숨바꼭질 – Сумбакокчиль.

Резко распахнув глаза, Ги Хун с нервным громким криком принял сидячее положение на койке, насильно вырвавшись из тëмного сна и тут же вцепившись мëртвой хваткой в одеяло, которым был укутан. Спасëнный от кошмара музыкой, включающейся вместе с ярким светом в общежитии каждое утро, он ощущает своё бешено колотящееся сердце, которое мигом наполняется тоской по погибшему Чжун Бэ, залитый кровью образ которого до сих пор ужасающе стоит перед глазами, напоминая о произошедшем: растерянное лицо, последний взгляд, который Ги Хун получает от друга, оглушительный выстрел и безжизненные глаза товарища. Это не было просто очередным его кошмаром. Это произошло, и игрок 390 действительно мëртв. Осознание больно ударяет по Ги Хуну, заставляя бессильно сжать челюсти и опустить на белое одеяло пару горячих солëных слëз, оплакивая дорогого друга, которого он так старался уберечь от смерти. Того, с кем они прошли и огонь, и воду. Хоть Сон и накричался, срывая глотку, пока работники в розовых костюмах прижимали его к полу, пытаясь утихомирить, в нём всё ещё остались эмоции, которые никогда не утихнут. Ярость, ненависть, боль... До самой его смерти они будут с ним, он уверен. Это не первая потеря в его жизни. Но больно, как в первый раз. «Скорее всего, солдаты пристрелили всех бунтовщиков», – новые мрачные мысли заставили Ги Хуна печально поджать губы. Он сидел не на своей койке, а на кучке трупов. Осознание того, что главный зачинщик – он сам – остался жить, в то время, как другие встретили смерть, давило на виски. Почему же всё вышло именно так? Сердце вновь делает нервный кульбит, болезненно замирая. Ëн Иль тоже мëртв. Ги Хун обречëнно вздыхает, развалившись на постели старой поломанной куклой, вспоминая предсмертные хрипы в рацию и холодный хриплый голос, вещающий о том, что их разгромили солдаты. Сон с силой сжимает свои короткие волосы на затылке, утыкаясь лбом в коленки, подогнутые к лицу. Он потерял обоих сразу. Ему не было страшно или одиноко, когда он только очнулся на острове во второй раз, а теперь он ярко ощущает это одиночество. Ресницы дрожат, руки – тоже. Кажется, он вырвал себе пару волос, не зная, как справиться с этими эмоциями, душащими его. Он пытается пойти против системы, слишком много на себя берёт, не в силах предусмотреть и спланировать абсолютно всё, всегда терпит поражение и теряет людей, которые ему дороги. Попытка совершить переворот была наспех создана и детально не продумана и провалилась из-за нехватки патронов. Это его огромный промах. Они пошли на неизведанную территорию, ничего не зная, положившись лишь на удачу. Ги Хун пожертвовал людьми ради спасения всех остальных, а в итоге погубил ещë большее число игроков, так ничего и не добившись. Да ещё и задетое пулей плечо начало предательски ныть. Ги Хун зашипел, аккуратно коснувшись его рукой, и, нащупав уплотнение под кофтой, понял, что ему забинтовали рану. И, видимо, зашили кофту, потому что она целая. Будто её и не порвали в этом месте выстрелом. Похоже толстосумам не нравится смотреть, как игроки бегают в рванье. Разве их волновало это раньше? Сэ Бëк не помогли, когда та была ранена стеклом в живот. Так с чего сейчас помогли ему? При том, что задетое пулей плечо – пустяк. Ги Хун растерян. Растерян и разбит, но не сломлен окончательно. В нём определëнно что-то безвозвратно сломалось три года назад, но он всё ещё остаётся собой. Чем больше болит его сердце, тем сильнее в оном чëрным клубится жгучая ненависть к подонкам наверху. Он ненавидит их. Всех. Вместе с ненавистью его захлëстывает сила и уверенность. Несмотря на произошедшее Ги Хун обязан довести дело до конца и остановить игры. Во имя всех погибших в этой кровавой бане людей. Очередных жертв. – Чего это с ним? – доносятся до него снизу довольные голоса некоторых игроков с «кругами», на гомон которых он не обращал внимания ранее. – Сейчас уже завтрак принесут. – Пусть сидит, молчит! Нам больше достанется. Этот чëртов псих всю ночь мешал мне спать, – недовольно вещает старик под сотым номером, выпучив глаза и размахивая рукой. – Что ж его не пристрелили, как всех остальных? – задумчиво рассуждает тот, поглядывая на сжавшегося Сона. Ги Хун больно закусывает внутреннюю сторону щеки, получив прямое подтверждение своим ранним мыслям. Но молчит, пропадая в своих размышлениях. Ему всё равно, что они говорят и думают о нём. Да, они неблагодарные и наивные, жадные до денег и жестокие к другим людям, но он не станет желать им смерти из-за этого. – Эй, 456-й! – присоединяется к ним темноволосый дружок погибшего недавно Таноса, насмешливо протягивая его номер. Успел с утра пораньше принять очередную дозу. – Действительно, чë за дела? Привилегии какие-то у тебя? – И что это у него с кофтой? Позажимались, наконец, с тем мутным что ли- – Да ты видел вообще, как он на него пялился вечно!? Даже мне стрëмно было, – сплетничают игроки. «Что?», – среагировал Ги Хун. – «О чëм они говорят?». Упомянутый поднимает потяжелевший и мутный от гнетущих мыслей взгляд от своих острых коленок. ... И утыкается им прямо в одну из маленьких, едва заметных, если не приглядываться, камер, установленных напротив коек игроков. На лице отражается удивление, которое быстро сменяется злобой. Ублюдок точно видел его небольшую истерику. Пощадил, и теперь, чай поди, вовсю развлекается, наблюдая за его страданиями. Ги Хун неприязненно поджимает тонкие губы, так же неприязненно глядя прямо в объектив, представляя, что смотрит в пустые глазницы чëрной маски Ведущего, а затем стремительно покидает койку, готовый ко всему, что может случиться с ним дальше. Он выдержит всё. Он выдержит и спасёт людей. – Э-эй, дядя, я с кем говорю?! – возмущëнно восклицает игнорируемый Ги Хуном номер 124. Ги Хун устало закатывает глаза и, глянув мигом на кофту, которая вдруг с чего-то стала предметом всеобщего обсуждения, непонимающе замирает на месте, в тихом ужасе застряв на спуске между этажами. Сбоку красовался 001 номер.

***

Разбушевавшегося игрока 456 пришлось удерживать паре-тройке солдат, дабы тот не вырвался. Он неистово кричал и брыкался в захвате, прижатый к полу, желая вцепиться в Ведущего и придушить голыми руками. Вернувшийся Ин Хо, видя ситуацию, принëс шприц со снотворным. Он намеревался успокоить игрока и вернуть в общежитие для следующих игр. – Босс, давайте я, – предложил «Чëрный Квадрат», заменявший Ведущего, пока тот играл и развлекался вместе с игроками. – Я сам, – упрямо выдал тот. Он словно сначала разжëг в Ги Хуне огонь, а сейчас – погасит его. Символически. Ему хотелось ощутить чувства Сона как можно сильнее. Нужно быть ближе, чтобы прикоснуться к ним. Увидев шприц, Ги Хун начал сопротивляться с новой силой. – Что это?! Уберите от меня руки! Пришлось подозвать ещё одного солдата, чтобы дополнительно прижать его голову и плечи к полу. Тот тихо зашипел. Ин Хо, присев рядом на корточки, колол вещество, легко скользнув пальцами, скрытыми за тëмными перчатками, по оголëнной потной шее, тут же покрывшейся от мимолëтного касания гусиной кожей. Прикосновение заставило Сона трогательно вздрогнуть, а Ин Хо – помедлить секунду, задержав соприкосновение, прежде чем отстраниться от 456-го. Побрыкавшись в грубом захвате и повыкрикивав проклятия ещё некоторое время, Ги Хун ослаб и провалился в небытие. Ведущий заметил, что тот ранен, поэтому приказал двум ближайшим к нему солдатам продизенфицировать его рану, а затем перебинтовать её, чтобы быстрее отнести его обратно в общежитие. За процессом он наблюдал, стоя, как коршун, над работниками. Глядел, как те небрежно расстегнули запачканную в крови кофту, сняли её, открыв обзор на жилистые руки с просвечивающимися голубо-зелëными венами и на красное пятно на левом плече, а затем задрали ткань, начиная выполнять свою работу. – Подождите, – вдруг сказал Ведущий, выставив вперёд ладонь, когда те, выполнив приказанное, начали обратно одевать Ги Хуна в его потрëпанную кофту. Вопросительно посмотрев на босса, они подчинились, глядя, как Ин Хо стремительно удаляется в комнату управления. Тот вернулся обратно с другой кофтой. С собственной... Может ли он считать её своей? Он думает, что может. Вечно Ги Хун доверяется по глупости первому номеру. И ведь не учится на ошибках. Легко отдав оную работникам, Хван любовался Соном, облачëнным в номер 001. Внутри довольно свернулось нечто нездорово собственническое. Будто эта деталь связывает их друг с другом. Ин Хо хотел увидеть реакцию на свою проделку. Что Ги Хун подумает? Это нескромный такой намёк на личность Ведущего. Маленькая улыбка скользнула на губы.

