Псалом 90

      Опросить родителей Асты не вышло.       Бутхилл разрдажённо и устало натянул шляпу себе на глаза, прячась от первых чересчур приветливых лучей рассвета. Если так посудить, то на месте преступления они пробыли всего пару часов - вскользь ознакомились с оставшимися уликами, осмотрели округу, поговорили с другими офицерами, а потом два с половиной часа безуспешно пытались хоть что-то разузнать у их единственных свидетелей. Мать Асты они сразу отбросили - если та что-то и помнила о том, куда, зачем и с кем ушла Аста в последний вечер своей жизни, то рассказать ей мешал об этом нескончаемый поток слёз. Галлахер тогда, даже не советуясь с Бутхиллом, сразу отправил её и мужа домой. В машине играла местная радиостанция.                   Here I go out to sea again                   The sunshine fills my hair       Честно говоря, Бутхилл хотел поспорить с решением своего коллеги, если его можно так назвать. Логически, он понимал, что они с Галлахером не ровня - матёрый детектив, офицер полиции, начальник отдела; и какой-то деревенский шериф-простачок, которого выперли из академии. Вдобавок к этому ещё и индеец. Бутхиллу бы по-хорошему надо было пятки Галлахера целовать, что тот согласился работать вместе и спешал писать докладную на имя начальства, правительства штата, президента, бога, Долли Партон и ещё невесть кого, - а он сидел в его же машине и поносил его решение отпустить их единственных свидетелей. Неблагодарная скотина.       Неблагодарная скотина, которая хочет посадить другую скотину, убившую невинную девушку.                   Look at me standing                   Here on my own again       Бутхилл харкнулся на пол. -       Ты оборзел? Тебе тут что, стойло? - Галлахер ошарашенно отвлёкся от дороги и яростно зыркнул на пассажира на соседнем сиденьи, из-за чего машину с резким и вонючим скрипом колёс занесло влево. Он быстро и вынужденно обратно приковал глаза к проезжей части, но опущенные брови и отвращённая гримаса всё ещё выдавали его прежнее недовольство. - Вытирать сам будешь. Перед доктором Эдвардом отчитываться тоже, говнюк.       Ответа не последовало. Только какой-то невнятный хмык.       Он отвернулся. За окном мелькали деревья: ивы, дубы и платаны; а снаружи пахло влагой, начинающимся утренним зноем, герберой и далёким океаном. До ближайшего пляжа часов пять езды. До места преступления двадцать минут. На кой чёрт она там оказалась? Умная студентка колледжа в столице штата, приехавшая к богатым родителям на каникулы. Прихожанка храма. В общем, - паинька. Совсем не типаж, который согласится ехать по богом забытой дороге чёрт пойми куда чёрт пойми с кем. Вариант маньяка-насильника они даже не рассматривали. Вокруг тела было слишком много следов.                   No need to run and hide                   It's a wonderful, wonderful life       Ссаные культисты.       На культистку Аста тоже не была похожа.       Бутхилл измученно зашипел, откинув голову назад. Вески начинали трещать.                   No need to laugh and cry                   It's a wonderful, wonderful life       Он с силой ударил по магнитоле. Та, не поняв чем провинилась, затихла. -       Ты чего такой кислый, ковбой? - Не поворачиваясь, с усмешкой спросил Галлахер. - Хуй повислый. Устал.       Галлахер ничего не ответил. Только лишь как-то задумчиво кивнул головой.             Съехал на обочину.                   Остановил машину.                                Заглушил двигатель.       И вытащил ключи из замка зажигания.       Бутхилл выпрямился, поправил шляпу и, нахмурившись, уставился на старшего детектива. По другой стороне дороги мимо них проехала машина. -       Ты чё? -       Я? Ничего, - Галлахер пожал плечами и скрестил руки на груди, будто бы ничего странного в его поведении не было. Будто бы он вообще ничего не сделал. Выходило у него это отлично. - А с тобой “чё”, детектив?             