Король мёртв, да здравствует Король!

Гермиона Грейнджер.

      -Ты у меня под трибунал пойдёшь! – разъярённо орал Аберфорт. – За военное преступление! За самоуправство! Как тебе только в голову подобное пришло? – мужчина с силой упёрся руками в стол, нависая надо мной, словно тролль. – Я отстраню тебя. – процедил он сквозь зубы.       Я сидела и слушала его угрозы, сдерживая самодовольную улыбку.       Плевать, что он был зол. Плевать, что он готов был сослать меня в Нурменгард. Плевать, что он считал мой поступок безрассудным. Он сам говорил: “цель оправдывает средства”, так почему же теперь злился?       Испытывая его последние нервные клетки на прочность, я с вызовом посмотрела Дамблдору в глаза, в которых прежде не видела столько гнева, стараясь говорить как можно спокойнее, из-за чего его рот только сильнее кривился.       -За что? – слишком самоуверенно. – За то, что освободила пленных? За то, что убила Пожирателей Смерти? За то, что стёрла с лица земли одну из важнейших штаб-квартир Тома?       -Ты рисковала не только своей жизнью, но и жизнями других. Из-за тебя могли погибнуть девять человек.       -Но все остались живы и привели с собой ещё пятерых. Идёт война и я веду её, как могу.       -И ты считаешь, что риск оправдан?       -А вы спросите у Захарии Смита. – бросила я. – Возможно, когда он перестанет лакать воду из миски и пугаться громких звуков, он вам ответит.       Повисла неприятная тишина.       Дамблдор не отрывал от меня свирепого взгляда, говорившего о том, что ему много ещё было что мне сказать, вот только он знал: я права. У истории нет сослагательного наклонения, и читать мне лекции о рисках уже не имело никакого смысла. Какая разница что бы случилось если бы, когда всё произошло уже?       Выпрямившись, мужчина отошёл к окну, вглядываясь в темноту сумрака. Меж бровей у него залегла глубокая морщина, взгляд острый, сосредоточенный, тело напряжено.       Мы молчали минут пять, не меньше, пока он снова не заговорил, но уже значительно тише:       -Ты становишься неуправляемой. – выдохнул он.       -А мной и не надо управлять.       -Ты не можешь делать всё одна.       -Я была не…       -Не можешь. Неужели ты не понимаешь, сколь высоко ценится твоя жизнь? Что бы делал Орден, провались твой план и попади ты в плен? Думаешь Поттер оставил бы это без внимания?       -Вы сказали ему?       На самом деле я думала об этом почти весь сегодняшний день. Пока помогала Помфри, пока навещала Джоу, Луну и Билла, пока готовила завтрак уже в обеденное время. Аберфорт объявился лишь к вечеру, и до его появления я всё ждала, что вот-вот ко мне вломится серебристый олень с какой-нибудь просьбой о благоразумии, но…       -Нет. – сухо ответил мужчина. – Хотя до сих пор об этом думаю.       Надеюсь он не попытается в будущем воздействовать на меня с помощью Гарри?       -У нас остаётся всё меньше людей, Грейнджер. За последние пару недель Орден лишился девятнадцати авроров. Мы больше не можем идти на такие риски, жизнь каждого значительно поднялась в цене.       -Говорите так, будто мы товар.       Аберфорт усмехнулся слишком печально для сложившейся ситуации.       -Не собирай смыслы с поверхности, смотри глубже. Армия Тома разрастается. Вне зависимости от неудачи с Хорватией, с ним заключили сделку Северная Македония и Словения. Далия Мантер сообщила, что в Дурмстранге усилили защиту, а недалеко от Нурменгарда засекли гончих Рабастана. – он повернулся ко мне, но больше на его лице я не видела гнева, только желание донести отчаянную суть. – Да, Грейнджер, жизнь – новая валюта, потому что количество людей в арсенале Ордена играет очень важную роль.       -Лишь качество чьих-либо убеждений определяет исход сражения, а не число последователей. – с гордостью напомнила я ему слова Люпина.       -Верно… – протянул он. – Но, если б у Кэрроу вы все погибли, как думаешь, убеждения мертвецов положительно бы определили этот исход?       Очевидно – нет, но мы ведь справились и вернули из плена пять человек. Да — мало, но на пять больше, чем было.       Я не успела выплюнуть очередной аргумент, как в комнату ворвались Невилл и Симус, галдя наперебой:       -Гермиона не одна всё придумала.       -Мы вместе план составляли.       -Если собираетесь наказывать её, то тогда и нас тоже.       -Всех, кто принимал участие.       -Я, например, заранее зачаровал диван для пленных.       -А я трупы складывал.       Аберфорт слушал их с таким видом, будто толпа детей прибежала клянчить печенье, приводя очень сомнительные доводы в свою пользу.       -Да что вы говорите. – в конце концов не выдержал он. – Прямо-таки всех?       -Всех. – высунулась из-за спины Невилла Падма, после чего и остальные показались.       Мужчина тяжело вздохнул, устало потерев переносицу. Он был настолько вымотан, что точно не собирался выслушивать ещё и их.       -Идите, мисс Грейнджер. – не глядя скомандовал он, вновь отворачиваясь к окну. – Отмечайте свой успех.       