***

Ин Хо не смог поспать этой ночью. Он был переполнен до краëв множеством эмоций: от разрывающего нутро предвкушения до глубокого разочарования. Ги Хун держался практически молодцом. Ведущему, облачившемуся в личину Ëн Иля, действительно нравилось с ним играть – особенно дурачить его. Ему нравилось быть рядом, влиять на Сона своими собственными словами или действиями и глядеть на его реакцию, на последствия принятых Хваном решений. Ин Хо впитывал каждую малюсенькую эмоцию на его лице или теле, выраженную в жесте. Он смотрел, смотрел и смотрел. Приходилось тормозить себя. Он был помешан на Ги Хуне с тех пор, как тот решил пойти против системы, выбрав друга вместо денег, сам будучи в шаге от победы. Ин Хо следил за ним три года, невероятно заинтересованный в том, что же такой человек, как Ги Хун, будет делать дальше. С этими деньгами, со своей жизнью, с жизнями других людей. А он остался таким же! Это было поразительно. Конечно, Ин Хо видел, что улыбка на его лице стëрлась, став наиредчайшим явлением, а мрачные мысли стали вечными гостями в его разуме, но он всё ещё верил в человечество, и Хвана это безумно в нём привлекало. Ги Хун был его кривым, растрескавшимся отражением. Сон был переполнен этой наивной до умиления и ужаса одновременно светящейся надеждой, которая в Ин Хо давно погасла. И он до безумия хочет погасить её и в Ги Хуне. Либо преобразить, вырастить из неё что-нибудь иное, противоположное. Хочет показать ему, что все его попытки спасти людей потерпят крах, потому что все они делают свой выбор самостоятельно. И он никак не сможет изменить человеческую натуру. За что здесь можно бороться? От чего спасать этих людей? Но в глубине души он ощущал, что считает, что тот может быть прав. Он не хотел признаваться себе в этом. Когда солдаты выполнили приказ, они мило накрыли Сона одеялом, а не просто свалили его на его постель. Ин Хо дëрнул уголком губ в маленькой усмешке, наблюдая за исполнением своего приказа через камеры в комнате управления. Он не давал такого чëткого указания. Только сказал им быть с ним аккуратными. Неужели его интерес так очевиден? Или те просто пожалели его. Бунтовщика, чуть не убившего их? – Босс? – отвлëк его от созерцания Сона «Чëрный Квадрат», вставший рядом. Ин Хо, нехотя, вопросительно глянул на него. Он уже знает, зачем тот пришёл. – Извините за дерзость, но Вы слишком многое позволяете 456-ому. Он и другие игроки поубивали кучу наших солдат, а завтра уже новая игра. Где мы теперь так быстро найдём новых людей? Если он и дальше будет продолжать в том же духе, мы- – Займись этим, – равнодушно оборвал его Ведущий. Такой экспонат, как Ги Хун, дорого стоит, но Ин Хо готов платить. – Сейчас же. У тебя есть время. – Есть, – явно недовольно поклонился мужчина и удалился. Он не упомянул, что и сам Ведущий пристрелил немало своих же солдат, но осуждение его действий чувствовалось. Он не понимал смысла его игр с 456-м номером. Удостоверившись, что тела убитых игроков и солдат убраны, что лестницы отмыты от крови, что работники вернулись в свои комнаты и что общежитие закрыто, Ведущий прошёл в свою комнату. Там он плюхнулся в жëлто-оранжевое, почти рыжее кожаное кресло, снял маску, ослабил воротник своего чëрного одеяния и вывел на огромный экран камеры у коек игроков. Он позакрывал все окошечки, кроме изображения нервно спящего Ги Хуна. Ин Хо не мог и, признаться, не хотел отрывать от него своего взгляда. Хотелось смотреть на него вечно. Хотелось слиться воедино, хотелось сожрать его, поглотить, чтобы Ги Хун остался с ним навечно, такой упрямый и враждебный по отношению к нему. Он сделал его своим главным врагом, отдавая ему кучу своего внимания и мыслей. Хотелось познать его всего, понять, прочувствовать. Хван лениво попивал виски, раздумывал о произошедшем и о том, что только-только произойдёт, и наблюдал. Снова. Только теперь, отвыкнув за пару дней от видеонаблюдения, осознал, что ранее мог смотреть на него воочию. Что мог видеть, как короткие волосы растрепались, превратившись в бардак, и рассыпались по подушке; как Ги Хун вертит головой туда-сюда, явно видя плохой сон – Ин Хо даже может предположить, какой именно. Как трогательно его ладонь лежит на животе, а тонкие длинные пальцы то и дело сжимаются, хватая ткань одеяла. Как он поджимает свои тонкие губы... Дыхание перехватило, а собственное сердце предательски ударилось о грудь. Ги Хун был очарователен в своей вечной трагедии и своей человечности. И Ин Хо хотел его всего. Изначально его замысел подразумевал притворство, а затем предательство, но в итоге сделать это было сложно, потому что, проведя с Соном достаточное количество времени, он даже позабыл на какое-то мгновение, что просто притворяется его другом, собираясь на самом деле жестчайшим образом воткнуть ему нож в спину. Но он сделал это. Естественно, сделал. Ги Хун казался ему солнцем, а Ин Хо – мотыльком, летящим на свет. Он был не таким, как все предыдущие победители. Он был не таким, как сам Хван. Все эти три года он, впечатлëнный словами Сона о том, что тот найдёт его и прекратит игры, жаждал встречи, жаждал снова поместить игрока 456 в клетку и наблюдать. Играться с ним и не отпускать на волю. Особенно после того, как потерял наблюдение за ним. И Ги Хун сам пришёл к нему в руки в тот день тридцать первого октября. Поэтому он не убил его, хотя по всем правилам должен был, и поэтому он позволил присоединиться к игре во второй раз. И это не только развлечение для ВИПов и для него самого. Это его духовная пища, необходимая ему для нынешнего существования. Он безнадёжно одержим этим мужчиной. От размышлений Ин Хо отвлекло подошедшее время подъëма игроков. Досадно допив виски, Ведущий выключил экран, начиная свою ежедневную рутину.

***

После того, как всё было готово к новому дню, он остался в комнате управления на некоторое время, глядя на иконки с лицами игроков под ногами, замерев перед 456-м. Он помнил его фотографию в первой игре: улыбка до ушей, наивные добрые глаза, лохматые пушистые волосы. Сейчас же – всё прямо противоположное, побитое жизнью и потерями. Но не менее привлекательное. Когда «Квадраты», сидящие за мониторами в комнате управления, как обычно, врубили свет и музыку в общежитии, его внимание привлекло движение на маленьком экране: Ги Хун вскочил на кровати, тяжело дыша. Каждому «Квадрату» отдавались несколько коек игроков для наблюдения за оными, но они имели только изображение. А Хван мог бы слышать дыхание Ги Хуна, останься он в своей комнате в этот момент. Но он не может вернуться. Весь подобравшись, Ин Хо бесшумно подошёл ближе, совсем не стесняясь, встал за спиной одного из «Квадратов» и смотрел, затаив собственное дыхание. Представлял, что если бы был сейчас рядом с Соном, схватил бы его за подбородок, заставил бы смотреть на себя и заглянул бы в заплаканные глаза с покрасневшими белками. Ему нравится это зрелище, эта разбитость. Ин Хо облизывает губы, не отрывая пожирающего взора своих карих глаз от экрана. Забывшись в своих фантазиях, он почти пропускает тот момент, когда Ги Хун вдруг начинает злобно пилить экран тяжелым взглядом. «Заметил, наконец, мой подарок?», – довольно предположил Хван. Тот сидит в его кофте. На лице – след от подушки. Волосы взлохмачены. И эти глаза... «Квадрат», следящий за Соном, судя по всему, немного удивляется происходящему, кинув на Ведущего быстрый взор через плечо и тут же неловко отвернувшись, осознав, что тот стоит прямо за спиной и пялится в экран через самого «Квадрата». Угораздило же именно ему достаться 456 номер! Все уже поговаривают о том, что Ведущий по какой-то причине уделяет ему особое внимание. Сам он, конечно, привык – Сон всё время так выглядит и много орёт о том, что все они подонки – но ощутить этот стрёмный взгляд на себе так прямо он удостоился впервые. Ги Хун смотрит так, будто прямо сейчас представляет, как жестоко расчленяет его. Ин Хо усмехается, даже не заметив потуг подчинённого. Он уверен, что взор этих прекрасных глаз предназначен персонально ему. Это заводит. Ему до безумия нравится Ги Хун. Особенно, когда тот смотрит так: с жгучей ненавистью, с обещанием мести и уверенностью во взгляде.

