Пропащие ребята

I put a spell on you, because you're mine You better stop, the thing that you're doin' I said, «Watch out, I ain't lyin'», yeah I ain't gonna take none of your, foolin' around I ain't gonna take none of your, puttin' me down I put a spell on you because you're mine, all right and I took it down…

— «I Put a Spell on You» — Creedence Clearwater Revival.

Подходя к дому Аккерманов, Эрен испытывал забытую тревогу, засевшую под кожей раздражающим ощущением щекотки. В последний раз он приходил в этот дом три года назад, когда в нем поселилась замогильная тоска и напряженное ожидание, когда в нем по кирпичику разрушался отстроенный до мельчайших деталей удивительный мир. Сойдя с автобуса, покрепче перехватил купленный по дороге букет садовых роз, решив, что будет невежливо заваливаться с пустыми руками, учитывая контекст взаимоотношений с этой семьей. Ворошить неприятные воспоминания этим визитом не хотелось, но Микаса попросила зайти за ней перед походом к Леонхарт. Со стороны казалось, что дом ничуть не изменился, но даже при одном беглом взгляде отдавалось отчетливым пониманием, насколько сильно все поменялось внутри. Взойдя на три привычные ступеньки крыльца и стараясь игнорировать разбушевавшиеся застарелые воспоминания, хотел было постучать, как донесшиеся откуда-то из-за дома голоса привлекли внимание. Эрен тихими шагами, словно боялся поворошить память, разлитую в самой траве их лужайки, обогнул дом, тут же натыкаясь взглядом на кривую иву, по которой, бывало, забирался в окно Микасы в былые дни. Сама девушка неожиданно обнаружилась сидящей на коленях около клумбы, что-то увлеченно закапывала, работая совком. Взгляд невольно скатился по позвонкам обнаженной спины, прикрытой лишь тканью джинсового комбинезона, тонкой полоской белья и поблескивающей испариной. Притягательное видение вдруг закрыла пестрая фигура. Эрен невольно отшатнулся, когда высокая старуха в цветастом халате на японский манер и убранными в высокий пучок волосами возникла перед ним, ярко-красные губы обхватили мундштук сигареты, а густо-накрашенные глаза оттенка выцветшего болота сузились. — Кому цветы несешь, красавчик? Мое сердце свободно, — выдохнула едкий сигаретный дым почти в самое его лицо. Эрен махнул рукой перед собой. — Госпоже Аккерман. Старуха надменно хмыкнула, окатив его долгим изучающим взглядом, от которого захотелось поежиться, словно он проникал и сквозь одежду, и сквозь кожу. — Любишь женщин постарше? Эрен недоуменно выгнул брови. От старухи, помимо отчетливого запаха каких-то восточных пряных духов, буквально волнами исходила давящая энергетика, словно что-то зловещее засело в глубине выцветших глаз, избороздивших лицо морщин и лисьего прищура. Она с самого детства казалась ему странной. «Ведьма», — пронеслось смешливо в мыслях. — Бабушка! — Эрен чуть не выдохнул от облегчения, когда услышал голос Микасы, а она сама выглянула из-за спины женщины, освободив его от гнетущего цепкого взгляда. — Это Эрен, — произнесла будто с нажимом. Старуха вскинула тонкие брови, вновь пытливо оглядела его с ног до головы и скривила рот. — Надо же, — неопределенно хмыкнула, но все же отошла в сторону клумб, оставив после себя облачко дыма. — Я рано? — обратился к Микасе, чуть понизив голос. Изо всех сил старался не смотреть в сторону ложбинки над краем комбинезона. — Нет, у меня просто… — она оглянулась на придирчиво оглядывающую грядки бабушку. — Я закончу с растениями, и можно идти. — А что там? — поглядел за ее спину, где виднелись зеленые заросли с белыми цветками. — Страмониум, — махнула рукой, хотя название ничего и не сказало. — Помочь, может? Микаса едва успела раскрыть рот, чтобы ответить, как вновь возникшая за ее плечом бабушка холодно посмотрела на него. — Не надо, земля женские руки любит. Иди в дом, уверена, госпожа Аккерман будет очень рада тебя видеть, — с каким-то странным выражением нараспев произнесла женщина и снова выдохнула едкий дым. Эрен переглянулся с Микасой, явно напрягшейся от присутствия бабушки, что отразилось в сведенных бровях и сжатых губах, но покорно кивнул ей, выдохнувшей «я скоро», и двинул в сторону дома. Гостиная встретила гнетущей тишиной. Эрен неуверенно прикрыл входную дверь за собой, пристально вглядываясь в обстановку, казавшуюся знакомой и совершенно чужой одновременно. Вместо привычных плакатов на стенах — пустота, вместо причудливых статуэток на полках — множество склянок, засушенных пучков растений и книг со словами на незнакомом языке на потрепанных корешках. Прежними остались лишь выкрашенные в выцветший персиковый цвет стены, коллекция пластинок и катана на стене. Эрен машинально провел пальцами по одному из обнаруженных белых черепов то ли барана, то ли козла. Создалось ощущение, будто зашел в старый фамильный склеп некогда счастливого семейства. — Эрен… Вздрогнув, перевел взгляд на показавшуюся в дверном проеме Идзуми. Женщина выглядела удивленной. Он неловко кивнул в знак приветствия, невольно отмечая сильную худобу ее тела, обернутого в темное домашнее кимоно. — Я… — прочистил горло. — Микаса сказал подождать ее здесь, пока… — Да-да, конечно, — вдруг затараторила женщина, нервно улыбнувшись, и юркнула в гостиную, прихватив из кухни початую бутылку вина. Излишне громко отодвинув стул у пианино, присела и уставилась на черно-белые ряды клавиш. Эрен пронаблюдал за ее нервными передвижениями, чуть сдвинув брови, и едва вспомнил о все еще покоящемся в ладони букете. — Это от м… от нас с отцом, — Идзуми вздрогнула, когда он, подойдя, протянул розы. Серые глаза часто заморгали, вгляделись в букет; тонкие руки с едва слышным шорохом длинных рукавов нетвердо приняли цветы. Она