Дело мертвого яблока.

      Солнце пробивалось сквозь потрепанные занавески, навязчиво слепя в закрытые глаза. Откуда только такое солнце в студеную зиму? Мысленно прокляв всех живущих, Екомико поднялась с кровати. Белые волосы были растрепаны, губы потрескались от облизывания их на холоде, а ночная рубашка напоминала больше скомканную бумагу в школе. Встав на пороге комнаты, она прислушалась. Звуков не было, людей тоже. ~Все, должно быть, спят. Оно и понятно, раннее утро… Наверное, повара только начинают готовить завтраки…~, с этими мыслями оперативница пошла по коридору, пока не впечаталась лицом в резко и неожиданно открывшуюся дверь. Это был Шибусава.       — Я выебу тебя, бляха…- проворчала девушка, потирая лоб и нос. Брат лишь тихо рассмеялся, взъерошил ей волосы и, собранный на улицу, ушел.       Ну, Тацухико младшей оставалось лишь угрюмо смотреть ему в след, задаваясь вопросом, куда этот придурок пошел. Заглянув в его комнату, она увидел спящего Накаджиму, свернувшегося в клубочек под одеялом. Из-за этой позы он казался еще более маленьким, уязвимым и сломленным. Закрыв дверь, с тяжелым вздохом Екомико пошла на первый этаж, на манящий запах еды, даже не подумав о том, чтобы умыться или привести себя в порядок. Проходя мимо окон, она заметила брата, уходящего по тропинке от отеля, ведущей в тот маленький городок-поселение. На удивление, у Шибусавы прибавилось сил и даже была энергия, чтобы что-то делать, в отличии от его вчерашнего состояния, это не могло не радовать девушку. От этого и ее настроение немного улучшилось. Даже несмотря на отсутствие извинений после столкновения с дверью, она не могла долго злиться на брата.

***

      Вся команда, за исключением Дазая и Достоевского, стояла тепло одетая, с сумкой необходимого при лавине и сигнальный пистолет на поясе у каждого. Дазай и Достоевский стояли в обычной одежде, смотря критическим взглядом на группу. Они не идут с ними из-за плохой физической подготовки, худобы, и ценности как детективов. Смотрели они критически, потому что считали всю затею сомнительной и подозрительной.       — Сегодня я согласен с Достом. Это плохая идея. Мы волнуемся. Вы сами понимаете, что мое чутье как-никак одно из лучших, — бурчал Дазай, поправляя шапку на голове Чуи.       — Пока погода позволяет, нам стоит туда сходить. Я вчера ходил и звонил Катаю, узнавал новости по поводу той местности. Там нет ничего опасного, погода сегодня хорошая, потому что вечером уже начнется метель. Разрешение есть, время тратить — смысла нет. Вы параноите на фоне обычного волнения. Мы обученные люди, испытания похуже были, — отвечал Шибусава, пока Гоголь сзади кивал, подворачивая косичку под шапку, чтобы не мешалась.       Протестовать никто не смел. Шибусава — лидер, он главный, соответственно никто не мог противостоять и влиять глобально, лишь советовать.       Достоевский в свою очередь поцеловал в лоб Гоголя и Екомико, а Шибусаву удостоил шуточным кулаком и поддерживающим похлопыванием по плечу. Попрощавшись, все двинулись на выход из отеля, а Дазай с Федором провожали их взглядами. Добравшись тем же путем до вышки, все остановились передохнуть. За вторую ночь их пребывания в Карелии, снега намело столько, что дворники работали в два раза больше и дольше, все утро. Они продолжили путь, хижина была в 200 метрах от них, пока Екомико не остановилась. Нахмурившись она обернулась и напряглась. Заметив состояние сестры, остановился и Шибусава, а с ним и остальные.       — Что-то не так?       — Я… Не знаю точно… Что-то здесь не так… Может мне показалось, но мне правда думается, что сегодня не лучший день для этого… Может вернемся и поопрашиваем сотрудников и туристов…?       Шибусава посмотрел на сестру как на умалишенную. В его взгляде был гнев. Гнев на слова сестры. Гнев на Екомико, его сестру. Все поежились от напряженной паузы. Брат и сестра смотрели друг на друга одинаковыми взглядами, что делало их еще больше похожими на близнецов. Шибусава злился на Екомико, Екомико злилась на фанатизм брата и его упрямство. Ацуши даже хотел было вмешаться, но его опередил Тацухико старший:       — Ты заразилась тупой паранойей от Доста и Дазая. Если не хочешь — иди обратно. Другого шанса не будет! Вечером будет метель и все заметет еще больше! — тот уже кричал на сестру, раздражаясь все больше и больше, что кто-то смел подвергать его решения сомнению.       Екомико, как и все остальные, смотрела на брата с ошеломленностью и удивлением. Он никогда с ней так не разговаривал. Повисла гробовая тишина, прерываемая тяжелым дыханием от высоты. Атмосфера резко стала неуютной. Для всех было необычно видеть ссору брата и сестры, которая не была шуточной. Да, Тацухико могли быть горячими в плане характера, упрямыми, но не до такого, что теперь были по разные стороны баррикад. В глазах детектива разгорался гнев, в глазах сестры тлело удивление, сменившееся с болью во взгляде. Развернувшись, Шибусава пошел дальше. Так как он был главным, лидером, никто не мог его ослушаться, поэтому все пошли за ним, уже молча. Показалась вторая вышка, что очень удивило многих, потому что день назад, на разведке, ее не было. Добраашись до нее, снова наступила небольшая передышка.       Пока все переводили дух, недалеко послышался писк. Не писк животного, а машинный писк, как в больнице или на каком-нибудь таймере. Все не обратили внимание, пока не послышался еще один писк, а после еще один. Они ускорялись в своей переодичности, совпадая с бешеным пульсом и биением сердца. Екомико нахмурилась и пошла на звук. Звук привел к вышке. Упав на колени, она стала копать снег, пока не замерла и не уставилась на таймер, гласивший о 40 секундах, которые быстро истекали. Ее глаза расширились от шока, а сама вскочила и обернулась на группу.       — Здесь бомба!       Все также были шокированы. Шибусава нахмурился, но надоедливый писк только подтверждал слова сестры. Он вздохнул и развернулся, спешно уходя. Группа двинулась за ним. Через тщетные 20 секунд послышался взрыв, разнесенный на несколько метров. Группа обернулась и увидела дым, огонь, поглощающий вышку. Звук взрыва затих и на мгновение стало тихо. Но через пару секунд земля затреслась и стал слышен грохот обвала. С соседних гор стал падать снег огромными кусками, сливаясь в полноценную лавину. Снег по наклонной покатился вниз, а с ним и группа стала бежать вниз. На ходу все встали на сноуборды и лыжи и стали катиться вниз. До отеля было около километра или двух. Лавина быстро догоняла, снося с собой деревья, взорванную вышку, а после и целостную.       — Сюда! — послышался крик Шибусавы, махая в сторону какой-то выемки в виде тоннеля в какой-то горе.       Он успел захватить с собой Ацуши и Чую, но Екомико и Гоголь не успели, так как были слишком далеко. Но что такое человек против природы? Лавина быстро настигла группу, поглощая их и смешивая со снегом. Всех разбросало куда попало, когда десятиминутная лавина прошла.