***

После вполне нормального завтрака им снова позволили голосовать, и «крестики», ожидаемо, проиграли. На бунт с ним, в основном, шли, как раз, «крестики», и теперь они оказались в меньшинстве. А значит, их ждала новая игра в ближайшее время. Ги Хуна тошнит от этого места, и его бесит то, что люди идут в эту мясорубку и не слушают его! Перебесившись, он уселся в свой угол, ожидая начала игры. На голосовании оказалось, что Дэ Хо и номер 120 живы. Ги Хун вздохнул с облегчением, осознавая, что погибли не все. 388-й номер то и дело кидал на него печальные неуверенные взгляды, но подойти не решался. Сон вздыхает: им нужны были магазины, а Дэ Хо, видимо, так и не вернулся с ними, и операция сорвалась. Они с девушкой под номером 120 сбежали и вернулись в общежитие? Иной расклад маловероятен: вряд ли кто-то из них представляет для Ведущего такой же интерес, как 456-й игрок, чтобы оставлять в живых. Ведь именно Ведущий принимает все решения. Подонкам интересно посмотреть, как Сон будет пытаться спасти людей, удерживая их от вступления в очередную игру, мешать им и пытаться переубедить, и посмеяться над ним. Но стоят ли того убытки, связанные с его «маленькими играми в героя»? Потеря солдат, потеря игроков – всë это дорого обойдëтся самому Ведущему. Но он, зная, что игрок 456 определëнно что-нибудь учудит, всё равно позволил ему играть. А Ги Хун ведь и не скрывает своего истинного интереса нахождения здесь. Он выложил Ведущему все свои планы в том белом лимузине. И выложил ещë раньше – по телефону, находясь в аэропорту. Зачем ему оставлять в живых угрозу для сотрудников игры и ВИПов, которому мало ли что в голову взбредëт? Неужели он один стоит для Ведущего стольких жизней других людей? Неужели он стоит того, чтобы рисковать безопасностью сотрудников и спокойным протеканием игры? Похоже, для подонков зрелищность всё-таки важнее. Потому что такой, как Ги Хун – это что-то новое. Такого раньше никогда не случалось. Он понимает, что первый в этом плане. Все остальные смогли забыть о произошедшем и жить дальше, а он – нет. Ведущий даже не думает, что рискует, позволяя 456 номеру оставаться тут. Он считает Ги Хуна мелкой сошкой, за которой интересно наблюдать, которая не может ничего изменить. И ему доставляли удовольствие его старание и жалкие попытки прекратить игры. Ему нравилось отнимать у него близких и смотреть на реакцию, нравилось ломать и подчинять системе. Но Ги Хун уверен: несмотря на поблажки, рука Ведущего не дрогнет, когда ему действительно придётся убить его. Как только развлечение в виде Сона для него самого и для ВИПов закончится. И было любопытно, как долго это продлится и насколько многое тот готов ему позволить?

***

Вскоре в общежитии вновь появились вооружённые солдаты во главе с «Квадратом» – руководителем. – Участники, четвёртая игра вот-вот начнётся. Просим вас следовать за нами в помещение, где будет проходить игра, – торжественно объявил тот, когда игроки столпились кучкой ближе к выходу. Ги Хун был поражëн тем, что на нëм была надета кофта Ëн Иля. Причëм остальная одежда явно была его собственная, а футболка так и осталась запачканной в крови в месте ранения. Кофта была совершенно чистая, но он помнил, что товарища пристрелили, а значит, этого просто не может быть. Ведущий приказал почистить её для него? Но зачем? Это странно, потому что эффектнее было бы надеть изгвазданную в крови. И на ней так и остался «крестик». Он не знал, как ему поступить: снять её и оставить в общежитии или взять с собой. Это последнее, что осталось от его приятеля, и Сону не хотелось бы расставаться с этой вещью. Даже если это была некая насмешка от Ведущего – Ги Хун был уверен, что это его рук дело, чьих же ещё? Ужасная, напоминающая о провале насмешка, от которой болит где-то в груди. Он снова сделал ему больно, попав прямо в цель. Чëртов ублюдок. В итоге, Сон решил взять её с собой на игру, но повязать на пояс: мало ли, выкинут ещё эти чокнутые «Розовые» её, пока его нет. Ведущий уже получил его реакцию на неё, Ги Хун уверен, а значит интереса та для него уже не представляет. Но как же ему играть в дальнейшем без своей кофты? – Когда мне вернут мою кофту? – решил спросить он у «Квадрата», проходя на выход, но остался проигнорированным. Ненужного внимания привлекает он много с ней зато. Все эти сплетни о нём и Ëн Иле – полный бред, которого ему пришлось наслушаться во время завтрака и подъëма. Они смущали и возмущали одновременно. Ëн Иль разве так часто на него смотрел? Или он просто не замечал? – Разве без кофты будет понятно, какой у меня номер? – снова попытался Ги Хун, поджав губы. Не то чтобы ему было действительно до этого дело, но всё-таки! С чего это они отобрали у него его кофту и не возвращают? – Сообщи своему хозяину о том, что я хочу её обратно. – Не волнуйтесь об этом, игрок 456, – наконец-то ответил «Квадрат». – Ведущий в курсе. Ги Хун нахмурился, но отстал от него, понимая, что это гиблое дело. Похоже, это лишь очередная пытка для него. Выстроившись друг за другом, игроки последовали за работниками по запутанным лестницам. В итоге, попетляв, все собрались в небольшом светлом зале. В таком же, в котором им нужно было разбиться на команды в первой игре Ги Хуна три года назад и предпоследней, где нужно было выбрать себе номер жилета. Ностальгия. Неприятная. Предположить игру из полученных знаний не выходило. Сон то и дело нервно жевал губы, неуверенный в том, что сможет на сей раз помочь людям в игре. Здесь может быть что угодно. В играх спасти их шансов меньше всего, нужно ещё и за собственной жизнью следить. Вдруг на стенах за «кругами» появились два разных изображения, выведенные с помощью прожектора, и женский голос из динамика начал давать инструкции: – Игроки! Внимание! Вы должны выбрать одну из изображëнных фигур: квадрат либо треугольник, и встать друг за другом перед ней. Фигуры должны быть обязательно разделены между игроками. У вас есть десять минут. Отсчёт пошёл. Ги Хун подозрительно хмурится, уставившись на фигуры и ловя жесткие флешбеки со своей прошлой игры и с недавнего сна, где вместо лëгкого «треугольника» был невероятно сложный. Неужели... – Это «Дальгона»? – рассуждали игроки, поглядывая то на Ги Хуна, то на изображения, то друг на друга. – Неужели этот псих что-то толковое нам сказал всё-таки, – хмыкнул 100й игрок. – А в «Дальгоне» был когда-то «квадрат»? – Это особая «Дальгона». Эй, 456-й, в твоей прошлой игре был «квадрат»? – обратился к Сону какой-то мужчина. – Нет, – коротко ответил тот, раздумывая о своём. – В прошлый раз фигур было четыре: круг, треугольник, звезда и зонт. – Может, вас было больше, поэтому их было четыре. А для нашего количества хватит и двух. Их осталось шестьдесят шесть после резни. Ги Хун неопределëнно мотнул головой. И наткнулся взглядом на стоящего рядом Дэ Хо. – Господин Сон, – поздоровался тот и отвëл взгляд. Весь его вид источал мрачную ауру. Он хотел слиться со стеной. – Простите меня. Это я виноват во всём, – опустил 388-й номер голову перед ним. – Ты ни в чём не виноват, не наговаривай на себя, – поджал губы Сон, положив ладонь на его плечо. – Хорошо, что ты остался жив. – Нет! – крикнул парень, упав перед ним на колени, приковывая к ним внимание толпы. – Я струсил и не смог вернуться. Тело будто онемело от страха. И теперь все они мертвы... И всё из-за меня! Простите, простите! – печально коснувшись кофты Ги Хуна, он закрыл лицо руками, плечи поникли. – Да ещё и Вы ранены оказались, – заметил тот бинт под футболкой. – Успокойся, – Сон осторожно присел перед ним на корточки, пытаясь образумить Дэ Хо. – Давай сосредоточимся на игре и постараемся не допустить гибели ещё большего числа людей, в том числе нас самих. А после игры поговорим о произошедшем. Хорошо? – протянул раскрытую ладонь он, стараясь говорить мягко. Он отвык это делать за трудные годы. Очерствел. 388-й номер усиленно закивал, принимая помощь и поднимаясь на ноги. Он отпустил руку Ги Хуна и протëр слезившиеся глаза. – Какую фигуру Вы выберете? – поинтересовался тот, шмыгнув носом. Оставалось три минуты до конца. Большинство игроков уже определилось. – Квадрат, – задумчиво ответил 456-й. – Почему? – сам Дэ Хо выбрал «треугольник», потому что Ги Хун сам сказал им ранее, что это была самая простая фигура. Да и все остальные их знакомые тоже выбрали её. – Мне не кажется, что это «Дальгона». Вряд ли Ведущий станет повторяться ещё раз. И... Это мои личные ассоциации. «Треугольник» когда-то выбрал мой погибший друг, – вспомнил он Сан Ву. – Да и «квадратов» мало получается. Должен же кто-то их выбрать. Дэ Хо сглотнул, раздумывая над своим выбором после его слов. Получилось так, что треугольников было большинство, около сорока человек, а все остальные смельчаки выбрали квадрат. Когда таймер отсчитал десять минут, из незаметных ранее проходов в белой стене вышли два «Круга», остановившись на дальней дистанции друг от друга в разных углах помещения. За ними идеально показывались фигуры. С собой они привезли маленькие железные столики, на которых что-то лежало. Ги Хун пытался рассмотреть, стоя позади, но единственное, что он услышал спереди: это явно не «Дальгона». На столе лежали не баночки с сотами. – Внимание! – вновь раздался уже привычный роботизированный голос. – Игроки должны взять наклейку с выбранной фигурой и приклеить к костюму. Наклейки, посвящённые голосованию, отклеить и вернуть работникам. Очередь зашевелилась, исполняя сказанное. Ги Хуну пришлось всё-таки надеть кофту: иного выбора не было. Наклейка крепилась только к кофте на липучку. Он был не в восторге от этого. Его смущал сам факт того, что он расхаживает в кофте погибшего Ëн Иля. «Круг», который стоял за столиком, ничего не сказал ему по поводу кофты. Значит, действительно, все они, вероятно, осведомлены об этом. Им действительно хватит лишь его лица для определения личности? Что же за игра такая будет тогда? И что за игру ведёт Ведущий против него сейчас? Вскоре на правой части тела игроков красовались выбранные ими фигуры. – Пройдите, пожалуйста, в помещение для игры, – раздавал голос дальнейшие указания. На сей раз игроков собирают в большом затемненном зале, внутри которого стоит огромный дом, похожий на громадный особняк. – Для начала игры игроки должны разделиться на команды соответственно выбранной фигуре. Так и получилось: одна половина помещения оказалась занята «квадратами», а другая – «треугольниками». Среди «квадратов» не было никого из тех, кого Ги Хун знал лично. Он снова был один. И часто ловил взгляды игроков 222, 120 и 388. Он поджимал губы, одними глазами обещая им, что всё будет в порядке.

