Запретный плод.

~

Моя душа такая резкая И чуть изранена толпой.

Начало октября 1993 года. Неумело пользуясь миксером, Саша замешивала жидкое тесто для блинов на кефире, как когда-то их готовила мама. Тогда в семье маленькой Александрины всё было хорошо. Когда у неё были любящие родители, её квартирка на Можайском была домом, а не просто ночлежкой. Тогда, когда папа был жив. Девушка знала рецепт наизусть и часто готовила блины для Вити, но с чудо-техникой так до конца и не разобралась. Старый добрый венчик, по её мнению, был гораздо удобнее и надёжнее, но Пчёлкин считал иначе. В очередной раз, увидев как она с усилиями взбивает что-то в миске, он велел ей не мучиться и воспользоваться миксером. Саше оставалось только кивнуть головой и взобравшись на табуретку, достать с антресоли запылившуюся коробку с непонятным для нее предметом домашней утвари. Она стеснялась своего прошлого. Стеснялась сказать, что первый раз видит эту вещь, и тем более понятие не имеет, как она работает. Но признаваться в этом Пчёлкину ни за что бы не стала. Стыдно. Она уже не темнота последняя. Всё это осталось в прошлом, как отголосок нищеты, из которой она выбралась. Сейчас Саша другая. Разберётся, приноровится и сделает всё, чтобы соответствовать уровню Виктора и быть ему достойной спутницей жизни. — Помоги, Сань, — Пчёлкин подошёл к ней, держа в руках запонки, которые не смог самостоятельно вдеть в петли манжет рубашки. Она быстро сполоснула руки, промокнула их о кухонное полотенце и принялась помогать Пчёлкину. В знак благодарности он аккуратно поцеловал её едва влажные руки. Нежно коснулся её кожи сухими, но тёплыми губами, а затем перевёл взгляд на телевизор с новостным каналом. На экране была запись от 19 августа 1991 года: Ельцин стоял на танке возле здания белого дома на Краснопресненской набережной. Рядом с ним находились его соратники, держащие в руках Российский флаг. Это был знак нового мира, пришедшего на замену, канувшей в лету советской идеологии, которая вскоре останется лишь на страницах учебников по истории. Буквально за неделю до сегодняшних событий Борис Николаевич в специальном обращении обнародовал только что подписанный указ. «Полномочия народных депутатов Российской Федерации прекращаются», — прямая его цитата. Тем самым президент развязал жесточайший конфликт интересов. Страна оказалась на пороге гражданской войны. Бескомпромиссность обеих сторон привела к человеческим потерям. Власть пожирала саму себя. Кадр сменился на спец.репортаж с места штурма Белого дома. Пчёлкин подошёл ближе к телевизору и прибавил звук. В объектив камеры сразу попал мужчина в форме и рупором в руках, громко толкующего:

«Чиновников выкинуть нахуй на улицу»

А проходящий мимо него активист, в гражданке, в знаке поддержки размахивая руками, воодушевленно крикнул:

«Отлично!»