вдруг резко встала на ноги и едва не снесла букетом покоящийся на пианино бокал, который Эрен едва успел поймать, а когда распрямился, застыл. С бледного как полотно лица глядели влажно блестящие, полные невыразимого ужаса, отчаяния и мольбы глаза. Эрен нервно сглотнул, ощутив пробежавший по спине холодок от воспоминаний о рассказе Микасы про лес и произошедшее с Идзуми в нем. Но даже в первую встречу у магазина она не была такой. — Все в порядке? — хрипло уточнил Эрен, чуть склонившись. Женщина прикрыла глаза, протяжно вдыхая носом воздух. — Их… их надо в вазу, — дрожащим голосом выдавила она. — Я поставлю, давайте, — мягко перенял из ледяных ладоней букет. — В полке, где посуда, сверху, — отрывисто выговорила она и вновь присела за пианино. Эрен кивнул. Обернувшись по пути пару раз, все же добрался до нужной полки и, налив воды из-под крана, поставил букет от греха подальше на кухонный стол, уже не уверенный, что стоило приносить. Выглянув из-за угла, обнаружил женщину на прежнем месте за пианино, как привык видеть множество раз еще в детстве. Только от былой уверенной в себе, обаятельной, дерзкой рокерши и молодой прогрессивной матери не осталось и следа. Бесплотный призрак, нервно дрожащая тень с горячечной мольбой во взгляде и маниакальным бледным лицом, наливающая дрожащей рукой вино в бокал. Изнутри кольнуло злостью на ублюдка, который довел до такого, хотя явно это была коллективная вина всех, кто умудрился вытравить из яркой женщины жизнь, вселив лишь ужас. Непонятно было лишь, почему, несмотря на свое жуткое состояние, она остается в Сине при том, что ее мать очевидно далека от того, чтобы быть больной старухой. — Сыграешь со мной? — вдруг выдохнула она, стоило Эрену только вернуться в гостиную. — Я ничего не вспомню, — виновато улыбнулся он. Самому было стыдно, что теперь взаимодействовать с женщиной, которая научила его столь многому и была поддержкой в сложные периоды, казалось так тяжело. Теперь вместо восхищения испытывал нечто сродни жалости и тревоге, особенно когда она поднимала на него полные слез огромные глаза. Вот как сейчас, готовая, кажется, натурально разрыдаться: — Ты бы очень порадовал меня. Микаса теперь, — она тяжело сглотнула, — редко играет со мной. У нее очень много забот. Она так старается для меня… — Идзуми болезненно поморщилась, сжав ладони на коленях до побеления костяшек. — А мне так иногда хочется, чтобы она снова стала моей маленькой девочкой, которую я когда-то учила играть. Чтобы всего этого не было… Эрен нервно потер ладонью шею и покорно присел рядом, не понимая, в какой момент этот дом превратился в столь угнетающее место, а его обитатели словно обезумели. — Ты такой хороший человек, Эрен, — всхлипнула она, вдруг обхватив его ладонь своими ледяными. Он едва не дернулся машинально от этого жеста. — Ты не заслуживаешь всего этого. Прости. — Я не совсем вас понимаю, но… — неуверенно начал он, стараясь звучать мягче и тщательнее подбирать слова, чтобы не завести ее еще больше. Попытался вспомнить, какие деликатные формулировки использовала Ханджи на приемах, когда его разбирала тревожность. — Вам передо мной точно не за что извиняться. — Не понимаешь, — эхом отозвалась она, крепче сжав его ладонь. Вдруг подняла и прижала тыльной стороной к самой своей щеке. Зеленые глаза в шоке округлились. Это уже было совсем странно. — Я сыграю тебе Шопена. Вдруг с неизвестно откуда взявшимся энтузиазмом, расцепив крепкую хватку, она уложили дрожащие ладони на клавиши и принялась перебирать незнакомую последовательность минорных нот, зазвучавших еще более тревожно и мрачно из-за частых ошибок, которые она делала. Эрен непонимающе смотрел на мелькающие белые пальцы. Она никогда не ошибалась раньше. — Мам, — Идзуми крупно вздрогнула, когда руки неожиданно подошедшей дочери сжали ее плечи. Эрен беспомощно поглядел на нее, надеясь, что скоро это странное взаимодействие закончится. — Тебе бы прилечь, да? — мягко проговорила она. Эрен не видел лица повернувшейся к дочери Идзуми, но был уверен, что она глядит на нее с тем же молящим ужасом и отчаянием. Микаса кивнула ему в сторону второго этажа, и он с готовностью поднялся на ноги, готовый идти за ней. Пока медленно поднимался на второй этаж, девушка что-то говорила матери, склонившись к ее щеке и мягко оглаживая острые плечи. — Что это, черт возьми, было? — выдохнул Эрен, едва за Микасой, быстро вернувшейся в комнату из душа, захлопнулась дверь. — Она в порядке вообще? — Сам как думаешь? — хмыкнула она, скрываясь за дверцей шкафа, от которой Эрен для верности отвернулся, чтобы чего не увидеть во время переодевания. — Она всегда такая?.. Ну, — Эрен запнулся, не зная, какое слово подобрать. Со стены глядел ничуть не помогающий думать взлохмаченный Роберт Смит. — Такая. — Если ты про Шопена, то да, она теперь постоянно его играет, — хмыкнула Микаса, шурша тканью за дверцей шкафа. — Я не об этом. — Я тебе говорила, — голос Микасы прозвучал гораздо ближе. Эрен обернулся, взгляд тут же затерялся в линия и изгибах длинного черного платья с высоким разрезом на бедре, от которого тут же постарался отвлечься. Тугая шнуровка на талии до самого декольте помогла мало. — Такие вещи оставляют отпечаток. А ты — один из немногих хороших людей, которые были в ее прошлом, поэтому она так… реагирует. Застегнешь? Да господи боже. Он едва успел уследить за ходом разговора и машинально отвел глаза, мельком зацепившиеся за расстегнутую молнию на спине, которая только и ждала его рук. Шумно выдохнув и наверняка выдав этим свое напряжение, он покорно потянул за язычок молнии вверх, вглядываясь в то, как белая кожа постепенно скрывается за черной тканью.