***

Ин Хо поднимался вверх, в свою комнату, слыша трель телефона. Названивающие ему ВИПы. Он не любил разговаривать с ними. Но был обязан. Пройдя коридор, он замер перед тëмным телефоном, снимая трубку. – Ведущий слушает, – перешёл он на английский. – Мы немного озадачены, дорогой, – послышался знакомый насмешливый голос одного из постояльцев-стариков. – Почему расхваленный игрок 456 расхаживает в кофте номера один? – их это действительно позабавило. – Извините за причинëнные неудобства. Это моя личная хотелка, – он ненавидел оправдываться перед ними. В голосе невольно скользнула довольная нотка, что не осталось незамеченным. – Хо-хо! Развлëкся, играя с ним, да? Мы тоже развлеклись, наблюдая за вами двоими, – на фоне послышались звонкий смех и чьи-то разговоры. – Я отлично провёл время, – терпеливо ответил Ин Хо. – Посмотрим, чем он удивит нас на этот раз. Надеюсь, ты отдал ему свою кофту не навечно? Некоторые новички, не знавшие ранее ни тебя, ни его, путаются, – сами они тоже путались, но не признавали этого. – Неудобно это. – Понял. Я верну ему его кофту в следующей игре, – поддался тот скрытому приказу. Но отказать себе в удовольствии поглядеть на Ги Хуна со своим номером хотя бы одну игру не смог. – Наслаждайся, – послышался громкий понимающий смех. Хван сжал челюсти. Наслаждайся, пока позволено. – Игра вот-вот начнётся, – сообщил он и, получив согласие, звучно повесил трубку.