***

      Стук фигур о палированное дерево наполнял воздух. Шла только первая партия шахмат между Достоевским и Дазаем. Группа ушла час назад, а они уже битые 50 минут пееставляли свои фигуры по доске, попивая 7 кружку чая.       — Ты заметил, что Шибусава изменился? — меланхолично заметил Достоевский, ходя белым конем.       — Он не изменился. Просто перед нами не тот Шибусава, которого мы знали. Перепады настроения, все время куда-то бежит, что-то делает. А зачем? Подобно Штольцу в вашем «Обломове» он трудится, не зная зачем, — ответил Дазай, ходя ферзем.       И в тот момент, когда Федор хотел сделать ход ладьей, земля затряслась и все физуры попадали со своих мест. Детективы переглянулись и выбежали ко входу в отель, чтобы посмотреть через стеклянные двери, что случилось. Лавина снега выпала со стороны, вынося на середину площадки перед отелем тело Шибусавы. За его телом виднелись огромные сугробы, обломки деревьев и металла, все было занесено сугробами по грудь. Благо, все туристы сегодня уехали в городок на экскурсию, поэтому на территории отеля были сотрудники и японская группа. Глаза Достоевского и Дазая расширились, когда перед их взором валялось полупобитое, полураздетое и потрепаное тело Тацухико.       Не долго думая, Федор отправился за персоналом, а Дазай молча стоял на прежнем месте, словно застыв, и думая о том, где остальные. Неожиданно, его посетили мысли, что раз Шибусава в таком месте и состоянии, то Чуя, будучи меньше ростом и телосложением, в еще более худшем состоянии. Его охватил страх и липкое беспокойство, а по спине поползли неприятные мурашки и холодный пот. Что ему делать, если худшие опасения будут реальностью? А что если вся группа пропала без вести или мертва? Не, тело Шибусавы есть, конечно, но это не означает, что остальным повезло также. И в глубине его души что-то шевельнулось. Желание… Действовать. Не перекидывать дела на остальных, не быть шахматистом, а быть самой пешкой. Он сорвался с места в его с Чуей комнату, быстро одеваясь в теплую одежду, а после спускаясь вниз и хватая лопату. Собрав всю силу, он стал двигать стеклянную дверь от себя. Было тяжело, потому что большая куча снега давила обратно, но вдруг это стало легче — подоспели сотрудники отеля и Дост, которые стали толкать дверь. Спустя несколько минут сопротивлений дверь открылась и часть снега хлынула во внутрь, но это не было критично. Все, кроме Достоевского, у которого не было лучшего здоровья и большой силы, стали капать снег, продвигаясь сначала к телу Тацухико, а после уже очищая площадку перед отелем. Тело втащили и сразу положили у камина на первом этаже. Достоевский принялся его согревать, проверять жизненно важные показания, пока остальные стали чистить снег и искать в ближайшие 500 метрах тела группы.       Спустя некоторое время что-то показалось Дазаю, копавшему снег… Вдали, идущее, буквально прыгающее по сугробам. Это существо казалось реальным Йети! Дазай напрягся, ожидая, что это может быть каким-то демоном или другой магической хренью, а рядом не было Ацуши, чтобы проконсультироваться. Наконец, этот «йети» добрался и рухнул на колени перед Дазаем, а после бросился обнимать его колени. Это насторожило Дазая, но он не смел дернуться. Наконец, йети поднял голову и тут Дазай был ошеломлен. Эти голубые глаза… До боли, до радости, до тоски знакомые голубые глаза, смотрящие на брюнета с такой любовью, с таким отчаянием, с таким… Страхом… Дазай не смел противостоять сугробам и тоже рухнул на колени, становясь почти на одном уровне с его маленьким йети.       — Я не знаю, где все… Я потерял их…- прошептал хриплый и сломленный голос Накахары, цепляющегося за плечи любимого.       Дазай понимающе кивнул и притянул того с крепкие объятия, ласково поглаживая по спине. Ох, как он переживал за своего маленького рыцаря! Зарывшись лицом в рыжие волосы, обрамленые снегом, Дазай наполнил свои легкие морозным, но знакомым ароматом, который он полюбил безвозвратно. Маленькое тельце перед ним содрогалась от холода, оно и было понятно: вся одежда промокла, снег завалился за шиворот, волосы из-за потерянной шапки были мокрые и белыми. Все лицо, зарытое в грудь брюнета было красным и ледянным, ресницы были белыми и скленными инеем. Подбежавшие к ним мужчины подняли Чую на руки и понесли туда же, к камину, где Достоевский тер руки и ноги Тацухико.