— Хуй пойми, что творится, — усмехнулся Витя и костяшкой указательного пальца нажал на большую, круглую кнопку телевизора, тем самым выключив его. Он сел за стол. Времени до выхода осталось не так много, а он ещё не позавтракал. Саша поставила перед ним тарелку с блинами и кружку чая, а затем поспешила к холодильнику за баночкой сливового варенья, которое Витя привёз от родителей пару дней назад. — Ты надолго сегодня? — не без грусти в голосе, спросила она. — Неа, — отмахнулся он, бережливо накладывая варенье на ажурный блин чайной ложкой. — Джураев там что-то по бизнесу нашему обсудить хотел. Решим, и, думаю к часам семи-восьми, дома буду. Она непроизвольно улыбнулась. Рада, ведь пока он на работе, ей одной дома делать совсем нечего. Изо дня в день Саша ждала Витю с работы и старалась хоть чем-то себя занять. Перебирала вещи в шкафу, разбирая старый хлам, отмыла кухню и плиту от нагара — отголоском былой холостяцкой жизни Пчёлкина. Пользуясь ещё тёплой погодой, она помыла окна, которые до неё никто никогда не мыл, даже с внутренней стороны. А когда в квартире уже совсем не осталось мест, которые можно было привести в порядок, Саша убивала время перед телевизором. Иногда выбиралась из дома пройтись по магазинам, чтобы хоть немного развеяться. Но все это лишь навеивало тоску. Жить вместе было хорошо, но к Саше частенько возвращались воспоминания конца 91-го и начала 92-го года. Её подсознание давно вытесняло обидные моменты знакомства с Пчёлкиным, оставив только самые приятные эпизоды, которые Саша вспоминала с тёплой улыбкой на лице. Их первая поездка в ресторан. Красивое платье и чёрные лодочки на шпильке, которые он ей купил. Незабываемый вкус обжигающего горло джина, который она закусила небольшим кусочком спелого и сочного ананаса. Всё это было для неё впервые. Он показал ей жизнь за пределами школьной парты с учебником в руках. Ту жизнь, которую не может себе позволить обычный рабочий человек их времени. Такая же участь рабочего класса ждала и Сашу, если бы ей не посчастливилось заинтересовать мужчину вроде Вити Пчёлкина. О встрече с ним она никогда не жалела и уверена, что не пожалеет. Он сделал Сашу счастливой, просто потому что из множества своих женщин выбрал именно её. — А ты сильно уставший вернёшься? — спросила Саша, с явным намёком выбраться сегодняшним вечером куда-нибудь из дома. — В «метлу» поедем, Сань, — утвердил он. — Я намеки понимаю, ты всю неделю страдаешь ходишь. Фраза, которую он ей сказал, читается между строк. Он знает, о чём она молчит. Он в её голове. И за время их давольно долгих взаимоотношений хорошо там обосновался. Она хотела сделать так, чтобы он сам предложил ей съездить в ту же «Метелицу», но в этой игре двусмысленных фраз Пчёлкину нет равных. Он сыграл по её правилам, сказал то, что она хотела от него услышать, но всё равно остался в выигрышном положении, сделав акцент на последнем своём предложении, выкрутил всё в свою пользу. Ей его не переиграть. Она не была глупой, прекрасно понимала посыл его слов, но просто закрыла на это глаза, получив от Пчёлкина желаемое. Его привычка никогда ни о чём не спрашивать была любима Сашей. Он сам принимал решения, сам утверждал, а Саше оставалось только с ним согласиться. Рядом с Витей ей не нужно думать ни о чём, он сам всё решал за них обоих. Будучи сиротой, хоть и при живой матери, она чувствовала себя предоставленной самой себе и всегда испытывала груз ответственности за свою жизнь. В глубине души слёзно мечтала наконец скинуть с себя эту ответственность, стоять за спиной сильного мужчины, способного быть для неё опорой. И Пчёлкин был для неё опорой. Настоящий мужчина, полная противоположность её отца, из которого, по мнению Саши, мать верёвки вила вплоть до последнего вздоха. Папа был очень любим Сашей, но мягкотелость она ему не могла простить. Может будь он чуть характернее, не спился бы вместе с женой. Сейчас был бы жив и точно помог бы матери справиться с завистью, тем самым сохранив семью. Но на деле Яков вперёд супруги захлебнулся и ушёл на дно стакана, утоп в собственном бездействии. Видя в преобладание характерности и излишней жестокости в образе матери, она поняла, что должно быть наоборот: главный — мужчина, а она — за ним. В её голове есть только две крайности, золотую середину она не рассматривала. Саша была уверена, что ей нужен мужчина с характером, рядом с которым она всегда будет чувствовать себя защищенной, стоя за его крепкими мужскими плечами.

