Пэйринг и персонажи
Метки
Описание
У Чуи Накахары в результате мафиозных разборок остался только Поль Верлен — профессиональный убийца, одержимый местью, и любящий старший брат в одном лице. Чуя растёт с убеждением, что должен убить главу Мафии — расчётливого и хитрого Огая Мори. Однажды Чуя встречает своего ровесника, Осаму Дадзая, с которым впоследствии очень сблизился. Вот только Осаму Дадзай — наследник Огая Мори, им же опекаемый, и рос он с мыслью, что должен убить главу Восстания — расчётливого и хитрого Поля Верлена.
Примечания
здравствуй, второй король лев, я содрал с тебя скелет и одел его в свою шкуру, извини
Часть 7
23 октября 2023, 04:25
Dirk Ehlert — Dragon Den
— Чуя, — послышался отдалённый голос из-за двери после вкрадчивого стука, — ты не разрешишь мне войти? Я принесла свежий ужин. Думаю, тебе нужно поесть. Чуя не помнил, сколько прошло дней. Два? Три? Он не считал. За плотно задвинутыми тёмными шторами тяжело определить, день ли, ночь ли. Первый день он отсчитывал по тому, насколько часто к нему пытались вломиться внутрь. Вернее, вломиться пытался только один человек, но подпёртая тумбочкой и кофейным столиком дверь не поддавалась, и взломщик уходил ни с чем. Несколько раз за день Чуя слышал его голос в разных интонациях — извиняющейся и жалобной, обиженной и злой, настаивающей на чём-то своём и совсем молебной, когда, очевидно, просили впустить, но Чуя не то что не слушал — он не понимал, что ему говорят. В ушах пульсировала кровь и било сердце, сломавшее, казалось, рёбра и ударяющее в мясо и кожу изнутри; а миллион мыслей в голове не были чем-то сформированным — они метались из стороны в сторону безумными визуальными образами и сценами прошедшего дня, отпечатавшемся на мозге подобно раскалённому тавро, звуками и голосами из самого Ада. Чуя отсчитывал время количеством морганий, когда глаза от бесконечного и бездумного взгляда вперёд, в стену, начинали сохнуть и болеть. Только долгожданная темнота даровала свободу от вторжения извне. Новый день начался, когда его вырвало снова. Он просто почувствовал, как желудок внутри словно перевернулся и подкинул содержимое по пищеводу вверх, прямо по горлу. Это произошло, когда Чуя, вопреки собственному нежеланию, в деталях прогнал в воспоминаниях случившееся, и на моменте выстрела, прозвучавшего в памяти так реально, словно выстрел повторился взаправду, он вскочил с места на ватных ногах и, споткнувшись о порог ванной комнаты, едва успел схватиться за раковину. Рвота была словно водой — ни единого куска пищи или кровавой прожилки. Чуе было просто нечем рвать, но желудок всё-таки нашёл, что ещё ему стоит опорожнить через верх. Во рту было кисло и сухо. Только благодаря плохому самочувствию Чуя нашёл в себе силы включить воду, смыть зловонный желудочный сок и умыться. Когда капли воды застыли на приоткрытых губах, Чуя, не отдавая себе отчёт в действиях, припал к крану ртом и жадно напился из него. Вода свежестью ударила по мозгам, и Чуя, выпрямившись, продолжая упираться руками на раковину, попытался разглядеть себя в зеркале. В темноте он сумел разглядеть лишь очертания своей фигурки, но ни лица, ни глаз, ни рта увидеть не смог. Просто чёрная оболочка. Наклейка на зеркале. Тьма и тишина дали возможность обдумать произошедшее. Чуя прекрасно понимал, по чьей вине всё это произошло. Да, пускай Альбатрос не был его лучшим другом, как и в принципе Чуя не имел в жизни друзей, лишь наставников и знакомых, но чтобы вот так… с ним? Чую не отпускала идея, что, воспротивься он этому зверству и попробуй прервать его, Альбатрос был бы жив. Ну, или Чую застрелили бы вместе с ним — и всё бы закончилось. Чуя оторвал руки от лица, сидя на полу под телевизором, и вновь уставился в стену. Он ненавидел чёрный цвет, а теперь, кажется, ненавидел ещё и красный. Поганый красный застилал ему глаза, стоило не справиться с собой и вновь начать вспоминать. Когда он в следующий раз открыл глаза, в комнате было немного светлее, но, в целом, вокруг расстилался бархатный и мягкий мрак. За стенами вновь раздавались шаги и стуки, но голосов не было. Чуя безразлично глядел на дверь и видел, как под ударами чьего-то плеча содрогается тумбочка и дребезжит стеклянный кофейный столик. Он уже десять тысяч раз подумал о том, что ему ещё тогда — вчера, наверное? — нужно было бежать не наверх не разбирая дороги, а прямо в двери, на улицу, в свет, скрыться в городе, сбежать отсюда. Но нет, ноги привели его сюда, и теперь он чувствовал себя в западне. Примерно так чувствуют себя дикие звери, скрывшиеся в своём логове от преследующих их собак, и, хоть они и знают, что охотничьи псы сюда не доберутся, выбраться наружу они тоже не смогут. Это логово может стать их могилой в скором времени, но, пока не подводит желудок и не хочется отгрызть собственную лапу, чтобы было, чем перекусить, можно бесшумно залечь и ждать, не случится ли чуда. Стуки пролетали мимо ушей. На второй день Чуя их даже не слышал и не поднимал головы, уткнувшись лицом в колени. Слёз не было. Не было раскрытого в беззвучном крике рта. Не было дёргающихся век или мышц, не дрожали руки. Внутри было сухо, пусто и пахло мертвечиной, как на территории скотомогильника; череп самого Накахары Чуи, насаженный на вилы, такой же высушенный и давно мёртвый, с трещиной посередине, пересекающей глазницу, был подвешен над табличкой: «Внимание! Запретная зона». Когда Чуя в следующий раз открыл глаза, он лежал на полу в вечерних сумерках. Видимо, усталость и нервное напряжение пересилили, ведь он даже не заметил, когда во сне упал. Да какой это сон? Умоляю вас. Спасительное забытье — не более. Проснулся он, приоткрыв один глаз и упёршись ладонью в пол, прислушиваясь к окружению, ведь проснулся он всё-таки не сам — что-то мягкими руками, но настойчиво подтолкнуло его к выходу в реальность. Понадобилась минута, прежде чем он пришёл в себя и приподнялся на руках, потирая глаза. Знакомый голос что-то негромко произнёс за дверью, но в первый раз Чуя не расслышал, поэтому, когда вновь воцарилась тишина, он встал на ватные ноги и бесшумно подошёл ближе, слушая, что там происходит. — Хорошо. Я не буду заходить. Тогда я сейчас оставлю твой ужин у твоей двери и уйду. Забери его, пожалуйста. Я думаю, тебе нужно поесть. Чуя молча стоял у двери, голова работала достаточно медленно. За дверью была Коё-сан, и парень успел уловить только несколько звуков — удаляющиеся шаги её каблуков. На этаже всё стихло, а Чуя всё стоял и не решался раскрыть дверь. Он не считал, сколько прошло времени, но, кажется, много. Минут двадцать или около того… Тумбочки и кофейного столика он так и не сдвинул, осев по стене на пол и вытянув ноги. Он не хотел выходить, но от упоминания ужина желудок предательски заурчал. Казалось бы, на месте этого органа стоило вообще помалкивать и не напоминать о себе, но после нескольких раз рвоты он решил наполнить себя полностью и устроить сюрприз: вернёт ли обратно через то же отверстие, через которое еда попала внутрь, или нет? Гадать Чуя не хотел, да и, если честно, от одной