***

– Внимание! Игра называется «Сумбакокчиль». В распоряжение игрокам отдаётся всё помещение, включая все комнаты внутри него. Те, кто выбрал «треугольник» прячутся, а те, кто выбрал «квадрат» – ищут их. «Треугольникам» будет дана фора в пять минут. Если игрока обнаружат, игрок выбывает. Всего будет два раунда по тридцать минут. Любое насилие запрещено. Если будет замечено жульничество, игрок или игроки будут дисквалифицированы. Повторяю... Ги Хун облегчëнно выдыхает. Кровавые прятки. Он будет просто неспешно бродить все два раунда по дому, делая вид, что не может никого найти. Как он понял, жульничеством это будет считаться только если явно найдёшь игрока, но не покажешь, что он обнаружен. Но при этом помешать другим «квадратам» у него не выйдет. Возможно, они не все жадные до денег... Он задумчиво оглядел своих собратьев по несчастью. Ги Хун не помнил, кто из них голосовал за продолжение, а кто – за отмену, поэтому прикинуть было сложно. – Как нужно показывать, что «треугольник» обнаружен? – спросил один из «квадратов». – Вы должны указать на него, чтобы наши солдаты видели его, либо вывести из того места, где он спрятался. На солдатах наклеены светодиодные ленты. В комнатах вы сразу их заметите, – ответил руководящий «Розовый». – И небольшое дополнение: если игрок, являющийся «квадратом», не найдëт ни одного «треугольника», он выбывает, – непринуждëнно сообщил он. Ги Хун вмиг помрачнел. – Это издевательство. Вы заставляете людей убивать друг друга, прикрываясь игрой, – не выдержал он, подойдя ближе к руководству, протиснувшись между зеваками. – Разве вы хотите участвовать в этом? – отчаянно обратился Сон уже к игрокам, повернувшись к ним лицом. – Все, кто выбрал «треугольник», уже сейчас потенциальные мертвецы. Бороться с тем, кто выбрал «квадрат» вам запрещено оглашëнными правилами. Это кровавая баня. Так и примете свою смерть? – выплюнул тот. Люди неуверенно молчали, запуганные им ещё сильнее, а «Квадрат» смотрел на него. Или не на него: через маску не видно. Ги Хун стремительно закипал. Он не хочет никого убивать, чёрт побери! – Эй! Дайте нам переголосовать. Сейчас же, – громко крикнул и закрутил головой Ги Хун, ища глазами камеры. – Игрок не может отказаться от игры, особенно, когда она уже началась, – вдруг послышался бесстрастный голос Ведущего из динамика. Ги Хун захлопнул приоткрывшийся было рот, растерянно слушая женский голос, вмиг сменивший Ведущего: – Сейчас будет дана фора игрокам с «треугольниками». Всех «квадратов» просим оставаться на месте и ждать окончания таймера, а «треугольников» просим пройти в дом. Ги Хун бессильно сжал руки в кулаки, отходя от «Розового». Чёртов ублюдок. – Будьте осторожны, – напряжённо сказал он проходящим мимо него помрачневшим знакомым. Игрок 222 благодарно кивнула. 120-я была рядом с бабушкой номер 149 и её сыном 007. Дэ Хо показал ему «Ок» кольцом из дрожащих пальцев и стремительно скрылся за дверьми огромного дома. Ги Хун тяжело вздохнул. – Игра начинается через 3...2...1! Пятиминутный отсчёт пошёл. Вдруг в доме погас свет и послышались единичные испуганные вскрики. – Ого, – со свистом выдал кто-то рядом. Прятки в полной темноте? Так вот зачем солдатам те ленты. Так только их и будет видно. Ги Хун пожевал губы, глядя на таймер. У подонков явно есть камеры внутри дома, позволяющие видеть движение в темноте, плюсом солдаты, расставленные в комнатах. Как же ему быть с этим сумасшедшим правилом? Раньше он, не задумываясь, выбрал бы свою жизнь вместо жизни другого человека. Хоть и было бы тяжело обречь его на смерть своими руками, и он бы винил себя после. Но тогда он намеренно хотел выиграть и вернуться домой с деньгами. Сон вздрогнул, когда голос огласил окончание форы и попросил «квадратов» пройти в дом и начать поиски. Он шёл последним. Очень медленно. Так, что один из солдат, стоящих на входе в дом, подтолкнул его дулом винтовки в спину. – Быстрее. Пожалуйста, – добавил тот вдруг, уставившись на его спину. Ги Хун недоумëнно повернулся через плечо на секунду, но перед его носом закрыли дверь и заперли оную снаружи, оставляя игроков в полной темноте. Замерев, Сон постоял минутку, прислушиваясь. Он слушал, куда разбрелись «квадраты». Они были со всех сторон: сверху, снизу, справа, слева. Видимо дом действительно не обделëн планировкой. Старательные подонки. Ги Хун решил, наконец, пойти куда-нибудь и создать видимость поисков, пока его не прибили за несоблюдение правил. Как ему быть, он решит в последние минуты. Это сделка с совестью. Очередная. Но, похоже, ему всё-таки придётся это сделать. Он не может пойти на акт самоубийства, не достигнув цели. Сон уверен: ублюдок Ведущий специально добавил это правило. Для него. Хотел помучить. И у него идеально получилось! Гениальный ход – это дать выбор: убить того, кого хочешь спасти, либо умереть самому. Он пошёл прямо. – Игрок 062 выбыл, – доброжелательно сообщил механический голос. Стоило ему пройти пару метров, как, услышав раздавшийся выстрел и этот голос, Сон отвлëкся и обо что-то запнулся, вследствие свалившись на какую-то, судя по всему, тумбу, опрокинув и её, и все стоящие на ней предметы. Что-то разбилось прямо перед ним. Комнатки были маленькие и тесные, хоть и многочисленные. Позади тоже что-то грузно упало. Растяпа. Стоя на четвереньках, Ги Хун напряжëнно выдохнул, с тихим вздохом отнимая от побитого стекла раненую и мокрую от разлившейся воды ладонь. Вот невезуха, да ещё и на той же руке, где располагается раненое плечо. Сон чувствует рядом цветочный запах... Розы? Он уронил вазу. Открытие заставило подивиться абсурдности ситуации, и, помедлив, Ги Хун терпеливо поднимается, всё-таки резонно посчитав эту рану сущим пустяком, затем – аккуратно разворачивается и натыкается взглядом на солдата. Он, видимо, запнулся именно за него каким-то образом, пока тот стоял около входа. Сейчас солдат поднимается с пола: на его груди действительно сияет ярким жëлтым цветом лента, а в его руках угрожающе передëргивается затвор. – Я случайно, – ровным голосом осведомил пострадавшего Сон и медленно поднял обе руки перед собой, уже ощущая за спиной холодное дыхание смерти. – Игрок 456, – протянул солдат искажëнным маской голосом, протянув руку и уткнув винтовку ему в грудь. Так сказал, будто никто, кроме него, оказаться в такой ситуации не мог. – если Вы не будете играть, Вы будете дисквалифицированы. Как он видит в такой темноте? Похоже и в масках есть устройство для этого. – Игрок 421 выбыл, – слышится выстрел и грохот откуда-то справа, в соседней комнате. Ги Хун сглатывает и, помедлив, с опаской кладëт здоровую руку на оружие, грубо отодвигая оное от себя. – Я играю. Не мешайте, – дерзко бросает тот, тут же стремительно ретировавшись из этой комнаты, аккуратно обойдя солдата. Хоть ему и доставляет удовольствие язвить и грубить работникам, жизнь-то дорога всё-таки. Он вымещает на них злость, все те эмоции, ради которых Ведущий заставил игроков убивать друг друга, ведь не может сделать это на нём самом. Осталось ещё пятнадцать минут, в течение которых Ги Хун сходил с ума от паранойи, что случайно так же на кого-нибудь налетит, бродя по комнатам туда-сюда и делая вид, что внимательно осматривает каждую. Хотя, так было бы гораздо проще для него. Он слушал объявления, считал количество выбывших игроков, опасаясь услышать там знакомый номер. Он действительно замечал игроков, но делал вид, что не видел и не слышал их. Они прятались в любом свободном углу, под кроватями, в шкафах, за тумбочками, под столами, даже на самих кроватях под одеялом, и сидели максимально тихо, боясь лишний раз вздохнуть и быть жестоко застреленными. Оставалось пять минут до конца раунда. Задумчиво ходя по одной из спален, лениво осматривая убранство оной, слушая окружающие его звуки и уже составляя максимально безболезненный план действий, ненавидя всё это, он был прерван: к нему в комнату вдруг ввалился кто-то, судорожно заползая под кровать. Казалось бы, всё кончено, и он спасён, а судьба этого человека предрешена, но Сон обречëнно замирает. В углу стоит чëртов солдат. И теперь ему нужно самостоятельно сдать этого бедолагу, видимо, перебежавшего сюда из другой комнаты. Иначе он застрелит 456-го. А может, и этого бедолагу тоже, посчитав их действия обоюдным жульничеством. Ги Хун кусал губы и тянул время, как мог, уже понимая, что выхода нет, прежде чем медленно подойти, спуститься вниз, оказавшись под кроватью, и, печально глянув на «треугольника», мягко вытащить его из-под кровати за руку. – О нет... О нет, только не это, – шептал тот, однако, поддаваясь. Сопротивляться он не может. Поднявшись, мужчина вцепился в кофту Ги Хуна. – Я не хочу умирать! Почему именно я?! – Я знаю, – тихо ответил Ги Хун. Хоть он и не может видеть, он отворачивается, с силой сжимая челюсти. Ведущий выбрал действительно хороший способ, чтобы сломать его. – Мне очень жаль. Это психологическое насилие. Таймер отсчитывал последнюю минуту, когда солдат направлял дуло винтовки на «треугольника». – Игрок 012 выбыл, – сообщил голос. В доме зажигается свет, ударяя по чувствительным глазам и освещая комнату, покрытую кучей крови: на полу, на кровати, на столах. Ги Хун ужасается, промаргивая застывшие в глазах злые слëзы. Он даже не ощущал запах железа. Настолько тот уже приелся в этом месте. – Первый раунд завершëн. Всех игроков просим покинуть дом.