Я понимала, что к этому разговору мы ещё вернёмся, но не стала испытывать судьбу и без дополнительных пререканий послушно встала.       Уже в дверях Аберфорт вдруг спросил:       -С чьей помощью вы проникли в поместье?       Ему не стоило знать о Малфое. Достаточно заключённой за моей спиной сделки с Ноттом.       -Пьюси. Применила к нему Империус.       Дамблдор молчаливо выдержал на мне взгляд через отражение стекла, но больше ничего не сказал.       Половину оставшегося вечера мы с ребятами обсуждали удачно проведённую ночную операцию. Впечатлений было масса, ведь единственным успехом за долгое время был только пойманный в Уингинге Родольфус Лестрейндж. Теперь же у нас определённо был повод для радости.       Симус без конца пересказывал свои опасения застрять в момент трансгрессии в стене поместья, Джордж с улыбкой вспоминал выражения лиц Ургхарта и Причарда, Джинни восторженно делилась проделанной работой с Кэрроу, и только Невилл молчаливо слушал.       А всё потому, что, когда они с Анджелиной спустились в подвал, в некоторых камерах ещё лежали разлагающиеся трупы, среди которых он смог узнать наших друзей. Удивительно, как он стойко всё это выдержал. По словам Анджелины, Невилл в одиночку вывел несколько человек, пока её саму рвало от вида и запахов гниения.       Из тех пятерых, что они спасли, двое оказались авроры и трое – Фениксы: Захария Смит и пропавшие в поместье Крэббов Эрни и Роджер. Всех их мы отправили в Годрикову Впадину, где под чутким руководством мадам Помфри и Флёр, Маркус Белби, Сьюзен Боунс и Риона О’Нил осваивали основы целительства, так как целителей на всех не хватало.       Сьюзен и Риона справлялись замечательно, периодически получая одобрения даже от самой Помфри, но вот с Белби было сложнее. Парень всё никак не мог запомнить ни разницу между бадьяновыми настойками, ни свойства асфодели, однако уважение целительницы к его дядюшке Дамоклу, что был знатным зельеваром, и которого Долохов убил ещё в первый год войны, перевешивало неспособность парня к лечению, поэтому его, как правило, озадачивали такими делами, как перевязки, слежение за вовремя принятыми лекарствами, и дежурство. Было не всё так безнадёжно.       -Отправлюсь к маме. – выходя из дома сказала Джинни, когда все уже разбрелись по своим убежищам. – И надеюсь проспать не менее суток. Пусть этот Дадлик только попробует меня разбудить – в козу превращу.       -Дадли. – поправила я, с улыбкой наблюдая за подругой.       -Всё равно. – она устало запустила руку в волосы, убирая с лица передние пряди, после чего выжидающе на меня взглянула, словно оценивая моё настроение. – Когда мы обе отдохнём, может посетим магловскую часть Эдинбурга? Опять мороженое поедим?       -Можно. – согласилась я.       Хотя, если честно, я даже не помнила: а мы хоть раз вообще ели в Эдинбурге мороженое? Ощущение, что предложение Джинни имело двойное дно.       -Хорошо. – подруга улыбнулась, и поправила лямку рюкзака, взглянув себе под ноги. С какое-то время она задумчиво смотрела на носки кроссовок, пиная несчастную траву, но затем довольно быстро выпалила: – На самом деле я хочу поговорить.       На самом деле я об этом уже догадалась.       -И я хочу взять с тебя слово: пообещай, что сначала выслушаешь, и только потом будешь ругаться. – Джинни подняла на меня почти умоляющий взгляд.       Я не любила давать обещания в которых не была уверена, и уж тем более обещания, где не знала контекста. Мне всегда казалось, что фраза “пообещай, что не будешь ругаться”, ничего хорошего за собой нести не могла.       Но я, всё-таки, попробую.       -Ладно.       Тут же оживившись, подруга растянулась в улыбке.       -Тогда добрых снов. – и довольно кивнув она обняла меня и трансгрессировала.       Я снова осталась в доме одна, вот только в этот раз, где-то глубоко внутри, мне хотелось, чтобы это было ненадолго.       Неспешно помыв оставленную от ребят посуду, я направилась в свою комнату, не сразу обратив внимание на то, как тихо ступали мои ноги — я словно подсознательно прислушивалась к посторонним звукам, ища в них что-то знакомое. Подойдя к двери, пальцы на мгновение замерли на ручке, не решаясь её повернуть, и отчего-то дыхание участилось.       Что, если он там? Как себя вести? С чего начать разговор? Сказать, что рада ему, или делать вид, будто нисколько не удивлена и мне всё равно?       С каждой новой секундой вопросов становилось всё больше, и чтобы не увязнуть в них окончательно, я досчитала до десяти и аккуратно открыла дверь.       Никого.       Худшее во лжи самому себе, это скребущее чувство, что будет преследовать тебя до тех пор, пока не признаешь правду. В моём случае я пыталась проигнорировать разочарование и тоску. Я сделала вид, что не расстроилась из-за того, что он не стоял посреди комнаты, или не сидел в тёмном углу в кресле, или не курил на крыше, на которую я отправилась якобы для того, чтобы проверить не остались ли ещё стаканы, которые нужно было помыть.       