В ожидании тепла

***

И рассвет наступит нежданно.

Верь мне, родной мой:

Всё то, что было желанно,

Вернётся обратно домой!

Зажурчат реки звонко,

Отбросив оковы зимы.

Запоют не хуже скворчонка

Сердца, что были раньше немы.

Твою руку в свою я возьму,

Сожму её крепко, пойму:

Не напрасно были невзгоды,

Не напрасно они прожиты!

Сбегут снега, скроются тучи —

Только ясность пребудет на небе:

Там надежды наши певучи —

Не в затёртой скорбями робе.

Взгляд твой лучистый согреет

И летом, и всякой зимой.

И пусть в нём ослабнуть не смеет

Крепость веры живой.

И пусть не забьётся вновь сердце,

Пусть не случится тех снов наяву,

Написано чётко на дверце:

Невзирая на всё, заживу!

Когда ты рядом со мной,

Я надеюсь, я верю, люблю;

Знаю, что с первой весной

Печали все вмиг погублю…

***

Девять месяцев спустя.

***

      Было странно. Причудливо. Едва ли можно было дать оценку состоянию окружающей среды — впрочем, чего ещё стоило ожидать от просторов Небытия, где всё однообразно, но в то же время непонятно?              Вэй Усянь, стоя на краю веранды дворца Тяньтан Чжисы, созерцал сытым взглядом свысока просторы Пристани Сиу. День, сменившийся ночью благодаря мановению его руки, оставил после себя странное послевкусие. Готовящиеся почтить своё возлюбленное Божество собственной непоколебимой верой призрачные жители, не ощущая пагубных или иных влияний, мирно украшали город и со всем пылом сочиняли на разную тематику стихи и театральные постановки, собираясь представить свои творческие успехи на скором Празднике Середины Осени.              Последние месяцы Вэй Усянь был занят тем, что усиленно занимался улучшением работы Дворцов и храмов. Теперь те функционировали куда лучше, чем в предыдущие года, что не могло не радовать в первую очередь воронят, которые тратили теперь значительно меньше сил на выполнение повешенных на них поручений. А конкретно в этот момент все мысли демона кружили вокруг маячащего на горизонте Праздника Середины Осени и, в гораздо большей степени, одного смертного, что в данный миг увлечённо тренировался на залитой солнцем площадке во дворце Чунтянь на пике Хули Чаншэн Чу.              Любуясь Ванцзи через приставленного к нему теневого клона-ворона, Вэй Усянь одной лишь своей аурой улыбался, внешне оставаясь привычно равнодушным ко всему на свете.              «Радует, что твои физические навыки улучшились со временем. Проклятая канга сделала своё дело и укрепила тело, — не вышло не заметить. — И точно так же она упрочнила твою душу, что радует меня больше всего, — лениво скользнув глазами дальше, поверх призрачного окошка, которое являло силуэт танцующего с мечами мужчину, Вэй Усянь властным соколиным прищуром оглядел свои владения, пестрящие вечерними огнями кроваво-красных и рыжих фонарей. — Как показала практика и мои наблюдения, за всё время своего самосовершенствования ты смог достигнуть уровня Небожителя в плане крепости души. Что ж. Это, бесспорно, славно. Отныне никакие невзгоды тебе не страшны, вдобавок ты бессмертен. В таком случае я могу больше не тревожиться и брать тебя в Пристань Сиу. Всё же мне очень хотелось бы показать тебе, Чжань-эр, что было сотворено моими руками четырнадцать лет назад. К тому же… — хмыкнул лис, возвращаясь вниманием к фигуре, кружащей по идеально ровной древесной поверхности тренировочной площадки. — Средний Мир не то чтобы нравится мне. Хули Чаншэн Чу приятен восприятию, вне сомнений, а дворец Чунтянь действует на меня успокаивающе. Однако… Мой дом здесь. В Небытии. Скажи. Ты пойдёшь со мной домой — в истинный дом, — Чжань-эр? — обратился Вэй Усянь к Ванцзи так, как будто бы тот мог таким образом его услышать и что-то по этому поводу сказать. — Надеюсь, что ты не в обиде за мою тишину в течение этих месяцев. Мне… Необходимо было привести в порядок голову».              Вялым движением смахнув картинку вбок, Вэй Усянь бегло попрощался с видами, что открывались ему с верхних этажей дворца Тяньтан Чжисы, и, плавно крутанувшись на носках, скорым шагом двинулся прочь: прямиком в темноту хладных коридоров, разгоняемых лишь приглушённым светом алых и лиловых факелов. Подолы его одежд шершавым шлейфом побежали вслед за ним, развеваясь чёрной дымкой и являясь при этом точно продолжением мрака или же, вернее, его истоком.              Стоявшие на страже порядка воронята тотчас склонялись перед ним, едва его фигура показывалась в конце коридора, выплывая из-за угла. Вэй Усянь не обращал на них внимания, ибо то почтение было, по его мнению, незначительно.              Все мысли обращались только к одному мужчине, которому больше всего хотелось уделять своё абсолютное внимание.              «Надо будет выбрать покои для него. Посветлее, попышнее, пороскошнее. Конечно, стоит спросить об этом самого Чжань-эра да напрямую, ибо наши мнения во многом разнятся. Что для меня мило, то для него мерзко. Так как мне хочется порадовать его, необходимо справиться о его точке зрения касательно покоев, — губы в рокочущем удовлетворении слабо изогнулись и вернулись в прежнее положение. — А после я перееду либо к нему, либо в покои поблизости. Всё будет так, как решит он в любом случае. Если всё пройдёт гладко, мы переступим чрез этот ненужный этап и сразу начнём делить одну комнату и постель».              Когда Вэй Усянь добрался до места, наиболее подходящего для перемещения в Средний Мир, демон развёл в стороны края материи, как занавеси, и пропустил себя в залитой солнцем сад. Зреющие в гнёздах воронята вмиг подняли головы при его появлении и счастливо зачирикали, и захлопали крылышками, приветствуя своего хозяина. Вэй Усянь всего-навсего зыркнул на них исподлобья, как бы ответив на ажиотаж, проявленный при его приходе, и двинулся дальше как ни в чём не бывало.              Ступая бесшумно и крадучись, Вэй Усянь подобрался к краю тренировочной площадки, на которой занимался всего один человек, и бессовестно затаился, бесстыже скалясь прищуром.              Ванцзи как всегда двигался великолепно. С течением времени его скорость лишь увеличилась, движения стали походить на бегущую по горам реку — стремительную, неумолимую и тем не менее мягкую. Обычный человек едва ли мог поспеть за его манёврами — Вэй Усянь был уверен, что теперь Ванцзи – единственный выходец из клана Лань, обладающий подобным уровнем мастерства. Волосы, убранные в пучок, дабы не мешаться, оголяли шею, на которой в солнечных лучах блестели золотые узоры проклятой канги.              «Всё такие же блеклые, — отметил Вэй Усянь, скользнув глазами по коже Ванцзи. — В отличие от тебя. Выходит, светлая ци хорошо на тебя влияет. Как будто бы как минимум по текстуре твоя кожа кажется куда более мягкой, нежели в первое время после твоего пробуждения. Или же мне чудится?».              