***

      Наступил поздний вечер, ужин давно съеден и, как сказал Шибусава, началась метель, делая сугробы еще больше. Оперативник только сейчас очнулся, чувствуя себя еще хуже, чем когда-либо в жизни. Озноб, головная боль, боль в теле и глазах. Из его рта вырвался хриплый стон и он попытался встать, но чужая рука легла ему на грудь и откинула на кровать обратно, заставляя его забурчать.       — Лежи смирно и не поднимайся, — приказал Достоевский. Он выглядел уставшим. Даже очень.       Шибусава хотел было что-то сказать, но из горла вышел только хрип и стон. Легче было бы умереть, чем терпеть то, что он терпел. Рядом с Достом сидел Чуя в теплой одежде и шарфе. Он выглядел лучше, отделаясь мелкими царапинами и холодной кожей. Он даже не получил простуду! Шибусава бы соврал, если сказал, что сейчас он не завидует.       — Г… Где… М-мико…?       Еле проговорил следователь, оглядывая заплывшими глазами комнату. Он не видел очертаний сестры или Ацуши, что вызывало беспокойство. Достоевский и Чуя промолчали и переглянулись. Екомико и Ацуши не было. Ни один из них еще не пришел за несколько часов после лавины. Косички тоже не было, отчего было еще хуже для Федора. После молчания заговорил Чуя:       — Из лавины вышли только мы вдвоем. Об остальных ничего. Группа спасателей работает и ищет всех. Просто… Тебе сейчас не стоит волноваться. Ты пострадал, а лишнее беспокойство ухудшит твое состояние, а нам и им это не поможет. Спасатели быстро найдут их живыми, поэтому не волнуйся.       Шибусава молчал, глядя в потолок и борясь с сонливостью. Он не знал, что ему делать. Близкие люди пропали в лавине, а сам он беспомощнее некуда из-за удара головой и обморожения в снегу. Беспомощность, усталость, беспокойство и сонливость смешались и Шибусава потерял сознание. Перед тем как отключиться, он испустил вздох:       — Боюсь…       После этого воцарилась тишина. Шибусава никогда не признавался в каком-либо страхе, но сейчас… Он сказал, что боится.

***

      Была глубокая ночь и альбинос вновь проснулся. Он оглядел темную комнату и его взор упал на соседнюю кровать. Там кто-то был. Он не мог отрицать, что его сердце забилось быстрее и, на свое удивление, он легко и спокойно поднялся и дошел до кровати. Там спал Ацуши. Живой, здоровый Ацуши! Тацухико упал на колени и уронил голову на край кровати Ацуши. Удивительно, но былые озноб и боль прошли и Шибусава чувствовал как никогда лучше всех. Облегчение принесло еще большую легкость. Может с Ацуши нашлись и остальные? Тихо поднявшись, Тацухико дошел до ближайших — Федора и Гоголя. Он заглянул в их комнату. Свет горел, открывая сцену, где Косичка лежал на кровати, его нога была… Раздроблена. Так можно было бы описать. Но это был обычный открытый перелом с… Торчащей веткой из плоти. Рядом был Достоевский, попивающий воду, предположительно с успокоительным. В комнате были также доктора, подготавливающиеся к необычной операции. Из-за отсутствия времени и способности по перевозке тела, им приходится работать над открытым переломом Гоголя прямо в его комнате. Это пугало, но мысль о том, что спасатели нашли их, радовала. С этой мыслью он закрыл дверь и буквально побежал к комнате Екомико. Тацухико буквально влетел в комнату с широкой улыбкой и широко раскрытыми глазами полными счастья. В комнате было пусто. Ни тела, ни вещей… Екомико не было и в помине. Улыбка сразу померкла, а глаза из счастья стали полными ужаса и страха. Где… Где была его сестра? Неужели спасатели не нашли ее? Ему стало душно, поэтому он быстро вышел. В коридоре он столкнулся с Дазаем. Тот, поняв, что произошло, лишь покачал головой, подтверждая опасения Тацухико. Ее не нашли. От лавины прошло около 6 часов, а ее не было.

