, и, выкрутив дозатор и закатав рукава, он старался налить ровное количество на каждую руку и растирал до локтей снова и снова, пока пластиковая бутылка не опустела. Поверхность кожи щипало, но грязь, прилипшая изнутри, не смывалась. Кашляя от едкого запаха спирта, он задерживал дыхание и опять натирал мылом ладони, смывая и делая вдох только когда в глазах начинало темнеть. Продолжая манипуляцию по кругу, он перестал слышать голос, повторяющий приказ, а головная боль затмила поток сознания, и всё утихло на время. Позволив себе выдохнуть и отпустить тревожное напряжение, он чувствовал себя гораздо лучше, хоть и измотанным. — Сандэй? — родной голос сестры казался очень далёким. Пытаясь сосредоточиться на раковине, чтобы не упасть, он не стал поворачиваться к ней. — У тебя снова эти приступы. Снова? Они никуда никогда не пропадали, а по ощущениям становились только яростнее и настойчивее с каждым годом. Отец заливал в него литры святой воды, купал, не давая всплывать, но демон в его голове продолжал диктовать свои правила. Этот глупый экзорцизм не привёл ни к чему желаемому для Сандэя, только к исполнению всех мерзких желаний отца. — Извини, я вылил абсолютно всё. Схожу куплю после. — Я могу и сама. Сандэй увидел в запотевшем зеркале, как расплывчатый силуэт руки тянется к его предплечью, и обессиленное тело мгновенно превратилось в камень – внутри всё натянулось от напряжения и сжалось до размеров протона. — Не прикасайся, — он рявкнул непривычно низким голосом и резко обернулся, отдаляя своё плечо. — Никогда не прикасайся ко мне, ты знаешь правила, — он вжался в столешницу, впиваясь ребристыми гранями в ладонь. — Брат, со мной ничего не случится, если я помогу тебе хоть раз, — она видела непоколебимость в лице Сандэя, — Хорошо-хорошо, покажи свои руки, нужно оценить ущерб и снабдить тебя кремами, и нет, всё само не заживёт. Сандэй послушно вытянул две руки вперёд, продолжая следить за действиями сестры, чтобы та опять не решила проявить самостоятельность в том, что она точно не понимает. Всё само бы действительно регенерировалось, хотя гораздо медленнее, чем в детстве, но он не стал сопротивляться акту заботы Робин. Стоит ей коснуться прокажённого, и она уже будет помазана в мазуте из грязи, извращений и уродства. В некоторых местах снова появились кровавые трещинки и покраснения – Робин принесла всё, что содержит пантенол в её доме, и поставила на подставку чуть левее столешницы. — Мажься и приходи в зал. Нужно поговорить, — серьёзный тон голоса наталкивал на очередные тревожные мысли.