мысли о еде к горлу подкатывал странный комок. По ощущениям, от еды его вывернет вновь, хоть живот и требовал пищи. По ощущениям также, у него что-то надломилось внутри. Что-то, что и так было на грани, но всё ещё держалось благодаря всевышним силам. Сейчас же оно в тот самый момент треснуло и рухнуло. Чуя не чувствовал никаких потребностей, да и то питьё воды было каким-то инстинктивным — требовало тело, а не мозг. Мозг даже не запомнил, что вода была. Помнили язык и рот, не пересохшие и не отдающие кислятиной из-за рвоты. Он просидел рядом с дверью несколько часов. Теперь, когда со времени случившейся казни прошли дни, мозг постепенно возвращался на круги своя. В конце концов, Чуя не такой уж и неженка, чтобы так остро переживать подобные повороты в своей жизни… так ведь? От одного лишь воспоминания Альбатроса сердце сжималось, и парню приходилось упорно гнать от себя эти мысли. Все вокруг казались теперь бесплотными и безымянными тенями, до которых дотронешься — получишь ожог. Когда наконец за дверью послышался негромкий стук каблуков, постепенно приближающийся, это выдернуло Чую из дурных мыслей — и он прислушался, отняв голову от поджимаемых к груди колен. Каблуки прошли по пустому коридору до его двери и остановились совсем рядом. Несколько секунд была тишина, а затем — едва слышный вздох. Чуя против воли припал ухом к двери, разбирая, кажется, что Коё-сан наклонилась и чем-то зашуршала — очевидно, это был тот самый ужин, которым Чуя пренебрёг, не желая выходить из своей крепости. После этого вновь воцарилась тишина, и Чуя уже был напряжён до предела, ожидая, как это молчание прервёт стук в дверь, но вновь раздался стук каблуков, только теперь удаляющийся. Коё-сан ушла. У неё была ключ-карта к этой комнате, а если и нет, то, по крайней мере, она знала, где её достать, но она не воспользовалась ни тем, ни другим шансом, почему-то оставив Чую в покое. «А если я здесь окочурился? Они как, по запаху поймут? — пронеслась в голове первая сформированная мысль, от которой Чуя дважды моргнул и уставился вперёд себя на стену. — Поль бы, наверное, уже давно вышиб дверь, если бы я столько не отвечал… Просто чтобы удостовериться, что я живой. Но — наверное». Осознанная мысль плугом скосила дебри переживаний и страха. В голове, вопреки царящей за окном ночи, посветлело. Не то чтобы тяжёлые тучи сознания разогнались и явили солнце, радугу или хотя бы серое, но чистое небо, но впервые не хотелось уткнуться себе в колени и искать пятый угол комнаты, в котором бы его точно никто не тронул и никто не нашёл. Чуя встал, размяв плечи, и сел на край кровати. Широко раскрытые глаза горели краями век — как будто хотелось спать, а как будто и нет, ведь вряд ли Чуя сможет спокойно лечь и уснуть. Его будут мучить воспоминания, отпечатавшиеся кроваво-алым тавро прямо на затылке. Нужно замучить себя так, чтобы валиться без сил. Когда город был погружен в непроглядную тьму уже достаточно продолжительное время, Чуя резко встал на ноги и отодвинул от двери сначала кофейный столик, вернув его — благо что был на колёсиках — на место под телевизором, а следом и сдвинул тумбочку обратно к кровати. Ничем не закрытая, кроме ключа-карты, дверь казалась голой, будто бы она была открытой, и Чуя стоял напротив неё несколько минут. Желудок заурчал, напоминая, что у этого глупого тела была прекрасная возможность поужинать, но из-за каких-то своих предрассудков оно решило голодать. Да, зато нечем рвать, если уж приступ снова повторится… Чуя сделал глубокий вдох, бесшумной тенью прошагал в ванную комнату и постоял в дверном проёме, качая дверью взад и вперёд и словно пытаясь не то проветрить, не то занять голову повторяющимся действием и зациклиться на этом, а не на своих мыслях. Шум воды тоже здорово заложил уши, даровав спасительную тишину от активности собственного мозга на недолгие несколько секунд. Нет еды — Чуя напьётся. С мокрым лицом и капающей на пол и на штанины водой он в полной темноте прошёл обратно до двери и съехал по ней спиной вниз, сев на пол. Внутри всё ещё было пусто, только теперь ещё и желудок требовал еды. Чуя медленно склонил голову, поджал колени к животу и упёрся в них локтями, вцепившись пальцами в собственные волосы. В следующий раз, когда его разбудил вкрадчивый стук, в комнате было уже светло, но по-раннему. Чуя, кажется, всхрапнул, когда резко вскинул голову и сразу понял, что источник беспокойства находится прямо за его спиной. Он прислушался вновь, и на этот раз, в отличие от предыдущего, оттуда раздался всё тот же негромкий женский голос: — Я принесла тебе завтрак. Я настаиваю на том, чтобы ты поел. Пожалуйста, возьми, — говорила она ровным тоном, и Чуя вновь услышал шорох у самого пола. — Я уйду. Можешь забрать попозже, когда рядом никого не будет. От одного упоминания завтрака язык свернулся в трубочку, а желудок, если бы мог раскрыть живот и выпрыгнуть наружу, ударил бы в челюсть с приказанием идти и есть наконец. Чуя сглотнул на пересохшее горло, поднялся на ноги и, дождавшись, когда каблуки удалятся, приложил дрожащими пальцами карту к считывателю и медленно и тихо отворил дверь, потянув её на себя. Взгляд голубых глаз тут же упал на еду — небольшой пакет стоял у самого порога, и его-то Чуя быстро поднял, вцепившись так, словно отберут. Только когда он выпрямился и огляделся по сторонам, он увидел Коё-сан, бесшумно стоящую замершей фигурой посередине коридора. Она, видимо, уже готова была пройти по лестнице вверх или вниз, когда выглянул Чуя — и она не смела издать ни звука, ни вздоха, наблюдая, как этот волчонок с голодными глазами выглянул наконец из своего логова и встретился с ней взглядом. Коё мягко улыбнулась, пытаясь показать без единого слова, что всё понимает и бежать к нему, в его пространство, не собирается. Он шмыгнул веснушчатым носом, утёр его рукой, дёргано кивнул в знак благодарности, не отводя от неё взгляда, и скрылся внутри своих четырёх стен. В следующий раз, когда на улице был ясный день, а Чуя удосужился слегка раздвинуть шторы и взглянуть наружу, за стенами послышался шум. Он слышал знакомый голос и застал даже попытку открыть его дверь — то был звонкий и как будто бы извиняющийся голос Дадзая. Чуя даже не успел подскочить к двери, чтобы упереться в неё плечом и не дать к себе проникнуть человеку, на его глазах убившего Альбатроса, но вдруг в коридоре кто-то взвизгнул: «Прочь!» Голос был высокий и женский. А потом в дверь что-то ударилось раз, два, три — и Дадзай резко ретировался со словами: «Да ладно, ладно, я понял, понял!» Как быстро удалялись шаги его туфель, так же быстро приближался стук каблуков. Чуя, убедившись на слух, что Коё-сан здесь одна, аккуратно выглянул наружу — и в глаза сразу бросились три кинжала, воткнутые в его дверь. От такого зрелища невольно дёрнулся зрачок. Вот что прогнало Осаму… — Ты в порядке? — раздался голос Коё-сан, уже менее высокий, но более встревоженный. Она остановилась в нескольких шагах от комнаты Чуи, а за ней, ближе к стене, были видны Акутагавы — старший брат был ближе и не