~

Виктор стоял на стоянке аэропорта «Домодедово», спиной облокотившись о свой автомобиль. Он изредка посматривал на наручные часы, всегда уважая пунктуальность, если речь шла о его личном времени. Самолёт рейсом Душанбе — Москва должен был приземлиться уже пятнадцать минут назад, но Фархада до сих пор не было. Пчёлкин негромко цокнул, когда наконец-то увидел его, выходящего из здания. Поприветствовав друг друга мужчины сели в автомобиль, торопясь в офис. Ехать им было порядка полутора часов, и это без учета пробок. — Что там за вопросы по наркоте то? — спросил Пчёлкин, не понимая, чем был вызван срочный визит Фархада. — Приедем, обговорим со всеми, посмотрим, что Белый скажет, — непринуждённо ответил Джураев и уставился в окно, любуясь осенней окраиной Москвы. Витя уставился на мужчину, широко вытаращив глаза. Ему сейчас точно не послышалось? Раздражение моментально пронзило мужчину, как статическое электричество, берущие начало в затылке и быстро распространившееся по позвоночнику. Правая нога Пчёлкина стала сильнее давить на педаль газа, он сжал челюсти до скрежета в зубах, пытаясь таким образом закупорить за сомкнутыми губами фразу: «Что, блядь, ты сейчас сказал?». Вопрос отчётливо звучал в голове Пчёлкина и было уже скользнул на его уста, но он смог с собой совладать и не произносить его вслух. Он глубоко выдохнул через ноздри и мотнул ближнее к нему колёсико на магнитоле, прибавляя звук радио. Таким образом, он дал понять Джураеву, что больше разговаривать с ним не имеет желания. Вновь, если дело серьёзное, то все вопросы к Белову. Разве Витя или любой другой из них имеет меньшей силы голоса в вопросах, касающихся общего дела и общих денег? Тема финансов всё равно всегда ложилась на плечи Пчёлкина, подкованного в этой теме гораздо больше того же Белова, но последнее слово всё равно всегда было за Сашей, что из раза в раз злило Пчёлкина всё сильнее. Он понимал, что в этом нет вины друга, но принимать лидерство Белова не хотел. Ревностное отношение абсолютно ко всему пробуждало в Пчёлкине негласное соперничество с другом. Самому себя хотелось доказать, что он пусть и не лучше, но точно на ровне с Беловым. Витя прекрасно помнил свою главную неудачу — статус свидетеля на свадьбе друга и, на тот момент, любимой женщины. Если говорить на языке спортсменов — эту победу Белов одержал в связи с отказом противника от поединка. Их крепкая мужская дружба, длившаяся всю жизнь, была для Пчёлкина гораздо значимее мимолётной влюблённости в Ольгу, которую удалось отпустить. Молчаливая поездка по ощущениям тянулась не час с небольшим, а гораздо дольше. Наконец, доехав до офиса, мужчины вышли из машины. Пчёлкин вдохнул свежего осеннего воздуха чуть больше обычного, изрядно устав от дороги, а затем быстро поменялся в лице, когда Фархад хлопнул дверью его автомобиля. Витя поморщился так, словно испытал на себе боль за дорогую сердцу и не только, машину. Телефон в кармане его плаща завибрировал. Он быстро достал его и сбросил звонок, увидев, что звонит Саша с их домашнего телефона. Он был уверен, что перезвонит ей сразу, как поднимется в офис. — Чё не открывают то? — дёргая ручку запертой на замок двери офиса, спросил Витя. Но зайти в офис сегодня было не суждено. В секунду кто-то заломил за спиной руки и повалил на землю. Все, что Витя успел услышать — непонятные для него, ругательства Фархада на родном языке. Попасться под горячую руку сотрудникам ОМОНа и лежать лицом в асфальт, явно не входило в планы их деловой встречи. Мужчины с автоматами и в бронежилетах церемониться не стали. Задержали и отвезли в Бутырскую тюрьму, даже не смотря на то, что Белов был готов предоставить все разрешения на оружия, которые хранились в офисе. Пятеро мужчин, друг за другом, подходили и отчитывались о личных данных дежурному надзирателю, повторявшему как мантру одни и те же вопросы для каждого:

Фамилия, имя, отчество?

Год рождения?

Место рождения?