***

— Йегер, — выдохнула Энни, стоило только входной двери коттеджного дома распахнуться после короткого стука. Светлые брови неприязненно дернулись. — Воняешь пепельницей. Как всегда. — Выгляжу не лучше, — закатил глаза Эрен, отступая, чтобы пропустить вперед Микасу, которую Энни поприветствовала куда более радушными, но все еще сдержанными объятьями. Прикрыв за собой дверь, Йегер едва не присвистнул, оказавшись в просторной светлой зале с поблескивающим каменным полом. Он мало знал о семье Леонхарт, кроме того, что ее удочерил какой-то родственник и, судя по дому, явно не представитель среднего класса. Лакированные деревянные ступени лестницы глянцево извивались под светом с высокого потолка; сверкали кристаллические панделки на люстре; причудливыми тенями замерли декоративные статуи на постаментах. — Есть хотите? Арми там пиццу уминает, — бросила через плечо Энни, поднимаясь на второй этаж. Эрен скользнул взглядом по обилию картин на стенах, предполагая, что только часть из них была репродукциями. Девушки маячили впереди, что-то негромко обсуждая, а он все не понимал, как они с Арлертом вписались в подобную авантюру. Приятно грело только давно забытое ощущение превосходства при мысли о том, как бы бесился отец, узнав о подобных идеях досуга. Энни провела по коридору к приоткрытой двери, откуда приглушенно доносилась музыка. Эрен зашел последним и недоуменно выгнул бровь, когда сидящий на кровати Армин повернулся и поглядел густо подведенными черными стрелками глазами, как ни в чем не бывало откусывая от пиццы в своей ладони. Эрен обалдело оглядел сетчатую драную кофту на его торсе. — Брат, моргни, если тебя держат в заложниках, — прищурился он, подавая руку для рукопожатия. Армин только рассмеялся с набитым ртом. — Тебя ждет то же самое, правда, Аккерман? — протянула Леонхарт, подхватывая с пола вторую упаковку пиццы. Микаса с готовностью закивала. — Вот еще, — хмыкнул Эрен, безапелляционно закачав головой. На кровать рядом с Армином прыгнула выползшая из укрытия сиамская кошка с ярко-голубыми глазами. — Пока отдыхай, нам самим надо накраситься, — заверила Энни, выудив из-под кровати короб с косметикой. Кошка внимательно поглядела в сторону и вдруг зашипела, выгнув спину. Микаса оскалилась и зашипела на нее в ответ, после чего рассмеялась. — Не стоит, — предупредила Леонхарт, когда Эрен попытался прикормить нервное животное стянутой с пиццы колбасой, — она злобная сука. — Вся в хозяйку, — протянула Микаса, садясь рядом с Энни на кровать и получая от нее усмешку. Пока подруги красились, Эрен развлекался тем, что, развалившись рядом с Армином, приставал к нему с шутливыми попытками стереть с глаз макияж, дергал за сетчатую кофту и осыпал колкостями, от которых Арлерт успешно отбивался, пока Энни не пригрозила Эрену опробовать на нем новый удар, если не отстанет от ее «тыковки». Пытались приручить пугливую кошку, которая отчего-то обегала кровать кругами и поразительно быстро откликалась на «злобную суку», шла на руки только к Энни, мешая той работать с лицом, и в какой-то момент, сдавшись, принялась заинтересованно обнюхивать и трогать лапой Аккерман. — Ну все, тыковка, я снова вся твоя, — заворковала Энни, закончив со своим макияжем. Эрен с беззастенчивой ухмылкой глядел, как Армин расплылся в широченной улыбке и с готовностью сел из лежачего положения, чтобы Энни, вооружившись очередными косметическими приблудами, присела сверху на его колени и начала колдовать над его лицом снова. — Вы в курсе, что нас отпиздят еще по дороге? — протянул Эрен, потянувшись на кровати. — На моей машине доедем, а в клубе будет всем плевать, — заверила Энни, сосредоточенно глядя в лицо Армина. Тот предпринял попытку что-то сказать, на что ее ладонь резко обхватила его челюсть, сжав щеки. — Нет, нельзя тебе за руль, — и с громким звуком чмокнула насупившегося было Арлерта в губы. По его лицу разлилась довольная улыбка сытого кота. Эрен покачал головой, усмехнувшись этим метаморфозам, которым подвергались его друзья во время взаимодействия друг с другом. — Расслабился? — он перевел взгляд на вставшую перед ним Аккерман, загородившую льющийся из окна солнечный свет. Изящно подведенные глаза в черной дымке казались еще более притягательными и влекущими, тронутые черной помадой губы едва заметно дрогнули в усмешке. — Ты не шутила, получается? — обреченно вздохнул Эрен, заметив в ее ладонях какие-то косметические штуки. — Не переживай, дрэг-квин не буду из тебя делать, — хмыкнула она и, нагнувшись, потянула его за руку, чтобы сел. — Хотя тебе бы пошло. — И что мне делать? — уточнил Эрен, пытаясь сесть поудобнее, чтобы ей не пришлось сильно нагибаться. — Не дергайся, — кивнула Микаса и, чуть согнувшись, пристально вгляделась в его лицо, словно производя оценку внешних данных. Эрен незаметно сглотнул, стараясь не слишком бегать глазами из-за заполонившего пространство ощущения неловкости от неожиданной близости ее лица и призрачного касания теплого дыхания на его губах. Тонкие пальцы обхватили подбородок и принялись медленно поворачивать его лицо из одной стороны в другую, пользуясь покорностью, вызванной необходимостью контролировать свое дыхание и сорвавшееся сердцебиение. Микасе, казалось, доставляло удовольствие подобное издевательство. Наконец, она кивнула самой себе. — Во-первых, так, — тонкие пальцы коснулись узла на затылке и потянули за резинку в сторону. Убранные волосы рассыпались по плечам, и едва не закатил глаза, когда ощутил мягкие касания в них, расчесывающие и приглаживающие, чтобы убрать с лица чуть назад. Не теряя времени зря, Микаса подалась ближе и вдруг уперла колено в кровать прямо между его ног, в опасной близости от паха, вынудив чуть отпрянуть от неожиданности. — Я же сказала: не дергайся, — терпеливо повторила Микаса с напускной строгостью, хотя в глазах было отчетливо видно совершенно другие эмоции. Она явно наслаждалась подобной расстановкой ролей. — Не хочу выколоть тебе глаз. Эрен шумно вдохнул и покорно замер. Показалось, что воздух в светлой комнате сгустился, пропитавшись ароматом терпкой вишни, и заволок голову тягучим как мед туманом, делая мысли неповоротливыми и вязкими, а кожу всего тела более чувствительной к легким прикосновениям. — Посмотри наверх, — сказала Микаса, и он покорно выполнил, ощущая, как нижнего века коснулся мягкий кончик карандаша. На мгновение с возможностью глядеть в потолок, а не в ее глаза, дышать стало чуть легче, хотя грудную клетку по-прежнему вспарывало ржавым крюком и заливало тугим жаром живот от несвоевременных мыслей. — У тебя очень красивое лицо, — вдруг выдохнула Микаса, перейдя на второй глаз и чуть придерживая за подбородок. — Фактурное, — Эрен непроизвольно дернул бровями, судорожно соображая, что ответить. Щеки против воли заливал румянец, еще и некстати вспомнил, что в комнате находились Энни и Армин. — Как у какого-нибудь мифического демона, так что много красить не буду, только подчеркну. Закрывай глаза. — Спасибо, — только и смог охрипло выдавить из себя, окончательно смущенный. Холодные кончики пальцев мягко прошлись по закрытым векам, словно размазывая прочерченные линии. Чуть отчетливее стал запах духов и ощущение исходящего тепла, когда склонилась для удобства. Ощущение ее обнаженного колена, ненавязчиво касающегося паха, вынуждало мысленно считать до десяти, успокаивая горячее биение под кожей. Словно услышав его мысли, Микаса выпрямилась, убрав ногу с кровати. Не успел вздохнуть с облегчением, как разведенные в стороны бедра оседлали его колени, мягкой тяжестью придавливая к кровати. Пришлось распахнуть глаза, чтобы тут же наткнуться на непроницаемо сосредоточенное лицо Микасы, выводящей линии на его скулах. — Не дергайся, — напомнила Микаса, фиксируя его подбородок пальцами. На мгновение показалось, что на ее скулах разлился едва различимый за белой пудрой румянец, но больше волновала реакция собственного тела. Кажется, впервые с последней встречи три года назад она была настолько близко, что теплое дыхание касалось кожи лица, а тепло тела проникало прямо внутрь, сквозь слои одежды. Настолько близко, в настолько компрометирующей позе, что низ живота залило невыносимой волной жара и ощущением истомы, ладони засаднило от жгучего желания коснуться ее руками, обнять, прижать к себе, ощутить, наконец, сбивчивый вдох всем своим телом. Не мог прекратить глядеть на красиво очерченные черные губы, которые уже столько раз ощущал на своих щеках, но, казалось, прошла целая вечность с тех пор, как помнил их вкус. От горячего желания обновить впечатления, разлившего густой туман в голове, стало жарко, и прикусил щеку изнутри, лишь бы держать себя в руках, пытался рационализировать свои реакции. Всего лишь физиология, всего лишь давно никого не было, всего лишь девушка, в которую он когда-то был влюблен, всего лишь сидит на его коленях, трогает лицо, с которым не разделяет и пятнадцати сантиметров. Теперь глупый ребяческий процесс рисования на лице казался чем-то запретным, откровенным, более интимным, чем секс. Слишком жарко ее разведенные бедра ощущались на коленях, словно не было вовсе никакой одежды; слишком явной тяжестью налился пах от осознания этого факта. Микаса быстрым движением облизнула черные губы. Гулко отдалось в груди непреодолимое желание поцеловать ее. Сам обалдел от откровенности своих мыслей. «Ты всего лишь хочешь ее», — отдался в мыслях холодный голос отца, тут же затушивший все горячное томление. — Готово, — наконец, Микаса отстранилась. Теплая тяжесть ее бедер исчезла с колен. Эрен неслышно выдохнул, хотя и кольнуло внутри чувство досады, что эта изощренная пытка прекратилась. Хотел было провести по лицу рукой, чтобы убрать упавшие пряди, как Микаса перехватила ладонь за запястье. — Не вздумай, все старания сотрешь, — и пальцами обеих рук осторожно заправила его волосы за уши. Проводив взглядом Микасу, ушедшую за дверь следом за, как оказалось, пропавшей Энни, Эрен оглянулся на хитро глядящего на него Армина с накрашенными черным губами. — Ну ты и урод, — смешливо протянул Арлерт, вглядываясь в его лицо. Йегер беззлобно пнул его ногу носком ботинка, проходя мимо к зеркалу у шкафа. — Педик, — хмыкнул он. Армин заржал и с готовностью бросил в него декоративную подушку, но только напугал зашипевшую кошку. Эрен замер у зеркала, оглядывая дело рук подруги. Действительно над ним поиздевалась гораздо меньше, всего лишь подвела глаза и начертила какие-то линии на скулах. Вкупе с темными тонами одежды уже тянуло на привод в полицию за пропаганду сатанизма, но внимание привлекло другое. Подался чуть ближе к зеркалу, вглядываясь в свое лицо. Пальцы безотчетно взлетели к вертикальным бордовым бороздам, похожим на шрамы, испещрившим скулы. Нехорошо задрожало под ребрами, словно уже видел что-то подобное, но тогда этот человек в отражении казался чужим и незнакомым. Тогда, в зеркальной комнате на побережье он словно увидел то, что наблюдал в отражении сейчас. Всего лишь без пресловутой крови на руках, и в глазах скорее выражение замешательства, чем зловещего напряжения. Но Микаса никак не могла знать о том видении. — Кажется, ты прав, — хмыкнул Армин, замерев рядом с ним. — Нас действительно отпиздят.