Не остались.       Ощущение сродни остывшему “Эрл Грею” зимой: мечтаешь выпить ароматную чашечку горячего чая с терпким привкусом бергамота после настигшего снегопада, но вместо этого тебя встречает постоявшая жижа с образовавшейся сверху плёнкой, что красит посудину по краям.       Наверное поэтому, не желая пить остывший чай, я, перед тем как войти в ванную комнату, в последний момент всё равно кинула взгляд на кресло и, чёрт возьми, ещё несколько секунд зачем-то всматривалась в темноту.       Слишком безнадёжная картина.       Поймала себя на мысли, что впервые одинокое нахождение в доме не доставляло мне того умиротворения, которое я всегда в нём испытывала. Каким-то образом Тупик всё больше стал ассоциироваться с Теодором.       Грустно было это признавать.       Когда я легла в постель, то ещё долго смотрела на фитиль лампы, угасающий так же медленно, как и моя надежда. Пустота комнаты давила. Я всё больше замечала разных деталей, как, например, трещины на потолке и стенах, или отколотый кусок оконной рамы. В одно мгновение моё любимое жилище превратилось во что-то потускневшее, из-за чего хотелось с головой накрыться одеялом, упорно делая вид, что так было всегда, просто времени замечать не находилось.       Но может дело вовсе не в комнате? Может, это я потускнела?       В голове то и дело всплывали эпизоды произошедших событий, которые не откликались во мне должным чувством победы, как раньше. Зелёная гостиная поместья, тело Флинта с отрубленными конечностями, слёзы Паркинсон, казнь Кэрроу, улыбка Джинни, спокойствие Крама, невероятно удачно вписавшегося в наш коллектив... Всё это должно было быть мне приятно, потому что справедливо, но на самом же деле я никак не могла избавиться от мысли, что так быть не должно.       А ещё взгляд Нотта, хранящий в себе слишком много.       До вчерашнего вечера я и не предполагала, что он умел злиться. Вечно отрешённый, равнодушный, томный. Однако несвойственная его характеру эмоция, как оказалось, всё это время где-то хранилась. Его равнодушие не было перманентным состоянием. Он мог испытывать что-то помимо скуки.       Глубокой ночью я всё же уснула, только сон мой был беспокойным, и я так часто просыпалась, что в какой-то момент даже подумала, а не отправиться ли вслед за Джинни в Насыпное Нагорье? Причина, по которой я так не поступила – понимание, что врываться посреди ночи в дом, где все спали, не слишком вежливо.       Повернувшись на другой бок, я заметила слегка приоткрывшуюся дверь, что вела на крышу.       Нет, это игра воображения от скудно освещаемой комнаты, я точно её закрывала.       Только сердце всё равно пропустило несколько ударов.       Становилось уже навязчивой идеей встать и закрыть её, но вместо этого я заставила себя закрыть глаза, злясь, что сон всё никак не шёл.       Нужно уснуть. Посчитать овец, пушишок, лунтелёнков, но уснуть.       -Попробуй фестралов.       Резко распахнув глаза, боясь, что моё уныние уже физически обрело голос, я увидела стоявшего в дверях Тео. Облокотившись плечом на косяк, он, сложа на груди руки, смотрел в мою сторону немного склонив голову.       Слишком спокоен. Слишком расслаблен. Слишком сильно повеяло грозой.       Я села.       По привычке хотела спросить, как он сюда попал, но вместо этого у меня неосознанно вырвалось:       -Ты настоящий?       Тео чуть прищурился, обдумывая заданный вопрос.       -Полагаю – да.       Он был одет в ту же до горло застёгнутую рубашку, что и в поместье, и при освещении, царившем у меня в комнате, будто мы находились в кельи, его вид католического священника заиграл новыми красками.       Не спеша оглядев мою комнату, парень остановился на прикроватной тумбе, на которой лежал его Диккенс, но оставил деталь без комментариев.       -Довольна?       От его голоса по телу побежали мурашки – странная, необъяснимая мне реакция.       Я чуть не ответила: “вообще-то очень”, только вряд ли он имел в виду своё появление.       -Вполне.       -Оправдано?       -Более чем.       Он кивнул, но к согласию со мной это мало имело отношения.       -Оденься. Буду ждать на крыше. – и оттолкнувшись от проёма, не дожидаясь ответа, он скрылся за дверью.       Так быстро я одевалась только когда мы с Гарри и Роном находились в походе за крестражами.       Выйдя на крышу, я непроизвольно улыбнулась – Тео стоял спиной и курил, именно так, как я себе и представляла.       Зачем он пришёл? Собирался отчитывать?       На самом деле у меня были заготовлены ответы на разные случаи жизни. Я знала, что примерно сказать Аберфорту, Кингсли, Молли и даже Гарри, если бы пришлось, но с Тео всё было иначе. Я не понимала его.       И сейчас, в этом длительном молчании, которое в действительности мне даже начало нравиться, Тео не пытался заговорить первым. Вместо этого, подняв голову к небу, он просто его изучал.       В глазах снова отражался уголёк сигареты, снова он медленно выдыхал дым, снова никуда не спешил.       -Прогуляемся? – спустя несколько минут внезапно спросил он.       -Сейчас? – я даже растерялась.       -Да.       -Ночью? – он посмотрел так, будто давал мне возможность самой обдумать всю глупость заданного вопроса, ведь темнота вокруг говорила сама за себя. – Куда?       -В знакомое тебе место. Только нужно потеплее одеться. Возьми шапку.       Стоило ли спрашивать, что за место такое, в котором требовалась шапка в конце июля?       Достаточно быстро я нашла нужные вещи, и когда вернулась, Тео протянул мне руку.       -А ты? Не замёрзнешь в рубашке?       -Моё пальто уже там.       Коснувшись его ладони, я почувствовала прохладу, а затем не похожую на другие трансгрессию. Ни на мою, ни на Джинни, ни на Гарри. По правде, перемещение у всех было примерно одинаковым, просто кто-то владел им лучше, кто-то хуже, от этого зависело приземление, но трансгрессия Тео была совсем иной. Меня словно окутало чёрной дымкой, так плавно и вместе с тем так устойчиво, что, приземлившись, я даже не пошатнулась. Будто сделала шаг из одной комнаты в другую.       Тут же моё лицо обожгло порывом холодного ветра и волосы резко разбросало в разные стороны – мы стояли на обрыве холма, а впереди шумело море, благодаря которому ветер казался ещё холоднее.       -Где мы?! – пришлось кричать, чтобы перебить этот грохот.       Тео поднял с земли пальто, и накинув его на себя, кивнул головой мне за спину.       Я обернулась: мы были в Коуве. Не слишком близко к месту, где раньше находилось убежище, но я узнала знакомый ландшафт.       -Зачем? – не поняла я.       Он махнул рукой — по траве прошла рябь из света.       -На звёзды смотреть. – и как само собой разумеющееся указал пальцем вверх.       Подняв голову мне захотелось ахнуть – Млечный путь был так ярок и близок, что, казалось, его можно потрогать, загребая всю звёздную пыль ладонями. Мириады небесных тел окружали беспокойное место, сливаясь с бушующим морем. У меня захватывало дух от такой красоты.       Тео закурил, не сводя с меня глаз, а затем лёг.       Я в недоумении оглядела землю.       -Она же холодная и влажная.       -Не здесь.       Простояв в сомнении ещё несколько минут, я тоже легла: земля действительно оказалась сухой. Я бы даже сказала тёплой.       -Арктур. – указал Тео рукой на яркую звезду, как только моя голова коснулась травы. – В Паучьем Тупике его тоже видно, но отсюда он выглядит немного лучше.       Намного. Отсюда он выглядел намного лучше.       -А это Ригель. – повёл он левее. – Сириус. Бетельгейзе. – перечисляя звёзды, Тео водил по небу пальцем, словно по холсту. Складывалось ощущение, что это он разрисовывал небосвод. – Ахернар. Ты знала, что с арабского Ахернар переводится, как “конец реки”?       -Нет.       -Звезда находится в созвездии Эридан. Из-за извилистой формы во многих культурах его отождествляют с рекой. Есть миф о Фаэтоне, что не справился с небесной колесницей Солнца. По одной из версий, Зевс поразил его молнией и скинул в реку Эридан. По другой – созвездие представляет собой путь колесницы. Смотри.       И я смотрела. На то, как сильно он сливался с пейзажем, как принадлежал северному ветру, морю и скалам. Как принадлежал ночи.       Его лицо освещалось холодным светом звёзд, движение руки, что очерчивала путь колесницы, было плавным, в глазах отражался Млечный путь. В них можно было разглядеть целый мир.       Мне было так интересно узнать, что происходило в его голове. О чём он думал? Боролся ли с какими-то мыслями? Почему с такой любознательностью изучал мир маглов? Почему так непредсказуемо всегда поступал? И что ещё удивительнее: почему для него это казалось настолько естественным? Таким же естественным, как убийство нескольких человек, после чего он искренне извинялся за испачканный пол. Таким же естественным, как спасение Феникса, которого изначально он должен был оставить в горящем доме. Таким же естественным, как наблюдение за казнью своих товарищей, после которой он привёл их палача любоваться звёздами.       Ненавидел ли он меня за это? Или ему было всё равно?       -Не на меня, Грейнджер. – заметив мой заворожённый взгляд, Тео едва улыбнулся. – На небо.       Но я не могла от него оторваться. В нём будто уживалось два разных человека, и мне ужасно хотелось узнать обоих.       -Я спалила поместье Кэрроу. – на выдохе произнесла я, даже не обратив внимание в какой момент шум ветра перестал заглушать слова.       -Я видел.       -Считаешь меня убийцей?       Прежде я не задавалась подобным вопросом. Каждая смерть Пожирателей была для меня оправдана, но сейчас я вдруг захотела узнать какой меня видел сам Теодор.       Я давно перестала тешить себя иллюзиями, что Орден убивал исключительно в целях самозащиты, ведь можно лишать жизни одним взмахом палочки, а не отрывать по кускам конечности. Но как это виделось тому, чьи границы давно уже стёрты?       Тео долго молчал, не сводя с меня глаз – пристальных, вновь изучающих.       -Смотря какой смысл ты вкладываешь в это слово. – наконец произнёс он, делая очередную затяжку.       -Самый очевидный.       -Если считать все жизни, что мы забираем, то на земле нет ни одного человека, кто бы никогда никого не убил. Муравей, муха, червяк – их смерти мы даже не замечаем. По факту – все мы убийцы.       -Ты сравниваешь насекомое с человеком?       -Я сравниваю две жизни.       -Считаешь между ними нет разницы?       -Считаю.       -Тогда почему ты не убиваешь животных?       Он усмехнулся.       -Потому что они невинны.       -А люди?       -А люди – да. Они рушат мир. Их жизни мне забирать не жаль.       -Но всё же ты не убил Дору и Майкла.       -Потому что я не убиваю детей.       -А меня? Я не ребёнок и не животное, но мою жизнь ты тоже не забрал. Почему?       -Ты ничего не рушишь. – его взгляд стал серьёзнее. – Ты, как цветущее дерево посреди опалённой земли: растёшь, пытаешься ухватиться корнями за землю, вопреки всему обрастая цветами. Только ты не видишь, как огонь медленно к тебе подбирается. – он чуть помолчал, а после тише добавил: – Вчера ты могла умереть.       -Я каждый день могу.       Неожиданно Тео коснулся моей щеки. Он медленно провёл большим пальцем вдоль скулы, проследив за своим движением, дальше – к уху, очерчивая край шапки, а затем резко притянул меня к себе, выдыхая тёплый воздух прямо в губы:       -Перестань искать смерти, Гермиона Грейнджер. Рано или поздно ты её найдёшь. – и в его лице что-то изменилось, что-то, что напомнило мне тоску. – Et avec son épée il te transperce.       Его глаза совсем почернели.       Опустив взгляд на его губы, я почувствовала желание, которое ощущалось внутри, как щекотка. Это было так странно, и вместе с тем невероятно волнительно.       Я подалась вперёд, навстречу очередному порыву, что исходил прямо из груди.       Тео крепче сжал моё лицо и поцеловал.       Этот поцелуй не был похож ни на один из предыдущих. В нём было слишком много трепета и даже грусти. Я чувствовала, что он будто просил прощение, хоть и не знала за что.       Может за то, что мы были совершенно на разных полюсах войны? Или за то, что, не смотря на сегодня, завтра будет всё так же, как и вчера? Или за то, что за пределами этого клочка земли была совсем другая жизнь, которая на мгновенье потеряла значимость?       Витающий в воздухе вопрос “а что же дальше?”, стал теряться в ощущениях. Все мои тревоги отступили. Впервые я была настолько честна перед собой.       А в следующую секунду мы оказались в моей комнате в Паучьем Тупике. Трансгрессия была столь спонтанной, что я чуть не упала, но Тео удержал меня, одним движением снимая шапку и куртку.       Мои щёки пылали от холода Коува, от касаний Тео, от внутренней потребности в его поцелуе.       Мы смотрели друг на друга, будто заново знакомились, и на самом деле я действительно видела в нём то, что было скрыто от меня раньше: невероятно, насколько один человек мог одновременно сочетать в себе хладнокровие, чувственность и покорность.       Когда его пальцы приблизились к верхней пуговице моего кардигана, он замер.       -Не от злости. – прошептала я, распознав причину его промедления. – А потому что сама хочу.       Я видела в его глазах борьбу с самим собой. Казалось, Тео с большим трудом давалось решение, в котором он до конца так и не был уверен.       Только не уходи опять.       -Решишь остановиться, – от звука его голоса я задержала дыхание. – Скажи.       Но сегодня я останавливаться не хотела.

      Теодор Нотт.

      Гермиона пахла тёплым морским ветром, не смотря на холод, в котором мы находились пару минут назад, цветущим садом, солнцем и безоблачным небом. Мятным чаем, огнём в камине, любимой книгой и весной. Пахла сдержанной улыбкой, вопросами, желанием знать всё на свете. Она пахла спокойствием.       А чем пах я?       Смертью, кровью, засохшими листьями. Дымом и гарью. Тёмной магией, тенью и тревогой.       Моим запахом воздух пропитался повсюду, куда ступала нога, и только место, где находилась Гермиона, могло позволить мне вдохнуть полной грудью. Она, как луч света, пробивающийся сквозь плотно зашторенные окна гостиной Малфой-мэнора. И я ловил этот луч, ощущая в нём свою безопасность.       Ткань соскользнула с её плеча, оголяя участок кожи с редкой россыпью веснушек. Я коснулся его губами и почувствовал, как она вздрогнула и застыла. Я давал ей возможность привыкнуть к своим прикосновениям, не торопил её, оставляя лишь лёгкие поцелуи.       Кончиками пальцев я провёл вниз по её позвоночнику, деликатно освобождая от ненужной одежды. Вся её кожа покрылась мурашками, и я бы соврал, если б сказал, что меня это не возбуждало.       То дремлющее нечто внутри меня заскребло так яростно, в попытке выбраться наружу, что мне приходилось прикладывать немало усилий, чтобы его сдержать. Грубая часть меня старательно пыталась взять верх, и движения мои становились всё более настойчивыми, но я не хотел поддаваться, я обещал себе делать всё аккуратно и терпеливо.       