моргая смотрел на Накахару, а младшая сестра показывалась сбоку из-за его спины. Именно на них Чуя и задержал взгляд, пока Коё не заговорила снова: — Я принесла тебе обед. На упоминании обеда Чуя встряхнул головой и посмотрел на женщину. Она действительно держала в руке очередной бумажный пакет, и, поймав его взгляд, она медленно поставила его на пол и отошла на несколько шагов. Чуя нахмурился и поморщил веснушчатый нос, сделав шаг вперёд. — Не надо со мной как с диким животным, — буркнул он, и голос его был непривычно низкий — он не произносил ни одного звука, кроме откашливания во время рвоты, уже несколько дней. Выпрямив спину и стараясь показаться собой прежним, он на ватных ногах прошёл до пакета с едой и поднял его, оставшись стоять в коридоре. Коё, наблюдая за этим, ничего не ответила и вдруг, посмотрев на Акутагав, махнула рукой в сторону лестницы. Гин, заметив этот жест первой, кивнула и потянула старшего брата за руку двумя своими. Рюноскэ же продолжал смотреть на Чую, уходя спиной вперёд. Вскоре их маленькие ноги прекратили топать по ступеням. — Планировала сначала вернуть их в их же комнату, а потом заглянуть к тебе, но, как видишь, не вышло, — она выдохнула и приложила ладонь к лицу, потирая висок с одной стороны. — Тебе уже лучше? — спросила она, не раскрывая глаз. — Лучше, — Чуя убрал одну руку в карман и отвернулся, но с места не сдвинулся. — Спасибо. — О, я только рада, что ты не останешься голодным. Знаешь, во время нервного потрясения хорошо питаться просто необходимо, иначе может быть очень плохо, — говорила она простые истины, и хоть Чую это и бесило, но он понимал, что для воспалённого мозга банальные фразы подходят лучше всего. Он кивнул и спиной отошёл обратно к комнате, вновь задержав взгляд на кинжалах в двери. Посмотрев сначала на Коё, не смотрящую на него в ответ, а потом вернув глаза к холодному оружию, он, взявшись за рукоять одного, с силой выдернул его наружу. На этот звук тут же отреагировала Озаки, раскрыв глаза, и не успела она ничего ответить, как Чуя вынул из собственной двери все три кинжала и зажал их в руке, обернувшись на женщину. Она замерла, вскинув брови и заведя одну руку за спину, а вторую так и держа рядом с лицом. Она не хотела делать лишних движений, словно опасалась резких и необдуманных действий со стороны волчонка. Чуя, увидев такую реакцию, только раздражённо, даже брезгливо поморщил нос и, продолжая сохранять лицо хмурым и строгим, зашагал обратно к Коё. Та по-прежнему стояла на месте, не сводя взгляда с руки Чуи с кинжалами. И, когда тот подошёл достаточно близко… Он в одно движение, слегка подкинув ножи в воздухе, перехватил их за лезвие и протянул всеми тремя рукоятками владелице. Коё сначала посмотрела на кинжалы, потом — на Чую, и осторожно приняла протянутое оружие. — Не надо считать меня за дикое животное, — ещё раз, смотря прямо в глаза Коё-сан с прищуром, проговорил низким голосом Чуя. После этого он развернулся и, силясь не повернуть головы или не смотреть хотя бы боковым зрением, направился к себе в комнату, и лишь на пороге его застал негромкий голос Коё-сан: — Дадзаю наказано не приближаться к тебе какое-то время. Можешь не переживать, я слежу за этим. Чуя кивнул, не оборачиваясь, и закрыл за собой дверь. Это не тот ответ, которого он ждал, но, наверное, тот, который ему сейчас нужен. В мыслях промелькнуло, что, возможно, сказанная им фраза про животное была немного грубой с его стороны, но всё же это было лучшим ответом, чем если бы он промолчал или сказал что-то вроде: «Это Ваше» или: «Можете не благодарить». Почему только подобные твёрдые и прямые решения даются с таким трудом? Чуя махнул рукой и пересилил то, что первые куски обеда не лезли в горло. В конце концов, голод — он такой. Из-за этого чёртового голода Чуя, по сути, сюда и пришёл. На мгновение от этой мысли еда стала противна. Парень смотрел на неё долгим и пристальным взглядом, сидя на краю кровати, и даже поборолся с желанием выплюнуть то, что жевал сейчас, в раковину, но всё-таки шумно проглотил и решил доесть. Поль не одобрил бы такого долгого отлагательства дел из-за какой-то «житейской мелочи», ведь жизнь человека хрупкая, а своя у тебя одна — беречь надо. Поль сказал бы, что умер один — радуйся, что твоя шкура цела. «Да вот только я — не он, — Чуя крепко сжал зубы и зажмурился. — На моих глазах ещё никого и никогда не убивали… Интересно, смотреть на убийства и убивать самому — это разные чувства или нет?» Ближе к вечеру комната стала надоедать. Найдя, как и где отворяются местные окна, он наконец впустил в своё затхлое логово свежий воздух и встал рядом, жадно вдыхая улицу. Забавно, что здесь, внутри, он почти пережил, как его вывернуло наизнанку мясом и костьми наружу, а потом завернуло в оболочку кожи обратно, а жизнь там, вне этих стен, как текла, так и продолжала спокойно течь — машины ездят, люди ходят и разговаривают, растут деревья и летают, вьют гнёзда птицы… Между тем он вспомнил, что окна могут открываться нараспашку и что он тоже, прямо как двойняшки Акутагавы, может высунуться наружу так, что получится случайно выпасть. Как скоро заметят его тело там, далеко внизу? Чуя нащупал кнопку на краю ставен, регулирующих широту проветривания, и потянул окно на себя, раскрывая его так, чтобы туда смогла пролезть голова. Ветер тут же растрепал рыжие волосы и высушил глаза; пришлось зажмуриться и проморгаться, прежде чем получилось оглядеться и посмотреть вниз. Там царила оглушительная высота. Чуя почувствовал, что, стоя на полу, теряет равновесие, и поспешил вернуться в тёплую комнату, торопливо закрыв окно. Если уж ему на высоте пятого этажа было некомфортно, то что говорить про эту огромную башню? Ни за какие коврижки Чуя больше не высунется дальше, чем на полголовы! Люди не птицы. Им нужно ходить по земле. Как только ветер перестал выть в ушах и сердце успокоилось, Чуя вновь услышал стук. На этот раз он прошёл к двери и встал рядом, держа карту наготове. — Возьми, будь добр, ужин, — послышался знакомый голос извне, и Чуя, потянув дверь на себя, выглянул наружу. Коё-сан стояла напротив, и яркий оранжевый закат падал на неё сбоку из панорамных окон, блестел на чистых волосах и отражался в глазах; оказалось, что с высоты роста Чуи её второй глаз, скрытый чёлкой, весьма себе был виден, и ничего с ним не было ужасного — самый обыкновенный видящий глаз, чей зрачок был, как и у не скрытого, направлен на Чую. Увидев юношу, она с лёгкой — даже, скорее, выученной — улыбкой протянула третий за день пакет. Отравления Накахара от предыдущих пайков не чувствовал, потому протянул руку и, глядя то в глаза Коё, то на пакет с ужином, взялся за бумажные ручки. Коё сразу разжала пальцы, а потом, откашлявшись в кулак у рта, заговорила: — Разреши мне с тобой немного поговорить? — О чём? — Чуя тут же напрягся и вскинул голову, не отводя теперь взгляда от лица правой руки Босса. Он ждал, что она скажет, что разговор будет о произошедшем — и Чуя тут же закрыл бы дверь, выронив пакет и оставив его снаружи. Он едва уложил