***

«I am the law». Приглушённые шаги отдавались эхом в узких переулках. Галлагер осторожно ступал по мокрым камням, напряжённо вслушиваясь в окружающий шум. Густая пелена дождя скрывала всё вокруг, и он едва различал путь. Влажная спутанная чёлка липла ко лбу, а холодная вода стекала по лицу. Зонтика, как назло, с собой не было. Дождь был настолько сильным, что Хаунд промок до нитки, но на то он и был дьяволом, что любые болезни и погодные условия были ему ни по чём. По крайней мере, были бы, будь он не в человеческом обличии, но сейчас всё иначе, и этот кусок плоти уже начинал уставать от долгих виляний по улочкам. Однако тревожила его не только погода. Мысли то и дело возвращались к информации, переданной ему Авантюрином. Казалось, всё смешалось в одно целое, потому что оно всё ещё не до конца укладывалось в голове. Дьякон, конечно, знал и даже лично видел, на что способны люди, но чтобы совершить такое со своим Отцом... нужно было быть настоящим волком в овечьей шкуре. Ирония положения: Хаунд, сам волк в овечьей шкуре, изумлялся жестокости других. Пазл начинал складываться, но ключевые детали оставались где-то в тени. Забравшись под небольшой балкон, он отряхнулся и попытался привести себя в порядок, прежде чем отправиться дальше. Такси он не вызвал: не из-за скупости, а из-за осторожности. Присутствие машины на улицах вызвало бы вопросы, да и путь до монастыря был действительно недолгим. Только погода безжалостно усложняла задачу. Гром оглушал, молния разрезала небо, а Галлагер ускорил шаг, погружённый в свои мысли. Внезапный удар вывел его из раздумий: он налетел на чью-то фигуру. — Твою ж мать... — смачно выругался себе под нос Галлагер и только после заметил, что перед ним, поскользнувшись, лежит молодой паренёк в таких же одеждах, как и он сам. Тот судорожно поднялся, тараторя извинения: — Господи, простите, простите! Я не хотел! — повторял, как мантру, незнакомец, отряхивая и без того грязного Галлагера от пыли, на что тот только скептически выгнул бровь, — Я правда не хотел, просто здесь ужасный… — Ливень, — закончил за него Хаунд и улыбнулся настолько мягко, насколько вообще мог. В глубине души ему хотелось закатить глаза и пробормотать что-нибудь нецензурное, но он сдержался. Ругательства — привилегия дьявола, а в данный момент ему приходилось быть дьяконом. — Я понимаю, всё в порядке. Куда вы держите путь? Вижу, вы тоже из церкви. Казалось, незнакомый юноша только в этот момент осознал, в каких одеяниях был Галлагер. Он осмотрел его, будто в первый раз, задержал на пару секунд взгляд на лице и снова отвёл глаза куда-то в сторону, облегчённо вздыхая. — Меня зовут Гепард, — пробормотал он. — Я направляюсь в монастырь Феррары-Комаккьо. Собираюсь стать послушником и принять чёрное духовенство, — даже интонация его менялась при этих словах, и Гепард не поднимал взгляда, смиренно смотря в пол. — Да вы смелый юноша, — хмыкнул Хаунд, чувствуя прилив любопытства от такого уверенного заявления паренька. — А я Галлагер, новый дьякон церкви Феррары-Комаккьо, проживающий на территории одноименного монастыря, так что, полагаю, вы прямо по адресу. Случайность их встречи казалась фарсом. Пока они обменивались любезностями, дождь продолжал хлестать с неослабевающей силой, превращая их обоих в мокрых бродяг. Гепард наконец набрался смелости, чтобы протянуть руку: — Имею великую честь продолжить этот путь с вами, Отец Галлагер, — Хаунд вяло пожал её, стараясь скрыть свою неприязнь к этому псевдодружелюбному жесту.

***

Хотя демоны по природе своей были довольно страстными существами, прикосновений Галлагер, всё же, не любил. Они были уместны с теми, кто был ему интересен или привлекателен, также часто он пользовался мимолетными касаниями на работе, чтобы завлечь посетителей, но в остальном — они вызывали у него смешанные чувства. В случае с Гепардом дьякон осознавал, что Гепард нервничает и его жест — лишь знак вежливости. Обменявшись ещё парой формальных фраз, священнослужители двинулись в монастырь. Дождь всё не стихал, и Хаунд наконец решил приобрести в ларьке два зонтика, незаметно для Гепарда воспользовавшись дьявольской магией. Денег у него с собой не было, а банковской карты в наличии не было в помине, поэтому приходилось действовать по стечению обстоятельств. Время уже шло к вечеру, и когда они вошли на порог монастыря, вода стекала с их одежд ручьём. Первым человеком, встретившим их на пороге, оказался Келус. — Слава Иисусу Христу, Отец Келус, — первым поприветсовал Галлагер, отдышавшись после долгой прогулки. Сейчас он точно напоминал мокрого пса, и почему-то ему вдруг стало интересно, что бы сказал епископ Сандэй при виде него. — Господь всемогущий, Отец Галлагер, я уже думал отправлять людей на ваши поиски, — облегчённо выдохнул Келус, словно действительно переживал о местонахождении дьякона, и подошёл на шаг ближе. Взгляд его упал на стоящего рядом юношу. — Синьор Ландау, так вы тоже здесь! Приятно знать, что вы добрались в целости и сохранности, — беспокойство на лице Келуса сменилось дружелюбием, и он, как Гепард получасом ранее, протянул руку для приветствия. Их рукопожатие выглядело более искренним, и Галлагер всё гадал, насколько Отец Келус был на самом деле предан своей вере. В голове всплыла мысль о том, чтобы позже это проверить. В очередной раз за этот вечер Хаунд наблюдал, как другие люди обменивались ненужными формальностями, и в этот раз это были Келус и Гепард. Они уже минут десять расспрашивали друг друга то о погоде, то о дороге, и дьяволу стало аж неловко их прерывать. Он сумел отыскать небольшую паузу в их диалоге, чтобы незамедлительно ворваться: — Отец Келус, позволите забрать вас на пару слов? Думаю, Синьор Ландау прекрасно справиться с тем, чтобы найти путь до кельи, не так ли? — на лице дьякона появился пробирающий до дрожи оскал, глаза сверкнули алым, и спокойствие во взгляде Гепарда сменилось страхом и подчинением. Келус, как и подобает человеку под влиянием магии дьявола, впритык ничего не замечал. — Конечно, конечно, Отец Галлагер. Я и так доставил вам достаточно хлопот, — с этими словами он одарил мужчин какой-то кривой неестественной улыбкой, и скрылся в огне свечей и углублении узкого коридора.

