Пустыня Сонора

      >> Почему, Роза?       >> Почему ты им не сказала?       >> Ты теперь ненавидишь меня, да?       Эти сообщения, пришедшие в замьюченный и брошенный в архив чат, Пако отправил Розе в тот самый день, когда Серхио Агилар вернул тело Лукаса домой. Они открывали собой бесконечно длинную вереницу других, разных: печальных, будничных, философских, страстных – но неизменно тоскливых посланий, лишенных всякой надежды на ответ. В сущности, эти три оказались единственными, в которых Пако взывал к диалогу. Остальные же были сформулированы емко и представляли собой законченную мысль, а редкие встречающиеся вопросы были лишь риторическими.       Роза открыла чат сразу же, как вернулась с допроса Леандро в свою комнату и наконец-то осталась наедине с телефоном. Еще будучи в доме Салазаров она видела пропущенный вызов от Пако, но ни во время обеда с сеньорой и другими домочадцами, которым та решилась-таки представить будущую невестку, ни после, по дороге домой, перезвонить Роза не могла, хотя всем нутром чувствовала, что сделать это нужно. Однако при Салазарах она банально побоялась сделать лишнее телодвижение: после замеченной ею камеры наблюдения девушка была уверена, что ее час пробил. Но, к удивлению, никто так и не перехватил ее за руку, не стал досматривать, не задал ни одного вопроса, а по отъезде охрана не удостоила ее даже отдаленно заинтересованным взглядом. И хоть Роза понятия не имела, как так вышло, что ее афера с флэшкой осталась незамеченной, а Деве Марии и маме она потом все же отдельно помолилась.       Всю дорогу до поместья ее так и подмывало схватиться за мобильник, но присутствие Тадео заставляло ее держать руки прижатыми к коленям. А потом девушку сразу увели на допрос к брату, где она и поняла, что случилось страшное.       Пако совершил ужасную глупость и внезапно разоблачил все хитроумные планы Эмилио. А вместе с тем – себя самого.       Роза не понимала, зачем он так поступил. Был ли у него вообще план? Или путь отхода? Как много он рассказал? Какой линии Розе стоило придерживаться в своих показаниях? Знал ли он, что она согласилась сотрудничать с Эмилио и была уже в шаге от того, чтобы подарить Пако свободу? Что если нет? И что, если да?       Но все эти вопросы выцвели и обратились в труху, как трава под пустынным солнцем, в ту же секунду, как Леандро сказал, что Пако попал в руки Диего. Отчаяние и ужас, моментально прошившие грудь девушки, были настолько сильными, что захотелось кричать.       >> Помнишь ту ночь, когда мы познакомились?       >> С течением времени я все больше думаю о том, что это была судьба. Что… не могло быть иначе. Мы должны были встретиться, чтобы всегда быть вместе и никогда не расставаться. Эта мысль не дает мне покоя.       Роза открыла чат, чтобы найти ответы. Чтобы понять, зачем Пако звонил ей, проверить, оставил ли он голосовое, смс или сообщение в мессенджере – что угодно, способное подтвердить или опровергнуть верность выбранной ею стратегии на допросе и таким образом позволить угадать участь возлюбленного. Да, она хотела найти там крохотный лучик надежды, но нашла лишь нестерпимую боль.       >> Ведь если мы расстались, значит, «всегда» подходит к концу.       Пако писал ей. Все это время, каждый божий день. Читая его сообщения одно за другим и поминутно смаргивая плотную поволоку слез, девушка не могла отделаться от ощущения, что любимый обращался к ней всякий раз, когда у него выдавалась свободная минутка. А это в свою очередь означало, что, стоило ему разделаться с очередной текущей задачей, а его голове опустеть, он думал именно о Розе.       В своих коротких незамысловатых посланиях Пако рассказывал обо всем подряд: например, о том, как стоит в пробке и слушает безнадежно унылый подкаст, как ждет, пока его сменят на посту, как на кассе в паре человек перед ним намертво повис компьютер, и теперь все ждут администратора, который должен прийти и перезагрузить его.       >> Заказал сегодня пиццу и только потом понял, что ту самую, которую мы с тобой ели тогда на крыше. Вот теперь не знаю, что с ней делать.       >> Пойду отдам пацанам во дворе – самому кусок в горло не лезет.       И этой же ночью почти под утро:       >> Знаешь это дурацкое состояние, когда устал как черт, а уснуть не можешь? Голова просто крутит и крутит всякую чушь без толку. Невыносимо.       >> Зато! Наконец-то решил, какую породу собаки завел бы, если б жил другую жизнь. Барабанная дробь… Далматинца! %) Как в мультике, помнишь такой? Они вроде веселые и любят бегать.       >> Очень полезное решение в четыре утра, знаю)) Но прям будто полегчало. Может, теперь получится заснуть.       Сотни сообщений, уходящие в мертвенно молчаливый холод. Будто их чат превратился в личный блог Пако – скрытый аккаунт Твиттера, где нет ни одного подписчика.       Чувство тотального одиночества и безысходности, сквозившие в каждой строчке, хлестали Розу по груди и разгоняли в ее клетке тоску – мучительную, мечущуюся, неистовую. Живо представляя любимого в каждом из описанных им моментов, девушка едва могла вздохнуть, придавленная грузом сожалений.       >> Мы ведь были очень счастливы, правда, Роза?       – Правда, – скулила она, стирая капли слез с экрана. – Только с тобой я и была счастлива.       >> Все великие истории любви заканчиваются трагедией, разве нет? Ведь как иначе понять, что ты любишь кого-то по-настоящему, если тебе не представится возможность отдать за этого человека жизнь?       Это Пако написал ей днем, ровно в тот самый момент, когда Роза рисковала ради него головой, не словом, а делом отвечая на его вопрос: никак.       Можно сколько угодно считать себя влюбленным – и благословлен тот, кому никогда не представится возможность пройти с этим чувством сквозь самое важное испытание, – однако, не пройдя, ты никогда не сможешь узнать наверняка.       И вот теперь Роза была уверена в своей любви. Она была уверена также и в любви Пако, потому что, черт возьми, если то, что они оба сделали, оправдывалось не этим чувством, то чем еще? Безумием?       >> Я люблю тебя, Роза. И больше ничего не боюсь. Ты тоже не бойся, родная.       – Пако… что ты наделал, боже? Что же ты наделал?..       >> Все закончилось – или вот-вот закончится. И раз оно так, я хочу, чтобы ты знала: ты была лучшим, что когда-либо случалось в моей жизни. Прости, если хоть на минуту заставил тебя усомниться в этом.       – Вернись, mi amor… – всхлипывала Роза, прижимая экран телефона к мокрому лицу. – Вернись ко мне… Пожалуйста, мамочка, верни мне его… Прошу…       Последующая ночь прошла исключительно тяжело. Перечитав всю их переписку с Пако с самого начала, к вечеру Роза выплакала, как ей казалось, абсолютно все слезы и, обессилев, задремала. Но, проснувшись во втором часу ночи, поняла, что этим коротким отдыхом, по сути, просто восстановила силы на новую истерику, а не пришла в баланс.       До утра бродила по территории поместья, пила в саду вино прямо из бутылки и много курила. Кузнечики трещали в зарослях гортензий, по небу катилась ослепительно-белая луна, ветер холодил расцарапанную изнутри грудную клетку, а долгожданного онемения души так и не наступило. И Роза понятия не имела, что с этим делать.       Зато в какой-то момент четко для себя решила, что если Пако не выживет, то и она тянуть эту лямку тоже не будет. Какой смысл? Чтобы что? Никто в будущем уже не полюбит ее так, как он. Да и сама Роза предельно ясно чувствовала, что ее любовь к Пако последняя – девушка бросила в пожар этой страсти абсолютно все свои ресурсы, сыграла ва-банк и отныне полный банкрот.       Так что просто отпустите даму из этого казино. Ей больше нечего вам отдать.       – Диего? – удивилась Роза, когда ближе к шести утра вернулась домой и обнаружила брата курящим во внутреннем дворе.       Мужчина сидел на бортике фонтана, опустив босые ноги в воду, и выглядел очень уставшим.       – Не спишь, – не спросил, а констатировал он, обернувшись лишь на секунду, а потом снова прикрыл глаза и вслушался в плеск струй.       Роза не особо понимала, как ей следует сейчас поступить: с Диего она не была близка вообще никогда. Даже Алехандро и тот время от времени разговаривал с ней, а в детстве они и Лукас даже иногда играли вместе. Отношения с Леандро были хоть и натянутыми, но они все же были, а вот Диего для девушки всю жизнь представлялся сплошным серым пятном, о котором она знала, наверное, меньше тех же горничных.       Тридцать лет, женат на исключительно тупой, но послушной девушке, с которой до сих пор не может завести детей; правая рука главы клана, палач и начальник подразделения по «особым» делам – на этом все. И потому несмотря на то что тревога Розы подмывалась алкоголем, язык девушки все равно будто прилип к небу: она словно оказалась наедине с совершенно чужим человеком.       – И ты не спишь, – через силу, но все же обронила она очевидное, так и не тронувшись с места. – Рано встал?       Мужчина протяжно вздохнул, будто выражал таким образом досаду, что его своеобразную медитацию прервали, и, открыв глаза, снова обернулся.       – Не ложился. Но ты же не об этом хочешь меня спросить, так?       От мелькнувшей искры понимания в его взгляде каждый волосок на теле девушки встал дыбом.       – Я?       – Розита, прекращай, – брезгливо поморщился он. – Я все знаю. Все.       – Я… не понимаю, – растерянно покачала она головой и сделала шаг назад, как если бы собиралась сбежать, но передумала: незримая нить, тянущаяся от Диего и опутавшая ее сердце, натянулась и больно сдавила. – Что ты знаешь?       – О тебе и Счастливчике, разумеется, – пожал тот плечами, и это простое, будто бы совсем равнодушное движение позволило Розе вздохнуть. – Эмилио все рассказал. А парень подтвердил.       – Подтвердил?       – Да, хотя, надо отдать ему должное, держался до последнего. Силен! Я его фактически в полубреду подловил.       – Каком… каком полубреду, Диего? – На глаза Розы, которые еще толком не успели высохнуть с прошлого раза, снова навернулись слезы, а сама она испытала боль во всем теле. – Ты… пытал его?       – Конечно же я пытал его, – фыркнул мужчина. – Но не переживай, по лицу не бил, он все такой же симпатяга. Так просто… изматывал.       Прежде чем задать следующий вопрос, Розе пришлось протолкнуть ком в горле и подышать, чтобы выровнять интонацию.       – Как он?       – Оклемается. – Диего сделал последнюю глубокую затяжку и утопил бычок в фонтане. – Пару часов назад я отвез его к доку. Так что проспится и… может быть, навестит тебя. Но не задерживай его слишком долго. Он теперь полностью мой, Розита.       Оклемается? Навестит? Полностью его? Что, черт побери, все это значит?       Девушка всхлипнула, почувствовав вдруг вместо облегчения вязкую горечь. Долгожданная ясность была отравлена многозначностью каждого слова, произнесенного Диего.       – Я не понимаю, – призналась она, совсем уже не сдерживая плач. – Не понимаю, что ты говоришь. Объясни.       – Нечего тебе понимать, – отмахнулся меж тем от нее брат. – Не бабье это все дело. Иди лучше спать ложись.       – Но…       – Роза, вали уже.       Постояв еще несколько секунд и понаблюдав, как Диего снова закуривает и погружается в свою странную медитацию, девушка все-таки оставила его одного. Было ясно, что брат и так уже сказал ей сверх того, что, по его мнению, она заслуживала.       Весь следующий день Роза не знала, куда себя деть. В сущности, это состояние мало чем отличалось от предыдущего, даром, что кромешная неопределенность стала чуть прозрачнее и сквозь нее начали проступать контуры приближающегося будущего. Время все равно шло слишком медленно.       Пако жив, но если Диего отвез его к врачу, нездоров? Насколько? Что этот кровожадный маньяк с ним сделал? Вдруг раны слишком глубоки, и, лечась, парень просто не успеет застать Розу в поместье?       И тогда она не сможет сказать ему последнее прости? Последнее люблю.       До вечера девушка просидела на кухне с книгой – у того окна, откуда был виден пост охраны, – и старательно изображала увлеченность чтением, хотя, конечно же, только впустую переворачивала страницы, а текста не понимала. Но до самой темноты Пако так и не объявился. И только тогда, очевидно, устав наблюдать за мучениями своей питомицы, Альба уговорила Розу вернуться к себе в комнату.       – Может, завтра? – обнадеживающе улыбнулась няня, гладя девушку по щеке. – Все будет хорошо, niña, вот увидишь.       – Да, – кивнула та, сделав вид, что поверила ее улыбке и оптимизму: старушка переживала за своего ненаглядного Пакито ничуть не меньше.       Попрощавшись с Тадео, Роза вошла в свою комнату и распахнула окно. Уговаривала себя, что Пако не придет сегодня, убеждала изо всех сил, но глупое сердце продолжало биться как ненормальное от любого шороха с улицы. Пока в один момент ни подскочило к самому горлу: по декоративной решетке явно кто-то лез.       И хотя ее тут же охватил порыв немедленно броситься к подоконнику и, перевесившись через него, выглянуть наружу, Роза отчего-то не могла заставить себя пошевелиться. Тело ей буквально не повиновалось, налившись свинцом. Она сама не знала, боится ли, предвкушает – или просто не может поверить. Потому что верить было страшно. Даже дышать вдруг стало слишком страшно, и вся она сжалась до размера крошечного, бешено пульсирующего кровью органа в собственной груди.       Сначала Роза увидела его макушку – растрепанную, как и всегда, ведь ему вечно было не то того, чтобы пригладить волосы после знойных пустынных ветров. А потом, как в замедленной съемке, макушка поехала вверх, и появился нахмуренный и покрытый испариной лоб, сурово сдвинутые брови и такие любимые темные глаза под ними, нос, губы, подбородок, шея…       – Пако! – воскликнула она и вскочила на ноги. Всего секунду помедлила, покачнувшись и почувствовав, что в глазах потемнело, но все же справилась с собой и бросилась помогать парню перебраться через подоконник. – Madre de Dios, Пако, что он с тобой сделал?       – Нормально, – прокряхтел тот и, сильно поморщившись, выпрямился.       – Не нормально… не нормально, – как заведенная повторяла девушка, шаря по его телу ладонями и взглядом, предательски наливающимся слезами. – Где болит? Покажи мне. Где больно?       Наконец она нащупала под майкой парня крупную стерильную полоску – ровно на том месте, где у Пако и так уже был шрам после пулевого ранения. Он слегка придерживал это место рукой, и, опустив взгляд, Роза увидела его пальцы.       – О господи… – всхлипнула она, а потом, перехватив парня за запястье, подняла его кисть к губам и принялась покрывать поцелуями ногти ненормально фиолетового цвета.       – Нормально, Роза, все… нормально, я… – продолжал еще какое-то время бессвязно повторять он, пока ему наконец не удалось поймать ее лицо в ладони и остановить эту суетливую и бестолковую возню.       – Пако, я…       Ей хотелось признаваться ему в любви – и одновременно во весь голос кричать на него. Обвинять в том, какой он идиот и какой опасности себя подверг. Как много она плакала из-за него, как сходила с ума и буквально лезла на стены от страха и чувства собственной беспомощности. А потом бесконечно признаваться в любви и умолять, чтобы он больше никогда не смел оставлять ее. Расцарапать в кровь его лицо с этими так пронзительно смотрящими на нее черными глазами, а потом зализывать и покрывать поцелуями нанесенные раны, скуля и прося прощения.       И, кажется, он понял это. Прочел по ее затравленному, измученному взгляду, как тяжело ей сейчас под грузом собственных эмоций, потому что нахмурился сильнее, а потом, прижавшись своим лбом к ее, тихо проговорил:       – Я знаю. Я все знаю. Прости меня.       – Ты… – Она всхлипнула, ощущая, как перебродивший, застоявшийся ужас, столько времени безжалостно терзавший ее сердце, наконец-то отступает. Скатывается с ее плеч, как насквозь мокрое ватное одеяло. – Как ты мог так со мной поступить…       – Прости, – снова повторил Пако, и его губы легко, почти невесомо коснулись ее. – Прости, любимая. За все.       Еще один поцелуй, потом еще – такой же едва ощутимый. Парень будто сознательно сдерживался, не давая волю порывам, пока Роза не подалась вперед сама, обвивая его руками и раскрывая губы навстречу.       Она почувствовала, как он судорожно выдохнул прямо ей в рот, но не успела понять, от боли это было или по другой причине, потому что уже в следующую секунду их поцелуй вспыхнул, как перекати-поле, в которое случайно попала искра.       Губы парня были сухими и жесткими от горячего воздуха и на вкус отдавали табаком и солью. Но это были его губы – те самые, которые не переставали ей сниться даже в те дни, когда Роза была уверена, что между ними все кончено раз и навсегда. Эти пылкие, жадные, нетерпеливые губы, которые она бы ни с чьими не перепутала. Пако целовал ее так, будто пытался одним этим поцелуем насытить бесконечную жажду, изматывавшую его все эти дни. Оттого это было больше похоже не на ласку, а на требование. Требование отдать все то, что она безнадежно ему задолжала.       И Роза была готова отдать ему не только долги, но и вообще все, что у нее было. Забыть, простить – только за то, что он остался жив и принес себя к ней, как в единственное место, где ему положено было быть.       – Ай, – зашипел парень вдруг, когда, утонув в собственных чувствах, Роза забылась и случайно надавила ему на рану. Поцелуй их тоже прервался.       – О боже, прости, mi amor! – спохватилась та. – Не стой. Сядь или… ляг. Тебе тяжело стоять, да?       Может, Пако и собирался храбриться, однако, спорить все же не стал и действительно опустился на ее кровать. Роза встала перед ним на колени и подняла широко распахнутые глаза.       – Я не смогу без тебя жить, – произнесла она тихо, разглядывая любимые черты, словно подсвеченные изнутри самой энергией жизни и оттого хорошо видимые в полумраке. – Просто не смогу. Ты… суть всех вещей.       – Ох Роза… – тихо и с чувством произнес он, гладя ее пальцами по щеке. – Я… так боялся, что больше этого не услышу. Что больше не увижу, как ты смотришь на меня… вот так. За это и умереть не жалко, правда. И я… тоже очень скучал, знаешь?       – Знаю, – легко подтвердила она, целуя его руки. – Я знаю, mi amor. Хочешь чего-нибудь? Воды? Или поесть? Я могу на кухню сбегать.       – Ну уж нет, – мотнул он головой. – Все, что мне нужно, здесь. К тому же, раненых бойцов нельзя оставлять надолго – вдруг я соберусь произносить последние слова, а тебя рядом нет? – Он усмехнулся, а потом почти сразу снова шумно выдохнул от боли. – Mierda, я же вообще не шевелюсь, какого хрена ты болишь!       – Во время смеха напрягаются мышцы пресса, – тихо проговорила Роза. – Тебе не стоит смеяться, mi amor. И… так шутить тоже не стоит.       – Если не шутить, можно вообще нахрен свихнуться, – вздохнул он. – Так что между здоровым рассудком и здоровым телом я пока что выбираю первое.       Роза невольно улыбнулась и обреченно покачала головой:       – Ты неисправим, Пако Мартинес. Дай посмотрю. – Она помогла ему подняться повыше к подушкам и снять майку.       Это заняло довольно много времени, потому что двигался парень через боль, что легко читалось по глубокой складочке меж его темных бровей и крепко сжатым зубам. Девушке было ужасно жаль его, все ее естество рвалось утешить и приласкать, зацеловать и нашептать милых глупостей… Душа ее томилась невыплеснутой нежностью, но Роза держалась, потому что Пако всем своим видом показывал стойкость и мужество, а это неизбежно значило, что лелеять его как маленького было нельзя.       – Выглядит лучше, чем в первый раз, – констатировала она, когда, прибавив света на ночнике, оседлала колени парня, аккуратно отклеила уголок стерильной полоски и заглянула внутрь.       Зашили его отлично, рана выглядела чистой, а ее края, хоть и были темны от йода и заметно припухлы, однако процессы заживления явно шли своим чередом. Это радовало.       – Через… пару недель будешь как новенький. – Роза приклеила край полоски обратно к животу Пако и, не удержавшись, поцеловала совсем рядом.       – К сожалению, медсестра, которая зашивала меня в этот раз, была совсем не такой симпатичной, – произнес тот со вздохом. – И пальцы у нее были совсем не такими мягкими и нежными, как твои, любимая.       К этому моменту дыхание его после долгого и сосредоточенного укладывания на кровать относительно выровнялось, а в голосе зазвучали знакомые смешливые нотки.       Как будто они и не разлучались. Как будто не было ни той ночи, когда погиб Лукас, ни… всего остального. Но оно было. И девушка не могла поверить, что все произошедшие события не оставили на душе Пако таких же уродливых, наскоро залатанных следов, какие Диего оставил на его теле.       – Что он сделал с тобой, mi amor? – спросила она, проведя пальцами по его колючей небритой щеке. – Где-то еще болит?       Тот замешкался всего на секунду, но отчего-то даже это промедление сильно кольнуло Розу изнутри. Теперь парень всегда будет выбирать слова, когда говорит с ней. Всегда будет думать, что ей стоит знать, а чего нет. Потому что в прошлый раз, когда он ей доверился, это доверие тут же обернулось против него. И могла ли девушка упрекать его за излишнюю осторожность?       – Теперь уже нет, – мягко и тепло произнес Пако, а потом потянул ее к себе, обнял одной рукой, а другой уперся в кровать, как будто страхуя самого себя от чрезмерно резких движений. – Теперь все хорошо.       Его губы смяли ее несформировавшееся возражение, затолкнув его обратно девушке в рот. Не будь он ранен и не опасайся она причинить ему боль, Роза, возможно, вела бы себя иначе – была бы категоричнее, жестче. Например, отстранила его, замотала головой и настояла, что они должны поговорить. Что это важнее. Потому что он должен знать, что может доверять ей и говорить что угодно, не подбирая слов, ведь она все осознала и больше никогда не выберет чью-то сторону, кроме его. Всегда будет рядом, что бы ни случилось, против кого бы Пако ни пошел и кто бы им ни угрожал. Ей было важно донести это до него, рассказать, что теперь она никогда не усомнится, не отвернется, не предаст…       Мысли путались и таяли, размываемые широкими влажными мазками его поцелуев по ее лицу и шее. Знал ли он все это? Понял ли без слов, что теперь они будут вместе до самого конца и дальше, если получится? А если нет? Ей нужно было сказать. Она должна быть сказать.       Но оторваться никак не получалось. Не получалось разорвать этот долгий, изнемогающий от жажды и знойный, как окружавшая их пустыня, поцелуй, вынырнуть на поверхность из плена его губ и объятий, его сбивчивого шепота, обжигавшего ее кожу. Роза тонула в нем – увязала все глубже, как в зыбучих песках, забывая обо всем.       Потом. Когда-нибудь потом. Обязательно. Но не сейчас. Сейчас слишком хорошо, чтобы останавливаться.       В этот момент ее бездумно скользящие по его груди пальцы неосторожно зацепили край повязки, и Пако едва слышно выматерился прямо ей в рот.       Девушка тут же застыла.       – Прости, – выдохнула она. – Я не хотела. Пако, Dios, что мы вообще делаем? Тебе сейчас нельзя!       – Мда? – приглушенно фыркнул он.       Голос его сочился знакомыми хриплыми нотками, которые всегда в нем появлялись, когда парень возбуждался. И эта ассоциация была настолько плотной, что одной только его интонации оказалось достаточно, чтобы у Розы сладко поджалось в животе.       – А вот он так не думает, – меж тем продолжил парень и, перехватив ее испуганно замершую руку, уложил ту к себе на джинсы, сквозь плотную ткань которых однозначно прощупывалась его эрекция.       – Пако, нель… – Окончание последнего слова парень слизал с ее губ широким мазком языка, и, досадливо простонав, Роза капитулировала.       Крепче сжав пальцы на его эрекции, чтобы получше ее прочувствовать сквозь ткань, девушка наконец дала волю чувствам и спустила с поводка ту оголодавшую, распаленную и капающую слюной бестию, что рыла лапой землю и нетерпеливо виляла хвостом с той самой секунды, как Пако оказался в ее постели обнаженным до пояса.       