случившееся в голове, а тут вновь вести ножом по свежей ране! Но Коё-сан и не думала. — Ни о чём, что тебя бы встревожило. Просто хочу кое о чём рассказать. Из своей жизни, если тебе будет угодно. Как пространно! Чуя фыркнул и на некоторое мгновение задумался. Если он её впустит, а она всё равно заговорит о том, о чём Чуя и слышать не хочет, выгнать он её не сможет, — она же женщина, к тому же — с лезвиями в рукаве! — и тогда придётся бежать в коридор. А после коридора куда? Он даже не знает, где тут уборные или подсобные помещения, в которых можно безопасно спрятаться! Мозг подкинул идею забежать в любую первую попавшуюся дверь, а там уже оглядеться на наличие людей и думать, что делать дальше, потому Чуя отошёл от двери и раскрыл её шире. Коё кивнула в знак благодарности и ступила внутрь, цокнув каблуками блестящих чёрных туфель. Закрывать дверь плотно Чуя не стал — а вдруг-таки придётся бежать? Садиться Коё-сан тоже не стала; по крайней мере, без приглашения — парень это подметил. Накахара же обошёл её и сел на край постели напротив телевизора, ссутулившись и сложив руки локтями на колени, а пакет поставив на пол между своих ног. К Коё он сидел спиной. — Присаживайтесь. Не стойте, — буркнул он, обозначив приглашение, и, сцепив руки в замок, ткнулся в них носом. Учитывая, что никаких стульев в комнате не было, разрешение присесть было очевидным — и Коё уместилась на левом краю застеленной постели. Сначала она молчала, и Чуя буркнул снова: — Так о чём Вы хотели мне рассказать? — Знаешь, — проронила она наконец, и Чуя увидел в чёрном экране телевизора её отражение — она смотрела вперёд себя и прямо в пол, закинув ногу на ногу и сцепив руки в замок на колене. — Мне знакомо это чувство, когда по какому-либо стечению обстоятельств близкий тебе человек совершает такой поступок, после которого на него не хочется смотреть. Даже больше — он теперь до ужаса тебя пугает. Очень сильно бьёт по всему мировоззрению то, что твой некогда близкий человек сделал лёгким мановением руки. По спине пробежали мурашки, но парень не двинулся. Он сразу понял, что речь идёт об Осаму и о том, что он выкинул в тот день. Через экран телевизора Чуя глянул мимо Коё прямо на дверь — да, она всё ещё оставалась открытой. Что ж, в любую секунду он может улизнуть отсюда… — И в какой-то момент ты ловишь себя на мысли, что отчаянно борешься с острым желанием выследить и убить его, ведь от тебя он точно не ожидает этого поступка. Чуя моргнул. Мысли притормозились, словно их дёрнули под уздцы. Что он только что услышал сейчас? — Знаешь, впиться пальцами в его шею так, чтобы ногти пронзили его плоть, задели трахею и чтобы брызнула кровь, — продолжала говорить Коё, и на губах её заиграла какая-то… хищная улыбка. — Или вскрыть любым режущим предметом его гортань, но вскрывать медленно, чтобы наблюдать, как он захлёбывается кровью и задыхается, а глаза его постепенно стекленеют, когда он пытается схватиться за свою шею и остановить кровотечение, — женщина заметно сжала пальцы с красными ногтями на ткани своих строгих чёрных брюк. — Или вытащить позвоночник прямо через его разорванный рот, а если переломится пополам — достать остаток и продолжить вытаскивать теперь и его, — она резко сжала руку в воздухе, будто что-то схватила и крепко стиснула в кулаке, и взгляд её хищнически сверкнул, а улыбка не сходила с лица. — Переломать коленные чашечки и вывернуть назад его руки в локтевых суставах, а после — смотреть, как он мучается в агонии на полу перед тобой, окровавленный и хрипящий. А мучается он не потому, что умирает, а потому, что быть ему недееспособным и жалким инвалидом до конца своей жизни, ведь без рук и без ног он даже покончить с собой не сможет. И стоит только всё это представить… — Коё приподняла голову и на мгновение прикрыла глаза, а потом встряхнула ею и посмотрела на Чую, отчего тот вздрогнул и обернулся на неё через плечо. — Так ли сильно ты ненавидишь этого человека, чтобы смочь это сделать? Чуя моргнул. Моргнул ещё раз. В голове кружилось только одно: «Эта женщина — сумасшедшая! — он нервно сглотнул. — И почему Поль не рассказывал мне о ней?! И не скажешь даже, что она такая кровожадная!» Но на вытянутом лице его отражалось только лёгкое удивление. Коё вновь мягко улыбнулась, перестав напоминать зверя в человеческом облике, и теперь её улыбка не казалась заученной. Беда Чуи в том, что фантазия у него хоть и не очень богатая, но в свете описываемых пыток «от Коё-сан с любовью» ему очень легко стало представить, как Дадзай, искалеченный и полумёртвый, изуродованный и бьющийся в агонии, корчится в предсмертных муках у ног Накахары, пока у того в руках окровавленный нож. От такого образа в голове Чую передёрнуло — ему стало не по себе. В конце концов, выстрел в голову после серии не особо изощрённых избиений — не так уж и страшно, если сравнивать с тем, что ему насоветовала Коё-сан… — Я не… я не думаю, — парень нервно сглотнул и сел вполоборота; ему стало некомфортно подставлять Коё-сан спину. — Я не думаю, что смог бы вытащить позвоночник человека из его… кхм, рта. Да и в принципе… Медленно его убивать. — Вот и я того же мнения, что слишком уж много затрат потребует на себя это жалкое существо, если отомстить ему таким образом, — Коё приветливо зажмурилась, и в солнечных лучах, проникающих в комнату, блеснули её яркие ресницы. — Иногда люди совершают совершенно неожиданные и даже плохие поступки, и ты никак не можешь найти им объяснения. И простить этого человека ты тоже не можешь. И тебя душит такая ненависть, что хоть иди и рви ему позвоночник, правда? — Коё вздохнула, и на мгновение Чуя заметил промелькнувшую на её лице тень, будто она предалась воспоминаниям. — Однако, стоит тебе узнать мотивы этого ублюдка, ты его понимаешь. Ты не хочешь и всеми силами этому сопротивляешься. Речи о прощении не идёт, но, окажись ты на его месте… Как бы ты поступил? — Я… — Чуя нахмурился и отвёл взгляд, часто задышав. — Я не знаю его мотивов и не думаю, что хочу их знать. — О, поверь мне, — Коё вложила руку в руку, — никто тебя не осудит. Просто иногда ситуация поворачивается так, что вся ярость, обращённая на эту жалкую тварь, бьёт по тебе. Скажем, все ненавидят собаку, разодравшую человеку ногу, и радуются, когда её наконец-то пристрелили, но что они чувствуют, стоит им узнать, что она всего лишь защищала своих щенков? — Коё склонила голову к плечу, и Чуя сполна прочувствовал на себе её взгляд. — Довольствуйся тем, что имеешь. Не могу сказать, что неведение лучше, но с ним значительно облегчается твоё представление об окружающем мире. — Я не имею буквально ничего, — Чуя закусил щёку изнутри, прежде чем сказать это. — Это пока. Считай это советом на будущее. — Не утешили. — Даже не пыталась. Я же сказала, что просто пришла поговорить. Коё смотрела прямо на Чую. Чуя смотрел на неё в ответ и также видел дверь. Именно в проёме незакрытой двери он вдруг заметил две пары любопытных глаз, глядящих на него из коридора — то были сероглазые двойняшки Акутагавы. Чуя почему-то не сомневался, что