***

I am tired, I am weary I could sleep for a thousand years A thousand dreams that would awake me Different colors made of tears

Kiss the boot of shiny, shiny leather Shiny leather in the dark Tongue of thongs, the belt that does await you Strike, dear mistress, and cure his heart…

— «Venus in Furs» — The Velvet Underground.

Холодная вода хлынула из крана с протяжным скрипом в трубах. Споласкивая руки, Эрен покосился на стоящего у соседней раковины парня в длинном кожаном плаще в заклепках, выбеленным лицом и начесанным ирокезом. Весьма характерно потирал нос. Выбранное девчонками место оказалось не совсем таким, каким его представлял Эрен, в мыслях рисуя подобие оккультного подвала, уставленного свечами, с разрисованными пентаграммами стенами, обилием черепов и жертвенников. На деле оказался обычный, весьма задрипанный клуб с темным интерьером, мрачной рок-музыкой, ревущей во всем задымленном пространстве и обилием фриковатых представителей молодежи. По началу было неуютно, и проявившаяся тревожность заставляла держать ухо востро, чтобы отметить возможную смену обстановки в худшую сторону. Поправив волосы и кинув взгляд на явно вмазанного парня у раковины, вышел наружу из уборной. В нос мгновенно ударил густой воздух, заполненный запахами дыма, алкоголя и чего-то неопознанного. Толпа людей на импровизированном танцполе сомнамбулически покачивалась в белесых клубах дыма на волнах заигравшей «Venus in furs». Эрен, осторожно отодвигая попадающиеся на пути тела, выглядывал в толпе светловолосые макушки Энни и Армина. Последний удивительно быстро влился в окружающую атмосферу, утащенный из-за отдаленного стола в гущу событий руками своей девушки. Среди обилия щедро сбрызнутых лаком черных и красных волос новоиспеченных готов едва разглядел взъерошенную пшеничную шевелюру. Армин, уже датый после бутылки паршивого пива, утыкался носом в плечо Леонхарт, обвившей его талию руками и неторопливо покачивавшейся под какой-то свой ритм. Поймав ее равнодушный взгляд, вопросительно кивнул, уточняя все ли в порядке. Девушка лишь подняла большой палец вверх и кивнула, чтобы снова обхватить сонно улыбающегося Армина и прижаться щекой к его шее. — Ave satani! — Эрен вздрогнул, едва успев подхватить внезапно налетевшее на него тело, при ближайшем рассмотрении оказавшееся девушкой. Тонкие руки в звенящих браслетах обвили шею неожиданно крепкой хваткой, так что едва успел перехватить ее плечи, уклоняясь от приближающихся красных губ. — Забери мою душу, дьявол. — У меня выходной, — хмыкнул Эрен, отстраняя от себя нетрезвую девушку, жалобно сложившую графичные черные брови. Заново сошедшаяся толпа позволила ретироваться подальше от юной сатанистки. С трудом найдя занятый ими стол, Эрен забурился в угол и отпил из прихваченной с бара бутылки пива. Омерзительное на вкус, но, кроме наблюдений и алкоголя, заняться было больше нечем. Взгляд обвел пространство, пока не остановился на серых глазах, глядевших из самой гущи толпы прямо на него. Микаса унеслась на танцпол почти сразу, стоило только прийти и хлопнуть стакан виски. Приходилось периодически выискивать взглядом, чтобы убедиться в ее безопасности. В холодном свете медленно мигающих прожекторов Аккерман казалась еще более бледной, чем обычно, снова рождая машинальные ассоциации с призраком. Тонкие руки плавными изящными движениями разрезали клубы окутывающего стройную фигуру дыма, словно она сама была создана из него, и, стоит ладоням обхватить за талию, тут же исчезнет. Как исчезла уже три года назад, едва он успел поверить в реальность их зыбкого счастья. И уже тогда жизнь наглядно показала, что он не получит ее: ни реальной земной женщиной, ни призраком в клубах дыма, ни видением с заточенным клинком. Каким бы отстающим идиотом он ни был в средней школе, уже тогда усвоил этот урок. Терять ее оказалось слишком болезненно, и он хорошо знал, что состоящий из колдовского тумана и преломления света призрак не останется с ним, как бы живо и горячо ни ощущались ее разведенные бедра на его коленях; как бы ни хотелось до дрожи коснуться ее и присвоить себе. Словно даже при первом знакомстве это ощущение неизъяснимой тоски и печального томления служило предзнаменованием будущих событий, словно он уже терял ее когда-то бесчисленное количество раз, и на подкорке осталась зияющая рана. Но тогда, три года назад, она была другой. И даже помня ее фразу об отсутствии секретов, не мог понять, как она превратилось в эту новую версию себя. Ту, что глядит немигающим, горящим каким-то потаенным темным огнем взглядом; ту, чьи крутые бедра плавно покачиваются, а тонкая талия изгибается в подобии некого ритуального танца; ту, чьи пальцы ненароком касаются темных губ, словно приглашая собрать с них яд; ту, чья грудь высоко вздымается от сбитого дыхания и чьим призрачным шепотом доносятся обрывки незнакомых слов. Эрен сделал глоток из бутылки, не ощущая уже мерзотного горького привкуса. Всем вниманием в очередной раз завладела Микаса, не спускающая с него откровенного взгляда, словно не было никакой толпы и именно для единственного зрителя она покачивала крутыми бедрами под черной тканью. В ней появилось нечто колдовское. Он бы мог легко вообразить ее ведьмой, о которых так часто шутила Микаса. Легко, как в одном из своих снов, напугавшем до усрачки, хотя и ничего кошмарного в нем не было. Лишь Она: бродящая в чаще мертвого Западного леса под серебряным светом луны, одетая лишь в туман и влажную росу. Он никогда не видел ее полностью обнаженной, но отчего-то во сне с одуряющей четкостью глядел на блики света на острых плечах, на россыпь блестящей росы, укрывшей крепкие бедра, на покрывшие обнаженную грудь мурашки, на едва различимые, словно нарисованные тушью, иероглифы на ее белой коже. И до изнеможения хотелось коснуться ее, собрать губами мурашки и напиться росой, повторить языком контуры диковинных символов, проникнуть туда, где, по далеким воспоминаниям единственного касания, было так горячо и влажно. Йегер прикрыл глаза, разрывая доводящий до исступления зрительный контакт. Сделал большой глоток, пытаясь избавиться от вспыхнувших в мыслях