***

– Во втором раунде игроки должны поменять свою фигуру на противоположную: то есть, те игроки, которые были «квадратами», станут «треугольниками», и наоборот. Пожалуйста, смените наклейки, – объявил голос. Что ж, ожидаемо. Два одинаковых раунда – совсем не интересно. Все ведь должны быть равны в возможностях. Но кто-то не дожил до этого равного момента. Злобно отклеив «квадрат», Ги Хун тут же лепит на себя «треугольник». Он должен пережить эту игру и выбраться отсюда вместе со всеми остальными. После такого многие могут поменять мнение и проголосовать «против». Он не замечает взгляды, прилипшие к себе. Оказавшись в доме во время форы, Сон начал быстро осматриваться, думая, где же ему лучше спрятаться, и точно понимая на своём же опыте, что перепрятываться не стоит. Слишком опасно. Решив, что ему, в целом, плевать – он безумно устал от всего этого – он поднялся наверх: в самую дальнюю комнату. Сюда им будет лень идти – он очень надеялся. Не хотелось бы помереть так глупо. Комнаты были с разной планировкой и расстановкой вещей. Последняя комната оказалась практически не испорченной кровью спальней с поклеенными розовыми обоями в мелкий цветочек. Девчачья. Ги Хун мельком улыбнулся, вспоминая о маленькой дочери. Но улыбка быстро покинула его губы. Сможет ли он позвонить ей когда-нибудь? Хватит ли смелости? Хватит ли жизни? Он потирает грустные глаза и осматривается. Осталось тридцать секунд до выключения света. Ожидаемо, эту комнату никто не занял. А если и занял бы, Ги Хуну не принципиально. Смогли бы вдвоём, или втроём. Солдат молча стоял, как обычно, у входа. Комната, вообще, достаточно большая, в отличие от других – довольно занимательно. Односпальная кровать, заправленная милым постельным бельëм с принцессами; большой стол, заставленный куклами, плюшевыми мишками, шкатулками, фломастерами и раскрасками. Шкатулка... «Если открыть её, то балерина внутри начнёт крутиться и начнёт играть красивая музыка!», – возник в голове восторженный голос дочери. Она очень хотела такую, но Ги Хун не мог тогда купить ей её. Сожаление мигом одолело его. Но ведь он не виноват в том, что опустился на социальное дно из-за разорившейся компании? Задумавшись, Сон проворонил момент отключения света. Чёрт. Под кровать – не вариант. В шкаф – тоже. На чёртову кровать – уж тем более. Он закусил губу, слыша, как дом начинает заполняться игроками, тихо, на цыпочках, проходит и забивается в угол между кроватью и комодом. Странный угол, кстати: поверхность ребристая и мягкая слишком, будто за стеной что-то есть. Ги Хун на пробу толкает её, тут же проваливаясь внутрь... какого-то тайника? Он был загорожен толстыми обоями, поэтому совсем незаметен, пока хорошенько не потрогаешь самостоятельно. Сон, поняв, что тут его точно никто не найдёт, расслабился, сев и опершись на стену, и решил оглядеться, потрогав эту каморку по периметру: здесь было тесно, но он вполне помещался. И чертовски темно. Ещё темнее, чем в комнате. – Игрок 077 выбыл. Он шумно выдохнул. Спустя несколько минут Ги Хун слышит позади себя какое-то странное копошение, которого просто не может здесь быть, и, не успевши обернуться, мгновенно оказывается прижат к чужому телу, метко обхватившему его со спины поперëк живота за руки. Ги Хун болезненно шипит – обе раны снова, ожидаемо, заныли – и тут же реагирует: со всей силы бьёт захватчика затылком в нос. Сзади раздаётся тихий болезненный стон, а хватка только крепнет. – Кто Вы? – встревоженно вопрошает Сон, пытаясь если не освободиться, то хотя бы повернуться. Вместо ответа его мигом разворачивают обратно и зажимают рот широкой ладонью, прижимая ещё ближе к себе. «Что за...?!» – пугается Ги Хун, ошеломлëнный, начиная усиленно мычать в ладонь и дëргаться. – Ну-ну, тише, – тихо говорит мужчина. – Вы же не хотите, чтобы нас нашли? Особенно в таком положении. Как неловко-то. Ги Хун вздрагивает, слыша томный голос, и отрицательно мотает головой, прекращая возню и вспоминая, где он находится и в какое время. Похоже, не он один такой умный залез в этот тайник. Да ещё и не первый. И теперь расплачивается за то, что полез в чужое место. Но его же не вышвырнули, а... наоборот, кажется?... А этот голос... Он такой знакомый. Ги Хун не может понять, кто это, чёрт побери, потому что неизвестный шепчет. Если бы он говорил полным голосом, Ги Хун бы понял, кто он. Он почему-то в этом уверен. Да и с ним не было никого знакомого в «квадратах» ранее. Так откуда же он знает этот голос? Сон снова дëргается, намекая отпустить его уже. Он ударил, потому что не ожидал компании и напугался. Но его не отпускают. – Не дëргайтесь, прошу. Тут так тесно, – горячее дыхание обдаëт ухо, и Ги Хуна словно током бьëт по всему телу. На загривок сзади капает что-то. Кровь. Похоже, он разбил ему нос. Эта мысль ожидаемо приятна. Словно в подтверждение, тот шмыгает носом, утыкаясь в шею Ги Хуна и слизывая упавшую каплю капиллярной алой крови с его кожи. Сон дрожит от такого простого, но такого чертовски интимного соприкосновения, против воли заключëнный в эти странные недо-объятья. Убрав за собой, незнакомец удобнее усаживается, улëгшись одной стороной лица на его шею, чтобы не тревожить нос, видимо. Хорошо устроился, конечно. Ги Хун ничего не понимает. Кто-то решил над ним жестоко пошутить. Но кто мог бы пойти на такое? Он надеется, что скоро сможет сбежать отсюда, и к чëрту его отказ от перебежек. Почему он вечно попадает в такие глупые ситуации? – Давайте, я уберу руку, – вдруг предлагает неизвестный. Ги Хун радуется: этот приколист не совсем отбитый. – Будьте послушны. Мне не хотелось бы возвращать её обратно, – нежно-язвительно шепчет тот, будто действительно знает его. Знает, что тот не может быть «послушным». Ладно, он поторопился с выводами. Едва тот отнимает руку, Ги Хун хватает воздух сухими губами, шумно дыша, но больше не дëргаясь. Не хотелось бы снова быть заткнутым таким унизительным образом. Его руки держат спереди скрещенными: не вырваться. У неизвестного сильная большая ладонь, на которую вяло стекает кровь из растревоженной раны на ладони Сона. А он на это не реагирует даже: зарывается освободившейся рукой в волосы Ги Хуна, мягко поглаживая травмированную утром кожу, будто знает о произошедшем. 456-й номер сидит смирно, составляя в голове план действий – получается из рук вон плохо! Неужели он может лишь ждать конца игры? Двадцать минут. Что этот псих собирается сделать с ним за это время?... И отпустит ли он его, когда время истечëт? Нет никаких гарантий. А неизвестный тем временем, как ни в чём не бывало, кладёт подбородок на плечо Сона. Будто ластится, как соскучившийся по хозяину щенок. – Кто Вы? – тихо повторяет вопрос Ги Хун. Его конкретно напрягает эта ситуация. – Что Вы делаете?... – он даже не знает, как обозвать действия этого мужчины. В голове не укладывается происходящее. Абсурд. – Мы знакомы? Я уверен, что слышал Ваш голос раньше. – Игрок 044 выбыл, – вклинивается в их диалог механический голос. И совсем рядом слышится выстрел. Соседняя комната. Сзади слышно лишь тяжëлое дыхание и тихий свист из сломанного носа. – Может, отпустите меня? – аккуратно пробует шевельнуться Ги Хун, не понимая, с какой стороны подойти с разговором к этому фрику. Его буквально удерживают здесь силой. И это уже не похоже на шутку. – Я найду другое укрытие. Не знал, что здесь уже занято- – Нет, – резко твердит неизвестный, очнувшись и отрываясь от Сона. Теперь свободной рукой тот скользнул по кофте, коснувшись вышитого на оной номера. Ги Хун давится своим «почему?», не успев и рта раскрыть, когда слышит почти-не-шëпот: – Вы же сами ко мне пришли, игрок 456. Не думайте, что теперь можете так просто уйти. Я не готов Вас отпускать. Глаза упомянутого поражëнно распахиваются, и он замирает. – Вы, – неверяще озаряется Сон. Маленькие пазлы в голове сходятся в единую картину. Он же слышал его голос тогда, в лимузине, после своего выигрыша. Да ну! Быть не может! Ведущий теперь начал кошмарить его самолично? Ему такого и в страшных кошмарах не снилось. Зачем ему это понадобилось? Будто мало было утреннего сюрприза, будто мало было застрелить его друга на его глазах. – Я, – мурлычет подонок, орудуя ловкой рукой по его груди. Он медленно потянул собачку на кофте, тихо и неспеша расстëгивая оную. – Ублюдок. Что Вы делаете? Отпустите меня, – приказывает он, снова дëргая многострадальным затылком назад. Уже не просит, не предлагает, а требует. Ситуация не стала проще после того, как он узнал, с кем зажимается в тайничке. Стало только хуже. – Во второй раз не сработает, Ги Хун, – качает головой Ведущий, легко увернувшись, предугадав его действия. На секунду Сон замирает в его стальной хватке. Как он произносит его имя... Чертовски знакомо. Разве он звал его по имени раньше? – Зачем Вы забрали мою кофту? – Ги Хун решил не упускать эту пусть и странную, но всё же возможность расспросить мудака о содеянном. – Да ещё и подменили её чужой. Осквернили память погибшего игрока. – Вы такой наивный тугодум, который не учится на своих ошибках, – слышится мягкая, несмотря на содержание предложения, насмешка позади, а кофта тем временем уже расстëгнута наполовину. – Это был подарок, подачка, намëк. Называйте, как Вам угодно. – Что это