Коё-сан наказала им быть в своей комнате или заниматься своими делами там, где бы они ни находились сейчас, но любопытная парочка решила тайком проследовать за ней. Вот только если девчонка осматривала новую для себя комнату и посматривала на наставницу-сиделку (или кем там для них Коё-сан была), то мальчишка во все свои совиные и неморгающие глаза смотрел на Чую. И Чуе даже от этого взгляда вновь стало не по себе… А это всего лишь ребёнок. Что будет, когда он вырастет? Эти дети были единственными живыми и чистыми душами в этом месте, кто не был причастен ко всему тому кровавому террору, творящемуся здесь. Даже больше — они наверняка даже не подозревали, что происходит в подвалах их здания. Чуя впервые задумался, для чего эти дети здесь и не вырастет ли из них таких же жестоких наёмников, как, например, Дадзай… Думать об этом не хотелось. По крайней мере, сейчас в их глазах царило что-то детское и ни капли того, что было в глазах любого взрослого здесь. Если, конечно, Осаму и Чую тоже считать взрослыми. — Так, это что такое? — вдруг раздался голос Коё, и Чуя заметил, что та повернулась на дверь и увидела маленьких вторженцев. — И что вы тут делаете? — Ой! — пискнула Гин и спряталась за дверью. Рюноскэ скрылся за ней молча. — Гин! Рюноскэ! Что я вам говорила? — продолжала женщина, не вставая с места, но упёршись руками в бока. — Чтобы мы были у себя… — послышался высокий девичий голос из-за двери. — И где вы сейчас? Что за дети! — Коё покачала головой и вздохнула, накрыв лицо рукой. — Извини нас, Чуя. Я сейчас их уведу. Но спасибо, что потратил время и выслушал меня. Чуя вновь смотрел вперёд себя, наблюдая в отражении чёрного экрана телевизора, как Акутагавы заглянули внутрь, пока Коё не видит. Невинные дети даже не подозревали, что произошло несколько дней назад… И Чуя, подумав об этом, неожиданно для себя обронил: — Пусть заходят, если хотят. Я не кусаюсь, — горько усмехнулся он. — Мм? — Коё удивлённо вскинула брови — это было искренне. Она даже встала с места. Но больше она ничего не спросила. Его ответ услышали Акутагавы, и девочка, захлопав своими серыми глазами с длинными чёрными ресницами, уверенно толкнула дверь вперёд и оказалась на пороге. Долго не размышляя, она быстро прошла к Коё-сан и протянула к ней руки, и та, наклонившись, подняла её, усадив на предплечье. Девочка с любопытством осматривалась, и в одной руке она зажимала чёрную игрушку. — Я никогда здесь не была, — проговорила она. — Здесь нет игрушек. — Конечно, — Коё, совсем не гневаясь, кивнула, спокойным тоном объясняя ребёнку простую истину. — Потому что эта комната раньше была заперта. Сейчас она принадлежит Чуе. Он мальчик взрослый, ему не нужны игрушки. — Но без игрушек скучно… Он его спас, — сказала вдруг Гин и показала Коё своего динозаврика-кошку-собачку. Коё слегка нахмурилась в непонимании. — Как это — спас? — Он упал на дерево, а он его спас! — девочка улыбнулась и пальцем указала на Чую. Чуя смотрел на Коё, чуть поджав губы. По его виску прокатилась капля пота, и он вскочил на ноги, готовый оправдываться. Только бы не рассказала про окно, а то долго придётся объясняться… — Он — мой герой! — Так, — Коё медленно моргнула и посмотрела на Чую. — Для начала — этого прелестного юношу зовут Чуя. Запомнила? — Чуя! — девочка улыбнулась и прижала руку к себе, но во все глаза глянула на парня. Чуя нервно сглотнул и почувствовал себя… смущённо. — Запомнила. — А теперь — когда это он спас твою игрушку? — Да там… — заговорил Чуя, решив перебить ребёнка, и неловко завёл руку за шею. — На улице увидел, как у них в окно выпал этот… кхм, чудик. Подобрал и принёс обратно. — И почему я об этом не знаю? — Коё, вглядевшаяся в Чую, хмуро посмотрела на Гин, а та, изобразив на лице искреннее и только детям подвластное удивление, прижала чёрного зверька к груди. — Расёмон попросил не рассказывать, — прошептала в ответ Гин, нахмурив чёрные бровки. — Ах, вот оно что… — Коё покачала головой и, улыбнувшись, пояснила, глядя на Чую: — Так зовут этого чудика, как ты выразился. Не спрашивай. Они сами придумали. — Необычно… Мило, — Чуя пожал плечами и прочистил горло, после этого убрав руки в карманы. Теперь он повернулся лицом к Коё-сан и к детям. Вот только если Гин сидела на руках Коё и, обнимаясь с игрушкой, оглядывалась по сторонам, её старший брат всё ещё стоял за дверью. Увидев, что Чуя глянул на него, тот утёр рукой нос и быстрым шагом пробежал до наставницы, обхватив её за ногу. Коё резко распахнула глаза от неожиданности и опустила голову вниз. Рюноскэ выглядывал из-за неё, хмуря почему-то куцые брови, словно те пострадали в какой-то игре с младшей сестрой, а потом протянул руку вверх и ухватил Коё-сан за край пиджака. Женщина, почувствовав это движение, осторожно присела на корточки коленом к колену, поставив Гин на ноги. Пока мальчишка, поднявшись на носки, что-то шептал ей на ухо, его младшая сестрёнка не медлила. Она уверенным шагом подошла к Чуе, глядя на него с интересом, и тот, забыв, как дышать, словно вздохом мог спугнуть ребёнка, сначала посмотрел на Коё, но та была вся внимание к Рюноскэ, поэтому, так и не получив разрешения приблизиться к девочке, в нерешительности отвёл одну ногу назад, готовый отступить. Но Гин, улыбаясь, протянула ему в двух руках свою игрушку. — Он хочет тебе что-то сказать, — произнесла она и приподнялась на носки. Чуя не решился взять игрушку в руки. Вместо этого он, посмотрев на Коё-сан, что-то шепчущую Рюноскэ в ответ, решился наконец опуститься на одно колено, оказавшись на одном уровне с девочкой. Глядя ей в глаза, он попытался дружелюбно улыбнуться, а та со всей серьёзностью поднесла красноглазого зверька к его уху и, нахмурившись, что-то невнятно зашептала. Чуя честно старался разобрать, что говорит ребёнок, но это была полная несуразица… Набор звуков и слогов, не складываемых в буквы. Он шмыгнул носом, стараясь сохранить улыбку, и негромко заговорил: — Э… ну… Как интересно. — Ты что, не понимаешь? — Гин сдвинула тонкие чёрные бровки к переносице, сразу разгадав обман, и Чуя с виноватым взглядом отрицательно покачал головой. Девочка фыркнула, упёршись одной ручкой в свой бок, а потом сказала: — Он сказал тебе «спасибо», вот что! — А, — Чуя усмехнулся и приложил руку к груди, повернув голову к зверьку, а потом слегка взял его пальцами второй руки за маленькую чёрную лапку и ответил со всей серьёзностью: — Всегда рад вернуть тебя твоей хозяйке. Гин негромко засмеялась и прижала игрушку к своей щеке. Чуя не смог перестать улыбаться, глядя на девочку, ведь на какое-то мгновение его мысли оставили его в покое. Гин вернулась обратно к Коё, взяв её за руку, но та так и не поднялась с пола, посмотрев на Рюноскэ: — Ну? Иди, не бойся. Я рядом, — заговорила она мягким голосом, слегка подтолкнув мальчика в спину. Его младшая сестра протянула игрушку к Коё и что-то негромко заговорила, но взгляд наставницы был направлен на Рюноскэ. Чуя, уже готовый было подняться на ноги, замер на колене, не сводя с мальчишки глаз. Старший Акутагава, хмурясь и пряча