образов, а когда открыл глаза, Микаса, неторопливо обернувшись вокруг себя, вновь поглядела на него, мучительно проводя ладонями вниз по извивающемуся телу. Словно околдовывала. Разумеется, Аккерман уже была прилично пьяна — он насчитал уже три подхода к бару за виски за все время нахождения в клубе. Но вряд ли она могла не замечать его взглядов в свою сторону, долгих, голодных, смущенных. На нее и смотреть-то стало страшно, потому что это, казалось, замечали уже все вокруг, особенно близкие друзья. А раз видела, то зачем-то только подначивала, разжигала его еще больше двусмысленными полунамеками, будто глумясь над его неспособностью что-либо предпринять. Как бы ни хотелось подчас поддаться этот ведьмовскому привороту и забыться в ней, он слишком хорошо помнил, чем все закончилось в прошлый раз, и чертова зажигалка с оттиском гор лежит в его кармане не просто так. Он наверняка встречал ее в прошлой жизни, и тогда все было точно так же. Пора ведь хоть в каком-то из перевоплощений разрушить этот порочный круг потерь и боли, даже если в этот раз она была дьявольски притягательна и как воздух необходима. Может, где-нибудь там, где он не станет убийцей, где не потеряет мать, где ее мир не разрушится до основания, где не будет необходимости в борьбе с окружением и самим собой — там, где они не будут прокляты, смогут, наконец, быть открытыми и искренними друг с другом, будут счастливы. — Я обалдеваю, — выдохнул Армин, рухнув справа от Эрена и прислонившись мокрым лбом к коже его куртки на плече. — Наплясался, Пагсли? — Там такая жара, — пожаловался Армин, жадно приложившись к бутылке друга, — меня выжимать можно. Но ты прям больше всех соответствуешь названию «готический клуб», — хмыкнул Армин, — такое лицо, будто полчаса назад деда закопал. — Мне тут одна уже душу предлагала, — усмехнулся Эрен. — Странно, что не девственность, — хрюкнул Армин. — Пойдем подышим, а? Энни унеслась «пудрить носик», — сделав в воздухе кавычки, он поднялся на ноги. Проветриться было бы очень кстати, хотя оставлять Микасу одну было не очень здравой идеей. Оставив Армина за столом на пару минут, с трудом протиснулся сквозь толпу готов, пока ладони не нащупали туго обтянутую корсетом талию. — Мы покурить выйдем. Если что, кричи, — наклонившись к ее уху, проговорил, чтобы слышала за звуками новой песни. Микаса ловко вывернулась и, послав ему странный взгляд, выдохнула смесью виски и ментола почти в самое лицо. — Заставь меня. Эрен завис, не сразу находя в своем арсенале нужную реакцию на подобную фразу, сдобренную лукавой ухмылкой. Догадался только кивнуть, натянуто улыбнувшись, и поспешил к выходу, где уже торчал Армин. — Кислород, сынок, этот запах ни с чем не спутаешь, — блаженно раскинув руки, протянул Арлерт, запрокинув лицо ночному небу. Эрен одарил его усмешкой, хлопнув по плечу и встав рядом. Задник клуба, куда они вышли представлял собой пустынную небольшую парковку, обнесенную дырявой сеткой забора и мусорными баками по углам. Над дверью заднего хода в кирпичной кладке стены тускло мерцал больным светом фонарь, сонно кружилась стайка ночных мошек, далеким эхом доносились тугие гитарные рифы и басы из недр здания, откуда-то из мерцающей звездами чернильной ночи доносились эфемерные шумы, гудок поезда, чьи-то голоса, шум прибоя от кромки залива неподалеку. Прикрыв огонь зажигалки ладонью, Эрен прикурил и выдохнул дым в небо, почти по-летнему звездное. Даже табачный запах не смог перебить сладковатый аромат цветения сирени и чего-то характерного только для начала мая, согретого первыми теплыми лучами. Он и не заметил, как быстро пронесся месяц, самый насыщенный за последние три года жизни. И не осознал, как скоро окончание школы, после которого он не видел вообще никакого дальнейшего пути. Пальцы Армина вдруг выхватили сигарету. Эрен удивленно наблюдал, как приятель, выглядящий диковато с потекшим от жары макияжем на глазах и губах, воровато оглянулся и сделал затяжку. Тут же закашлялся и вернул обратно. — Мерзость, — скривился он. — Только Энни не говори, что я пробую. Эрен вгляделся в четкий отпечаток губной помады на фильтре и готов было уже засмеяться в голос от пришедшей в голову ассоциации, как за спиной послышались посвистывания и шаги. — Да, лучше скажи Энни, как пробуешь хуй своего дружка, блонди, — Эрен медленно обернулся, мгновенно ощущая, как под кожей прошило забытым со средней школы импульсом. Из полутьмы парковки вразвалочку направлялись четверо парней с глумливыми улыбочками. Судя по одежде, явно не посетители клуба — скорее быдловатые обитатели ближних поселков, где часто селились семьи шахтеров, фермеров и заводчан. — Вас с вечеринки выперли, педики? Эрен прошелся по всем четверым незаинтересованным взглядом и затянулся, все же не рискуя поворачиваться спиной. Армина на всякий случай незаметно задвинул чуть за себя. — Он к вам обращается, животные, — прикрикнул один из парней в мятой бейсболке. — Вам рюкзак в школу не пора собирать, мальчики? — с усмешкой выдохнул дым, стараясь не смотреть им в глаза, чтобы не провоцировать лишний раз. — Че ты сказал, обдолбыш? — Я сказал: «Улица Сезам» уже закончилась, и всем мальчикам пора ложиться спать, а не шарахаться по сомнительным районам. Не придумал ничего лучше, чем сыграть на возрастном превосходстве, решив, что парни, если не младше, то хотя бы ровесники. Ввязывать в драку Армина не хотелось совершенно. Это уже не школьный двор и привычные хулиганы: они за чертой Сины, парни незнакомые, на дворе — ночь, а в клубе — куча обдолбанных и пьяных готов, к которым подавляющее большинство жителей не питало любви. — Пока такие животные как вы шарахаются по улицам, никто спокойно спать не будет, — четверка остановилась в жалких трех метрах. Эрен мельком переглянулся со стушевавшимся Армином. — Ебаный позор на теле этого острова. Валите обратно в свою Америку и там сношайте друг друга в очко. — Ты нас с кем-то перепутал, друг, — выдохнул Эрен, стараясь звучать максимально нейтрально. — Другу своему ты за щеку даешь, а ко мне так обращаться не вздумай. — Так, — шумно вздохнул Эрен, поворачиваясь, наконец, к ним всем корпусом и миролюбиво