После незамысловатого допроса, больше похожего на обычную сборку данных о поступивших в данное учреждение закрытого типа, мужчинам пришлось пройти унизительную процедуру досмотра. Снять с себя всю одежду при постороннем мужчине в форме, а затем быстро одеться и переступить порог изолятора. Зайти в камеру, к людям — нарушителям закона. К людям точно таким же, как и все они. Некоторые, из тех, кто уже сидел за закрытой железной дверью, заслуживали находиться в этой камере гораздо меньше, чем Белов, Пчёлкин, Филатов, Холмогоров и Джураев. За свою почти четверть века они явно совершили больше проступков, чем половина из тех мужчин, что вальяжно располагались на затхлых матрасах своих «шконок». — Здравствуйте, — вежливо и ненавязчиво Филатов поприветствовал всех присутствующих, имея лишь малейшее понимание о том, как себя вести впервые попав в камеру. — Смотрящий кто? — чтобы сразу узнать, кто среди них назначен авторитетом для поддержания порядка, решения споров и контроля за соблюдением негласных правил, спросил Белов. Но только после того, как их поприветствовали в ответ. — А здесь смотрящих нет, — один из присутствующих взял на себя ответственность ответить за себя и остальных. — Мы все здесь гости, — договорил коротко стриженный мужчина, дав понять, что конкретно сегодня силовики принимают всех без разбора.