взгляд, неуверенно и неспешно стал подходить ближе. Шаг — и остановится. Шаг — снова остановится, обернётся на наставницу, но та только кивнёт головой и махнёт рукой, мол, давай-давай. Чуя замер в ожидании, снова боясь дышать. Мальчик, держа руки за спиной, но с абсолютной прямой спиной и вздёрнутым подбородком, подошёл ещё ближе и отвернул голову, встав в шаге от Чуи. Чуя долго смотрел на него, а потом с немым вопросом в глазах поглядел на Коё. Та, заметив наконец этот полный вопроса взгляд, показала двумя раскрытыми ладонями жест ожидания, мол, две секунды или одну минуту, ему нужно набраться духа… — Он стесняется! — хихикнула Гин, и Коё погрозила ей пальцем, но в ответ на её искренне удивлённое лицо слегка коснулась подушечкой пальца её пуговки-носа. Девочка заулыбалась и вновь посмотрела на брата, прижав к себе плюшевого Расёмона. А Чуя, нервно сглотнув, посмотрел в ожидании на Рюноскэ. Мальчишка недолго молчал. Он сделал глубокий вдох, затем выдохнул, а после этого, перемявшись с ноги на ногу, медленно вынул из-за спины одну из рук, протягивая Чуе сжатый кулак. Накахара сразу смекнул, что к чему, и протянул руку в ответ ладонью вверх прямо под детский кулачок. Когда Рюноскэ разжал пальцы, на ладонь Чуе упала конфета в блестящем фантике. Шоколадная, с вафелькой, конфета… Самое драгоценное детское сокровище. Чуя широко распахнул глаза, глядя на такой подарок, а затем улыбнулся, осторожно сжав конфету в руке. — Спасибо за подарок, — проговорил он негромким голосом, чтобы не напугать застенчивого и неразговорчивого мальчика, и посмотрел ему прямо в глаза: — Я ценю. Рюноскэ не ответил. Он зыркнул на Чую исподлобья и тут же убежал обратно к Коё, спрятавшись за её спиной. Коё, расслабленно выдохнув, встала на ноги и выпрямилась, взяв девочку за руку. Чуя тоже поспешил встать, продолжая сжимать конфетку в руке. — Что нужно сказать Чуе на прощание? — произнесла Коё, отойдя к двери и пропустив вперёд себя обоих Акутагав. Гин тут же пискнула: — Пока-пока! — Ага, пока, — Чуя неловко махнул рукой в ответ, и этот жест был больше похож на многократное сгибание пальцев. Рюноскэ ему ничего не сказал: он лишь обернулся, суровый лицом, и вновь кивнул. И Чуя кивнул ему в ответ, стараясь не улыбаться — если мальчишка серьёзный, значит, ему тоже не пристало лыбиться! Дверь тихо закрылась, щёлкнув замком. Чуя остался в комнате вновь один, глядя на шоколадную конфету в своей ладони. На душе у него стало немного легче. Через какое-то время он отужинал, осторожно развернув подаренную ему конфету и впервые за много лет — исключая маффин от Дадзая — попробовал сладкое. Фантик он осторожно расправил прямо на коленке и спрятал под подушку рядом с рисунком. Этой ночью он наконец-то спал на постели и не видел ни единого сна: ни тревожного, ни хорошего — ничего.***
— Очень рад твоему возвращению в наши ряды, — произнёс Мори, шагая с убранными за спину руками; Чуя шагал рядом, спрятав руки в перчатках в карманы. — Долго растекаться мыслью по древу не стану: не стану утверждать, что это твоё задание, но, скажем, это моя просьба. — Что за просьба? — Накахара глянул на Огая, повернув голову в сторону и приподняв бровь, прежде чем Мори подошёл к дверям своего большого кабинета и открыл дверь, придержав её рукой и встав на месте. Чуя остановился, не сразу поняв, что его пропускают внутрь, поэтому не сдвинулся с места: — Проходите. — Входи, — ответил на это Огай, и Чуя только сейчас сообразил, что вполне себе проходит внутрь даже под рукой Босса Портовой Мафии, не наклоняясь, но принципиально не сделал и шага вперёд. — Нет, Вы первый, — произнёс он и толкнул плечом вторую дверь, придержав её спиной и смотря Мори в его единственный глаз. Мори вскинул чёрную бровь, смерив Накахару взглядом. Оба стояли напротив друг друга: один держал одну дверь вытянутой рукой в белой перчатке, второй держал вторую дверь спиной, и никто из них не спускал друг с друга взгляда, пока Чуя наконец не заговорил: — Я уступаю старшим. Огай закатил свой единственный глаз в эмоции усталости, словно смирился с подростковым упрямством, но ничего не ответил, молча пройдя наконец вперёд, и только после него Чуя оказался в его кабинете. Когда двери закрылись, Мори неспешно прошествовал армейским шагом к своему месту и сел на стул с высокой спинкой во главе длинного стола. Чуя прошёлся до середины стола и остановился, так и не вынув рук из карманов. — Что за просьба? — спросил он вслух, глядя не на Мори, но на его стол; если бы у Огая было плохое зрение, он бы вполне мог подумать, что юноша смотрит прямо на него, но зрение единственного глаза Огая было хорошее. — Я буду рад, если ты сумеешь присмотреть за Осаму, — начал он, сцепив руки в белых перчатках на столе в замок. Чуя невольно вскинул вверх обе брови, изобразив на лице удивление и подняв на лицо Босса взгляд. Осаму? Присмотреть за этим вёртким ублюдком — и ему, Накахаре Чуе, воспитаннику Поля Верлена? От одного упоминания имени Дадзая по позвоночнику расползлось нехорошее тепло, будто тот стоял рядом с раскалённой печью, а ещё шаг — и он получит ужасный ожог на всю спину. С того самого дня Чуя не встречался с Осаму лицом к лицу; он помнил, что Дадзай пытался к нему попасть, но сначала тот сталкивался с Чуиной баррикадой, а потом его отгоняла Коё-сан. Если честно, желание Чуи не видеть Осаму больше никогда граничило с огромным рвением взглянуть ему в глаза и задать один-единственный вопрос: почему? Очевидно, смятение на лице Чуи прочитал Мори. Он моргнул, никак не прокомментировав замеченное, и продолжил: — Видишь ли, есть у меня подозрение, что ты наслышан о том, как Осаму любит и умеет ускользать от своей охраны. Я хотел бы попросить тебя за ним последить. — Зачем? — Чуя слегка скривился. — Он же не ребёнок. — Не думаю, что ты задал верный вопрос, — Мори прикрыл глаз и покачал головой, а затем снова взглянул на Чую. — Тебе нужно это сделать. Ты как его ровесник, я думаю, справишься с этим. К тому же Осаму достаточно сильно привязан к тебе. Если нашей охране он не так уж хорошо доверяет, исходя из каких-то своих принципов, — Мори сделал неопределённый жест рукой в воздухе, — то с тобой он искренен. По крайней мере, ты можешь его усмирить, верно? — Вы хотите сделать из меня его охранника? — Чуя прищурился, склонив голову к плечу. — Всего на день. Не думаю, что это слишком сложно, — Накахара в ответ ничего не сказал, продолжая испытующе смотреть на Огая, и тот, на удивление, решил пояснить: — Чуя-кун, ты пришёл к нам, и мы дали тебе пищу и кров, когда ты уверил нас в том, что мы можем тебе доверять. Не должен ли ты доказать свою лояльность? «Лояльность насильно не привьёшь, или как он там говорил, ну-ну. Делай, или пошёл вон, да? — пронеслось у Чуи в голове, но он тут же зажмурился, встряхнувшись. — Вот же старый х… Знает, на что давить!» — Хорошо. Я прослежу за Дадзаем в течение этого дня, — Чуя кивнул, поправляя чёрные очки на глазах. Заметив на себе продолжительный взгляд Огая Мори, он вздохнул: — Обязуюсь вернуть его в целости и сохранности. — Можешь