***

      Лавина выбросила Екомико на какой-то пригорок. Голова адски болела, в ушах звенело, а в глазах плыло. Не найдя на поясе сигнальный пистолет и сумку, собрав силу в кулак, она начала идти. Пройдя метров 100, она неожиданно рухнула вниз. Благо внизу были сугробы, поэтому падение было мягким, но высоким. Метра 4 где-то. Но это ее не сломило и она стала тащиться по сугробам на север — где было больше всего моха на заснеженых деревьях. Не прошло и получаса, как ее силы стали иссекать. Голова болела еще больше, будто бы ее ударили по затылку. Настала метель, закрывая обзор. Подскользнувшись на чем-то, она рухнула на спину и покатилась по наклону, пока не врезалась спиной в дерево. Удар был сильным, что выбило из ее легких весь воздух. Шапка и шарф уже давно потерялись где-то в снегу, оставляя оперативницу на растерзание холодному воздуху, метели и снегу. Все ее лицо было красным, губы приобретали синий оттенок. Встав, она продолжила идти, обнимая себя и пытаясь тем самым согреться. Где-то был слышен звук вертолета, но, конечно, ее никто не увидел. Пройдя полкилометра она увидела красный огонь в небе — сигнал от выживших из сигнального пистолета. Она с большей решимостью и уверенностью пошла на исчезающий в метели огонек. Сверху пролетел вертолет, заметивший этот огонек, и таким образом подняв еще больше снега. Долго ли, коротко ли, силы Екомико стали иссекать. Она присела у дерева и стала тереть плечи, пытаясь согреться. Со стороны послышался чье-то рычание. Она замерла. Мимо прошел волк, а за ним небольшая стая. Учуяв запах человека, они обернулись на девушку и, зарычав, ринулись на нее. Не долго думая, она вскочила и побежала вниз по склону, пока не запнулась о торчащий корень и не покатилась вниз, так или иначе обдирая одежду ветками и торчащим металлом от вышек. Наконец, волки потеряли ее в метели, а само ее скатывание прекратилось, когда ее выбросило в сугроб, лицом вниз. И с этого момента она не двигалась…

***

      Приземление было болезненным. Гоголь не чувствовал свою правую ногу. Подняв голову, он скинул снег и посмотрел на ногу. Это было месиво. Из голени торчала кость, мышечную часть проткнута веткой ели. Кровь была повсюду, даже оставила небольшой след к оперативнику. И вот тогда он почувствовал парализующую боль. Конечно, осознание открытого перелома и проткнутой ноги послали болезненные сигналы в мозг седовласого. Но он сдержал крик, а лишь закусил губу до крови. Тоненькая струйка потекла по его подбородку, но быстро остановилась и стала льдом. Было настолько холодно, что даже горячая кровь быстро остыла и застыла, так и не добравшись до конца подбородка Николая. В нескольких метрах послышался крик. Голос хоть и был надломленным и хриплым, но знакомым.       — Ау! Чуя! Косичка! Кто-нибудь есть рядом?! — юношеский голос кричал сквозь метель, заставляя Гоголя приобретать надежду с каждым криком. Набрав сил, он крикнул:       — Ацуши! Я здесь!        На секунду все затихло, прежде чем к нему подбежал ошеломленный медиум. Благо он был в порядке. Тот рухнул перед ним на колени в сугроб и ужаснулся, уставившись на его правую ногу. Он был безмолвен, потеряв дар речи. За время работы в отделе он видел много дерьма, но не такого… Трясущимися руками он достал сигнальный пистолет и стал его вертеть, пытаясь понять, как им работать. Стресс и страх одолевали, заставляя того психовать и паниковать. Гоголь положил свою руку на его колено и слабо улыбнулся, пытаясь заставить медиума повторять за ним, чтобы тот немного успокоился. У Николая оставалось мало сил.       — Ацуши, слушай меня… Я бы сам сделал все, но сил нет… Я помогу тебе с пистолетом, главное слушай и спокойно все делай. Все будет хорошо, нас уже ищут, поэтому, если ты все правильно сделаешь, то нас быстро спасут.        Это заставило Накаджиму замереть и посмотреть с поджатыми губами на приятеля. Кивнув, он стал выполнять диктуемое:       — Отведи защёлку магазина назад и извлеки магазин из рукоятки пистолета. По одному вставь столько патронов в магазин, сколько осталось, держа патрон за головную часть закраиной гильзы к задней стенке магазина. Снаряжённый магазин вставь в горловину рукоятки пистолета до характерного щелчка защёлки магазина. Оттяни затвор до упора назад и резко отпусти его. Затвор дошлёт верхний патрон из магазина в патронник. Выключи предохранитель. Теперь подними руку вверх, максимально, желательно под углом девяносто градусов. Когда выстрелишь, разряди пистолет и убери его обратно.        Ацуши делал все по диктовке и, конечно, сигнальный пистолет выстрелил, оставив за собой красную дорожку от их места. Разрядив, Ацуши убрал пистолет и стала лазить в сумке Гоголя в поисках жгута и какой-нибудь резины, чтобы остановить кровотечение и зафиксировать ногу. Почему Ацуши это не сделал раньше? Потому что ему показалось разумнее вызвать подмогу, а уже потом, пока они ждут, оказать помощь Косичке. В целом, пока они ждали прибытия вертолета, Накаджима успешно (опять по диктовке) остановил кровь и зафиксировал ногу оперативника. Вертолет был в воздухе над ними, пока по веревочной лестнице спускались спасатели с носилками. Еле как положив Николая на носилки и доставив его в вертолет с помощью троса, спасатели взял Ацуши и улетели к отелю. Провернув ту же схему, спасатели втащили Гоголя в его комнату, пока Достоевский с ужасом, но и с облегчением просматривал всю сцену. Ему поплохело от беспокойства, поэтому его усадили на ближайший стул, подали воду с успокоительным и заверили, что жить будет. Со второго вертолета спустились несколько врачей и медсестер, неся оборудование для операции. Почему не довезли в больницу ближайшую? Была большая кровопотеря и было принято решение проводить операцию в комнате, несмотря на всю недостерильность помещения. Это был экстренный случай. Дазай в свою очередь взял Ацуши и помог тому согреться, переодеться и получить необходимый уход, пока Достоевский был на успокоительных, а Шибусава бредил во сне.