Роза снова забралась на него верхом и, перекинув волосы на сторону, принялась целовать, покусывать и вылизывать его шею, плечи и грудь. Пальцы девушки суетливо возились с ремнем на джинсах и ширинкой. Ей хотелось как можно скорее добраться до любимого тела целиком, приласкать и огладить каждый его сантиметр, забраться под самую кожу и остаться там навсегда. Просто бродить кипучей жизнью по его венам, горячить кровь и с восторгом слушать удары сильного сердца. Вечность.       – Сними его, – вдруг услышала она негромкий голос. Пако почти не мог шевелиться из-за своей раны, но не отрывал от Розы пылающего взгляда, а сквозь его пальцы, лежавшие на бедрах девушки, то и дело будто бы прокатывались волны – он то сжимал их сильнее, то вновь расслаблял, давая отдых.       И когда Роза, слушаясь, потянула с себя домашнее платье вверх, они стиснулись особенно сильно – все еще не так, как раньше, но наверняка достаточно, чтобы кровоподтеки под ногтями однозначно дали о себе знать. Однако в этот раз с губ Пако сорвалось не шипение, а жадный, нетерпеливый вздох.       – Нравится? – изогнула бровь девушка, отбросив платье в сторону, и чуть отклонилась назад, чтобы ему было лучше видно.       Он медленно поднял руку и накрыл одну грудь Розы. А потом легонько поводил туда-сюда, заставляя ее затвердевший сосок елозить по его загрубевшей от работы и мексиканских ветров ладони.       Роза закусила губу, чтобы сдержать стон, и, выправив из-под джинсов Пако член, обхватила его ладонью. Парень рефлекторно толкнулся в нее, но тут же поморщился и смачно цыкнул: напряжение в мышцах пресса от бездумного движения дало о себе знать.       – Расслабься, mi amor, – посоветовала ему девушка и облизала собственные пальцы. – Я все сделаю. – А потом снова обхватила член и принялась ласкать его.       Движения ее были плавными и неторопливо вдумчивыми – мягкими, как если бы она сейчас готовила парня к массажу. Не хватало, пожалуй, только аромасвечей и масел, но, кажется, Пако все нравилось и так. Его руки и взгляд гладили обнаженное тело девушки на его коленях, окутанное теплой светотенью от ночника, и нагревались все сильнее с каждым новым движением умелых пальцев Розы.       Он редко бывал таким – расслабленным, покорным, не пытающимся перехватить инициативу. Обычно надолго его никогда не хватало, и Роза не сомневалась, что, если бы не рана, парень уже уложил бы ее на спину – а то и вовсе поставил на четвереньки прямо поверх сбившегося покрывала. Потому что разлука их была слишком долгой и безнадежной, чтобы продолжать держать в себе это прелое и прогорклое марево дальше. И, черт возьми, Пако не стал бы сдерживаться – ему было нужно все это здесь и сейчас: ощущать Розу так близко и полно, насколько это было в их ситуации возможно.       Девушка видела это яростное пламенеющее желание, эту острую нужду в его глазах, слышала в приглушенных, постепенно все отчетливее наполняющихся голосом стонах.       – Ты хоть… представляешь, как долго у меня… не было секса? – промычал Пако, отчаянно пытаясь не двигать бедрами ей навстречу, что явно удавалось ему с трудом.       – Нестрашно, – ободряюще улыбнулась ему девушка. – Не сдерживайся.       – Ты такая красивая. Господи, ты такая красивая, Роза, – заплетающимся, как у пьяного, языком пробормотал он. – Ты просто не представляешь. Если бы ты сейчас видела… видела себя со стороны…       – То что бы я сделала? – поддержала его та, окидывая чертовски сексуальное тело под собой затуманенным взглядом. Чуть охрипший голос Пако входил в Розу приятными вибрациями и заставлял покрываться мурашками. – Немедленно кончила бы?       С этими словами девушка сменила характер своих ласк на более интенсивный: задвигалась быстрее, сжала крепче и стала уделять внимание только самым чувствительным местам.       – Вот… именно это… Именно это ты бы и… Блять.       Ему даже не удалось договорить, потому что уже в следующую секунду, перебивая сам себя, Пако стиснул зубы, откинув голову на подушке назад и на мгновение полностью потеряв контроль над своим телом. Он отчаянно старался не поддаваться сводящему ему мышцы удовольствию, но волна разрядки все равно прокатилась через тело, дергая и беспокоя его рану, и парень застонал в голос, заставив испугавшуюся такой неожиданной громкости Розу зажать ему губы ладонью.       В голове метнулась перепуганная мысль о Тадео. Он ведь уже уходил, когда она вернулась в комнату, так? И больше шагов она не слышала. Но все равно следующие несколько секунд – пока Пако обмякал под ее руками, дыша тяжело и с болезненным присвистом, все внутри девушки леденело от мысли, что сейчас на ее дверь обрушатся удары снаружи.       К счастью, в коридоре все оставалось тихо.       – Блядская рана, – выдохнул парень ей в ладонь. – Прости, любимая.       Но на это она лишь нежно поцеловала его в подбородок и отстранилась.       – Блин, на повязку попало. Я сейчас. – Она спрыгнула с кровати и вытащила из прикроватной тумбочки влажные салфетки, помогла Пако вытереться и убежала в ванную мыть руки. А когда вернулась, парень был уже застегнут и ждал ее.       – Иди сюда скорей, – попросил он, протягивая руку, и девушка тут же юркнула к нему под бочок. – А как же ты?       Роза покачала головой и покрепче обняла его поперек груди:       – Мы не сможем.       – Мы могли бы что-нибудь придумать, я не настолько немощный. К примеру…       – Нет, Пако, – перебила она, а когда парень, глядя на ее строгое лицо, нахмурился сам, поспешила объяснить: – Я очень хочу тебя, не подумай. Просто… я перестала пить противозачаточные. В смысле… у меня их отобрали в свете… эм, грядущего события. И презервативов нет. Да и любые другие способы потребуют от тебя много сил, так что… – Не желая сильнее сгущать и без того неловкий момент или развивать тему свадьбы, при упоминании о которой Пако видимо помрачнел, Роза решила отшутиться: – Обещаю завтра очень-очень старательно думать о тебе, когда пойду в душ. Как и во все предыдущие дни, впрочем. – Она тихонько потерлась коленями друг о дружку, так как все еще была возбуждена, но постаралась отогнать эти мысли прочь.       – Отобрали… противозачаточные, – хмуро повторил меж тем Пако, как будто вовсе не услышав ее последнюю игривую реплику.       