Деревянный шест со свистом разрезал воздух и резко замер, равно как и Ванцзи, что внезапно застыл в не удобной для человека позе. Однако Вэй Усянь знал, что для такого, как Ванцзи, не существовало понятия «неудобный», ведь тот немало сил вложил в своё обучение. Что уж скрывать, и рука Вэй Усяня к его развитию приложилась: не зря же он управлял всеми теми тренировочными марионетками, заочно улучшая навыки боя своего Чжань-эра?              С несколько мгновений помедлив, Ванцзи с безучастным выражением лица встал как положено, прекратив изображать собой пусть изящную, но всё же словно перекошенную в судороге цаплю. Повернувшись к Вэй Усяню лицом, мужчина позволил тишине тяжело натянуться и повиснуть между ними.              Считая, что настала уже его очередь делать шаг навстречу Ванцзи, Вэй Усянь скрестил руки за спиной в своей любимой манере и, походя на неспешного тигра, поплыл к мужчине, что не сводил с него для всех равнодушных, но для него — слегка удивлённых, даже растерянных, глаз.              — Неплохо. Двигаешься уже куда быстрее, — дёрнув на себя указательный палец и вырвав безо всякого труда шест из рук Ванцзи, Вэй Усянь шершаво бросил. — Молодец.              — Спасибо, — в тон ему поблагодарил мужчина и украдкой перебрал пальцами, попытавшись при помощи духовных сил забрать шест назад: но не вышло. Впрочем, Ванцзи не остался слишком уж удивлённым, поскольку до Непревзойдённого Князя Демонов ему было ещё расти и расти. — Зачем ты пришёл?              — Захотелось, — невозмутимо пояснил Вэй Усянь, принявшись перекручивать между пальцев шест на манер флейты. — Неужели не соскучился по мне, Чжань-эр? — скривив уголок рта, он проурчал. — Не знаю, как ты, а я вот — да.              Уклонившись от ленивой тренировочной палки, что по воле случая чуть не задела его висок, Ванцзи с ноткой недоверия проговорил:              — Ты не скучаешь, — продолжив чью-то давнюю фразу, он добавил. — Не сожалеешь. Не нуждаешься, — дрогнув ресницами, Ванцзи пытливо всмотрелся в демона, что остановился на расстоянии в два шага от него. — Зачем ты пришёл?              Вэй Усянь хотел было промолчать, придержавшись своих принципов, однако сделал для Ванцзи исключение, ответив на, по его мнению, неуместный и даже глуповатый вопрос:              — Я уже сказал: соскучился, — слыша в чужих эмоциях скептику, Вэй Усянь фыркнул носом и бодро постучал когтем по древесине в такт чьему-то пульсу. — Чжань-эр, Чжань-эр. Неужели так трудно поверить в то, что я говорю? Будь всё иначе, меня бы тут не было. Разве ты не знаешь, что я никогда не делаю что-то против своего желания?              — Мне об этом досконально не известно, — возразил Ванцзи, как понял Вэй Усянь, держась от демона на расстоянии, по крайней мере, внутренне. — В конце концов, ты не даёшь мне узнать себя настолько, чтобы делать подобные смелые выводы. Я лишь смертный, не более. Откуда мне ведать о намерениях самого Бога Небытия?              С тихим стуком поставив шест вертикально и перегнувшись через него, Вэй Усянь склонил голову набок и, совершенно не чувствуя своей вины, произнёс:              — Глупо дуться на меня, Чжань-эр, за то, над чем я не властен. Забыл, с кем имеешь дело? Не надо. Я же знаю: ты не дурак. Ну так и не будь дурачком и помни, кто перед тобой. И не строй иллюзий — разочаровываться потом неприятно. К тому же существует крылатое выражение, весьма подходящее к разговору. Знаешь, как звучит? «Ваши ожидания — это ваши ожидания». Запомни на будущее, — крутанув кистью и хрустнув ею, лис сверкнул глазами. — Вдобавок, справедливости ради, я ушёл на долгое время, не объяснившись, не просто так.              — Если не собираешься посвящать меня в подробности, то, будь добр, не береди мою душу, — бесцветным голосом выдавил из себя слова Ванцзи с серым выражением лица. — Я всего лишь человек, моё Милосердное Божество. Пожалуй, таковые игры слишком даже для меня. Прошу, определись: тянешься ты ко мне — неважно, в каком смысле — или же не желаешь знать. Я человек, а не игрушка. Мне больно.              — Не игрушка, — согласился ровным тоном Вэй Усянь. — Ну так и я не механизм, который работает однозначно и объяснимо, несмотря на мою демоническую — мёртвую — природу. Я — сломанная кукла, которая иногда сама не понимает, как действовать из-за возникшей вокруг сумятицы, — он потянулся вперёд, чтобы глумливо ткнуть Ванцзи пальцем в грудь, но тот слегка отпрянул, заставив коготь остановиться в жалком фэне от себя. Не став противиться этому молчаливому, но тем не менее красноречивому «нет», Вэй Усянь безропотно убрал руку и склонил голову набок в другую сторону, пытливо вглядевшись в мужчину, и поинтересовался. — Чего ты хочешь?              Вероятно услышав в его голосе предельную серьёзность, Ванцзи — невесть из каких причин — всё же смягчился и с тихим усталым вздохом ответил:              — Истину, моё Божество.              — И определённость, — дополнил всмотревшийся в его ауру и разгадавший не понятые самим мужчиной желания Вэй Усянь. — Что ж, я не против тебе предоставить объяснения. Всё же я не такой уж и козёл, каким кажусь. Иногда мне не чуждо чувство справедливости. Понимаю, Чжань-эр, что моё внезапное исчезновение больше чем повод с концами отвернуться от меня, забыть и никогда не вспомнить, однако, как я уже упомянул, я никогда и ничего не делаю зря, — порывисто выпрямившись, Вэй Усянь кинул Ванцзи шест и приманил к себе другой из кучки прочих. — Перед тем, как мы с тобой побеседуем и наконец-то поставим точку нашим бесконечным брожениям вокруг да около, я хотел бы подраться с тобой как следует. Видишь ли, таковой метод выяснения отношений мне более чем импонирует. Что думаешь?              Безо всякого труда словив брошенный шест, Ванцзи опустил ресницы, спрятав мелькнувшие в них чувства, но всё оставшись в плане эмоций обнажённым перед лисом, и длинно выдохнул:              — Хорошо.              Пусть Ванцзи и хотел было добавить что-то ещё, ему пришлось резко отклониться вбок, когда перед его глазами внезапно мелькнул с сумасшедшей скоростью шест и тяжело врезался в плитку, взметнув ввысь её обломки. Вэй Усянь достаточно ясным — в его случае — языком давал понять, что нежничал, ибо, желай он в самом деле ударить, не стал бы предупреждать таковым ударом, от которого Ванцзи мог уйти.              Они принялись кружить вокруг друг друга, нанося бессистемную серию атак. Вэй Усянь, не ощущая потребности биться в полную силу, заходил с разных сторон и совершал игривые выпады, лениво жаля Ванцзи. Тому, в свою очередь, удавалось, если не отразить нападение, то уйти и оставить себя целым и невредимым.              — Слабовато бьёшь. Где твой пыл? — уколол Вэй Усянь, увеличивая напор. — Неужто все твои потуги так ни к чему и не привели? Ты всё такой же слабак, не научившийся достойно драться? Даже моя А-Ли будет опаснее тебя.              Рука Ванцзи дрогнула, ударив резче, чётче, больнее. Однако мужчина тотчас отступил, принявшись лишь нарезать круги вокруг Вэй Усяня и, вероятно, вести про себя счёт во имя достижения душевного равновесия.              — Какое мягкосердечие, — язвительно пропел лис. — Поражаюсь тебе, Чжань-эр. Вместо того, чтобы наконец выплеснуть на меня обиду и злость за всё, что я с тобой учинил, ты продолжаешь нежничать и бояться причинить боль, — он цокнул. — Я несказанно тронут, — когда ему не ответили, Вэй Усянь продолжил подначивать. — Вот только это ничего не даст. Если твоя обида продолжит сидеть в тебе, ничего путного не выйдет.              — Я не обижен.              — Не лги мне, — сухо отрезал Вэй Усянь. — Ты говорил, что не любишь этого делать, — он выделил. — Так не делай.              — Я… — начал было Ванцзи, но прикусил язык и резко остановился. Демонстративно отбросив шест в сторону и тем самым обозначив своё нежелание продолжать бой, он в упор посмотрел на Вэй Усяня, что так же прекратил крутить древком, целясь то в бок, то в ноги. — Чего ты добиваешься? Провоцируешь, — он сжал челюсти до появления на лице гуляющих желваков и попытался отгородиться от него, а после обессиленно спросил. — Неужели тебе настолько сильно нравятся мои негативные эмоции?              Вэй Усянь простодушно произнёс, не ответив на вопрос:              — В моём случае этот способ работал, — увидев непонимание в чужих глазах, он напомнил. — После смерти во мне сидела обида на весь мир и на каждого причастного сколько бы то ни было к моей боли. Встретившись с Его Высочеством наследным принцем Сяньлэ после восстания из Забвения, я желал только одного: его смерти. Мне хотелось самолично открутить ему голову. Сошедшись с ним в схватке один на один, выплеснув на него свою злость, я смог хотя бы на немного прийти в себя, усмирить свой гнев и свою ненависть, — отведя глаза, лис замолчал, не зная, как дальше оформить свои мысли. Впрочем, Ванцзи догадался и так.              — Так ты… — сжав своими длинными пальцами древко, мужчина потупил взгляд и значительно оттаял. Глаза его забегали по полу, обозначив, что Ванцзи в сей миг лихорадочно соображал, сопоставляя между собой дважды два. Наконец придя к некоему выводу, он устало вздохнул и шагнул ему навстречу. — Вэй Ин, — одними губами обратился Ванцзи к демону. — Как я неоднократно говорил, мне всего лишь хочется понимать, — он, слабо-слабо заломив брови, шепнул, пожаловавшись. — От неопределённости голова кругом, — и в который раз попытался донести свою позицию. — Я не в обиде на тебя. И уж тем более мне не хочется вымещать на тебе злость.              Вэй Усянь неопределённо пожал плечами и согласно пробормотал:              — Ну да. Ты же из Гусу Лань, где вас постоянно пичкали правилами. Вздохнуть по-своему не давали. Конечно, теперь, когда творится сплошной сумбур, ты в смятении, — почесав кончиком когтя локоть, демон поджал губы. — В таком случае каким образом мне помочь тебе выплеснуть все эмоции перед разговором? Я не хочу, чтобы чувства застилали глаза и мешали верно истолковывать мои слова; не давали принять решение и предоставить мне свой окончательный вердикт.              Ванцзи предельно твёрдо, пусть и максимально аккуратно, настоял на своём, без труда видя одну из тонкостей предложения демона:              — Я не хочу «выплёскивать все эмоции». Вэй Ин, они нужны мне. Это чувства, — тон его значительно подтаял. — А бежать от них я никогда не хотел: ни раньше, ни уж тем более сейчас. Я не хочу лишаться их; не хочу тишины; не хочу опустошать себя, — шагнув к Вэй Усяню ещё ближе, он шепнул. — Просто поговори со мной, Вэй Ин. Расскажи о том, что испытываешь; что тебя беспокоит; что не нравится, а что, напротив, устраивает. Уверен, вдвоём мы отыщем решение задачи всякой трудности. Это куда лучше, чем бегать по кругу и совершать одни и те же ошибки.              — Если ты уверен, — бесцветно протянул Вэй Усянь, смерив Ванцзи сложным взглядом. — Пойдём, что ли, чаю попьём, — как можно более беспечно бросив скомканную фразу, демон в любимой манере развернулся на пятках и припустил в сторону беседок, оставив мужчину позади.              Ванцзи, стоило только случиться чему-то отдалённо привычному, несколько просветлел. Повторения успокаивали и давали уверенность в будущем. Улыбнувшись одним лишь взглядом и вынудив лиса ощутить его душевное тепло своей спиной, Ванцзи оправил подол и поспешил было следом, чтобы не дать Вэй Усяню уйти в неизвестном направлении и оставить его здесь одного.              Тем временем Вэй Усянь, летевший на всех парах куда-то вглубь дворца Чунтянь, вдруг замедлился и обернулся, вскинув бровь:              — Ты идёшь?              Мужчина споткнулся о незначительный выступ плитки. Вэй Усянь на мгновение позволил себе предположить, будто случилось нечто нестерпимо ужасное, раз такой, как Ханьгуан-Цзюнь, не уследил за дорогой и чертыхнулся. Вот только, всмотревшись, обнаружил он всего-навсего смятение, растерянность и бескрайнее изумление.              — Что тебя так удивило? — чуть вытянул лицо Вэй Усянь. — Ничего же не случилось.              Побегав глазами от пола до его лица, Ванцзи прерывисто вздохнул:              — Случилось, — пробормотал он больше себе под нос, нежели Вэй Усяню. Демон пригляделся, постаравшись понять, что именно успело произойти в обход его глаз, но отыскал в облике мужчины одни только уголки рта, всё норовившие поползти вверх.              — И что же смогло вызвать у тебя улыбку? — в искреннем непонимании пробрюзжал демон, покосившись на Ванцзи со сложными эмоциями в стылом прищуре исподлобья. Он нахохлился и как будто выгнулся дугой, принюхиваясь и подступаясь к мужчине с разных сторон. Вэй Усянь внезапно стал походить на дворового кота, что при помощи обоняния пустился в изучение новой «диковинки» в лице неожиданного гостя.              Ванцзи посмотрел на него сверху вниз своим извечно непроницаемым взглядом, который даже чуткому лису не всегда удавалось разгадывать, и мимолётно улыбнулся, всё же сдавшись под напором разгоревшегося в его груди солнышка:              — Ничего.              — Как это ничего? — забурчал Вэй Усянь, в полусогнутом положении хищно нарезая круги вокруг Ванцзи. — Опять скрываешь что-то от меня, человек?              — Почему ты так уверен, что я всегда что-то от тебя скрываю?              — Потому что… — дерзко начал было Вэй Усянь, да прикусил язык и отвернулся. Почесав щёку, он буркнул. — Ладно, забудь, — сделал лис одолжение. — Улыбайся, сколько влезет. Мне это даже нравится.              — Моё Божество, — окликнул его Ванцзи, поравнявшись с возобновившим своё стремительное движение Вэй Усянем и начав ступать с ним нога в ногу. — Позволишь мне всё же настоять и узнать причину?              Вэй Усянь насупился, отведя взгляд:              — И почему это один лишь я сегодня обнажаю душу? — недовольно покосившись на него, он отбрил. — Требовательный какой! — однако, в противовес наверняка мелькнувшим в голове Ванцзи мыслям, демон выдавил из себя, снизойдя до словно бы драгоценных объяснений. — Потому что люди не могут безо лжи. Они всегда что-то утаивают, имеют свои скрытые мотивы. Тем более что я чувствую, что ты недоговариваешь. Меня это раздражает! — спрятав глаза, лис проскрежетал. — Однако, я знаю, что твои тайные помыслы не несут вреда мне, поэтому, так и быть, позволю тебе оставить их при себе.              