Постепенно комната наполнялась её прерывистым дыханием, которое с каждой секундой становилось всё тяжелее, и я понимал, что назад мне дороги уже не будет.       Гермиона обвила мою шею руками, пальцами зарываясь мне в волосы, от чего по телу прошёл сильный разряд, задержавшись где-то в области солнечного сплетения, раздирая его колючей проволокой.       Выдержать бы, потому что впервые я ощущал свою слабость настолько явно, что желание покориться ей проникло куда глубже, чем я мог предположить.       Бережно коснувшись её подбородка, немного надавив на него, я лизнул кончиком языка приоткрывшиеся губы, но когда Гермиона притянула меня ближе, мне показалось моя кожа начала искрить.       Я действительно очень старался сохранять контроль, натянув на себя невидимый поводок, всякий раз оттягивая его, когда понимал, что вот-вот он ослабнет, но этого было недостаточно: чем больше я касался её, тем сложнее мне давалось своё обещание.       Стоило признать, контроль вообще был не самой сильной моей стороной, но ведь существовала огромная разница между его выбором и его отсутствием в целом. Всё, что я делал в пределах своего служения Лорду – выбора не предполагало. Все последние дни, с момента “разговора”, я то и делал, что проявлял насилие, убивая авроров Ордена, потому что был вынужден выполнять приказ.       А вечерами моя дорога всегда приводила меня в Паучий Тупик. Стоя в тени, залитый чужой кровью, я всерьёз рассчитывал найти здесь спокойствие, которое мне было так необходимо, просто ища Гермиону в окне дома. И мне этого было достаточно, чтобы в голове стало немного тише.       Мог ли я контролировать это и не приходить? Мог. Но выбирал я иной путь. И сейчас у меня тоже был выбор, но я уже говорил: я эгоист.       Опустившись на колени, я плавно расстегнул застёжку на её брюках, и по очереди высвободил ноги, после чего провёл ладонями вверх по бёдрам и притянул ближе к себе, губами касаясь их внутренней стороны. Я оставлял длинную дорожку поцелуев, пока языком не мазнул по мягкому хлопку белья, отчего она дёрнулась в моих руках, и потеряв равновесие, вцепилась мне в плечи с такой силой, что ткань рубашки затрещала от натяжения.       Подняв глаза, встречаясь с расширенными зрачками, единственным моим желанием стало: развернуть её, разорвать чёртовы трусы, и взять прямо на полу, растворяясь в ней, как сахар.       Я хотел быть грёбаным сахаром.       Но вместо этого, не отрывая взгляда, одним пальцем я поддел край ткани и отодвинул его чуть в сторону, наблюдая за её реакцией: она была взволнована – да, но ни испуга, ни сомнения я не увидел, и это добавляло мне уверенности, что отразилась на моём лице неосознанной самодовольной ухмылкой.       Гермиона хотела меня, и ни её принадлежность к Ордену, ни моя – к Пожирателям Смерти этого никак не могло изменить. В данную секунду, в данной точке, были только мы двое.       Не спеша я провёл языком по её нежной коже. Я неторопливо выводил узоры, вслушиваясь в тихое дыхание, но чем громче оно становилось, тем настойчивее становился я сам, наслаждаясь ею, словно был голоден. Толкнувшись языком внутрь, я тут же почувствовав напряжение в мышцах от пронёсшегося по комнате стона.       Наверное, я никогда бы не смог представить себя стоящим на коленях, вылизывая женщину, как собака – миску с едой. Но, чёрт возьми, я никого и никогда не желал заполучить так же сильно.       Моё тело стало чрезвычайно чувствительным: воротник казался удушающим, следы от Круцио почти жгли кожу, а член, упираясь в грубую ткань брюк, начал пульсировать, но я даже не собирался сбавлять темп. Я хотел доставить ей удовольствие, возможно впервые в жизни.       -Боже. – Гермиона задыхалась от моих ласк, и её ноги подкосились.       Нет, львёнок, уставать ещё рано.       Я выпрямился, ловя на себе растерянный и вместе с тем возбуждённый взгляд. Девушка тяжело дышала, рот приоткрыт, щёки раскраснелись – она была совершенной. Лучше, чем закат. Лучше, чем море. Лучше, чем все написанные картины, что мне доводилось когда-либо видеть.       Моё тело отреагировало на неё, и я коснулся себя рукой, отмечая, как она на это смотрела. Мне нравилось. Нравилось так сильно, что я сжал себя сильнее, и севшим голосом велел:       -Развернись.       И она, повинуясь, встала ко мне спиной.       Я тут же одной рукой обхватил её шею, притягивая к себе, а второй дёрнул застёжку лифчика. Огладив рёбра и живот, я сжал её грудь, прикусывая линию челюсти. Её податливое тело говорило, почти кричало, что я мог делать с ним всё, что угодно. Было так опасно понимать это.       Медленно скользнув рукой вниз, я несколько секунд поглаживал её через насквозь промокшую ткань, не переставая покрывать поцелуями, а затем пробрался под резинку белья, лаская расгорячённую кожу, и ввёл в неё палец. Гермиона вскрикнула от неожиданности.       -Тише, modig lille løveunge. – прошептал я, прислонившись губами к её уху.       -Тео… – задыхаясь произнесла она, отчего голову мне сорвало окончательно.       Ни один человек на этом грёбанном свете не произносил моего имени так, как она только что. Какой-то новый чёртов вид заклинания.       Я даже не заметил в какую секунду трансгрессировал её на кровать лицом к себе.       В два счёта расстегнув свои брюки, я приспустил их ниже, ведя вдоль члена рукой, раздвинул Гермионе ноги, и встал между ними, не переставая облизывать взглядом обнажённую перед собой фигуру.       Наложив заклинание сначала на себя, а затем и на неё, я посмотрел в золотистые глаза, всё так же не видя в них ни малейшего сомнения.       -Останови в любой момент. — напомнил я.       Она коротко кивнула, давая разрешение на дальнейшее действие, но затем чуть приподнялась и выставила вперёд руку, с осторожностью цепляясь пальцами за верхнюю пуговицу моей рубашки.       -Можно?       Стоило ли ей это видеть? Последствия Круциатуса сложно назвать хоть немного симпатичными, но в её просьбе было столько понимания, что я неуверенно повёл плечом.       -Если хочешь.       Не торопясь она расстегнула на мне одежду, всё больше оголяя временно изуродованную грудь, покрытую чёрными реками вен. Они распространялись на шею, плечи и руки, и я выжидающе не сводил с неё глаз, подсознательно уже готовясь к отказу.       Но когда Гермиона сняла рубашку, невесомо, еле касаясь провела пальцем по одной из нитей, изучая её природу, мне вдруг показалось, что не существовало человека, кому бы я смог довериться больше, чем ей. В какой-то степени это даже пугало. Я был слишком перед ней уязвим.       -За что? – её тихо заданный вопрос отозвался внутри сжатой болью.       -Не надо. Не пытайся жалеть меня.       Ладонью она провела вниз по моему животу, обхватила руку, которой я продолжал себя сжимать, и стала водить ей по возбуждённой плоти.       Можно ли умереть от переизбытка чувств?       Я позволил Гермионе слишком много. Она касалась не только моего тела, она пробралась куда глубже, и я всё больше осознавал насколько близок был к тому, чтобы перенести её подальше от войны, где ей бы не пришлось хоронить по несколько друзей в день, где она не рисковала бы своей жизнью спасая их, и где её не преследовала бы Смерть.       Возможно, я бы хотел разделить это вместе. И, кажется, мне даже было плевать на сковывающие меня обязательства. На всех, кого бы оставил здесь. Я хотел исчезнуть вместе с ней.       Я словно застрял между миром мёртвых и миром живых. В разных культурах маглов это место называлось по-разному, но суть не менялась, назови ты его хоть Чистилищем, хоть Лимбом, хоть Дуатом или Хельхеймом. Без неё я проваливался в это место, не имея возможности контролировать. Без неё я не мог найти выход.       Иногда мне казалось, что я прибывал в очень длительном страшном сне.       Разбуди меня, Грейнджер. Прошу, разбуди меня.       Я обхватил её лицо, впиваясь жадным поцелуем, словно это было единственной моей возможностью удержаться рядом.       Мне бы и вечности не хватило, чтобы Гермионы стало достаточно. Её всегда будет мало.       Чувствуя под собой жар женского тела, я навис над ней, неотрывно глядя в глаза.       -Смотри на меня.       Но без какой-либо робости Гермиона обхватила меня ногами и дёрнула на себя. Я плавно вошёл в неё, с вырывающимся грудным стоном.       Как же, мать твою, не сдохнуть?       Прижав к её шее руку, еле сдерживаясь, чтобы не сдавить сильнее, чем оно того требовало, я начал двигаться, проникая с каждым толчком всё глубже, параллельно упрашивая себя мысленно находиться в сознании. Было полное ощущение, что я прибывал в каком-то ином измерении.       Теперь мой невидимый поводок находился в её руках.       Набирая темп, я уткнулся носом в изгиб её шеи, чувствуя вибрацию по всему своему телу. Мои пальцы спустились к её груди, лаская, затем я ниже просунул их между нами. Я хотел в первую очередь сделать приятно ей, хотел чувствовать её обессиленную в своих руках.       Оргазм к обоим подбирался всё ближе, и я хотел видеть её в этот момент.       Она словно сияла. Её глаза поглотила бездна, но я видел в ней свет. Я видел, как внутри неё взрывается Солнце, задевая меня. Я касался этого явления. Я был его частью.       Мне хватило нескольких секунд, чтобы почувствовать, как вокруг члена стали сокращаться мышцы. Всё тело Гермионы сжалось, она протяжно застонала, и от этого я кончил следом.       В попытке отдышаться, я упёрся в её грудь лбом, вдыхая запах моря.       Сердце неистово колотилось. Можно ли это назвать счастьем? Не само действие, а те ощущения, которые разрастались в груди?       Мой храбрый львёнок. Ты в силах натянуть поводок гораздо туже, но сама этого пока не понимаешь.       Я отодвинулся, с осторожностью наблюдая за её состоянием.       -Всё нормально?       Гермиона расплылась в блаженной улыбке.       -И даже лучше.       