Девушка только кивнула, отведя взгляд. Естественно, ни о каком предохранении в браке и речи быть не могло. Ее брали в жены не для того, чтобы она просто сопровождала Нандо на коктейльных вечеринках, сообщая всем его степенный статус. И даже не для того, чтобы укрепить отношения между кланами Салазаров и Ласаро. Ее предназначение было куда более простым и прозаичным: рожать детей. Чем больше, тем лучше, потому что пример их семьи показывал, что даже четыре мальчика – это еще не гарантия того, что ваш род не вырвут с корнем, не оставив следов.       Но судя по лицу Пако, тот об этом совсем не думал. Или настолько не хотел думать, что сейчас, поставленный ее словами лицом к лицу с перспективой ее неизбежной беременности от Нандо, просто не знал, как на это реагировать или вести себя. И Роза уже начала жалеть, что вообще заговорила об этом, не отболтавшись просто его состоянием и раной, как вдруг парень мотнул головой – то ли ей, то ли самому себе.       – Нет. Он не успеет. Не сможет. А если и да, мы с этим… разберемся.       – Пако, ты… о чем? – непонимающе нахмурилась девушка.       – Неважно. Я не хочу пока об этом думать, ладно? Не сегодня. – Притянув ее поближе, парень крепко и с пылким чувством поцеловал ее и не сразу отпустил обратно.       На время между ними наступила теплая и умиротворенная тишина. Слушая размеренное дыхание любимого, Роза думала о том счастье, которое заполняло ее до краев рядом с этим человеком – и, к сожалению, о том страшном, что чудом миновало их.       – Может, все-таки расскажешь мне, что произошло? – предложила девушка, собравшись с духом и устроив голову на самом удобном плече в мире. – Как ты оказался под арестом? Я так испугалась за тебя… У меня почти все было уже улажено, а ты вдруг… Зачем ты сдал Эмилио?       – А ты зачем послушала этого старого козла и поехала к Салазарам? – с досадой цыкнул Пако. – Если это, по-твоему, «все улажено», то… не хочу тебя расстраивать, Роза, но у тебя явно какие-то весьма специфические представления о норме.       Девушка коротко выдохнула:       – Он обещал отдать твои документы. Ну… те. Паспорт. Сказал, что он хранится в какой-то ячейке, а координаты от нее скинут федералы, когда получат данные, за которыми я и поехала. И я не то чтобы сильно надеялась, что он сдержит слово, но, Пако, Эмилио угрожал убить тебя, если я не соглашусь.       – Он блефовал. У меня все это время была страховка и… надо будет, кстати, позвонить Грегорио и сказать, чтобы удалил те файлы. – Парень говорил это медленно и как-то задумчиво, словно мысль его в тот момент уже работала в другом направлении. – А раз соврал тут, мог соврать и про паспорта. Вдруг коды у него уже были?       – И… что это меняет? – не поняла Роза.       – Если Диего не наврал и Эмилио действительно дал им доступ к своим файлам, наши паспорта уже могут быть у него. Или у Леандро. Хотя в последнем… я склонен сомневаться.       – Пако, я за тобой не успеваю, – взмолилась девушка. – Давай помедленнее. Что… произошло между тобой и Эмилио?       Парень еще пару секунд молчал, видимо, докручивая какую-то свою идею, а потом встряхнулся и снова посмотрел на нее.       – Мы… не сошлись во мнениях относительно необходимости твоего участия во всем этом, – произнес он. – Он посчитал, что имеет право подвергнуть тебя опасности, я посчитал, что его голова будет отлично красоваться у твоего брата на столе.       – То есть, – медленно проговорила девушка, пытаясь разложить все по полочкам, – мой отъезд стал для тебя спусковым крючком? Ты сдал его потому, что разозлился?       – Не просто разозлился. Я был в бешенстве.       – Но если бы он не привлек меня, – тем временем продолжала Роза, – то все осталось бы по-старому? Или каков был твой план?       – Я дал ему неделю, чтобы… добыть тебе паспорт. Пригрозил, что иначе сдам его, потому что компромата у меня было достаточно. Ну и привлек брата в качестве страховки на случай, если старый хрен попытается меня убрать. Но вот того, что он настолько потеряет берега, чтобы пойти к тебе лично, я… не предусмотрел. – Чуть помолчав, Пако добавил уже тише: – И что ты согласишься с ним работать, зная, что он убил Лукаса, я тоже представить не мог. Мне в ту ночь казалось, ты не то что… не беспокоилась о моей жизни, а готова была лично меня рядом с ним закопать.       Роза печально улыбнулась:       – Нет, mi amor. Я была зла на тебя, ты… разбил мне сердце, но я довольно быстро поняла, что все равно ничего не могу поделать. Солнце еще не встало, а мне уже стало ясно, что я тебя не сдам. Просто… не хочу жить в мире, в котором тебя нет.       На это парень ничего не ответил, погрузившись в собственные размышления. Роза тоже все крутила его слова про недельный срок и паспорт. Выходит, не надеясь на примирение, он все равно поставил на кон абсолютно все, чтобы любыми правдами и неправдами вырвать уже не свою женщину у ее незавидной судьбы. То есть, идя на риск, оба они имели один и тот же мотив – спасти любимого человека, – не надеясь на что-либо для себя.       Чувство всепоглощающей признательности сдавило девушке грудь, и она прижалась губами к плечу Пако, прошептав:       – Теперь я еще больше убеждена, что нам нельзя иметь друг от друга секретов. Недосказанности стоят слишком дорого. Мне следовало поговорить с тобой, прежде чем давать Эмилио ответ, но он так давил… буквально не давал продохнуть, заставил звонить Нандо немедленно и договариваться о визите. Я… растерялась и не могла думать ни о чем другом, кроме твоей безопасности, а в итоге… Прости, любимый. Это все из-за меня. Твои раны… Это ужасно. Прости меня, пожалуйста.       – Это все уже неважно, Роза, – покачал головой он, прижимая ее к себе крепче. – Что было, то было. Мы оба… могли поступить иначе в заданных обстоятельствах, но… так уж вышло. И… я тебя ни в чем не виню. Мои решения и поступки – это моя ответственность, а не твоя. В том числе решение сдать своего бывшего шефа.       – Что с ним будет, ты знаешь? – тихо спросила девушка, сама не зная, хочет ли знать ответ. С одной стороны, положа руку на сердце, ей было спокойнее от мысли, что Эмилио им больше не угрожает. С другой… Роза не была уверена, что готова к подробностям, потому что с предателям в клане всегда расправлялись особенно жестоко.       – Как я понял, его казнят сегодня ночью – или ближе к утру, – отозвался Пако, помолчав, и девушка мысленно поблагодарила его за то, что он все-таки обошелся без конкретных деталей. – Не переживай, любимая, он больше тебя не тронет.       – Но… раз его больше не будет, – Роза нахмурилась, – то что с камерами? Ты… – Она бросила испуганный взгляд в сторону окна. – Пако, если кто-нибудь увидит, что ты здесь?       – Не увидит, не бойся, – успокаивающе погладил ее по плечу он. – Я отвернул камеру чуть в сторону, прежде чем подняться. Тот, кто не знает наизусть все ракурсы, даже особо не заметит подвоха. Твое окно не транслируется на КПП, поэтому поверь мне, пока они найдут нового главу охраны, который разберется во всех нюансах, это все… уже станет неважно.       Несмотря на то, что парень говорил довольно обнадеживающие вещи: про исчезновение угрозы со стороны команданте, про сохранение их тайны и про то, что в обозримом, пусть и недолгом будущем, все у них будет хорошо, Роза, однако, продолжала ощущать смутное беспокойство.       То, что Пако оставили в живых, сняли обвинения и он лежал сейчас рядом с ней, казалось настолько невероятным, практически чудесным исходом положения, что чудо это ощутимо горчило и вызывало тревогу: столько вытерпев и пережив, неужели они и правда смогут немного побыть счастливыми? Верилось с трудом.       И еще меньше верилось этим затяжным паузам, которые парень брал, прежде чем ответить на тот или иной вопрос. Нет, интуиция Розы подсказывала ей, что расслабляться рано.       – Так почему все-таки Диего тебя отпустил? – спросил она, замерев в нехорошем предчувствии. – Неужели Эмилио тебя не сдал? Не сказал ему… о нас?       Конечно сказал. Там, у фонтана, Диего прямо заявил сестре об этом. Да вот только Пако не знал, что она знает. Вдруг соврет?       – Сдал, естественно, – ответил тот, и от сердца у девушки немного отлегло. – И про нас рассказал, и про Лукаса, и про… все остальное, что я для него делал.       – Но… как тогда… Пако, я не понимаю… Почему…       Вопрос был такой простой. Почему ты сейчас здесь? Почему они тебя не убили? Но задать его не выходило – интуиция буквально заходилась криком, что ответ ей не понравится. Что если спросит, то всему конец – этому уютному вечеру, безумно нужной им обоим передышке, этому выстраданному и такому хрупкому счастью.       Впрочем, в итоге ей и не пришлось ничего спрашивать.       – Я теперь работаю на него. В смысле… я все еще работаю на него. Твой брат сделал мне предложение, от которого невозможно отказаться.       – Что за предложение? – Роза почувствовала, что у нее холодеют ладони и все тоскливо сжимается внутри. – Ты… будешь должен что-то сделать для него?       – Много чего, – кивнул парень. – Но это неважно. Не думай об этом, милая, это не должно тебя тревожить.       – Что значит не должно тревожить? – вскинулась было девушка, уже одной ногой провалившись в тьму кошмарных образов, но Пако ее удержал и, взяв в ладони лицо, проникновенно заглянул в глаза.       – Роза, поверь мне. Пожалуйста, просто доверься, ладно? Знаю, ты сейчас напугана и готова немедленно бежать предотвращать еще не случившуюся катастрофу, но правда в том, что ты не можешь ничего сделать. Вообще ничего. И даже если я сейчас выложу все карты, объясню каждую деталь плана, это не принесет тебе успокоения. Ты только сильнее будешь переживать и мучиться, а нам это не надо. Мне это не надо. – Он выдержал небольшую паузу, дабы удостовериться, что его слова доходят до девушки в полном объеме своего смысла. – Любимая, обещаю, я знаю, что делаю. И единственное, чего я хочу, это чтобы ты в меня поверила, ладно? Роза, мне… очень нужно, чтобы ты верила в меня. Сможешь?       Просто верить? И не задавать лишних вопросов? Почему?       Потому что лишняя информация заставит ее с перепугу наломать дров – вот почему. И Пако совершенно ясно заявляет сейчас, что ему это не нужно. Он знает, что делает. У него все под контролем. Как было и в прошлый раз, пока Розу не вынудили действовать самостоятельно и без его ведома. Эмилио же не зря не давал ей времени, чтобы все обдумать и неизбежно прийти к Пако за советом. Но если бы она тогда притормозила – задумалась всего на секунду, а не отправилась вершить судьбы мира, обезумев от страха, – все было бы иначе. И Пако не пришлось бы сидеть у Диего на допросе и теперь терпеть боль.       Просто поверить в него…       – Но ты же скажешь, если тебе будет нужна моя помощь? – жалобно протянула она, чувствуя, как под этим твердым, пронзительным взглядом слабеет и разваливается на куски. – Скажешь?       – Конечно скажу, – облегченно выдохнул тот и прижал голову девушки к своей груди, баюкая. – Как только мне понадобится твоя помощь, я обещаю прийти за ней и дать себя спасти. А пока нам нужно быть вдвойне осторожными, ладно?       – Ладно, – согласилась Роза, окончательно присмирев, и прикрыла глаза.       Она будет очень осторожной и больше ничего не испортит. Больше не рискнет его жизнью из-за минутной слабости или сомнений. С этого самого момента она станет самой послушной, терпеливой и понимающей девушкой на свете. Даже если придется наступить себе на горло, она сделает это.       Ради них обоих.       

~