~

Саша держала в руке уже остывшую кружку чая, на краешке которой отпечатался след её ярко красной помады. На часах уже давно заполночь, но спать она не ложилась и даже не задумывалась об этом. Пчёлкина до сих пор не было дома, из-за чего она не могла найти себе места, ведь он не позвонил и не предупредил, что задержится, а на её звонки он не отвечает с полудня. Страшно. Ей страшно за него. Саша включила на фон телевизор, чтобы не оставаться наедине со своими мыслями — иллюзия безопасности. Измотав себя самыми страшными исходами событий того, что всё-таки могло случиться с Витей, девушка потёрла заспанные глаза ладонью, размазывая тушь по глазам. Она ждала его, а он не приехал. Всё ещё держа в руках кружку, Саша направилась на кухню, словно убегая от нагнетающей обстановки царящей в спальне. Она поставила кружку в раковину, в которой уже накопилось приличное количество таких же чашек с недопитым чаем. Девушка взяла со стола пачку сигарет, зажигалку и вышла на балкон. Её волосы тут же растрепал холодный ветер из-за чего Саша недовольно нахмурилась. Открыв фармугу, девушка облокотилась о подоконник и достала сигарету из оставленной им маленькой бежевой пачки, на которой Пчёлкин до сих пор черной ручкой выводил русскую букву «Ц», вместо английской «L». Мимолётные секунды и серое облако дыма вылетело на улицу. Внутри всё стало успокаиваться, вместе с никотином она выдыхала навязчивое чувство тревоги, завладевшее её рассудком. Здравое мышление постепенно возвращалось к ней, но между делом Саша сверлила взглядом въезд во двор и, каждый раз видя свят фар заезжающих машин, изо всех сил старалась разглядеть знакомые номера. Сама не знала зачем, понятно же, что он точно уже не приедет. Жизнь рядом с Пчёлкиным потихоньку превращалась в ночной кошмар. Кошмар, который не исчезнет, когда ты проснёшься в холодном поту и не забудется в течения бодрствования. Было терпимо сидеть дома и ждать Виктора как минимум четыре дня в неделю, исходя из её рабочего графика. Она понимала, что это его работа. Тем более, что на Сашу он времени не жалел. Однако весь ужас жизни с Пчёлкиным лежал далеко не на поверхности, а чуть глубже. Две недели назад, разбирая хлам в его большом деревянном шкафу, Саша вытащила из кармана его зимнего пальто коробку с гильзами. На упаковке было написано, что внутри должно быть двадцать штук, а на деле внутри осталось всего четыре. Раньше она никогда не замечала таких вещей у Пчёлкина. Он всегда старался скрыть от неё такие детальные подробности своей жизни, явно считая, что оружие и всё, что к ним прилагается — не для «бабских» глаз вещи. Обычно он бережливо хранил всю запрещенку вместо с липовой лицензией в длинном сером сейфе, но именно эту коробку, которую нашла Саша, он просто забыл убрать — не успел привыкнуть к тому, что с ним теперь живёт женщина, наделённая способностью до мельчайших потребностей знать: где, что, как, и кем оставленное лежит. Найденная вещь до глубины души напугала Сашу, она была готова закатить ему слезливый скандал и требовать объяснений, но чуть придя в себя, закинула коробку обратно, в тот же карман из которого её вытащила. И разговор об этой находке так и не завела, стараясь забыть об этом и сделать вид, что ничего не видела. Она знала Пчёлкина, знала его характер и на сколько вспыльчив он бывает и не хотела с ним ссориться, даже если повод был крайне серьёзным. Саша была зависима от Вити во всех смыслах. И финансово, и физически, но страшнее всего то, что она была зависима эмоционально. Её привязанность к нему была подобна накрепко завязанному двойному узлу на шнурках старых кроссовок, который уже не развязать. Можно только обрезать и заменить на новые нетронутые шнурки — надёжные и чистые. Она видела, как он старается для неё. По мнению Саши, он — лучший мужчина, к тому же — любимый. Вместе с ним хотелось идти сквозь все трудности реалий их времени, ведь эти трудности где-то там на стороне, их они никогда не коснутся. У них всегда всё будет хорошо. Она очень хотела верить, что это «хорошо» — навсегда. Жить жизнь мечты, о которой ей говорил Витя, Саше очень нравилось. Она получала дорогие подарки, он водил её в рестораны, возил на своей дорогой машине, которая очень удивляла ее наличием всего двух педалей. Ведь в сравнении с «копейкой» на которой когда-то ездил её отец, иномарка Пчёлкина была чем-то невообразимым и недосягаемым. Он давал ей все блага, о которых Саша могла только мечтать, сидя в своей комиссионке, за которую Витя к слову до сих пор платил, понимая, что за задолженности квартиру заберут. В её глазах он — самый надёжный мужчина, который купал её в роскоши. Их жизнь была похожа на сказку, особенно, если не знать того, что остаётся за кулисами и какими усилиями он зарабатывает деньги на красивую жизнь для них обоих. Сигарета истлела, Саша кинула фильтр вниз, не вспомнив о пепельнице, которая стояла рядом. Голова уже не соображала. Она совсем одна. Не с кем поделиться и разделить свой страх, некому поплакаться в плечо и услышать тёплые слова поддержки. У неё нет подруг, нет родных и близких. Пчёлкин был для неё всем, но сейчас его не было рядом по неизвестной ей причине. Именно неизвестность пугала ее больше всего. Она не знала где он, как он, и вообще жив ли. Она злилась, что абсолютно беспомощна в этой ситуации. Она, могла лишь ходить по квартире, изматывая себя дурными мыслями. Она чем-то могла его разозлить? Тем звонком, который он сбросил? Если бы только можно было отмотать время на часов десять назад, она ни за что бы не потревожила его своим звонком. Это была сущая мелочь, она просто хотела уточнить во сколько его ждать, тем самым отвлекла его от работы. Вернувшись в спальню, она аккуратно присела у изголовья нерастеленной кровати. В руках был пульт. — Дура, — обняв колени руками, мысленно сказала себе Саша. Она всё равно бы собралась заранее. Не нужно было ему звонить. Взглядом лишенным эмоций, она смотрела в телевизор. На экране крутили какой-то музыкальный клип, но песню она не слышала, убавила звук до минимума. Старалась прислушаться к каждому шороху в квартире, в надежде на то, что совсем скоро Пчёлкин своим ключом откроет замок и ляжет рядом с ней, крепко обнимет и успокоит. Так, как он умеет.