***

      Лавина, хоть и дочь природы-разрушительницы, все же смиловалась над медиумом. Она его выбросила в мягкий и большой сугроб, сберегая его конечности и вещи, чего не было ни с кем ныне выживших. Он быстро пришел в себя и юркнул в маленькую пещеру в горе. На удивление, сломанные ветки были в близком доступе, поэтому у накаджимы скоро появился маленький костерок. Отогревшись, он заварил в мини-чайнике кофе и быстро выпил его, прежде чем затушить костер снегом. Шла метель, но это не повлияло на решимость медиума найти всех коллег. Выбежав под стать дочери природы, Ацуши стал идти в какую-то сторону, иногда выкрикивая имена коллег. По пути он встретил блуждающие души, которых он освободил. Он не мог поверить до сих пор своей удаче и живучести, ведь он был жив и здоров, со всеми сохраненными вещами. Если задать ему вопрос «Кого бы он хотел найти первее всего?», то он бы без колебаний ответил про Гоголя или Чую. Почему не Тацухико? Ну…       Тем временем Ацуши вышел на опушку леса и снова подал крик. и вот тут он услышал знакомый голос Косички…

***

      Яркие солнечные лучи ударили в закрытые веки Тацухико, вызывая сигнал в мозг и последующий болезненный стон. Открыв глаза, он заметил, что рядом с его кроватью сидит Чуя, закутанный в плед и мирно спящий. Это что еще? На удивление, Шибусава больше не чувствовал озноб и боль в теле, но после он понял и увидел — капельница рядом с его кроватью. В его вене была иголка с трубкой и в его кровь поступали вещества, помогающие ему пережить боль и всякий озноб. В своей идиотской манере он аккуратно вытащил иглу из вены и закрыл укол пластырем, а после согнул локоть, чтобы не дать крови и веществу вытечь. Он аккуратно сел и, не будя Чую и Ацуши, вышел из комнаты. Он заглянул в комнату Гоголя и Достоевского. Там была медсестра, следящая за прооперированной ногой оперативника и за низким давлением спящего темноволосого друга. Лавина и буря с метелью нанесли урон даже тем, кто не был и близко к снегу. Заглянув в следующую комнату, он увидел спящего Дазая. На его лице отпечаталась усталость и изнеможение, синяки под глазами стали более выражены. Оправдано, ведь он всю ночь караулил бредящего во сне Тацухико, пока его не сменил Чуя на рассвете. И, наконец, он встал перед дверью в комнату сестры… Ее же должны были найти за ночь, верно…?       Открыв дверь, в лицо ударил морозный воздух и запах свежести, а взгляду предстала заправленная, нетронутая кровать… Не нашли… Эта мысль вызвала гнев и отчаяние у Шибусавы. Неужели Екомико не выжила, не вернулась и не вернется больше…? Ему не хотелось в это верить. Стадии принятия? К черту эти стадии! Она не мертва и Тацухико будет ее искать до посинения. С этой мыслью он вернулся в комнату, где Чуя уже бодрствовал и общался с приболевшим простудой Ацуши. Тот выглядел бледным, уставшим, но… С такой легкой улыбкой, пока он общался с Чуей. Но когда зашел Тацухико и оба парня обернулись на него, улыбка с лица Ацуши спала. Он отвел взгляд, перестал улыбаться, блеск в глазах пропал и вместо того, чтобы продолжить разговор с Чуей, он заткнул свой рот горячим чаем, который был любезно сделан рыжим. Чуя, будучи хорошим приятелем Шибусавы, заговорил с ним:       — Ты чего как взвинченный?       — Я иду на поиски Екомико. Ее не нашли, поэтому я пойду сам.       Оба младших вздохнули синхронно, словно не удивляясь.       — И куда ты пойдешь? Никто даже не знает, в каком направлении ее унесла лавина. Раз не было подано сигнала из пистолета, то она либо мертва, либо тяжело ранена, либо потеряла пистолет, что еще больше усложняет ее поиски. Вот скажи мне, ты, который был на пороге комы и бредил во сне, куда пойдешь в такой холод, в сугробы по метру каждый?       Тацухико замолчал. Безусловно, оперативник был прав, но что ему оставалось делать? Вертолеты все еще летали по лесу в поисках пропавшей девушки, но толку не было. Да, привезли бригаду волонтеров, которые ходят по лесу и ищут ее, но этого тоже было мало, как казалось Тацухико. Он не мог сидеть здесь, сложа руки, и бездействовать. Он… Чувствовал потребность, необходимость участвовать в поисках. Поэтому, будучи упрямее барана, он пошел собираться, одеваясь в 2 слоя каждой одежды. На действия Шибусавы Чуя вздохнул и вышел из комнаты. Это еще более изменило Ацуши: он поставил чашку чая, укрылся одеялом с головой и до кучи лег на бок, спиной к альбиносу. Через минут 5 в комнату вернулся Накахара, который был собран тоже в 2 слоя одежды и держал 2 сумки необходимых вещей и 2 сигнальных пистолета. Помощь коллеги, товарища, приятеля, друга (!) польстили Шибусаве и он набрался еще большей решимости.