значит? – хмурится Сон, давясь воздухом из-за прикосновений. Он очень остро на них реагирует. Он не понимает. Он ничего не понимает. О чём этот ублюдок говорит? – Поразмышляйте об этом, – настойчиво советуют ему. Кофта распахивается, открывая футболку с его настоящим номером. – И тогда, возможно, поймёте. Ги Хун и так думал об этом слишком много. Неужели нельзя сказать прямо? «Ну, конечно же, нет! Ему же нравится мучить меня», – нервно осадил сам себя Сон. – «Поэтому он...». – Как я могу думать об этом, пока Вы меня трогаете?! – злобно шипит Ги Хун, дëрнувшись вновь и, наконец, среагировав на действия Ведущего. – Вы специально, да? Зачем Вы это делаете? Это сексуальное домогательство, – яростно мотает головой он. – Ответ очевиден, – отмахивается от него тот. Его явно забавляет эта ситуация. Он наслаждается ею. Сон тяжело вздыхает, раздражëнный. – Вы нарушаете свои же правила. После такого, как минимум в качестве моральной компенсации, Вы обязаны отпустить всех игроков и закончить игры, чтобы сохранить свою репутацию чистой, – победно озвучил он свою скрытую угрозу, переключившись на борьбу за свои руки, которые ему очень хотелось бы освободить и хорошенько расквасить личико Ведущего. Хоть он и не знает, как ублюдок выглядит, сам факт наличия травм был бы для него удовлетворителен. – Даже сейчас думаете о том, как спасти этих отбросов? Как благородно, – насмешливо фыркает тот. Даже несколько обиженно. Он совсем не впечатлён его дерзостью. – Лучше бы Вы о себе подумали. Ги Хуну действительно было немного страшно, пока он не узнал, кто этот неизвестный. Теперь ему, на удивление, спокойно. Потому что он знает, чего от него можно ожидать. Ничего серьёзного ублюдок с ним не сделает: если 456-й не сможет играть, интерес ВИПов к играм понизится. Им уже показали его, помахали перед носом сладкой конфеткой. А теперь отберут? Но сама мысль о том, что тот может зайти дальше, чем простые прикосновения, отдаëтся внутри странным чувством, смешанным с отвращением. Ги Хун всё ещё не понимает его мотивов. Неужели, чтобы заставить его страдать, Ведущий готов зайти так далеко? А тело мерзавца так близко, и он точно может сказать, что оно на порядок шире, чем его собственное. И явно сильнее, развитее в мышцах. Ему не победить один на один в силовой схватке с ним. И не вырваться самостоятельно. А он ещё и без своей извечной маски... Ги Хун вдруг озаряется. Ведущий сейчас не неприкосновен. Он здесь. Прямо здесь, а не наверху! И без кучки вооружëнных солдат. У Сона мог бы быть отличный шанс как минимум узнать его личность, а как максимум – придушить к чëрту, хоть он и понимал, что его легко может сменить кто-нибудь другой. Ведущий – это лишь роль, которую играет определëнный человек в этой ужасной системе. Осталось только придумать, как это сделать. – Ваше отношение ко мне смахивает на фаворитизм. Вы относитесь ко мне по-особенному, и это видно. Подходите ли Вы на роль Ведущего после подобных симпатий, которые очевидны всем здесь? Всем Вашим подчинëнным. Да даже Вашим богатеньким хозяевам. Все игроки должны быть равны, разве нет? – грубо напирает на него Ги Хун, поняв, что если физически ему не победить, то, может быть, он сможет сделать это психологически. Долгие пару секунд позади не слышится ничего. Даже руки, смело гулявшие по его груди, замерли. – Игрок 088 выбыл, – вновь оглашают из динамика. – Давайте сыграем, – тут же отзывается Ведущий. Переводит тему. Подонок. Он звучит недовольно и старается это скрыть. Ги Хун насмешливо хмыкает, довольно усмехнувшись. Похоже, ему удалось его задеть. – Прислушайтесь: сейчас в эту комнату войдëт очередной «квадрат», – его голос стал ниже, злее. Он сместил ладонь с груди выше, на шею, ощутимо обхватив её пальцами. – Правила предельно просты: если хотите жить, ведите себя тихо, что бы я с Вами не сделал. Если я услышу хоть один звук, вылетевший из Вашего рта, пока этот игрок находится в комнате, Вы автоматически проигрываете в нашей мини-игре. И в большой игре тоже. Он запросто услышит шум и найдёт Вас. И даже моя симпатия, – мстительно выделил он последнее слово. – к Вам Вас не спасёт. Его пальцы слегка сжимают шею, давя на кадык и предостерегая, убеждая поучаствовать в игре, и Ги Хун приоткрывает рот, вдохнув драгоценный воздух. В этой каморке становится тяжело дышать двоим. – Вы действительно решили заставить меня торговать своим телом? Даже если я откажусь играть, Вы не остановитесь, не так ли? – приподнимает бровь Ги Хун, разговаривая едва слышно и аккуратно. – На самом деле у меня нет никакого выбора. Разница лишь в том, соглашусь я или нет. Это просто слова, которые даже не повлияют на Ваши действия. – Верно. Вы сообразительны, когда хотите, не правда ли? – полухвалят его, снова опаляя ухо дыханием. Ведущий прижимается своей щекой к его, жадно втягивая воздух. Его запах?... Ги Хун вздрагивает, тут же пытаясь отдалиться. – И что же я получу, если выиграю? Я не поведусь на тот бред о том, что Вы прекратите игры, если я Вам отдамся на эти жалкие минуты, – злобно азартничает он, думая, что ничего из того, что может предложить Ведущий, не стоит такого унижения. Но раз у него всё равно нет выбора и его всё равно облапают, хочет он или нет, поинтересоваться всё-таки стоит. Он не хочет остаться у разбитого корыта, сидя в жертвах, и Ведущий это знает. Он хочет контролировать ситуацию, а подонок хочет дать ему этот призрачный контроль. Но зачем предлагать сделку, если можно просто взять то, что он хочет? Неужели ему так важно чëртово согласие, разрешение Ги Хуна на его мерзкие действия? Вот уж не думалось, что он такой нравственный ублюдок. Романтик. От собственных мыслей хочется истерично захохотать. Ведущий знает, что 456-й согласится. И само позволение подарит ему огромное удовольствие. – Я дам Вам подсказку, – его голос отчего-то снова смягчается, будто он вспомнил что-то приятное. Что-то, что по эмоциональной силе перекрыло ранние высказывания Ги Хуна. А рука отпустила шею и, снова скользнув по вышивке с номером 001, нежно опустилась на торс. Будто Сон – его чëртов антистресс. – Какую? – Ги Хун звучит совсем не впечатлëнно. Не он ведь ставит условия. Но всё же ему чуточку интересно, что же ему предложит Ведущий. – Вы постоянно спрашиваете, кто я. Вам важно это узнать. А я уже устал слышать одно и то же раз за разом, – выдаёт вдруг тот. – Я дарую Вам то, что Вы хотите знать, а Вы мне – себя всего на пару минут, – холодная рука властно пробралась под футболку, скользнув по горячей груди Сона, и тот усиленно втянул воздух в лёгкие. Усмешка мигом сползла с лица. – Мне кажется, это отличная сделка, выгодная для Вас. Если Вы, конечно, справитесь с моим условием. Что?! Если бы они могли видеть друг друга, лицо Ги Хуна было бы весьма красноречивым. Подонок воспользовался его ошеломлением. А о своём выигрыше Ведущий умолчал. Неужели ничего не надо? Или ему хватит того, что он получит в процессе? Извращëнный ублюдок. Ему хватит его реакции. Он получит ещё и какую-то выгоду с раскрытия своей личности. И Ги Хун не понимает, какую же! Он сам говорил, что знание его лица ничего не изменит, а теперь вдруг предоставляет возможность узнать. Только если его мнение не изменилось. Только если ему будет выгодно то, что Ги Хун узнает его личность. Только если он не является тем, кого Ги Хун знает. Если бы он был таковым, это открытие могло бы принести Сону сильнейшую боль, и было бы понятно, зачем тому вдруг ему открываться. Он мог быть рядом во время игр. Он мог втереться к нему в доверие, стать важным для него человеком, чтобы потом ударить ножом в спину. Он мог долго дурачить его только ради этого момента раскрытия своей личности. Он мог притворяться игроком, как это было с Иль Намом в его первой игре! «Вы такой наивный тугодум, который не учится на своих ошибках». «Иль Нам был 001 номером», – дошло до Ги Хуна, лицо которого стремительно потеряло все те жалкие краски, которые на нём ещё оставались до сих пор. Держались они слабо и легко стëрлись. 