~

Пчёлкин обернул ноги своим коричневым плащом. Холодно. Отопительный сезон ещё не начался, а в «Бутырке» уж тем более. Он всё ещё улыбался с собственной шутки, которую рассказывал друзьям несколько минут назад. — Жена рожает, я на нарах, — Пчёлкин едва уловил то, что сказал Белов и былого шутливого настроения след простыл. Наконец вспомнилось, что у него тоже есть человек, который ждал его приезда. Она там одна, ждёт и точно сильно переживает. А ведь он обещал ей съездить и развеяться вдвоём. Пчёлкин уверен, что собранная Саша до сих пор ждет его возвращения с работы. От мысли об этом тут же стало совестно, он привык выполнять обещания, а сегодня обстоятельства сыграли против него. И ведь сейчас с ней никак не связаться — телефоны у всех отобрали. Зря он скинул её звонок, когда вышел из машины. Думал, что перезвонит сразу же, как зайдёт в офис. Витя тяжело прикрыл глаза, а из головы не выходила мысль о том, что её звонок был не просто так. Вдруг что случилось? А он не взял трубку. — Идиот, — мысленно выругался на себя Витя, пообещав самому себе, что впредь при любых обстоятельствах возьмёт от неё трубку. Положив правую руку на лоб, он закрыл глаза, стараясь скорее уснуть. Как в детстве, чтобы быстрее проснуться. Перед каждым своим днём рождения за сутки до праздника, он выпрашивал у мама подарок, на что женщина приятно отвечала, что чем быстрее он уснёт, тем быстрее наступит завтра, а подарок уже будет ждать его у кровати. Вот так же и сейчас, хотелось скорее проснуться, выбраться отсюда и набрать номер их домашнего телефона. Убедиться, что с ней всё в порядке и ровно также заверить её, что с ним тоже всё хорошо.

~

С включенным телевизором и пультом в руках Саша прикрыла глаза, казалось на пару минут, но прошло около трех часов. Сквозь сон она слышала звук, мешающий ей отоспаться. Она быстро и напуганно открыла глаза, поняв, что этот звук — телефон, разрывающийся от звонка. Она тут же рванула в коридор, в надежде, что звонит именно он, а не какая-нибудь медсестра из регистратуры больницы или того хуже — фельдшер из морга. — Алло, — она поднесла к уху телефон и обратила внимание на будильник, стоящий рядом с телефонным аппаратом: 6:47 утра. — Сань, это я, ты как? — радостный голос Пчёлкина, заставил Сашу выдохнуть. Вот что имеют ввиду, когда говорят «камень с плеч». — Всё хорошо, малая, я скоро дома буду. — Вить, что случилось? Я не знала что и думать. Ты где был? — как он может быть так спокоен в начале седьмого утра? Саша говорила с ним крайне эмоционально, игнорируя заданный Пчёлкиным вопрос. По её голосу Вите и так станет ясно, что ничего с ней не произошло. — Расслабься, живой и ладно, — он словно издевался, не давал никакой конкретики, впрочем как всегда, возможно хотел успокоить, но делал только хуже. — Ложись, я скоро приеду, только тут это, Саш, — на одном дыхании вывалил он. — Через часик, край — два, буду дома. У Белого сын родился, до больницы съездим поздравим. Давай, Сань, целую. Явно не этого Александрина хотела от него услышать, после того, как Пчёлкин пропал почти на сутки, заставил её нервничать, а хуже всего — винить себя в его исчезновении. Он очень её обидел. Она чуть отомкнула губы и опустила взгляд в пол, глаза забегали из угла в угол, в поисках объекта фиксации. Наконец переварив сказанные им слова, Саша сразу же сбросила звонок на весу кинув трубку. И лишь благодаря закрученному шнуру от телефонного аппарата, который неторопливо покачивал трубку то вверх то вниз, пластик не разбился о пол. Вернувшись в кровать, она забралась под плед так, что виднелось только её лицо. Саша крепко обнимала саму себя, успокаивая. Девушка смотрела в окно, которое забыла закрыть тяжелыми шторами от лишнего света. Восходящее солнце пробивалось сквозь дома напротив, пытаясь наполнить теплым светом комнату, в которой лежала Саша. Всё это навеивало ещё большего раздражения. Хотелось спрятаться подальше от света и проспать сутки, лишь бы никто не трогал. Шульц быстро накинула плед на голову и зажмурила глаза. Руки, обнимающие собственное тело, дрожат, а скованное дыхание обрывками вырывается из груди. По щеке побежала слеза, ставшая стартом для настоящей истерики. Она явно ничем не заслужила такого отношения к себе.