***

      День прошел в суматохе. Чуя и Шибусава ели 1 раз за весь день — обед, когда они вернулись ни с чем, просто чтобы подкрепиться, и снова ушли на поиски. Федор жаловался и ворчал по типу «Опять эти идиоты ведут себя безрассудно», параллельно ухаживая за Гоголем, как доблестная медсестричка. Дазай в свою очередь ухаживал за болеющим Ацуши и разговаривал с ним, чтобы тот перестал быть таким необычайно тихим и депрессивным. Ну, вернемся в настоящее.       Вечерняя стужа заставляет всех скопиться у камина на первом этаже. Другие туристы были в бане или в бассейне. На окнах застыла испарина и теперь вместо нее были красивые зимнее узоры, которые, как говорил Федор, наконец уложивший Гоголя спать, «оставлял Дед Мороз». В этой уютной и теплой атмосфере Ацуши сам начал немного «оттаивать», расслабляясь и чувствуя себя лучше. Но в отель вбегают люди, несущие большой такой сверток из одеял и пледов. По крикам «Разойдитесь!» все сидевшие у камина разошлись и на их месту положили сверток. Там… Была Екомико. Необычайно белая, с синими губами, слабо дышащая, почти… Мертва. Весь этот большой сверток из одеял должен был обеспечить ей тепло, это в целом и было причиной, по которой все не видели более ее головы. Следом вбежали Чуя с Шибусавой. Оба красные, запыхавшиеся и потные, но такие живые! Шибусава выделялся своей радостью. Широкая до ушей улыбка не сходила с его лица. Нашел. Он нашел ее. Несмотря на свое потрепанное в сугробах состояние, он улыбался, свободно двигался, почти благоговея перед сестрой. Казалось, он вот-вот расплачется от счастья. Чуя, хоть и немного ворчливый и недовольный, тоже был счастлив. Он, конечно, сразу бросился в любящие объятия Осаму, который в свою очередь не мог перестать умиляться от этой картины.       В свою очередь Федор оттащил Шибусаву от сестры и отвесил ему хороший такой подзатыльник, который сопроводился болезненным «Ой!», но после он крепко обнял альбиноса, почти как обеспокоенный родитель. Он шептал тому на ухо:       — Идиота кусок… Мне нельзя волноваться… Ты совсем не ценишь меня! Вот зачем… Не могу на тебя долго сердиться. Вот только попробуй в следующий раз еще раз такое провернуть — всю дурь выбью из тебя, понял?       На это Шибусава хихикал и кивал. Все же, он был благодарен, что у него такой лучший друг. Вырвавшись из объятий Федора, Шибусава снял верхнюю одежду, сумку, сигнальный пистолет и сел на колени рядом с Екомико. Прикоснувшись к ее щеке, он отдернул руку. Кожа была настолько ледяная, что казалось, он коснулся металла или кучу игл. Несмотря на то, что она была у камина и в нескольких одеялах, холод и мороз не отпускали ее. Наконец, вошли врачи и отодвинули оперативника, принявшись за осмотр девушки.