быть свободен, — Огай кивнул и положил руки на стол, тотчас взяв один из документов. — Он ждёт тебя на первом этаже. Чуя развернулся на низких каблуках туфель и вышел из кабинета, оказавшись один в коридоре. Все те секунды, что он уходил, он чувствовал пристальный взгляд в спину, и первой мыслью было то, что, будь у Мори два глаза, это ощущение было бы в два раза неприятнее, а второй — неужели он что-то ждёт от него? Но оборачиваться и вопросительно смотреть Чуя не стал. В коридоре он на минуту замер, обдумывая, что ему предстоит делать. На первом этаже, значит… А если ждёт, то никуда не уйдёт. Утерев нос рукой и шмыгнув, он зашагал по коридору вперёд, к лифту, но, остановившись напротив лестничного проёма, задумался, огляделся по сторонам, убедился в отсутствии физической слежки и свернул на ступени, решив проделать путь до самого низа пешком. В конце концов, он ведь на любом этаже может сойти на лифт, верно? А ублюдок Дадзай дождётся его в любом случае. Он же, блядь, привязан к нему, как Мори сказал… Чую передёрнуло. Он нахмурился и поспешил по ступеням вниз. Чем ниже Накахара спускался, тем больше людей видел. Первые десять этажей были будто вымершими. Чуть ниже он наконец начал слышать голоса, хоть и не видел людей; люди сами выглядывали в лестничный проём, когда слышали, когда кто-то быстро и тихо сбегает по ступеням, по которым все обычно ходят. Почему-то в глубине души Чуи очень хотел пересечься взглядом с Коё-сан, но её он так и не увидел. Прошло уже этажей пятнадцать, когда Чуя сбавил шаг, решив отдышаться, и начал спускаться уже менее резво. Всё больше и больше Чёрных Пиджаков попадалось ему на пути, и все, отвлекаясь от разговоров, смотрели на него, яркого, рыжего и совершенно не подходящего к здешнему месту. Ровно три пролёта Чуя чувствовал на себе их взгляды, втягивая голову в плечи и пряча руки в карманах; потом он снова побежал, не в силах терпеть. Ему стыдно признать, что лучше уж находиться рядом с перебинтованным ублюдком, чем под тысячью взглядов Портовых наёмников. Он оглянулся назад, придерживая очки, когда показался в проёме первого этажа. Когда раздался окрик: «Ну наконец-то, Синеглазка!», Чуя вздрогнул, и нога его не попала по ступеньке. Он поскользнулся, пролетев мимо нескольких ступеней и чудом не клюнув носом прямо в пол. По инерции он широкими шагами, размахивая руками и стараясь удержать равновесие, пробежал вперёд, оскалившись и чувствуя, как бешено от внезапности колотится сердце, а потом, увидев, что летит прямиком в кого-то перед собой, резко притормозил, притянув руки к груди и вжав пальцы в ладони, и выпрямился. Задержал дыхание. Вдохнул. Выдохнул. Кто-то выдохнул ему в ответ прямо в лицо. Прошла ровно секунда, когда он приоткрыл один из глаз и увидел прямо перед собой лицо удивлённого Осаму, глядящего на Чую во весь свой единственный видный глаз. Лицо его было красным, словно он тоже откуда-то бежал, прежде чем встать вот так, на пути Накахары, и только волею судьбы не быть уроненным на пол и придавленным Чуей со всего размаху. Дадзай, кажется, даже не дышал. Накахара смотрел на него широко раскрытыми глазами, возмущённо хмурясь, а потом, опустив глаза вниз и смерив Осаму быстрым взглядом, резко отпрянул назад и отряхнул края чёрного пиджака. Перед ним стоял убийца Альбатроса. От этой мысли голову как стрелой пронзило, и внутри у Чуи похолодело, когда он взглянул на Осаму. Этот ублюдок не выглядел, как человек, которому захочется вытянуть через гортань позвоночник… Но этот ублюдок выглядел именно так, как тот, кто способен убить с самым психопатичным лицом на свете. И Чуя это помнил. — Не стой на дороге, — бросил он, оскалившись и отвернувшись. Сердце постепенно унималось от бега, но больно ухало в груди от воспоминаний. Он смотрел теперь из-под очков на окружающих их Пиджаков, и все, стоя до этого молча и наблюдая крайне нелепую сцену воссоединения двух — и единственных на всю организацию — подростков, начали постепенно говорить между собой. — Как элегантно, — выдохнул Дадзай и сдул чёлку с покрасневшего лица, глупо улыбаясь. Эту бы улыбку да растянуть ему по лицу руками… Прямо за уголки рта. Чтобы ему хотя бы чуть-чуть было больно за то, что он сделал. Чуя цыкнул и негромко, но раздражённо бросил сквозь зубы, ссутулившись и снова спрятав руки в карманы: — Я тебе в следующий раз крикну что-нибудь, когда будешь спускаться с лестницы. Посмотрим, как ты раскрасишь пол своей кровью из носа, — он прищурился, поглядел на Пиджаков, но, не заметив должной реакции, поглядел на Осаму снова и отвернулся, добавив уже более громко: — Куда там тебя надо сопроводить? — Просто хочу на улицу. Я бы и так ушёл, — Осаму тёр ладонями лицо, отвернувшись к Чуе спиной, и Чуя невольно задержал взгляд на месте между лопаток под чёрным пиджаком: туда идеально вошёл бы его нож, греющий сейчас левую половину груди, — но Мори сказал, что пришлёт тебя. — И ты благородно меня дождался? Мечтал об этом. — Ав-в, ну наконец-то я слышу твой недовольный голос! — Осаму прижал ладони к своим красным щекам, но теперь, кажется, они были раскрасневшимися из-за того, что тот чересчур агрессивно растирал лицо руками. В неясной радости он поджал одну из ног и вдруг протянул руки вперёд к Чуе, но Накахара резко отпрянул назад — и Осаму стиснул в руках воздух, изменившись в лице. — Но… Я так скучал! — Я тебе не пастушья собака, — бросил Чуя, полностью проигнорировав грусть на лице щенка Мори, и в раздражении постучал носком туфли по полу. Если бы у него были часы на запястье, он бы посмотрел и на них, словно куда-то бы опаздывал. Пришлось вместо этого вперить взгляд в пол. — Пойдём, — Осаму вздохнул, говоря это с гораздо меньшим энтузиазмом, но Чуя на него уже не смотрел. Чуя сдвинулся с места, только когда краем глаза заметил, что Осаму, потоптавшись на месте, пошёл вперёд, а за ним стеной двинулась его охрана. Чуя держался на одинаковом расстоянии и от Пиджаков, и от Дадзая, словно те окружали его кольцом со всех сторон, и если раньше рядом с Дадзаем ему было более-менее комфортно, то сейчас… Солнце светило ярко. Оно было уже почти летним, пригревая и наполняя воздух скорым июнем. Двое Пиджаков шагали впереди немного в отдалении от Дадзая, один из них держал свой одноимённый атрибут на плечах, шагая в одной белой рубашке; позади было ещё двое, и одним из них, кажется, был тот самый старик с острой седой бородкой и пенсне на одном глазу, присутствовавший на допросе и окрещённый тогдашним Чуей руководителем силовиков. Чуя периодически оглядывался за плечо, посматривая на Пиджаков, и внутри него беспокойным ужом ворочалась прежняя тревога: то, от чего раньше нужно было бежать, следовало за ним и не пыталось убить… Вернее, делало вид, что пока они не будут этого делать. Чуя видел, что Осаму периодически оглядывался на него через плечо и замедлял шаг в надежде поравняться, но не хотел идти с ним рядом и замедлял шаг в ответ, держа руки в карманах и глядя в сторону. Следом за Чуей останавливались замыкающие Пиджаки, и Дадзаю ничего иного не