Гондон.       Скрывать от Галлахера что-то было сложно, - профдеформация. Бутхилл давно это заметил. Бутхилл редко лгал, потому что дело это не любил; он предпочитал недоговаривать или умалчивать, - но Галлахер будто бы всегда об этом догадывался. Даже сейчас.       Офицер помладше ничего не ответил. Его коллегу это, кажется, не устроило. -       Бутхилл, - он глубоко и как-то тяжело вздохнул. - Я тебя понимаю. Я тоже был молодой, и шило в жопе у меня тоже было. И чувство справедливости. Но послушай… -       Да чё мне тебя слушать? - Не выдержав, гаркнул Бутхилл. - Пока мы тут слушаемся, там где-то бегает какой-то урод, которого мы никак не можем поймать. К чему это привело? К тому, что у нас в городе теперь не две мёртвые девчонки, а три? Или мы что, ждём, чтобы посмотреть, что будет дальше? Вдруг убийца в следующий раз пригласит нас на встречу книжного клуба, почитать про Ктулху или ещё какую-то поеботу?       Галлахер, кивая, потер подбородок, но ничего не сказал. -       Или, погоди, дружище, идея получше, - Бутхилл не останавливался, а заводился ещё сильнее. На его лице висела ухмылка, чем-то напоминающая злобный оскал. - Давай встанем посреди ночи, поедем в какую-то жопу, поглядим на мёртвую девчушку, а потом все разойдёмся, ну, так, шутки ради. Как тебе? И родителей её тоже отпустим. Потому что… -       Потому что задержать мы их не можем, - теперь уже Галлахер перебил Бутхилла. - Или ты хотел пару часов поиздеваться над убитыми горем отцом и матерью? Ну, так, шутки ради?       Бутхилл замолчал.       До него дошло, какой бред он только что выдал.       Он поднял взгляд на водительское сидение - Галлахер сидел, держась за руль, и глядел куда-то в пустоту. Таким Бутхилл его почти не видел, или по крайней мере таким его он не замечал, - уставший, небритый, с тёмными кругами под глазами и непривычно глубокими для мужчины его возраста морщинами. Если бы Бутхилл увидел Галлахера на улице, то подумал, что тому уже давно за пятьдесят. Но ему было всего сорок четыре. Либо одного возраста с родителями Асты, либо на пару лет их младше.       У Бутхилла появилось настойчивое желание прямо сейчас проглотить пулю. Или пару пуль. Или всю обойму. -       Шеф, я… -       Не оправдывайся, я тебя понимаю, - Галлахер сжал руль. - Будь моя воля, я бы тоже их всех согнал в участок и никуда не отпускал. А сукиного сына с ножом в одном месте и его религиозный фанклуб отправил на корм аллигаторам. Но…       В машине воцарилась тяжёлая тишина. В спину уже светило солнце, понемногу нагревая прохладный воздух в салоне. Кондиционер не работал уже два месяца. -       Но если мы хоть один раз облажаемся, то всех собак спустят сперва на меня, а потом на тебя. От меня провала ожидают в любом случае, а твою карьеру хотят запятнать с самого её начала. Сечёшь, ковбой?       Бутхилл кивнул и выпрямил ноги. Носок ботинка с тихим звоном ударился о пустую бутылку. Уголки губ сами по себе поднялись в знакомую грустную ухмылку. Он протянул руку к затихшей магнитоле и нажал на кнопку включения, прибавив громкость. -       Кажется, мы в полной жопе, начальник.       Галлахер впервые за вечер искренне засмеялся, после чего завёл машину. Она заскрипела и двинулась с места в привычном для себя темпе.                   No need to laugh and cry                   It's a wonderful, wonderful life -       Это называется не жопа, а Дримлэнд. Добро пожаловать, Бутуз.                   Wonderful life                   Wonderful life