***

Оставшись наедине, Хаунд и Келус, недолго думая, отправились в Ризницу. Приближалось время вечерней службы, и они могли обсудить все насущные вопросы, готовя подходящие принадлежности. В углу Ризницы стоял покрытый бархатной скатертью массивный стол, на котором были разложены ритуальные предметы: чаши, кадила и свечи. Каждая деталь здесь — от самой простой до самой сложной — несла в себе глубокие смысл и предназначение. Благодаря своему богатому опыту Галлагер знал назначение каждого предмета и иногда удивлялся человеческой фантазии. На полках были аккуратно расставлены книги — богослужебные тексты и молитвенники, страницы которых были изношены от частого использования. Перебирая различные свечи и писания взглядом дабы не испортить ничего влагой, Хаунд деликатно подошёл к основной теме разговора: — Часто ли у нас набирают новых послушников? Я был достаточно удивлён столкновению с Гепардом, — интонация Галлагера была спокойной, но в то же время настойчивой – он излучал уверенность, показывая, что ситуация находится под контролем. Келус не стал медлить с ответом, будто информация, которую он собирался выдать, была ясна как день. Он выпрямился и аккуратно разгладил помятый уголок скатерти. — Брат Гепард — выходец из далёких земель, и мы всегда рады приветствовать новых последователей истинного пути, — произнёс он, словно заученные слова звучали в его устах как музыка. Каждая фраза была отточена до совершенства, и в своей шаблонности Келус напоминал полый сосуд без дна. Казалось, его существование было лишь отражением чьего-то замысла, тенью на стене. Галлагер, собравшись с мыслями, кивнул в ответ, стараясь выглядеть удовлетворённым. Возможно, подробности личной жизни Гепарда ему удастся узнать позже, у самого Синьора Ландау. Эта фамилия также вызывала у него смутное чувство, будто он её где-то слышал. — А что насчёт нашего дражайшего Епископа? Его я тоже нигде не видел. В этот момент Келус немного оживился и, закончив с принадлежностями, направился к выходу. — Разве вы не слышали? Наше преосвященство направился навестить Госпожу Робин. В последнее время он был настолько погружён в свои обязанности, что совсем не уделял внимания сестре. При упоминании имени сестры Сандэя в голове Хаунда что-то щёлкнуло, и он, также взяв нужные принадлежности предварительно защитив их от влаги с помощью магии, направился вслед за Келусом. — Вы имеете в виду Робин Халовианц? — спросил Галлагер с осторожностью, будто зверь, который не хотел спугнуть свою жертву. — Ну да, что-то не так? — Келус нахмурился, будто в интонации Хаунда было действительно что-то подозрительное. Дьявол задумался о том, что нужно менять тактику поведения с этим молодым дьяконом. Ещё один пазл в голове Галлагера встал на нужное место.