поднимая руки, — чувствую, общий язык мы не найдем. Так что давайте мы сейчас спокойно пойдем давать друг другу за щеку, а вы по своим делам. Идет? — Нет, дорогая, не идет, — покачал головой самый говорливый. — Вы совсем оборзели. Шагу не ступишь лишний раз, чтобы не наткнуться на очередное педиковатое сатанинское дерьмо, — Эрен машинально дернул бровью, поняв, наконец, за кого их приняли. — Думаешь, ваши дружки могут спокойно осквернять наш город, говном стены мазать, людей похищать и пытать, блядскую заразу свою распространять, а мы будем терпеть и позволять вам тусоваться в ваших ебаных притонах? Не будет такого. Будь моя воля, я б вас вешал на столбах у дороги. Один раз мир уже очистили от ебаной скверны, пора бы снова. — Но мы не сатанисты, — выглянув из-за плеча Эрена, проговорил Армин. — Мы просто с девушками пр… — Йегер резко ткнул его локтем в ребра, обрывая речь. — Отлично. Тогда после вас, — заулыбался парень, — займемся вашими спидозными шлюхами. — Мамашей своей спидозной займись, говноед, — Армин шагнул из-за плеча Эрена прежде, чем тот успел его схватить. Буквально за долю секунды в воздухе мелькнула невесть откуда взявшаяся бита, которой один из парней со всей дури приложил замахнувшегося было Армина по животу. От болезненно стона и хрипа скрутило внутренности. Эрен, не успев ничего выдумать, налетел на напавшего. Тлеющий окурок с силой оказался вдавлен чуть ниже его глаза, и под оглушительный вопль Эрен дернул упавшего на асфальт Армина за локоть, чтобы хотя бы отшвырнуть подальше. — Куда же ты, ублюдок? — в челюсть прилетел тяжелый кулак, рот мгновенно заполнился кровью, когда завалился на асфальт, потеряв равновесие. Мгновенно прилетело по ребрам и приложило, по ощущениям, битой по хребту, вынудив выпустить сквозь оскаленные зубы болезненный стон. — Он мне глаз прижег! Мне в больницу надо! — верещал один из парней, пока пара рук подхватила Йегера под локти, рывком ставя на землю, хотя от полученных ударов стало тяжело держаться на ногах. — Подождешь! — рявкнул парень и, замахнувшись, со свирепым выражением на лице ударил в живот. Эрен сжался от прошившей живот боли, жмуря глаза и с трудом вдыхая. Ноги предательски разъезжались, от падения удерживали только крепко держащие руки незнакомцев. Следующий удар пришелся по лицу. Бровь обожгло резкой болью, поселившей в голове назойливый писк, из рассеченной раны хлынула кровь. — Нравится, урод? — чья-то рука схватила волосы на затылке, рывком дергая, чтобы поднять его лицо. Расфокусированный взгляд едва остановился на тяжело дышащем, безумно улыбающемся парне в паре метров от себя. Все тело, казалось, стало одной пульсирующей раной, болезненно отзывавшейся на каждую попытку вдохнуть. В растравленную голову внезапно залетела мысль: он не сопротивляется. Он отбил Армина, а себя позволяет забить, в тайне надеясь, что до смерти. Ему все равно, что будет, он не пытается защищаться, позволяет им сделать все, что хотят. Следующий удар вновь выбил воздух из груди. Рвано вдохнув, услышал на периферии далекий визг «драка» и хлопок двери, слабый голос Армина где-то рядом. Что же это? Вот так взять и помереть на заднем дворе задрипанного клуба, избитым до смерти компанией неадекватов? Отпустить все и позволить разобраться с собой, выжечь эту ересь из мира, не дать ему отравить близких людей еще больше. Не придется ничего решать, не придется искать свой путь через месяц, не придется терпеть стычки с отцом и вечное разочарование во взгляде, не придется изнывать от невозможности быть с любимой женщиной, не придется видеть безумную мольбу в выцветших серых глазах, не придется каждый гребаный день вспоминать бескровное лицо матери в зассанной подворотне, не придется знать, что загнал ее в могилу своими руками. Просто позволить и оборвать уже этот гребаный круг проклятий. Просто не сопротивляться. Эрену стало разомкнул веки, запоздало ощущая, как по подбородку и скуле противной липкостью стекает кровь. — Вот же кусок дерьма, — недовольно прошипел парень и подошел ближе, чтобы, схватив за волосы, дернуть голову выше. — Не сопротивляется даже. Решил последней радости лишить? Лицо парня расплывалось в бесформенный блик, словно сливаясь в лица всех, кто внезапно пронесся в памяти. «Что ты делаешь?» — резкой болью в виске. Что-то перемкнуло. Эрен сглотнул тошнотворно металлическую кровь. «Вставай, — вкрадчивым низким голосом по позвоночнику. Его собственным голосом. — Ты уже позабыл?..» Коротящими разрядами забегало под самой кожей, заволокло глаза пеленой. Физиономия парня удивленно вытянулась, когда окровавленное лицо «куска дерьма» прорезала хищная улыбка, обнажившая зубы. Эрен сам не понял, какого черта напало на него, когда, с чувством плюнув кровью в лицо парня, вырвался из крепкой хватки, тут же заваливая его на землю всем телом, не обращая внимания на собирающихся на заднем дворе людей. Едва вырвавшийся рык незнакомца перетек в болезненный стон, когда со всей дури обрушил кулак в его нос, а затем снова и снова, пока тот не стал превращаться в кровавую кашу, и чьи-то руки не потащили назад, вновь обрушивая удар в спину. — Какого черта, Йегер? — Эрен едва расслышал шипение пронесшейся мимо Энни и ухватил взглядом повисшего на другом парне Армина, которого девушка понеслась вызволять. Сам, вывернувшись из хватки, подхватил очередного незнакомца за грудки и рывком впечатал спиной в стену. Едва разглядел животный ужас в расширенных глазах прежде, чем обрушить на него очередной удар, не обращая внимания на разбитые костяшки. Внутри неистово клокотало что-то звериное, выпущенное, наконец, с тугого поводка на волю, внушавшее безумное желание вцепиться зубами и вырвать кадык, разорвать голыми руками на куски — убить того, чье лицо едва видел, зато домысливал на нем целое множество других. — Копы! — заорал кто-то из толпы, когда послышались далекие звуки мигалки, на которые Эрен не обратил внимания, остервенело обрушивая удары на поверженного парня, пока чьи-то руки не подхватили за локоть и не дернули назад. Уже хотел было развернуться и удавить на месте, как над ухом раздалось голосом Микасы: — Хватит с тебя на сегодня.