***

      Было около часу ночи, Шибусава не смыкал глаз с момента, как Екомико стабилизировали и перевели в ее комнату. В ее комнате был камин, что было очень удобно. Шибусава нанялся в седелки: поддерживал огонь, проверял ее пульс, температуру, не приходит ли она в сознание. За неимением большого количества оборудования, врачи могли лишь логически, не совсем точно, поставить диагноз: кома с переохлаждением конечностей и возможная травма головы. Сейчас девушка лежала без сознания в теплой постели с подогревающими инструментами и несколькими одеялами. Камин делал комнату теплой и уютной. Тацухико не посмел попросить кого-нибудь подменить его. Это же его сестра, его ноша. У всех сейчас и без этого куча проблем: Ацуши болеет, Гоголь с травмированной ногой, которую, благо, удалось спасти. Несмотря на явную усталость и сонливость, альбинос не спал, желая быть готовым к каким-либо изменениям в состоянии сестры. К нему иногда заходил Федор, пил с ним чай, а после уходил, пока и вовсе не перестал за неимением бодрости. Окна были зашторены, дверь закрыта, форточка лишь на малость приоткрыта, просто чтобы был воздух, которого не хватало из-за высокой температуры в комнате, которую давал камин. Как бы тепло и уютн не раскумаривали следователя, он не закрывал глаза, сохраняя бодрость благодаря зарядке, упражнениям, ходьбе по комнате, чтению и вечно навязчивым мыслям, которые сеяли тревогу, давая еще лишние минут 15 бодрости.       Прошло около 3 часов, за окном была кромешная тьма, когда в комнату вошла медсестра, чтобы заменить капельницу с витаминами и гормонами для Екомико. Пока она меняла жидкость на новую, не могла не взглянуть на брата пострадавшей с сочувствующим взглядом, решившись на разговор на английском:       — Sir, I can ask someone to cover for you. You need to rest.       Но Шибусава промолчал, в отрицании помотав головой и махнув рукой, как бы говоря «не надо, я сам». Сестра лишь, уходя, похлопала его по плечу и слабо улыбнулась, пытаясь показать свое сопереживание, которое, собственно, нахрен не сдалось Тацухико.

***

      Ацуши лежал без сна, проворачивая в голове много моментов с Люси. Он скучал по ней, хотя прошло уже несколько недель. Ему не хватало контакта, близости, обычной поддержки и человека рядом. Дверь в комнату открылась и вошла медсестра, пришедшая померить его температуру и дать лекарства. Ацуши повернулся к ней и сел в постели, рассматривая ее. Миловидный вид медсестры дал почему-то некое облегчение на израненную душу Накаджимы. Девушка была красивая, с большими голубыми глазами и длинной, толстой темной косой. Ее улыбка заставила улыбнуться и самого Ацуши. Когда градусник показал удовлетворительную цифру в 37.4 градуса, сестра присела рядом с больным и сообщила ему, что он идет на поправку. Никто даже не заметил, как она нежно положила свою руку поверх Ацуши. Все же, не зря говорят, что красота русских девушек несравнима, ведь не успел медиум опомниться, как он обнимал милую медсестру и страстно целовал ее, параллельно расстегивая ее рубашку и прикрывая глаза, представляя, что это была Люси. И вот теперь он уже нависал над обнаженным молодым тельцем, а голубые глаза темнели с каждой секундой нарастающего напряжения, прерываемого шлепками кожи о кожу и задыхающимися вздохами. Они были максимально тихими, все же наступал рассвет, а лишние сплетни никому не нужны. Вроде бы на мгновение открылась дверь, но оба сочли это за шум в коридоре и продолжили купаться в море греха, страсти и похоти.

***

      В целом, ближе к рассвету, которого почти и не было видно, Чуя, который проснулся рано и всегда был ранней пташкой, заставил Шибусаву уйти спать, заверив его, что он будет отслеживать состояние Екомико не хуже него. По пути Шибусава старался не смыкать глаз. Он умылся, привел себя в порядок, прежде чем направиться в комнату. Из комнаты доносились странные и подозрительные звуки… Задыхающиеся вздохи и стоны. Тацухико сразу подумал, что на Ацуши кто-то напал или он просто от простуды задыхается, поэтому он незамедлительно пошел дальше. Приоткрыв дверь, он увидел как… Ого! Медсестра, которая к нему заходила не так давно и… Ацуши… Заплелись друг в друге момент страсти и похоти. От этой картины Шибусаве стало плохо. Снова это липкое, гадкое чувство, которое он испытал в самом первом дне пребывания в отеле. Тихо закрыв дверь и на трясущихся ногах отступив на пару шагов, он развернулся и побежал снова на ту беседку. Там стояла парочка каких-то туристов, но завидев Тацухико, они сразу покинули место, оставляя его одного. Дойдя до опоры, он рухнул на колени, даже не почувствовав мгновенной и последующей боли. Он держался за быстро бьющиеся сердце, которое казалось, резали самым тупым ножом и сверху посыпали солью; в горле встал ком, который ни выходить, ни пропадать не хочет; живот скрутило настолько, что он бы это не сравнил ни с чем. И что же это за диагноз теперь? Психосоматика, не более. Это не было истерикой или панической атакой. Инсульт? Инфаркт? Аппендицит? Товарищи, не смешите мои подковы, это элементарная психосоматика, выраженная на стрессе и недосыпе. Лишь спустя минут 10 его отпустило из-за усталости. Он уронил свое бескостное тело в кресло и откинул голову на его спинку, прикрывая высохшие глаза.