***

      Отель “Пенакония”, наверное, был очень масштабным проектом, который своей абсурдностью и амбициями мог поспорить с крупнейшими гостиницами в Вегасе. Семь этажей, две тысячи комнат, огромная территория с двумя бассейнами, прогулочными тропинками, ботаническим садом, казино и зоопарком. Для полноты картины не хватало только цирка, но, если бы он начал свою работу, то его функцию выполняли бы три местных бара - по одному на каждое крыло.       Город Дримлэнд построили в начале пятидесятых, за пару лет до начала строительства “Пенаконии”, - эдакая маленькая американская мечта с красивыми спальными районами, где рядками стоят яркие домики, будто бы из игровых наборов с куклами Барби; небольшой центр с ратушей, чем-то напоминающей акрополь в Афинах, большим торговым центром, магазинчиками, многоквартирными домами и даже своими собственными театром и кинокомплексом; городской парк, засаженный деревьями, завезёнными из северных штатов, а ещё разными статуями в виде певцов и танцоров, - многие шутили, что их поставили, чтобы завлечь туда коммуняг. Но ни жители союза, ни соседних штатов; в общем целом: никто в Дримленд не поехал. Уже к шестьдесят второму году население города упало вдвое, а к семидесятым от двух тысяч семисот тридцати пяти жителей осталось лишь жалкие восемьсот пять. Из идеального городка, будто бы сошедшего с рекламы Кока-Колы, Дримлэнд стал больше похож на один из ненастоящих поселений, которые строят военные, чтоб тестировать атомные бомбы. Какое-то время по нему даже ходили слухи, что армия в скором времени правда сбросит на них небольшого “Малыша”, чтоб подставить красных и наконец развязать войну. Но как бы долго они не готовились, их мечты явью не становились.       А сам отель “Пенакония” закрылся спустя два года после открытия. Владелец обанкротился и по дешёвке продал своё детище крупной компании КММ, пока те не осознали всю неудачность своей покупки.       Строить отель на фундаменте тюрьмы строгого режима - это, объективно, ужасная идея; а строить отель на фундаменте тюрьмы строгого режима на территории осушенного болота, при этом позаботившись о том, чтобы вырубить все леса и деревья, которые, собственно, и помогали его осушивать, - это, объективно, прекрасная идея, если ты напрочь отбитый имбецил.       Поэтому отель “Пенакония” простаивал на пригорке в двух километрах от города, каждый вечер длинной тенью падая и на маленькие домики, и на ратушу, и на парк, и на магазины, - стыдливо красуясь там, откуда его всегда было видно.       В девяностых, когда туда переехал Бутхилл, от былой недославы Дримлэнда ни осталось и не следа. Вместо кукольных домиков стояли либо руины, разобранные на доски и медь из проводов, а в большинстве витрин в центре города свет не просто не горел, его там вообще не было.       Честно говоря, местечко паршивое. На родном ранчо было лучше.       Киноцентр закрылся ещё тогда, когда зрителей пугали Чужим и прочей межпланетарной чушью. По выходным в театре постановки ставил кружок школьной самодеятельности, а по понедельникам, средам и пятницам устраивали собрания анонимные алкоголики - в три потока, чтобы особо буйные любители выпить не пересекались и не набивали друг другу морды. Статуи в парке либо напоминали ту безрукую статую из Древней Греции, либо давным давно упали и так и лежали, никому ненужные и забытые.       Но в городе и была одна единственная отдушина, пускай и такая же мрачненькая, - местный храм. Он стоял на стороне, противоположной отелю, - только оттуда, в небольшой ложбинке, ограждённой плотной и непроглядной стеной из плакучих ив и колючих кустарников, не было видно напоминания о неудаче, которая и породила Дримлэнд. Церквушка та была на самом деле тоже паршивая - из-за того, что её окружал лес, она постоянно стояла в тени, куда не попадали солнечные лучи. Доски от этого гнили и воняли сыростью, плесенью и ещё невесть чем - каждый раз, когда в Дримлэнде были не пойми откуда взявшиеся туристы, останавливающиеся в мотеле, расположенным неподалёку, они жаловались на тамошний неприятный запах. Некоторые и вовсе заявляли, что святой отец Гофер, - или как там его по батюшке, - прятал там труп. Или два. А может и целое кладбище. Бутхилл, лично для себя, не был бы удивлён последнему - халупка, которая держится на соплях и добром слове Христа, построенная на старом индейском кладбище. Только древнего проклятия им и не хватало.       