      Белый порше остановился посреди пустыни, широко раскинувшейся от одного чернильного горизонта к другому. Отдыхающий после знойного дня песок недовольно заворчал под подошвой дорогого ботинка, когда мужчина в темно-сером костюме ступил на него и, деловито застегнув пуговицу пиджака, выпрямился во весь рост. Прохладный ночной воздух лизнул идеально выстриженный затылок и попытался сунуть свой любопытный нос под воротник его черной рубашки, но тут же пугливо отпрянул и умчался прочь, когда, будто бы завидев торопящегося к мужчине Эль Фьера, осознал, кого именно посмел тронуть.       – Как дела? – поинтересовался Леандро Ласаро у подбежавшего к нему брата.       – С переменным успехом, – отозвался тот, смачно сплюнув в сторону. – Старик часто вырубается. Истощен и измотан.       Мужчина недовольно приподнял бровь:       – Но сейчас-то в сознании?       – Да, пока. – Он кивнул в сторону ветхой хижины, возле которой дежурило несколько вооруженных охранников. – Только тебя ждем. Эмилио… тоже ждет. Он еще с вечера начал просить убить его.       Леандро сунул руки в карманы брюк и шумно втянул носом сухой и пыльный воздух Соноры.       – Ну пойдем.       Казнить членов мафии такого уровня, который занимал Эмилио, могли только те, кто стоял на более высокой ступеньке иерархии, то есть непосредственно сам глава. Даже Диего не имел права свершить правосудие, так как, по сути, был всего лишь капо. Армейский устав мексиканских картелей не признавал кровных уз и требовал неукоснительного следования букве закона. Потому что анархия порождает анархию: сегодня ты позволяешь одному капо казнить другого, а завтра тебя самого пристрелит простой солдат, потому что перестанет уважать твой статус и посчитает себя вправе.       В хижине не было окон и нескольких бетонных блоков в стене. Дыру прикрывал кусок рваного брезента, который тихонько похлопывал от сквозняка. С другой стороны от потолка к полу извивалась глубокая трещина, похожая на удар молнии, призванный расколоть давно покинутое человеком жилище надвое и сравнять его с землей. Но у Санта Муэрте были совсем другие планы на это место.       Темноту пространства рассеивал небольшой напольный прожектор, направленный парнями Эль Фьера прямо на сидящего посреди хижины человека, в котором теперь с большим трудом узнавался гордый, вальяжный команданте клана Ласаро. Волосы на его голове торчали клочками, уши были покрыты ожоговой коркой, а от всего его тела пахло потом и гнилью. Ослабший и ссутуленный, Эмилио уронил голову на грудь, будто дремал или отрешенно рассматривал почерневшие от крови и грязи бинты, накрученные на кисти его рук, которые теперь были полностью лишены пальцев. А вот рубашка на нем была чистая, даже какая-то подчеркнуто свежая: видимо Диего приказал одеть приговоренного перед приездом босса поприличнее и прикрыть увечья на остальном теле.       – Мне сказали, ты меня ждал, – негромко проговорил Леандро, когда в хижине воцарилась полная тишина.       Парни Диего вышли на улицу, Мигель чиркнул зажигалкой и прикурил в углу хижины, Пепе рассматривал обмахрившийся край брезента, который, кажется, занимал его намного больше, чем все происходящее, и только Хавьер с тоской смотрел на истерзанного человека посреди комнаты, которого когда-то считал своим добрым приятелем. Все они собрались, чтобы засвидетельствовать свершившееся правосудие.       – Да, – хрипло подтвердил Эмилио тем временем и с видимым трудом поднял тяжелую голову, чтобы в последний раз посмотреть на своего карателя сквозь щелки заплывших глаз. – Я ждал тебя. Давай заканчивать с этим, Лео. Шутка затянулась.       – Затянулась, – задумчиво повторил Леандро, принимая из рук младшего брата заряженный пистолет. – Но ведь прошло всего два дня. Думаешь, этого достаточно для предателя?       – Что еще ты от меня хочешь? – попытался возразить бывший команданте, но задохнулся кашлем: сорванные от криков связки не позволяли ему повышать голос. Поэтому Эмилио потребовалось какое-то время, прежде чем продолжить мысль: – Я… кхе-кхе… рассказал все, что знал.       Это было правдой. Через добытые Диего пароли с жестких дисков Эмилио удалось выкачать все до последнего мегабайта, включая компромат на Салазаров и другие кланы, контролирующие муниципалитет Эрмосильо – последний крупный хаб перед отправкой контрабанды в Штаты. Чего там только не было: и координаты лабораторий, и карты подземных туннелей, и списки наиболее подходящих для вербовки членов кланов, и даже указания местоположений конспиративных квартир и бункеров. Если бы это дошло до адресата, федералы отрезали бы от питания, высушили и обломали местную ветвь Синалоа за считанные месяцы. Многие бы погибли. И клан Ласаро, безусловно, перестал бы существовать.       – Ты чуть не уничтожил мою семью, – процедил сквозь зубы Леандро, снимая пистолет с предохранителя. – Моих людей. Мое наследие.       – Твое наследие? – слабо усмехнулся Эмилио, дернув плечом. – Какое твое наследие? Реки крови, в которых ты утопил этот город, когда стал главой? Достойный сын своего отца. Вернейший цепной пес Гильермо Салазара! Твой род проклят, Леандро, проклят каждым жителем Эрмосильо – не мной. Алехандро и Лукас мертвы, у тебя нет сыновей, а твой сумасшедший брат и вовсе бесплоден – потому что Господь справедлив и милостив. Он не допустит…       Пламенный спич прервали два выстрела, от которых пристально внимавшая Эмилио пустыня застонала болезненным эхом.       – Уб…людок! – выл и кашлял бывший команданте, катаясь по полу. – К…конченый ублюдок! Ты… ты сгоришь в аду вместе со своим отцом! Все вы!.. кха-кха… Не…навижу! О-о-о…       Кровь стекала на пыльный бетонный пол, сочась из его простреленных коленей.       – Леандро! – возмутился Хавьер, подскочив к главе клана.       – Так нельзя! – поддержал его негодование Мигель. – Надо добить!       Пепе лишь тихо хмыкнул из темноты.       – Перевяжите его, чтобы не истек раньше времени, – процедил сквозь зубы Леандро, возвращая пистолет Диего и полностью игнорируя возмущение других капо. – И свяжите руки за спиной.       – Брат, ты…       – Свяжите. Ему. Руки. – Взгляд, обращенный к Диего, пламенел от ярости. – Господь справедлив и милостив. Он отпустит этой мрази столько минут, часов и дней, сколько она заслуживает. И все это время будет наполнено болью, отчаянием и ужасом.       Плотно сжав губы, Диего выдерживал этот взгляд столько, сколько мог, но все равно сдался.       – Я оставлю пару наблюдателей, – покорно склонил он голову. – Ребята сообщат, когда он сдохнет.       И впервые за сегодняшний вечер губы Леандро изогнулись в улыбке. У каждого, кто ее заметил, в жилах загустела кровь.