Ванцзи несколько погрустнел, уловив нужный ему подтекст в словах Вэй Усяня.              — Я не он. Нет нужды опасаться, даже если тебе кажется, что я что-то недоговариваю, — чуть повысив голос, мужчина пылко выдохнул. — Моё Божество, — и, снова уронив громкость тона, он шепнул. — Я просто лишь не ожидал, что ты захочешь узнать, иду ли я за тобой. Поэтому удивился.              — О чём ты?              — Раньше ты никогда не проверял, следую я за тобой или нет. Всегда шёл впереди, а я старался поспеть за твоим рвением, — Ванцзи длинно выдохнул, таким образом должно быть обозначив печальный смешок. — Впрочем, сейчас это не слишком изменилось.              «Да уж, — издал скованный нечленораздельный звук Вэй Усянь, внезапно почувствовав себя так, будто конечности и каждую частичку тела заковали в камень. — А я ведь уже сто раз забыл об этом. Кто бы мог подумать, что для тебя это столь важно, — покосившись украдкой в сторону Ванцзи, ставшего ощущаться гораздо теплее после, как считал Вэй Усянь, такой мелочи, демон оторопело фыркнул носом. — Кто бы мог подумать, что это вызовет в тебе улыбку столь великой силы».              Сделав себе мысленную пометку отныне всегда удостоверяться, шёл ли за ним Ванцзи, и следить, чтобы тот не отстал, Вэй Усянь выровнял темп, дабы мужчине было удобнее идти: всё же, каким бы сильным тот ни был, ни к чему лишний раз бежать сломя голову. Приведя Ванцзи к беседке на озере, демон по духовной сети общения велел воронятам принести им чего-нибудь съестного.              «Как хорошо… — думал с явным облегчением Вэй Усянь, окаменелым взглядом провожая спины натянутых до предела воронят, которые наверняка подумали, что успели уже чем-то его прогневать. — …Что мои дорогие птенчики выполняют приказы незамедлительно, молниеносно. Иначе пришлось бы сидеть в этой… Звенящей от натуги тишине».              Побегав глазами по кронам деревьев, водной глади и небесному зеркалу, Вэй Усянь отрывисто подорвался вперёд и, опередив Ванцзи, налил тому чай. Ломаными движениями пододвинув чашку к мужчине и тут же мысленно обругав себя за рваную торопливость, чуть не приведшую к гибели скатерти от пролившегося на неё напитка, демон угрюмо пробубнил:              — Пей.              Ванцзи с благодарностью кивнул, приняв в руки чай, и, поведя носом и впитав лизнувший его восприятие аромат, с очевидным удовольствием констатировал:              — Жасмин.              Вэй Усянь нарочито небрежно бросил:              — Ты любишь.              — Люблю, — неясно зачем подтвердил Ванцзи, взглянув на него бегло из-под ресниц. Он не побуждал как-либо: случайным взором, словом к тому, чтобы Вэй Усянь наконец начал объясняться, отчего тот был бесконечно ему благодарен.              Вообще, демон не привык ощущать нечто настолько противное, как «вина». Он искренне верил в то, что сожаления не помогут, и потому не считал необходимым цепляться за них. Вэй Усянь предпочитал преобразовывать настоящее, чтобы получить желаемое будущее. Касательно многих вопросов его точка зрения работала просто превосходно.              А с Ванцзи она неожиданно давала сбой.              Многие чувства и их значения утратили со временем свой смысл в глазах Вэй Усяня, возжелавшего полностью отречься от них. Как это часто бывает, воспоминания притупились, оттого демон порой уже не понимал, что именно испытывает и что с этим делать.              Рвано отбивая пальцем ритм в такт пульсу Ванцзи и очевидно успокаивая себя таким образом, Вэй Усянь кусал губы с внутренней стороны и искренне желал вразумить самого себя, отыскать хотя бы какую-то точку, совместившись с которой стало бы возможно обрести душевное равновесие и предельно верно разрулить ситуацию.              Но не выходило. В виски отдавало чем-то тянущим, горько-кислым, смешанным с приторно-сладким притом. Вэй Усяню к тому же всё хотелось смотреть на что угодно, но только не на Ванцзи, что также не было ему свойственно: он был на верхушке Мироздания, даже многие Небожители отводили глаза и считались с ним — разве мог такой, как он, тушеваться перед кем-либо? Вздор. Вэй Усянь всегда смотрел прямо, горделиво и властно, уверенно и непоколебимо.              Что же изменилось сейчас? Почему же он не мог поднять глаз?              Сердито кашлянув, Вэй Усянь пустился в разъяснения:              — Я отсутствовал, потому что мне нужно было проветрить голову… Найти… Как раз-таки эту определённость, которая нам обоим так нужна. Благодаря сопереживанию, тебе наверняка известно, насколько… То было страшно. Думаю, нет нужды объяснять, почему на протяжении многих лет я держался на расстоянии от всего, имеющего подобный тон.              Слова давались тяжело, несмотря на то что Вэй Усянь мысленно готовил себя к этому разговору на протяжении последних двух месяцев. Казалось, все слова моментально сбежали, оставив его; захотелось спрятать голову в песок, скрыть себя хвостами и притвориться невидимкой; разрешить Судьбе сделать всё самостоятельно, за него.              Позволить самому себе хотя бы разочек не брать за что-то ответственность.              — Ты уже довольно много времени провёл бок о бок с новым мной. Не… С Вэй Ином. И потому знаешь о том, что я не терплю прикосновений, какой бы то ни было близости и не нуждаюсь в ком-либо. Это связано далеко не с одним Вэнь Лонвэем. Дело в том, что, став хули-цзин, я покатился вниз по склону вязи, утоп в слякоти, обернулся в кокон из множества склизких рук, принадлежащих дюжине случайных прохожих. Это… Страшно, — тихо-тихо признавался Вэй Усянь, сверля глазами выбранный наугад блик на озере. — Не понимать, что с тобой; не знать, как это прекратить; сказать своё «нет». Вроде как ты на свободе, но эта топь всё ещё окружает тебя, продолжает душить. Ты волен сам решать, куда пойти, во сколько встать и что съесть, однако истинной свободы нет. В то покрытое дёгтем и сажей время, несмотря на свою исчезнувшую потребность дышать, я задыхался. Вокруг сновал дым, застилающий глаза и забивающийся в пазухи. Что нагнетало ещё больше: мне постоянно казалось, что абсолютно все, бывшие рядом со мной, — либо враги, жаждущие моего тела, либо злодеи, в чьих мечтах было обнажить мою душу во имя своих садистских мечтаний. Вот я и закрылся. Закрылся, Чжань-эр. Потому как был вынужден постоянно держать ухо востро. Даже в собственном доме.              Вэй Усянь то ли зло, то ли едко, то ли просто-напросто устало усмехнулся, позволив острому оскалу очернить нежные черты.              — Конечно, то уже был не мой дом. Ведь Пристань Лотоса — дом Вэй Ина. А я — всего-навсего самозванец, — пожав плечами, лис отбрил, не смотря при этом на реакцию Ванцзи. — Возможно, именно поэтому мне не нашлось там места. Стены и мрачные углы насквозь видели мою лживую плешивую душу, и потому не могли позволить остаться. Мне постоянно думалось, будто за мной следят: день и ночь, ночь и день. Каждую чёртову секунду. Лисы — духи, донельзя сильно любящие свободу. И потому, когда приходилось неустанно прятаться, внутри с сумасшедшей скоростью скапливалась эта желчь. Её хотелось выплеснуть. Хотелось кидаться на каждого прохожего, обвинять их в порочности, жестокости и бессердечности. Порой хотелось также, вопреки всему, сорваться и всё рассказать. Хотя бы шицзе и Цзян Чэну. Тогда меня всё мучил вопрос: «Приняли бы они такого меня?». И когда он, звучавший точно мантра, доходил до определённой черты, могущей предоставить возможность решиться, то страх немыслимой силы охватывал меня так, что весь мир вмиг покрывался рубцами, густой почти что чёрной кровью и запахом гнили. Демоническая суть била в гонг, призывая меня напасть первым, — угол рта искривился, вылепив из него куда более кровожадный силуэт, чем уже был до этого. Вэй Усянь хрипло рассмеялся. — Теперь понимаешь, почему меня было так легко спровоцировать тогда? Внутренний лис только и ждал, когда люди дадут повод.              Поскребя когтями стол и оставив на скатерти затяжки, Вэй Усянь позволил своему взгляду рассеяться и унестись назад, в минувшие дни, о которых грозился забыть.              — Обрасти толщей льда всегда казалось мне целью, коей стоило придерживаться. Если ты ничего не чувствуешь — по-настоящему, — то никто и ничто на свете не сможет тебя задеть. При жизни я был донельзя раним, ты знал? Наверняка нет. Ты едва ли знал меня-человека достаточно близко. А вот Цзян Чэн знал. Может, именно поэтому его тогда так корёжило в храме Гуаньинь? Понимал ведь он, насколько близко к сердцу я порой всё принимал. И насколько сильно от этого страдал в Доме Кандалов. Всё это к тому, что, обернувшись демоном, лишь я один стал нести ответственность за своё существование. Обернувшись злой душой, я утратил кого бы то ни было близкого. Невзирая на моё отчаянное желание иметь семью, мне приходилось крепко держать в голове, что если мой обман раскроется, то никто из моей так называемой драгоценной семьи не встанет на мою защиту; не примет во внимание то, что мне страсть как хотелось бы прожить все те годы, что отнял у меня Дом Кандалов, а не развеяться пеплом по ветру и исчезнуть на манер солнца в подступающей ночи. Я остался один — как и завещал Вэнь Чжао. Меня окружали люди, что вроде как любили меня, но при случае я должен был давать отпор самостоятельно. Я остался один. И понимать это было… Больно, — дёрнув щекой, Вэй Усянь холодно прошелестел, слегка нахмурившись и сузив глаза. — Поэтому наилучшим решением было отдалиться от всех, не подпустить кого-либо к себе вовсе, понимаешь, о чём я?              Несмотря на то что Вэй Усянь вроде как взаимодействовал с Ванцзи и справлялся о его точке зрения, дожидаться ответа он не собирался. Это была исповедь, а мужчина — слушателем, коему необходимо было по окончании вынести вердикт, которого демон всё же страшился, пусть и считал, что если тот не будет положительным, то, по существу, заслуженным.              — Богу Небытия нельзя сомневаться, бояться. Времени на то, чтобы собрать себя по частям, у него нет. А Князь Демонов… — он оскалился. — Едва ли демону стоит рассуждать о чём-то светлом и испуганно ютиться по углам. Конечно, то всего лишь стереотип, поскольку, по словам моего недавнего знакомого, даже спускаясь в Нижний Мир, человек остаётся человеком, кто бы что ни говорил. И в Небесных Чертогах, и в Цзянху, и в аду — везде одни только люди. Просто разных форм.              Побегав глазами по мути, вставшей вместо реальности, Вэй Усянь попытался собрать свои мысли в кучу, дабы выдавать так любимую им конкретику вместо воды.              — Но тем не менее я этих стереотипов был полон. Смотря на себя как на воплощение зла, не могущее обладать положительными качествами, я позволил времени и Судьбе вылепить из меня того, кого ты встретил два года назад: циничное подобие на человека, тень прошлого себя. То, чего я хотел достичь, оказалось у меня на руках: повидав многочисленные смерти, равно как и жизни, в самых различных проявлениях, я утратил хотя бы какие-то крупицы мягкости и сострадания. Стал говорить об уходе со стороны яви как о чём-то естественном. Не спорю, так и есть, однако… В привычном понимании смерть — это всегда боль. А у меня… Её нет. Мне не жаль погибшего в раннем возрасте ребёнка, мне не жаль не добравшегося до возлюбленной мужчину, что не смог поведать о своих чувствах и не воплотить в реальность мечты. Едва ли найдётся кто-то, кто смог бы вызвать во мне сочувствие — такое, которое испытывает нормальный человек: полное, проникновенное, а не поверхностное, глухое, чрезвычайно слабое — почти что мнимое.              Желая как можно более подробно описать то, что испытывал, Вэй Усянь подыскал наиболее подходящий к последней части его монолога пример.              — Помнишь, как я вёл себя, стоило нам в Тяньчжоу обнаружить собравшееся воедино тело Чифэн-Цзюня? Думаю, теперь ты понимаешь, что, как и почему. Тогда ты несказанно удивился моему равнодушию. Действительно, моя реакция в корне неверна. Твой брат дорожил Не Минцзюэ, и потому в его праве было скорбеть, — он выделил. — И это нормально. Однако — даже сейчас — во мне ничего не откликается на ту боль, которую испытал Цзэу-Цзюнь в тогдашний поздний вечер. Также я не чувствую раскаяния за свои слова. И это, — подчеркнул Вэй Усянь. — Результат моего упорного труда. Мои стремления зиждутся на желании сделаться неуязвимым, непробиваемым — таким, что смог бы выстоять в одиночку и при этом не испытать необходимости зализывать раны. Пусть даже царапины.              Вэй Усянь сполз на ломкий шёпот.              — Я думал, что преуспел. Думал, что ничто на свете более не способно коснуться меня. Однако я ошибся. Как выяснилось, оказалось недостаточно просто лишь окружить себя забором из острого-преострого льда, чтобы никто не подобрался вплотную. Ведь внутри я всё так же остался тем самым мальчишкой, которого замучили, довели до исступления в Доме Кандалов. Как бы ни отрицал, я всё ещё тянусь к теплу, пусть впоследствии, стоит мне только осознать своё скрытое желание, носом землю рою в попытках прыгнуть выше головы и насильно заглушить тоненький голосок, молящий об исполнении тайной нужды. Как бы ни отрицал, я всё так же, как и много лет тому назад, боюсь остаться один. В момент смерти никого не было рядом со мной. А так хотелось. Знаешь, я помню, как из моего горла вырывались свистящие выдохи. Помню, как тяжело давался процесс дыхания. И помню, как тот постепенно сошёл на нет, а жизнь покинула моё тело. И те медленные злорадные мгновения были наполнены абсолютной тишиной, кою нарушали только лишь бормотания склонившейся надо мной смерти. Быть может, будь со мной кто-то в тот раз, мне не было бы так страшно и так холодно? Быть может, этот кто-то смог бы забрать хотя бы часть той боли и той ненависти, чтобы моя душа не отяготилась и не восстала из мёртвых? Мне этого доподлинно неизвестно, впрочем, жалеть я уж точно не стану, ибо всё, что случается, случается не напрасно. Цзянху нуждался в Боге Небытия, равно как и Мироздание. И что, что для этого потребовалось погрязнуть в темноте ещё больше?              