***

      Шибусаву разбудили толчком в плечо. Это был владелец отеля, который с любезной улыбкой предлагал чай и плед, отмечая, что Тацухико покрылся слоем снега. Сколько он здесь, черт возьми, просидел, что его тело остыло и стало покрываться снегом? Он покачал головой и поднялся с кресла. Он не чувствовал себя отдохнувшим из-за сна в сидячем положении; все его тело болело, а мысли были пустыми. Он не смел входить в свою комнату, поэтому зашел в комнату Екомико, где та же медсестра меняла ей капельницу. Рядом, как и было обещано, сидел Чуя, держащий ее за запястье, предположительно, нащупывая пульс. Медсестра ушла и рыжий взглянул на вошедшего, оглядывая его критическим взглядом.       — Ты вроде спать уходил?       — Я спал… Просто так выгляжу. Иди к своему, я буду дальше сидеть. Спасибо за помощь.       Шибусава буквально вытолкал Накахару из комнаты и остался наедине с Екомико. Он подбросил дров в камин и сел рядом с сестрой на постель. Он наклонился и положил свою голову на ее живот. Он так обычно делал дома, когда ему было плохо или он уставал. И сейчас это действие принесло ему немного поддержки, даже если младшая была в коме и не гладила его по голове, перебирая белесые пряди.       — Я устал…       Это было единственное, что Шибусава сказал Екомико впервые за двое суток. И только сейчас он понял, насколько облажался. А если бы он ее послушал тогда и они вернулись бы? Сдалась ему та хижина в тот день! Из-за его упрямства и фанатизма могли пострадать его близкие друзья, семья, даже невинные люди! И эта мысль заставила его еще больше почувствовать себя виноватым говнюком. Он зарылся лицом в одеяла на животе девушки, будто бы пытаясь сбежать от себя же и быть ближе к сестре. Раньше так делала Екомико в свои «лучшие» годы, зарываясь лицом в широкую грудь брата и просто лежа так, пока не придет сон. Сейчас так лежал Шибусава, хотя это и лежанием назвать тяжело, но он не засыпал, а думал. Думал о многом: о своем поведении, о своих отношениях с Ацуши, о будущем, о той хижине, о… Да уже и не важно. Не долго думая, он начал рассказывать бессознательному телу о том, что произошло за те двое суток, которые они провели в разлуке. Шибусава извинялся, делился мыслями, переживаниями и всем, чем только можно, даже несмотря на то, что это не будет услышано. Ему надо было выговориться ей, даже если в ответ будет молчание. Выговорившись, он замолчал. На душе стало легче. Он отодвинулся от ее тело, проверил жизненно важные показатели, а после, поднявшись, подкинул в камин еще дров. Завтрак уже давно прошел, ведь время указывало 10 часов.       В комнату со стуком вошел лечащий врач с медсестрой. Они проверили Екомико, заменили ферменты на гормоны и вышли, посоветовав Тацухико заботиться и о себе. Когда они вышли, вошел Федор, держащий поднос с завтраком.       — Я знал, что ты здесь и не придешь на завтрак, поэтому завтрак пришел к тебе. Честно говоря, выглядишь как Афанасий Афанасьевич, — завтрак был поставлен на колени Тацухико, а сам Достоевский, со слабой улыбкой, которая выражала боль, нежно смахнул с лица Екомико пару прядей и погладил ее холодную щеку.       Шибусава поглядел на завтрак: черный кофе, глазунья и поджаренный тост с гуакамоле. Поморщившись, когда почувствовал ком в горле, Шибусава отставил поднос на прикроватный столик, буркнув «Не хочу есть». Достоевский лишь закатил на него глаза и сел на край кровати.       — Нога Коли заживает и функционирует. Сказали, что нужно пару месяцев провести в интенсивной терапии и нога снова будет функционировать, так как ветка не задела нервы, мышцы и большие сосуды. Только немного кожи было порвано и все. С открытым перелом было сложнее. Его зафиксировали, но сказали, что кость придется менять на протез из титана. Когда откроется взлетная полоса, то мы улетим в Германию на месяц, чтобы провели операцию и началась терапия. Терапия продолжится потом дома, в Йокогаме.       Шибусава выдохнул с облегчением.       — Я рад. Правда, мне очень жаль, что это вообще произошло. Я оплачу все расходы; знаю, что это дорого, да и по моей вине это случилось, — его прервал Федор, покачивающий головой.       — За лечение платит отдел и государство на пару, потому что это произошло во время спецоперации, командировки, считай. Поэтому ты должен только оставаться в здравом уме и беречь себя, потому что Екомико не нужен невыспавшийся, уставший и больной овощ.       Шибусава лишь заворчал и подбросил еще дров в камин. Федор лишь усмехнулся и поднялся, похлопал Тацухико старшего по плечу и вышел, прикрывая за собой дверь. Альбинос снова остался один на один со спящим телом сестры. И что ему теперь делать? Если бы он был верующим в Бога, то он бы встал сейчас на колени, но чуточку самообладания и самосознания все же оставалась. Он выпил принесенный кофе и чуть взбодрился, вышел на балкон и подставился морозному ветру, прочищая мысли и набираясь бодрости. Даже на мгновение он забыл, что сейчас в командировке и на грани самоубийства.