***

Hello darkness, my old friend,

I've come to talk with you again,

Because a vision softly creeping,

Left its seeds while I was sleeping,

And the vision that was planted in my brain

Still remains,

Within the sound of silence…

— Simon And Garfunkel — «The Sound of Silence».

— Блять, — болезненно зашипел, когда в лицо плеснуло холодной водой из бутылки. Все раны на коже лица мгновенно засаднило новой волной боли. Жмурясь и протирая глаза от залившей все лицо крови, с трудом сфокусировал взгляд на стоящем напротив Армине. Тот слабо улыбнулся, выглядя болезненно, словно его могло стошнить в любую секунду. Благодаря Энни удалось сбежать с заднего двора клуба незамеченными. Девушка, явно нервничая, гнала по ночному шоссе около залива на предельно допустимой скорости, но все же остановила у ближайшей заправки с аптекой, куда унеслась Микаса, когда Армина начало тошнить, а Эрен заляпал кровью всю панель пассажирского сидения. — Гондон, — раздраженно шипела Леонхарт, оттирая салфетками не успевшую схватиться кровь с приборной панели и пола своей машины. Эрен обернулся на нее, опираясь на бок машины, и болезненно усмехнулся. Она ни слова недовольства не высказала по поводу драки, даже похвалила, что «хорошо держит удар», но готова была разорвать за испачканную машину. — Что ты лыбишься, придурок? — Ты б себя видел, — хрипло рассмеялся Армин и зашипел от боли в разбитой губе. Эрен и сам хрипло рассмеялся, осознавая, что они стоят в похожих полусогнутых позах друг напротив друга, в крови и гематомах, с несмытым макияжем, а сбоку рокочуще шумит залив. Захотелось срочно подойти поближе. — Лучше, львенок? — все еще напряженным тоном, но уже гораздо мягче спросила Энни, обхватив лицо Армина в ладони, когда закончила с машиной. Тот болезненно поморщился от касаний, но кивнул. — Похоже, мне тоже стоит походить в зал, а не в готский клуб, — Энни снисходительно улыбнулась и мягко поцеловала его в нос, не обращая внимания на пристальный взгляд Эрена. — Ты дрался как лев, — заверила она, заключая его в объятья. Армин хмыкнул и изможденно обхватил ее за талию, схоронив лицо на плече, но девушку, казалось, не заботило, что вещи испачкаются в крови и гриме. Довольно усмехнувшись от представшей глазам картины, Эрен оттолкнулся от бока машины и, ведомый странным импульсом, заковылял в сторону блестящей переливающимися волнами береговой полосы. Налитые свинцом мышцы тянуло болью при каждом шаге, вся кожа ощущалась как единый гиперчувствительный ожог, и болела, казалось, от любого легкого касания. Хромая по каменистому берегу залива, вглядывался в поблескивающие пенистые гребни волн, с приятным шумом набегающие на берег, и, несмотря на боль, чувствовал странное умиротворение. Словно на груди разрезали тугие кожаные ремни, мешавшие сделать лишний вдох. Не волновала даже реакция отца при взгляде на его физиономию. Придумает что-нибудь. Сейчас важным оставалось только сонное движение волн, лижущих берег. Казалось, что они смогут поглотить и растворить в своем неторопливом покачивании, уничтожить все ужасы в его голове. Добравшись по кромки берега, блестящего мокрым песком от воды, присел прямо так, не заботясь об одежде. Ладони зачерпнули холодную воду набежавшей волны и плеснули в лицо, тут же болезненно зашипел и зажмурился от разъедающей раны соли. — Ты совсем дурак? — раздалось мелодично над головой. Проморгавшись, обернулся, чтобы встретиться взглядом с замершей над ним Микасой. Черное платье, покрытое налипшими листьями от зарослей по пути к берегу, колыхалось от легкого ветра, и снова казалась каким-то нереальным видением, пришедшим по грешную душу. Только ворох медицинский приблуд в руках выдавал земное происхождение. — Хочешь себе заразу занести какую-нибудь? — Эрен виновато улыбнулся, насколько позволяла рана в углу губ. Микаса с протяжным выдохом присела на корточки рядом с ним, не заботясь о платье, и, открутив крышку бутылки воды, принялась поливать на ватные диски из разодранной упаковки. Вскоре мокрая вата начала осторожно проходиться по его лицу, промывая полученные ранения. Затем воду сменила перекись, и Микаса принялась слабо дуть на пенящиеся раны, чтобы минимизировать болезненные ощущения. Пришлось закрыть глаза, чтобы не видеть ее так близко, потому что уже от одного осознания ее заботы в груди болезненно засаднило. После всего, что было в прошлом, и всего, что увидела сейчас, умудрялась переживать за него и пыталась действовать поласковее, хотя вряд ли он заслуживал чего-то, кроме звонкой пощечины. — Микаса… — губы с трудом разлепились, когда рискнул приоткрыть глаза. Сосредоточенные серые глаза метнулись на его зеленые, пока осторожно приклеивала пластыри на рассеченные участки кожи. — Ты прости, что тебе пришлось это увидеть. Микаса приподняла бровь, не секунду оторвавшись от своего занятия. Эрен разглядывал красивое лицо в обрамлении дрожащих на ветру черных прядей с затаенным, разливающимся внутри теплом. Невозможно прекрасная. — Можно подумать, я впервые вижу, как ты дерешься, — хмыкнула она и вернулась к пластырям. Хотелось глупо сказать, что касания ее пальцев убирают боль гораздо лучше любых медицинский средств. — В этот раз было иначе. Мне как сорвало. Я же чуть было тебе не заехал, — виновато опустил глаза, вспоминая остервенение, с которым разбивал лица тем парням. — Не заехал бы, — тонкие пальцы заправили черные пряди за ухо и будто машинально провели по правой скуле, под самым глазом. — Хочешь сказать, — сглотнул, — тебя не напугало то, что ты увидела? Она закончила с последним пластырем и отняла ладони от его лица, заставив ощутить досаду от прекратившихся прикосновений. — Нет, — пожала плечами, хотя взгляд стал скорее грустным, пока собирала обертки от пластырей и бинтов. Ладони вдруг обхватили его руку со сбитыми до крови костяшками, щедро полили перекисью, заставив вздрогнуть. — Меня скорее пугало то, что я видела в первые недели после возвращения в Сину. Эрен протяжно выдохнул, припоминая, как шарахался от нее куда подальше и наверняка поражал абсолютно безжизненным взглядом. Шмыгнув ноющим от боли носом, отвернул взгляд к поблескивающим черными волнами заливу. Сигарета привычно легла меж губ. Затянувшись, чуть поморщился, выпуская дым, поглядел на металлическую зажигалку в своей ладони. Не забывать. — Я не хотел драться. Хотел, чтобы забили меня до смерти прямо там. А потом что-то перемкнуло, — не отрывая взгляда от оттиска гор на металлическом боку, произнес Эрен. — Получается, можно считать это четвертой попыткой самоубийства. Я тебе не рассказывал, — сглотнул он, кинув виноватый взгляд на подругу. Микаса глядела на залив, подтянув колени к груди и беззвучно курила. — Почему решил сказать? — Не знаю, — тяжело выдохнул и нервно провел ладонью по волосам, ощущая, как некоторые пряди слиплись в сосульки от крови. Отчего-то вид Микасы, глядящей в горизонт, а не на него, молчащей с этим печальным обреченным выражением на точеном профиле, внушил тоску и ужас, царапнул по груди раскаленным клинком от того, какой далекой она вдруг