Не уверен, что лично поблагодарю отца за столь полезные подброшенные в школьные годы книги с заклинаниями контрацепции и обезболивающего, но, определённо, пришлю ему хорошего эльфийского вина прошлого века.       Глядя на растрёпанные кудри, открытый взгляд, ярко выделяющиеся на носу веснушки, чуть приоткрытые покрасневшие губы, глубоко вздымающуюся грудь, осознание реальности стало возвращаться с большей тоской.       Она не для войны создана. Несмотря на то, что в борьбе я не видел никого красивее, Гермионе в ней было не место.       -Хоть в этот мир я и попала впервые, но не поверю, что была настолько плоха, чтобы ты с такой печалью на меня смотрел. – натянув повыше одеяло, она шутливо окинула меня взглядом. – Правда ведь?       Правда.       -Просто задумался. – признался я, продолжая изучать её тело.       -И, конечно, не скажешь о чём.       -Скажу. – её глаза в удивлении округлились. – Теренс и Флора обратили внимание на то, что по большей части ты отдавала приказы в Норфолке. Лорда сейчас нет в стране, поэтому они доложили об этом Яксли, и теперь с Нежелательного лица номер три ты сместилась на Нежелательное лицо номер два, подвинув Дамблдора. Уверен, если бы Поттер не был избранным, ты бы и вовсе заняла первое место. Тебя больше не хотят убить, Гермиона, несмотря на то, что ни Поттера ты не приведёшь, ни об Ордене не расскажешь. Тебя теперь лично хотят доставить в Малфой-мэнор.       -Значит, буду осторожнее. — не придав особого значения моим словам, пожала она плечами.       -Беги. – вырвалось слишком резко.       Она тут же села, с неверием на меня уставившись.       -Что?       -Беги. – повторил я.       -Предлагаешь мне прятаться? Оставить всё то, к чему я так долго шла, из-за того, что на меня охоту открыли? Я так почти три года живу, Теодор, ничего нового ты мне сейчас не сказал.       Я придвинулся ближе, обхватив ладонями её лицо.       -У Тома Ликантропное зелье. Та самая формула, которую я отдал тебе. И никакие скрывающие чары не способны остановить его приготовления. – лицо Гермионы изменилось, будто она впервые об этом услышала. – Ты не знала?       -Нет.       Мне не было дела почему Дамблдор не поделился такой важной информацией. Единственное, чего я действительно хотел – достучаться до неё.       -Ваши шансы всё ниже. Даже такое громкое дело, как поместье Кэрроу не даст должного результата, а лишь разозлит Лорда и загонит вас дальше в подвалы.       -Не слишком велика твоя вера в Орден, да?       -Покинь Британию. – проигнорировал я её замечание. – Тебе не нужно присутствовать, ты можешь руководить операциями дистанционно. Забери с собой Уизли, если хочешь, но я прошу тебя: покинь эту чёртову страну.       Гермиона оттолкнула меня, яростно впиваясь взглядом.       -Ты не имеешь права просить меня о таком. Находиться здесь – мой долг.       -Это не долг, Гермиона, а бремя. Бремя, которое ты сама на себя взвалила.       -Сама взвалила? Что тогда сам от Тома не уйдёшь? Метка не позволяет? Так отрежь себе руку!       Мой маленький львёнок, если бы всё было так просто.       Моё служение Лорду давно уже потерпело изменения, но я не мог не выполнять хотя бы малую часть его приказов, иначе меня отстранят. И нет, я не боялся пыток или прозябания в подвалах мэнора, я боялся, что, если буду отсутствовать, не узнаю имён погибших. Её имени.       -Попроси помощи у Аберфорта. — она звучала слишком отчаянно. — Вы же с ним уже одну сделку заключили, заключите и вторую. Стань шпионом Ордена. Тебе вовсе необязательно продолжать служить Тому.       -На моих руках слишком много вашей крови, львёнок. Даже, если я их обе отрежу, это мало что изменит.       -Если перейдёшь на нашу сторону, то по окончанию войны тебя не казнят, а отправят в Азкабан. Возможно, через какое-то время амнистируют, если будет достаточно доказательств твоему содействию. – но вдруг Гермиона замолчала, и на её лице проступило понимание всего того, что она только что сама произнесла. Вот мы и проснулись. – У тебя два пути в моём мире, Тео: либо казнь, либо Азкабан. У меня в твоём – только смерть.       Она осмотрелась, осознавая, что именно между нами произошло.       Нет, Грейнджер, только не жалей об этом, прошу тебя.       Но сожаления в её глазах так и не появилось.       Несколько минут она переводила взгляд с одного предмета на другой, потом на следующий, а после обхватила меня руками, утыкаясь мне в грудь.       -Давай представим, что эта ночь находится вне войны. – прошептала она. – Просто притворимся на время, что долг нас не зовёт.       Долг… Можно ли ненавидеть что-то больше, чем это слово?       Я погладил её по голове, зарываясь носом в лохматые кудри.       Скоро утро. У нас осталось так мало времени.       Я усадил её на себя, быстрыми поцелуями покрывая лицо:       -У нас есть ещё пару часов. Возьмём от них сколько сможем.       И я позволил себе раствориться в ней. Снова.       А с первыми лучами нас нагнала реальность: Метка на моей руке начала жечь, и в этот раз боль была куда сильнее, только не в предплечье, а глубоко-глубоко в груди.