001 номер, который он сейчас, чёрт возьми, носит. А его нынешний хозяин сидит прямо позади него. Ëн Иль. Ги Хун прикусил губу, сдерживая тут же скопившиеся в уголках глаз отчаянные слёзы. Это открытие ударило по нему сильнее, чем он мог бы подумать. Не так сильно, как смерть Чжун Бэ, но всё же весомо. Он облажался. Дьявол, как же он облажался. Ублюдок прав: он действительно не учится на ошибках. Ну как же так?... Он никогда бы не подумал на Ëн Иля. Он испытывал к нему уважение и дружескую симпатию и думал, что это взаимно. А всё это оказалось иллюзией, ложью, обманом. Заблуждением. Теперь все те странные долгие взгляды, все его вечные «я поддержу Ваше решение» приобрели совершенно иной смысл. Он жадно наблюдал за ним с первых рядов и развлекался. И его бунт потерпел крах, потому что чëртов Ëн Иль и есть Ведущий, против которого бунт и был организован. Он изначально не имел ни шанса на успех. Люди погибли просто так. А ведь Чжун Бэ хотел что-то сказать ему про Ëн Иля! Он говорил, что тот его пугает. Да и Дэ Хо тоже. Ги Хун доверился ему, не замечая ничего дальше своего носа, дальше своей цели свергнуть толстосумов. И получил. Он сам во всём виноват. И за его наивность расплатились другие люди. Своей жизнью. Ëн Иль безжалостно убил Чжун Бэ, с которым играл бок о бок. Даже сегодня Ведущий заставил его убить другого человека. Он неимоверно жесток. Придумывает настолько бесчеловечные игры. Чем жëстче, тем веселее. Это больно, больно, больно! Он зол на идиота себя, зол на подонка, который обвëл его вокруг пальца, зол на весь грëбаный мир. Но кто же знал, что так будет? Одинокая досадная слеза, так отчаянно удерживаемая, покатилась по щеке. А в реальности, словно по велению Ведущего, «квадрат» оказался в комнате и начал шастать по ней, заглядывая в каждый уголок и ощупывая мебель. Ги Хун затравленно замер, не двигаясь. И позволяя Ведущему – Ëн Илю, черт бы его побрал! – делать с собой всë, что тот хочет. Он слишком разбит, чтобы сопротивляться. Да и не сможет он сбежать: предыдущие попытки это доказали. Пальцы Ведущего – в своём разуме Ги Хун всё ещё не может сопоставить личность Ëн Иля с Ведущим – бережно оглаживают плоский, но в меру натренированный живот, скользя по прямым мышцам обратно – ближе к груди. Он не спешит. Ги Хун с силой закусывает губы, на которые стекла та слеза. Его минутная слабость. Прикосновения подталкивают его к истерике и тревоге. Вызывают бурю в душе и боль в груди. Но они не неприятные физически. Ублюдок гладит его приятно. И от этого Ги Хуну ещё хуже. Он не может смириться с осознанием того, что пару дней назад эти же руки подбадривали и успокаивали его. И он чувствовал себя в безопасности рядом с этим человеком. Он, чёрт возьми, доверял ему. – Уже слишком для Вас, Ги Хун? – издевательски шепчут на ухо, заметив его изменившееся настроение. Он говорит тихо-тихо, явно не собираясь подставлять Сона в игре, и касается своими лживыми губами его шеи. Просто больше ему облюбовывать практически нечего в таком положении. – Что-то Вы мигом растеряли весь свой запал. Предатель. Чёртов предатель. Ги Хун молчит, натянувшись, как струна, в руках Ведущего, хотя свой грëбаный приз в этой игре он уже получил. – Вы настолько чувствительны? – восхищëнно выдыхает Ëн Иль. – А я ведь использую только руки. Что же было бы с Вами, используй я свой рот? – в его голосе звучит нескрываемое теперь возбуждение. И Ги Хун слабо вспыхивает и мигом отворачивается от него настолько, насколько позволяет захват. Ëн Иль говорит ему это. Ëн Иль, который, судя по тем сплетням, которые он ранее считал бредовыми, взаправду раздевал его глазами всё это время. А теперь делает это в действительности. Ги Хун не может поверить, что это реально происходит с ним. – Игрок 356 выбыл. Пальцы задевают затвердевшие от продолжительных касаний соски. Рядом слышатся шаги и копошение – прямо напротив тайника. Ведущий, понимая это, мстительно выкручивает и мнëт сначала один сосок, а затем – другой. Он уже не нежен. Теперь ему хочется, чтобы Ги Хун дал ему реакцию. А Сон старательно искусал себе щëки и губы, чтобы этого не допустить. Даже прокусил: во рту вмиг появился привкус железа. Как же ему надоела кровь. Дорожка от слезы на лице почти высохла. А губы, наверное, до сих пор отдают солëным. Он лениво думает о чём-то размытом, чтобы отвлечься, отстраниться от происходящего. Завтрак так и просится наружу стараниями Ëн Иля. Он должен взять себя в руки, чёрт побери! Кем бы ни был Ведущий – даже если это Ëн Иль – он ублюдок, который считает людей за лошадей на скачках. Ги Хун просто не может игнорировать этот факт. Он должен расплатиться за то, что сделал. Но ему так сложно это принять. «Квадрат» покидает комнату ровно в тот момент, когда Ведущий потянул свои руки вниз – к паху. Ну уж нет. Ги Хун дëргает тазом, намекая прекратить и выражая своё яркое несогласие. И Ён Иль действительно прекращает, на удивление. Сон совсем не был возбуждëн из-за его проделок. – Поздравляю с победой, Ги Хун, – несмотря на это, довольно, всё тем же жарким шëпотом, слишком уж близко к лицу 456-го, оглашает тот, убирая руку из-под его футболки. Одна до сих пор занята захватом рук Сона, а другая – призрачно касается его лица. Так, будто они старые любовники. – Вы держались очень отважно. Мне льстит, что Вы так серьёзно отнеслись к игре... Вы плакали? – поражается Ведущий, ощутив оставшуюся влагу. Его голос становится таким, каким он всегда был у Ëн Иля. Таким знакомым. Мягким и тëплым... Это снова ударяет по Ги Хуну. Он сжимает челюсти и упрямо молчит, не собираясь давать подонку больше того, что тот уже получил. Он действительно несколько слаб перед тем фактом, что Ведущий – это именно Ëн Иль. И он не хочет это признавать. Тогда, нетерпеливо повернув его голову лицом к себе за подбородок, Ëн Иль... жадно слизывает с его лица почти высохшие слëзы, удерживая Ги Хуна в новом захвате. Ублюдок явно в восторге от знания неоспоримого факта его слабости перед ним. Сон поджимает губы, ощущая, что сейчас просто взорвëтся от переполняющих его разочарования, отвращения и горячей злости, бурлящей в крови. Сердце начинает стучать сильнее. Ведущий стремительно приближается к его приоткрытым губам, мягко скользнув по нижней пальцем, собираясь закончить именно на них, и тогда Ги Хуна срывает, и он, не раздумывая, мигом отворачивается и снова смачно бьёт затылком в лицо Ëн Иля. Тогда, когда тот совсем этого не ждёт, засидевшись в своих фантазиях и расслабившись. От неожиданности Ëн Иль разжимает захват, рефлекторно хватаясь за раненное лицо – в особенности прикрывая нос – и Ги Хун мгновенно реагирует, разворачивается и меняет их местами, свалив ошеломлëнного Ведущего на пол и прижав его к оному всем своим телом, забрав в отместку его руки в захват. Плечо и ладонь зудят, но он упрямо игнорирует боль. Это было шумно. Скорее всего, сейчас сюда набегут «квадраты». Но Ги Хуну плевать. Он крепко держит мужчину здоровой рукой, а вторую беспощадно заносит над его лицом, тут же наугад вдарив кулаком ублюдку по красивому личику. Теперь-то он знает, как будет выглядеть побитое лицо Ведущего. Он представляет себе это за неимением реальной видимости, и от своего воображения ему хорошо. – Кха, – болезненно дëргается тот, захлебнувшись попавшей в глотку кровью, кашляет. – Ах, Ги Хун, Вы меня удивили, – в его голосе звучит улыбка. Он не сопротивляется захвату. Послушно лежит, позволяя бить себя. Вообще ни во что не ставит его. И наслаждается даже этим, даже таким контактом между ними. – Молчать, – грозно отвечает Сон, склонившись над бывшим приятелем. Это только сильнее его раззадоривает, злит, выводит на эмоции, и он бьёт снова, ощутив власть над Ведущим в своих руках. – Моя очередь, – неверяще шепчет Ги Хун, понимая, что прямо сейчас жизнь Ведущего – Ëн Иля! – находится в его руках, как он и задумывал в начале. Он, сидя меж его расслабленно разведëнных ног, мстительно касается его избитого лица ладонью, размазывая по оному выступившую кровь и восстанавливая в памяти картинку его внешности, желая причинить ему боль в ответ и сопоставить свои убеждения с действительностью. Убедиться, что это правда тот, на кого он думает – убедиться, что всё-таки ошибается на счёт Ëн Иля. Слыша шипение, Ги Хун довольно ухмыляется, проходясь по очерчëнному подбородку, по скулам, пару раз похлопав его по ним, как послушную суку, по векам, с досадой понимая, что это действительно... – Ëн Иль... – невольно вырывается из него вместе с выдохом, и Ги Хун тут же захлопнул рот. Упомянутый замирает, кажется, даже не дыша. Они смотрят друг на друга, ничерта не видя. Сон не спрашивает: почему или зачем. Это ничего не изменит. Ни в целом, ни между ними. – Второй раунд завершён! Игроки, просим вас покинуть игровую площадку, – раздаëтся вдруг механический голос. Ги Хун, совсем позабывши о времени, отвлекается на оповещение, и Ëн Иль, воспользовавшись моментом, вырывается и ловко меняет их местами вновь, неаккуратно опрокидывая теперь уже Сона на пол, из-за чего тот сильно ударяется головой. Ëн Иль, оказавшись сверху, тут же впивается в его разодранные солëные кровавые губы грубым изголодавшимся поцелуем. Это сложно, признаться, назвать поцелуем: Ведущий просто сминает уста Ги Хуна, раздирает их ещё сильнее, чем те уже разодраны, и Сон приглушенно стонет от боли под ним, вцепившись в плечи Ëн Иля. Он не отвечает ему: лениво лежит, явно пребывая в шоке, возможно, даже не осознавая реализм происходящего сейчас. В его голове всё ещё нет полной картины, и прямо сейчас к ней добавляются новые маленькие детальки. Только лишь его пальцы на плечах иногда сжимались сильнее, показывая, что тот ещё в сознании и реагирует на действия Ëн Иля. Возможно, так он пытался прекратить зверство, которое Ведущий беспощадно творил с ним. Спустя минуту Ëн Иль, нехотя, отрывается от игрока 456 и, опершись руками по обе стороны от головы Ги Хуна, тяжело дышит ему в губы, ловя такие же вздохи Сона, которому он эгоистично не давал нормально вдохнуть всё это время. На щеку капает кровь из его раздолбанного им самим носа. Ги Хун жмурится, отворачивая голову вбок, и шипит вновь. У него болит всё. Абсолютно всё. – Увидимся, Ги Хун, – его томный голос срывается, произнося его имя, и Ëн Иль, словно нашкодивший ребёнок, испугавшись содеянного, тут же исчезает, сбежав туда же, откуда пришёл. А Сон так и остался потерянно лежать на полу некоторое время, даже положения не сменив. В голове было пусто. А на душе – гадко.