показалась. Мучимый жаждой касания, протянул руку к подолу ее платья и принялся снимать налипшие листья. — Я просто… — впервые за три года появилось саднящее ощущение в носу, налилось комом в горле, — адски устал. Я виноват в том, что мама погибла, и не проходит ни дня, чтобы я об этом не думал. Я не могу дышать нормально, не могу делать то, что хочу, не могу жить свободно, потому что я не могу забыть этого. Я знаю, что мои руки в ее крови, и это просто сводит с ума… — сглотнув, с удивлением обнаружил, как отчетливо дрожит его собственная ладонь. Серые глаза, наконец, поглядели на него, но теперь от этого взгляда хотелось съежиться, спрятаться, чтобы не чувствовать себя настолько жалким говном, натворившим бед и умудрявшимся жаловаться на них. Микаса медленно покачала головой. — Кто вбил тебе это в голову? Эрен непонимающе сдвинул брови, глядя на посеребренное луной лицо, показавшееся вдруг воинственно свирепым вкупе с развивающимися по ветру короткими прядями. Словно прямо сейчас готова была вскочить на коня и отрубать головы врагам. — Никто. Это правда, — глухо выдохнул. — Если бы… — Ты был там? Ты знаешь, как это случилось? — напряженно спросила Микаса. Эрен устало провел ладонью по волосам, тяжело вдыхая и прикрывая глаза. — Я знаю, что после твоего отъезда у меня сорвало резьбу. Только и делал, что работал, пропадал на улицах или в общаге у приятеля, на учебу забил, и предки ругались из-за этого. Знаю, что я сильно расстраивал мать. Она всегда пыталась меня понять и поддержать, а я, — тяжело сглотнул, потерев переносицу, — только больно делал. Если бы я тогда был дома, она бы не понеслась ночью черт знает куда. — Кто рассказал тебе об этом? — Отец, — Эрен непонятливо выгнул бровь, обернувшись на нее. На лице Микасы мелькнула непонятная эмоция, после чего она неслышно хмыкнула, окинув его странным взглядом. — Ничего не хочу сказать, но не мне тебе рассказывать, что твой отец всегда был занозой в заднице, — вдохнув дым, протянула руку к его лицу, осторожно убрала за ухо упавшие на лоб пряди. — Ты ни в чем не виноват, я уверена. Карла всегда доверяла тебе и относилась как к взрослому, не думаю, что в ту ночь она резко решила примерить роль мамочки-наседки. — Тебя там не было, — довольно грубо буркнул Эрен, отворачивая голову от прикосновения. Не хотелось обижать, но она затронула слишком болезненную тему под углом, который он терпеть не мог обдумывать даже наедине с собой. Привык жить, зная только то, что услышал; привык думать, что свел мать в могилу своим отношением. Если сейчас Аккерман начнет вскрывать своими руками застарелые гнойники, черт его знает, какое дерьмо польется из него. — Как и тебя, — уверенно выдохнула она, но все же не попыталась коснуться вновь. — Одно понятно точно. Это чувство вины не дает тебе двигаться дальше, ты будто навсегда застыл в том дне, когда погибла мама. Но ты не хочешь быть слабым, поэтому копишь все это дерьмо в себе, пока оно не польется наружу как сквозь плотину. Как сегодня, — Микаса глядела на залив и говорила спокойным ровным голосом, но, по ощущениям, вспарывала тупым шилом все стежки швов на едва зарубцевавшихся ранах, заново принявшихся кровоточить. — Я хочу, чтобы ты знал, что я не злюсь на тебя. Не злилась даже, когда бросил меня в том письме, — Эрен прикрыл глаза, болезненным выдохом выпуская дым. — Мне было обидно и больно, но скорее из-за того, что так устроен наш мир, в котором мне снова и снова приходится терять тебя. И тебе нужно простить себя, если хочешь жить. Иначе однажды, — Эрен перевел взгляд на пристально глядящую на него девушку, — ни Армин, ни я не вытащим тебя. — Я не могу, — выдавил он сквозь стиснутые зубы, сжимая в ладони зажигалку. Не забывать. — Ты должен поговорить с ней. Эрен вздрогнул от горького смешка. — Точно, как я сам не догадался? Только вот, жаль, это никак не сделать. В повисшей на берегу тишине волны с тихим влажным шелестом набегали на влажную полосу песка, вынося из недр залива ракушки и обтесанные камни, чтобы тут же утащить их обратно. — Но если бы была возможность, ты бы хотел увидеть ее снова и поговорить? — вдруг тихо спросила Микаса. Эрен печально улыбнулся, делая последнюю затяжку. Мать старался вспоминать редко, сразу переключаться на что-то, стоило родному образу расцвести в памяти. — Очень. — Думаю, — Микаса втоптала окурок в мокрый песок, — я могу это устроить. Обычно за это берут деньги, но по знакомству — так и быть. Эрен подумал, что ослышался. Изогнув брови в крайнем скептицизме, насмешливо глянул на абсолютно серьезную девушку. — Это самая странная шутка… — Это не шутка, — она покачала головой и снисходительно улыбнулась, захлопав ресницами. — Ты же не думаешь, что я только гонорею насылать умею? — Точно, — закивал он, округлив глаза, — бабушка — ведьма, проклятья, порчи и прочая ахинея. — Иронизируй, сколько угодно, — фыркнула Микаса, обнимая колени руками, — но то, что произошло с теми двумя идиотами, ты объяснить не можешь. И ты знаешь, что я бы никогда не стала шутить на подобную тему. Эрен испытующе окинул ее взглядом. Поверить в то, что пресловутые ведьмы со своим колдовством существуют — еще половина идиотизма. Поверить в то, что подруга детства связана с подобной ересью — билет в один конец до психдиспансера. Он и сам заигрывал с идеей того, что Аккерман связана с оккультизмом из-за ее внешности, поведения и влияния на него самого, но то было лишь в фантазиях, подчас не самых приличных. Совсем другое дело — обсуждать подобную тему всерьез. Он и в бога не верил едва ли ни с детства, не говоря уже о подобных персонажах фольклора и страшилок. Но Микаса, не страдавшая ни шизофренией, ни тягой к жестоким шуткам, звучала до странного убедительно и уверенно. — То есть ты серьезно в это веришь? — недоверчиво, стараясь не улыбаться слишком, уточнил он. — Я не верю, а знаю, — холодно ответила Аккерман. — И делала такое не единожды. Эрен выпустил очередной короткий смешок, качая головой. Абсурдность ситуации зашкаливала. — Ну и как это делается? Спиритическая доска, вопросы типа «подай знак, если ты здесь», — попытался изобразить потусторонний голос, так часто звучавший в фильмах про призраков и экзорцизм, — резко гаснущие свечи? — Нет, без доски и вопросов, — хмыкнула Микаса. — А свечи нужны. Огонь — естественный источник энергии. — Класс, — Эрен покивал, испытывая нечто странное от ощущения, что его зачем-то пытаются наебать, да еще и таким образом. — И что же мне нужно сделать? Череп чей-нибудь откопать? — Я сделаю все сама. Но для этого нужен ваш дом, и чтобы никто не мешал, — расправив складки платья, произнесла Микаса, а затем взглянула в глаза самым серьезным взглядом без намека на смех. — От тебя потребуется самое сложное, — Эрен вопросительно выгнул бровь. — Поверить мне.

And in the naked light I saw

Ten thousand people, maybe more.

People talking without speaking,

People hearing without listening,

People writing songs that voices never share

And no one dared

Disturb the sound of silence...

— Simon And Garfunkel — «The Sound of Silence».