оставалось, кроме как, вздохнув, шагать наконец вперёд, и тогда начинал двигаться Чуя, а за ним уже и Дадзаевские телохранители. Чуя, конечно, сказал, что он не пастушья собака, но теперь у него складывалось ощущение, что он пытался отрицать очевидное — держался-то он на расстоянии от своего «стада» и ни допускал к себе, ни упускал из поля зрения. Контролирует? Контролирует, как Мори и просил. Что ещё нужно? Ничего. Эта часть города Чуе была знакома чисто по тем трём дням, что он скитался по территории Портовой Мафии после разговора с Боссом в машине. В кафе по другую сторону дороги он заходил поесть и высушить голову под сушилкой для рук; а вон у той тележки с фруктами останавливался и присматривался к тому, чтобы украсть хотя бы яблоко… Его передёрнуло, и он зажмурился, встрепенувшись и выпрямив спину. Сейчас он не чувствовал голода, да и с того дня как будто бы прошло много времени; но чувства одиночества, брошенности и тотального непонимания следующего шага действий преследовали его до сих пор. Он это пережил. Он смог. Но эти места беспощадно напоминали ему об этом. Захотелось поскорее покинуть эту улицу, и Чуя ускорил шаг, заметив толпу у пешеходного перехода: множество человек крепко-накрепко жались друг к другу у зебры, как стая разноцветных пингвинов, словно те, кто находятся в самом конце, могут не успеть перейти дорогу и их обязательно собьёт нетерпеливый водитель. Светофор как раз отсчитывал последние мгновения красного света. Когда Дадзай, оглядевшись по сторонам, начал протискиваться в толпу, юркнул между двумя мужчинами и заставил тем самым эту стаю пингвинов потесниться и задвигаться, Накахара, прищурившись и обернувшись на Пиджаков, попытался считать с их лиц реакцию на это действие от подопечного, но ничего подозрительного и значительного для себя не обнаружил. Пиджаки, что были впереди, обошли толпу боком и стояли по-прежнему где-то там, в «голове» этой странной процессии, а замыкающие остались стоять чуть поодаль, даже не разговаривая между собой, но и не смотря прямо на Накахару (наконец-то!). Чуя начал невольно вытягивать голову и вставать на носки, понимая, что Дадзая просто не видит. Куда он, блядь, затесался в этой толпе? Упал, что ли, и был затоптан? Накахара оскалился, рыкнув, и подумал о том, что во времена жизни бок о бок со старшим братом и не подумал бы привлекать к себе внимания таким образом, но сейчас старшего брата рядом не было, а у Чуи была поставлена задача, для достижения которой придётся потерпеть выкрутасы местных наёмников и их принца, поэтому он бесцеремонно толкнул плечом какого-то мужчину, вызвав этим недовольный его вздох и втиснувшись внутрь этой пингвиньей колонии, а затем фактически пролез под локтями двух женщин, стоявших рядом друг с другом и образуя между собой узкий проход. Было тесно и жарко, словно Чуя попал не в толпу живых людей, а в помещение, доверху забитое свежими и потому ещё тёплыми кишками, не дававшими дышать. На кой чёрт он вообще сюда полез? Никуда бы Дадзай из толпы не делся! Только вот незадача: загорелся зелёный, люди зашагали вперёд, а Чуя, по инерции зашагавший вместе с ними, не увидел Осаму ни спереди, ни сзади. Он каким-то образом исчез из поля зрения, словно провалился сквозь асфальт. Чуя даже обернулся назад и поискал глазами в тротуаре открытый люк или любую другую яму, о которую Дадзай мог споткнуться и упасть, но его просто не было! Накахара в непонимании происходящего резко встал прямо посреди дороги и посмотрел по сторонам. Зелёный свет отсчитывал последние десять секунд. Десять — Чуя, шипя: «Твою мать!», рванул назад. Девять — столкнулся с Пиджаками, тоже взволнованными. Восемь и семь — промелькнула мысль, что теперь он не считает Пиджаков слепыми дураками, ведь тоже оказался в такой ситуации. Шесть — споткнулся о поребрик и пролетел два широких шага вперёд, но на ногах устоял и встал на тротуаре, шумно дыша из-за накалившихся нервов и оглядывая улицы города поверх тёмных очков. Пять — промелькнула мысль: «Почему я вообще повернул назад? Он мог удрать вперёд!» Четыре — мысль продолжилась: «…мог, если только его не забрал сам Сатана к себе в ад, где ему и место». Три — Чуя подпрыгнул на месте и заглянул за угол дома, как раз туда, откуда они шли. Напротив этого дома находилось кафе. Два — Чуя побежал вперёд, но его вдруг что-то остановило. Это была чья-то рука, схватившая его за запястье и фактически вдёрнувшая его с улицы куда-то внутрь. Один — Чуе закрыли рот, и перед его глазами закрылись стеклянные двери, а мимо них пробежали Пиджаки. Внутри было прохладно и играла спокойная музыка, стоило только сердцу перестать биться в ушах так громко. Чуя вцепился в руку, зажавшую ему рот, зубами, а потом рванулся вперёд, встав к стеклянным дверям спиной. Они, кажется, раскрылись, и это привело Накахару в лёгкое недоумение. Помещение не напоминало подвал или подворотню, а вокруг были полки с продуктами и касса. Оскалившееся лицо тотчас изменилось и вытянулось, когда Чуя понял, что он стоит в каком-то магазине, а напротив него стоит Дадзай собственной персоной и трясёт укушенной кистью. Дадзай здесь. Живой. Чуя выдохнул и опустил руки. Но что он здесь, мать его, делает? — Я сейчас заражусь бешенством! — Осаму жмурился и хныкал, растирая место укуса. — Ты ещё и непривитый наверняка! — Какого… Ты как вообще тут оказался? — Чуя проморгался, а потом встряхнул головой и нахмурился, оскалившись и подавшись вперёд, схватив Осаму за лацкан его пиджака: — Как ты так незаметно смылся?! Меня приставили за тобой следить, чё за хрень ты творишь? — Что это? — Осаму вскинул бровь, глядя Чуе в глаза. — Неужели ты обо мне беспокоишься? — Ты! — Чуя натянул лацкан чёрного пиджака на пальцы до хруста ткани, исподлобья глядя на Осаму и желая испепелить взглядом, но Осаму на это лишь молча указал пальцем куда-то в сторону. Чуя тут же зыркнул туда, куда он ткнул, и увидел, как на их парочку с застывшим на лице удивлением смотрит парень за кассой. В руке он держал трубку телефона, а второй был вот-вот готов начать жать кнопки вызова каких-нибудь служб по усмирению буйных подростков… Чуя рыкнул и мгновенно разжал хватку, убрав руки в карманы. Дадзай отряхнул пиджак и фыркнул. — Ладно, действительно, какое мне дело до тебя. — Это было грубо. А если бы спросил повежливее, я бы ответил, как я так легко ускользаю. — Да мне нас- кхм, — он откашлялся в кулак, видя краем глаза, как парень за кассой постепенно опускает трубку на базу, но всё ещё не выпускает её из рук. — Мне всё равно. Валяй. — Не люблю я ходить с ними. Словно под конвоем… — Осаму вздохнул и развернулся к Чуе спиной, зашагав к полкам с хлопьями для завтрака и подобной дребеденью, находившейся прямо напротив него. — А здесь хотя бы спрятаться можно. На это Чуя уже и не ответил. Нет-нет, конечно, он мог бы сказать что-то вроде: «Так не зря же, наверное, тебя, долбоёба, охраняют!» Но… В конце концов, какое ему дело, зачем к Дадзаю приставлена охрана и почему он постоянно от неё норовит ускользнуть? Чуя ему не охрана — это раз, Чуя нашёл его по