Хвосты закрутились на подушках. Вэй Усяню захотелось спрятать их, чтобы Ванцзи не видел, однако совершил над собой усилие, дабы всё же позволить мужчине смотреть, ибо знал, что тот не осудит.              По крайней мере, хотел в это верить.              — Говоря о любви, — подошёл к более важному вопросу Вэй Усянь. — Я могу только указать, что здесь всё донельзя плачевно. Полагаю, ты и сам поймёшь причину, выслушав все мои прошлые слова. Вэнь Лонвэй заставил меня бояться самого понятия «любовь». В моей памяти всё ещё живут его плотоядные глаза, живёт это порочное желание, которое сквозило из его черт, пока я лихорадочно искал возможность прикрыться. Пять дюжин мужчин, которых я вкусил во времена сумасшедшей жатвы, только усугубили эффект. Возможно, мне удалось бы оправиться, будь всего один Лонвэй; возможно, мне удалось бы о многом забыть. Однако случилось то, что случилось: я возненавидел мужчин и понятие близости как таковое. От прикосновения кожи к коже меня стало в прямом смысле тошнить. Запахи, ощущения, впечатления — всё разом всплывало в голове, едва мысли сворачивали в сторону любви и прочих сопряжённых с нею тем. Я… Я так боялся всего этого, Чжань-эр, — на выдохе признался Вэй Усянь, наконец найдя в себе смелость посмотреть Ванцзи в глаза.              Мужчина тем временем сидел с натянутой спиной и, казалось, не моргал. Он обратился в слух, чтобы ненароком и слова не пропустить. Слушал, слушал, внимал, внимал — пользовался дарованным ему шансом наконец-то полностью понять. Слёзы блестели в косых солнечных лучах, что проникали в беседку, отражаясь от нефритовых колонн, подсвечивали узоры на шее и делали блики в солёных каплях только выразительнее. У Вэй Усяня создалось впечатление, что Ванцзи даже не замечал их: вероятно, так всё же и было на самом деле. Всё-таки тот настолько увлёкся рассказом, что забывал даже дышать. Взгляд Ванцзи оставался ровным, спокойным, но эта тихая-тихая боль и это глубокое сопереживание убеждали, что невозмутимость мужчины была самой что ни на есть хрупкой и поверхностной.       — Очерстветь, охладеть ко всему, что раньше было дорого — я шёл к этому так долго, так упорно… — шёпотом проскрипел Вэй Усянь, неотрывно глядя в глаза Ванцзи. — И почему же ты заставил меня усомниться? Предположить, что я заблуждался? Что каждое из моих стараний было совершено во благо не той цели?..              — Я… — одними губами проговорил Ванцзи, слабо тряхнув ресницами.              — Когда открылась тайна о твоих чувствах, мною овладел тот же страх, о котором я только что поведал тебе, — продолжил Вэй Усянь всё тем же едва слышным шёпотом: посвящённым лишь одному человеку, коему спустя столько лет открывались многочисленные лисьи нычки. — Вспомнилось количество наших совместных беспечных вечеров; вспомнилось, сколько раз ты — да и я — прикасался ко мне. Я тотчас вспомнил, как позволил себе забыться и расслабиться. Знаешь, Лонвэй тоже поначалу не проявлял ко мне неподобающих намерений. Защищал, всячески производил впечатление добропорядочного человека. Такому хотелось верить, невзирая на ощущение тревоги, сворачивающейся в тугой жгут в низу живота. Каково же было моё удивление, когда выяснилось, что за всей этой заботой скрывалась подобная жажда обладания и необъятной власти над человеком, — Вэй Усянь невесело усмехнулся уголком рта. — Тогда я счёл, что совершил ту же ошибку: позволил себе пропустить мимо глаз потенциальную угрозу, позволил себе снова сделаться возмутительно уязвимым — что ничуть не обрадовало меня. Уязвимость — последнее, что такой, как я, может себе разрешить, как мной уже было сказано ранее. Я увидел в тебе второго Вэнь Лонвэя. Посчитал, что ты точно так же, прикрываясь заботой и прекрасными сказками о глубокой любви, жаждал меня заполучить. Сделать уязвимым, слабым перед самим собой.              Поймав некоторую мысль, демон приподнял выше и второй уголок рта.              — Знаешь, а я ведь догадывался о том, что ты ко мне неровно дышишь. Вот только ввиду того, что мой рассудок раздроблен, главенствующая часть меня пребывала в неведении. Наверное, потому, что мне не хотелось позволить себе впопыхах опрометчиво прогнать тебя. За всё время, что мы провели в разлуке, я пришёл именно к такому выводу. Понимая свои страхи, я не давал себе взглянуть на лежащий перед моим носом ответ. И, несмотря на то что боковое зрение всё же способно прочесть написанные на листке крупным почерком слова, ни за что не разрешал себе осознать. Ведь знал, что не смогу остаться рядом. Не дам остаться тебе. Я бежал, едва только моя демоническая суть вернулась. Я снова стал тем самым Непревзойдённым Князем Демонов, тем самым Арлекином и тем самым Сюань Су. Вот только, смотря на тебя, я воспринимал себя не стоящим на верхушке трёх миров существом, а всё тем же слабым мальчишкой, который только и мог, что убегать. И поэтому я сбежал. Погрузился с головой в свою прежнюю жизнь в надежде, что это поможет мне привести себя в равновесие, позабыть о том баснословном риске, коему по неосторожности подвергся. Но не получилось, — выдавил он. — Не получилось. Я думал, что время, проведённое с тобой бок о бок, смоется бытием и не останется и намёка на твоё недавнее присутствие подле меня. Но ты засел в моих мыслях так плотно, что захотелось выть. Я думал, думал о тебе. О наших тихих вечерах на постоялом дворе, о наших относительно мирных разговорах. Что-то, что есть в тебе, привлекло меня. Что-то, что есть в тебе, является тем, в чём я отчаянно нуждался. Думал я так какое-то время. Однако за время нашей разлуки, взглянув на многие вещи внимательнее и отбросив призму пристрастности, я увидел саму суть: мне нужен был именно ты. Не часть тебя, не какое-то твоё качество, не твоя любовь — просто ты. Неважно в каком амплуа. Просто… Ванцзи. Мне тебя не хватало.              Растеряв решительность, Вэй Усянь впил когти в колени и уронил вниз глаза, не осилив зрительный контакт с мужчиной.              — Стало невыносимо от мысли, что ты где-то там в Среднем Мире, вдалеке от меня. Захотелось видеть, чувствовать тебя чуть поодаль, а не на расстоянии в тысячу ли. Захотелось, чтобы ты был здесь, со мной. Вот только чем больше ты был рядом, тем сильнее я начинал желать сократить ту дистанцию, что возникала между нами. Даже если это был уже какой-то чжан. Какой-то чи. Какой-то жалкий цунь. Всякое расстояние стало мучительным. И то… Что рождалось во мне или, вернее, восставало из пепла, пугало. Ежели быть честным, оно до сих пор слегка волнует меня. Подобное мне непривычно. Подобное, как ты понимаешь, не сопряжено с чем-то светлым в моём понимании. Но, что ещё страшнее, с течением времени мне всё меньше начинает хотеться ассоциировать это с чем-либо превратным. Хочется позволить противоположному броситься в глаза, — выровняв голос, Вэй Усянь резюмировал. — Я ушёл тогда, потому что понял, что ситуация между нами накалилась до предела. Тебя стало мало до невозможности, а смелости на то, чтобы всё разъяснить и изменить, по-прежнему не имелось. Во мне присутствует великое множество сомнений. Сейчас их гораздо меньше, но тогда они просто-напросто съедали. Ты спрашивал, зачем я взял тебя за руку. Ответ прост: захотел. Вот только принять это оказалось тяжело. Зачем я пошёл за тобой дальше, когда ты обнажался? Всё тот же ответ: захотел. Зачем я пришёл к тебе спустя столько времени? Захотел. В чём кроется загвоздка: я привык, что таковое желание исходит от других, а от меня — категоричный отказ; то, что ситуация переменилась и внезапно начал жаждать я, выбивает меня из колеи. Я знаю, что не хочу отпускать тебя; знаю, что желаю во всех смыслах этого слова; что начинаю склоняться к тому, чтобы вместо «нет» произнести робкое, но уверенное «да».              Вэй Усянь ломко спросил, как будто бы взмолившись:              — Ответь мне, Чжань-эр, грязь ли то, что я думаю о тебе? Порочен ли я, как Лонвэй, из-за того, что мечтаю о том, чтобы ты принадлежал лишь мне одному? Упал ли я ещё ниже из-за того, что тоже примкнул к этому и стал смотреть на тебя как на прелестного мужчину, чью душу не захотелось отпускать в следующую жизнь? Как на мужчину, которого захотелось спасти ценой всего? Моё представление о многом исказилось. Я не понимаю, что есть истина, а что есть заблуждение. Подскажи мне, плохо ли то, что мне не хочется больше отворачиваться от тебя и… И шептать тебе жаркое не сомневающееся «да»?              Когда стало понятно, что Вэй Усянь в самом деле ожидает от него ответа, Ванцзи заметно растерялся, не найдя в себе его. Должно быть — делал вывод демон, — мужчина попросту не ожидал такового развития событий, не знал, что с ним делать. Если Вэй Усянь выкроил для себя целых девять месяцев на осмысление всего, то Ванцзи на протяжении этого времени лишь терялся в догадках, не двигаясь с мёртвой точки. Услышанное выбило из колеи, а вернее повергло в шок. Вэй Усянь не мог не чувствовать: Ванцзи стойко думалось, что слова демона были им неверно интерпретированы, что сейчас по вине своей неосторожности он мог допустить фатальную ошибку.              — Я имею в виду, Чжань-эр… — взял на себя ответственность за это Вэй Усянь, понимая, что Ванцзи как никогда нуждался во взаимных откровениях. Некогда мужчина обнажил перед ним свою душу, высказался, не таясь, и поведал всё, что тяготило сердце. Настал его черед — объяснять, что же крутилось у него в мыслях. — …Мне хочется прикасаться к тебе. Не как к телу — безликому, одному из многих. А как к кому-то исключительно уникальному, особенному. Мне хочется прикасаться к тебе. Чувствовать тепло твоей кожи. Долго лёжа в постели не в силах уснуть, я думал, что мне не хватает твоего присутствия рядом. Пока ты был без сознания из-за падения в озеро Кайши, я иногда в обличье лиса засыпал на тебе. Мне… Никогда не было так уютно, так хорошо и так безопасно, как в эти мирные тихие ночи. Прокручивая в голове твои признания в любви, со временем я перестал видеть в них что-либо мерзкое и отпугивающее. Мне захотелось услышать нечто подобное из твоих уст ещё раз. Захотелось… Не оттолкнуть, понимаешь? Мне хочется устроиться рядышком с тобой и надолго так застыть. И это, — подчеркнул Вэй Усянь. — Не вина моей лисьей сути, — демон помялся, потупив взгляд и сцепив пальцы. — Ранее я думал, что тяга к тебе обусловлена жаждой моего внутреннего хули-цзин. Я думал, что на самом деле мой ответ «нет», а все шаги навстречу с моей стороны носили лишь корыстный и пошлый характер. И потому мне не хотелось приближаться к тебе, давать своё согласие. За эти месяцы я пришёл к окончательному выводу, что не демоническая суть повинна в моём желании быть рядом с тобой, обладать тобой, принадлежать тебе, касаться тебя, защищать и попросту не покидать. Я…              Горло сдавило спазмом, когда слова, некогда услышанные от Лань Ванцзи, возжелали опрометчиво сорваться с языка. Вэй Усянь ясно чувствовал, что именно они являлись предельно точным описанием всего того, что охватывало его в сей миг. Вот только лис точно так же считал, что «я люблю тебя» просто-напросто не могло оказаться обращено той душе, которой Вэй Усянь ныне открывался. «Люблю» всё ещё источало яд, сальные зловония и гадкую слизь — разве мог он этим извращённым словом описать свои ощущения и свои стремления? Едва ли.              По этой причине Вэй Усянь решил выразить своё отношение иначе.              — Я не считаю тебя безликим смертным, одним из подчинённых, жизнью которого можно с лёгкостью пренебречь. Ты не «никто и звать тебя никак». На самом деле, приглашая в свой дом, я никогда не расценивал тебя как своего подручного. Анализируя свои поступки, я сделал вывод, что заблуждался: я всё-таки не разучился тосковать. Я соскучился, и потому забрал тебя к себе. Когда ты едва не умер, я думал, что окончательно лишусь рассудка. Я готов был отдать всё что у меня было. Лишь бы удержать твою жизнь. Как выяснилось, отчуждённому Богу Небытия Сюань Су далеко не безразлична твоя судьба. Как выяснилось, холодному Вэй Усяню не плевать на тебя и твою жизнь. И, как выяснилось, я смотрю на тебя много иначе, чем на других. И, повторюсь, не как хули-цзин, а как не зависимый от своих животных повадок человек. Я смотрю именно на мужчину: исключительно прелестного, что душой, что телом. И смотрю не равнодушно, а… Увлечённо.              Вэй Усянь приосанился, когда наконец путём излияния застоявшихся в лёгких слов отыскал подходящую формулировку. Гордо вскинув подбородок, лис смело воззрился в расширившиеся глаза Ванцзи и отчеканил:              — Я увлечён тобой, Чжань-эр. Я хочу провести с тобой вечность. Хочу измениться ради тебя. Снова стать мягким и ласковым, заботливым и нежным: таким, который смог бы понравиться тебе, с которым ты ещё больше захотел бы остаться. Я хочу делать всё для тебя, стараться так же, как и ты старался для меня. Это не заблуждение, не какая-то игра — за почти что год, проходив вокруг да около и посмотрев на ситуацию с разных сторон, я пришёл только к признанию в первую очередь перед самим собой, что вместе с прахом мной в самом деле было вверено в твои руки сердце. Да, оно чёрствое, помятое и пыльное, дырявое, но оно моё. И это всё что у меня имеется.              Поднявшись, Вэй Усянь приблизился к Ванцзи, что весь вытянулся, сидя на своём месте, и, присев на колени, наклонился почти что вплотную к его лицу. Остановившись на относительно вежливом расстоянии, демон тихо-тихо спросил:              — Теперь, когда я сказал достаточно, ответь мне, Чжань-эр. Не заблуждался ли я? Есть ли в моих стремлениях непозволительная пошлость? Я не стал как Вэнь Лонвэй, что решил запятнать тебя своими нуждами и желаниями? И… — ресницы дрогнули, когда Вэй Усянь, не выдержав присутствия Ванцзи в поразительной близости от себя, опустил глаза и сбивчиво пробормотал. — И что ты… Думаешь… По этому поводу?.. Я столько размышлял об этом. Своими действиями я не вынудил тебя возненавидеть меня? Не сделался противен? Скажи, ты… Ты… Ты всё ещё… Говоришь… Мне… — он гулко сглотнул и одними только губами произнёс. — «Да»?              