Но люди туда ходили. Толпами. Или даже хуже, - семьями.       Бутхилл воскресное утро предпочитал проводить за бутылкой колы. Быть прихожанином он никогда не хотел. Хотя, учитывая их нынешную ситуацию, может, ему и стоило бы лишний раз заглядывать на церковный огонёк, или что у них там.       Но пока в мыслях у него были лишь душ, кровать и работа с имеющимися уликами. Желательно в такой последовательности.       Машина Галлахера загудела и вошла в резкий поворот, ведущий с сквозной магистрали, огибающей Дримлэнд, в центр, - там Бутхилл снимал комнату: маленькую, с обшарпанными обоями и вечно разбитыми окнами на входе, но за дёшево. Оттого он и не жаловался, - хотя с учётом того, что большую часть времени он проводил либо в участке, либо в каких-то подворотнях, жаловаться ему особо было и не на что. -       Позвони, как отоспишься, - сказал Галлахер, заезжая на “парковку” у дома Бутхилла (на самом деле это был просто заезженная пешеходная зона с побитыми асфальтом, - но кого это, собственно, волнует), и зевнул. Делал он это ужасно: не прикрывая рта, громко и запахом перегара. - Потом свяжемся с родителями Асты, её друзьями и, как там его… -       Воскресенье? -       Да, дьякон. Ну и имя тупое.       Бутхилл хмыкнул. -       Не удивлюсь, если у него ещё есть шесть таких же зловонючих братков на каждый день недели.       Галлахер ему не ответил, но, судя по его довольному виду, шутка удалась.       Дома Бутхилла, увы, ждал бардак и недоеденный вчерашний ужин в виде бургера и ещё пару часов назад газированной мешанины с местного завода разливных напитков, которую все ласково называли “Усладой”. Вкус у неё был приторный, но вырубало от неё прилично. Он бы и сейчас её выпил, но у Бутхилла были дела поинтереснее. И поважнее.       Сняв ботинки и повесив шляпу на специально отведённый для неё крючок, он приступил к работе.       За ночь узнать что-то новое у него не вышло. Ситуация с родителями была всем известна - всё, что они смогли выдать, так это то, что вечером в день убийства они ходили на службу, пока не начинали причитать, что бог не уберёг их бедную Асту. Результатов вскрытия не будет известно ещё пару дней. Следов вокруг тела было слишком много. Единственный, с кем Бутхилл смог нормально поговорить, - это Воскресенье.       И всё, что он понял, что типок он… крайне интересный.       Говорил он кротко и уважительно; всегда обращался на “вы” и любил злоупотреблять “сэрами”. Любезничал. Смеялся с второсортных шуток. В общем целом, - что-то было в нём эдакое. Галлахеру он бы, наверное, не понравился.       А ещё он был симпатичный.       С правильными чертами лица, будто бы списанными с иконы - нежные скулы, длинный подбородок, высокий лоб; глядя на него, казалось, что вокруг сейчас запоёт ангельский хор. Нос у него был прямой и с небольшой горбинкой, - казалось бы, изъян, но даже он как-то играл ему на руку, придавая небольшой человечности его кукольной внешности. Длинные светлые ресницы; волосы, такие же светлые волосы с небольшими кудрями, как на дорогущих фигурках голых купидонов, которые обычно стоят у бабулек.       И пальцы. Длинные, выразительные; но которые он прятал за перчатками.       Бутхилл бы их снял.             Что?       Он моргнул.                                                  Один раз.                               Второй.       Он о чём вообще думает?       Бутхилл бездумно уселся на диван, сам не до конца понимая, что сейчас вообще произошло в его голове.       В уголке глаз промелькнуло что-то незнакомое.       Трусы чьи-то. Сам он такие не носил.       Мужские. Но запашок от них, как от сада с розами. После стирки пройдёт.       Бутхилл вздохнул и почесал лоб.       Может ему лучше и поспать.