Вэй Усянь замолчал, а уши его, дрожа, жалко поникли. Хвосты точно так же прижались к подушкам и полу, не смея шелохнуться: должно быть, они тоже ждали вердикта Ванцзи со всем доступным им беспокойством. Слух бередил сумасшедший бег чужого сердца: Вэй Усяню оно представлялось птицей, запертой в клетку. Случайная аллегория по новой взбеленила страхи о собственном излишнем контроле: что, если Ванцзи столь сильно разволновался просто потому, что боялся его реакции на отрицательный ответ?              — Если ты скажешь мне «нет», то я всего-навсего сделаю всё что будет твоей душе угодно, — заверил Вэй Усянь. — Я не стану гневаться. Не стану… Буйствовать. Всё будет в порядке, слышишь? Ты волен…              — Я знаю, — шепнул Ванцзи предельно твёрдо. Несмотря на то что он точно так же не мог поднять глаз на Вэй Усяня и всё никак не отвечал на поставленные вопросы, мужчина чётко давал понять, что не сомневался касательно его уважения чужих границ. Как бы демон ни желал контролировать Ванцзи и ублажать свои желания, он ни за что на свете не принудит его к чему-то.              — Хорошо, — только и сказал Вэй Усянь и каждой частичкой своего тела застыл в ожидании решения мужчины.              Время шло, а Ванцзи всё безмолвствовал. Не прислушивайся лис к его эмоциональной ауре и пульсу, подумал бы непременно, что того совершенно не взволновал его запредельно долгий нагруженный монолог и что отвечать что-либо по этому поводу тот определённо не собирался. Однако Вэй Усянь видел: эта тишина нужна была Ванцзи, чтобы привести в порядок чувства и взять себя в руки.              Вэй Усянь не торопил его, памятуя о том, что Ванцзи делал ровно то же самое, когда они находились на местах друг друга.              «Сколько тебе в действительности нужно времени, чтобы всё обдумать? Не заблуждаюсь ли я, полагая, что ты взвешиваешь все за и против, а не ищешь повод, чтобы прогнать? Ты…», — мысль оборвалась, а кукольные блюдца ещё больше раскрылись. Радужки замерли, уставившись в одну точку, когда вместо тысячи слов Ванцзи медленно, крадучись, поднял руку на уровень его лица и остановил кончики пальцев у линии его челюсти. Вэй Усянь искоса глянул на них, ожидающих его разрешения, и безо всяких лишних раздумий подался навстречу, красноречиво обозначив своё согласие.              Ладонь Ванцзи нежно — практически невесомо — легла на его щёку. Большой палец мягко погладил его скулу, ненавязчиво изучив, ощупав. Вэй Усянь, вскинув глаза исподлобья на мужчину, пытливо в того вгляделся, выискивая каждый из бликов чужих эмоций.              — Не считаю тебя безликим смертным, — шепнул в никуда Ванцзи, смотря на Вэй Усяня до невозможности открыто. Глаза его заблестели невесть отчего: лис невольно напрягся, ведь таковое проявление являлось чем-то, отличным от нормального состояния. Лишь как следует задумавшись, Вэй Усянь понял, что это были простые слёзы, которые в сей момент подсыхали. — Соскучился, — продолжил он шептать. Вэй Усянь поначалу не понял, о чём конкретно Ванцзи говорил, и только спустя ещё несколько фраз понял, что мужчина вычленял из его длинного монолога фразы, особенно затронувшие его душу и сердце, и словно искал очередное подтверждение их истинности. — Я увлечён тобой, я хочу провести с тобой вечность, хочу делать всё для тебя; это не заблуждение и не игра…              Вэй Усянь прижал ладонь Ванцзи к своей щеке ещё теснее и низким голосом пророкотал:              — Да, — мужчина мелко вздрогнул, едва это «да», произнесённое точно на выдохе глубинным баритоном, отразилось от стенок пространства и как будто вплелось в его тело: ненавязчиво, мягко, осторожно — совсем не так, как раньше. Вэй Усянь привык действовать грубо, небрежно. Но сейчас ему не хотелось действовать как всегда. — Да, — вновь повторил он, неотрывно глядя в глаза Ванцзи. Ему казалось, что таковой зрительный контакт являлся наилучшим проявлением честности, открытости и доверия; что если смотришь прямо и не увиливаешь, то тем самым в тысячу раз увереннее доказываешь свою искренность и душевную обнажённость. Не моргая, Вэй Усянь смотрел, не смея дрогнуть радужками в какую-либо из сторон, и рокотал, из раза в раз повторяя. — Да. Да. Да, — он отвечал на каждый из звучавших между строк вопросов и по-настоящему надеялся, что Ванцзи его подтверждений будет более чем достаточно. — Да, Чжань-эр, — Вэй Усянь в последний раз выдохнул, выделив слово. — Да.              Его внутренний лис загудел, заурчал. Возможно, животные признаки, отчаянно тянувшиеся к мужчине, всё же разбушевались не на шутку, потому как звучали ныне отнюдь не скрытно. Пусть Вэй Усянь и думал, что каждое из его звериных проявлений терялось где-то в глубине, те показывали себя нарочито ярко, заползая своими мурлычущими переливами в уши Ванцзи, в его лёгкие и сердце, сосуды и всякую клеточку тела, играючи сотрясая его внутренности и щекоча.              Сидеть прямо и возмутительно далеко от Ванцзи Вэй Усяню становилось всё тяжелее. Кожа немела, натягивалась до предела — так хотелось склониться ближе. Стоило бы задуматься над тем, можно ли было осуществить это, но Вэй Усянь подался вперёд быстрее, чем подобная мысль вообще сумела бы оформиться в его голове.              Двигаясь медленно и осторожно, Вэй Усянь предоставлял Ванцзи возможность сдвинуться назад, уйти, отклониться. Тем не менее тот оставался неподвижен. Склонив голову вбок, демон, продолжая удерживать ладонь Ванцзи на своём лице, приблизился так, чтобы губы соприкоснулись едва-едва и их закололо от почти что мнимого контакта; так, чтобы стало ещё невыносимее, желаннее. Ванцзи, казалось, затаил дыхание. Рот его слегка приоткрылся, будто таким образом приглашая, но Вэй Усянь не смел зайти дальше, пока не услышит одно-единственное — столь нужное — слово.              — Скажи, — прошелестел Вэй Усянь, сверля застывшим прищуром губы Ванцзи и совсем не скрывая своих намерений.              Найдя его глаза своими, Ванцзи из-под ресниц посмотрел на него так, что все мысли Вэй Усяня мгновенно выветрились. Мир опустел, растворился, погряз в молочной топи, похожей на мирный утренний туман, суливший появление росы на траве. Слышалось только затаившееся дыхание; только пульс отдавал в виски — Вэй Усяню вдруг почудилось, словно в нём самом билось сердце Ванцзи, работающее отныне на двоих.              — Скажи, — уже не приказал, а попросил лис; почти что взмолился даже. — Скажи мне. Да или нет?              Очевидно понимая, что Вэй Усянь останется верен своим принципам, данному слову и не сдвинется с места, пока не поймёт, что им не окажется преступлена строго проведённая мужчиной черта, Ванцзи замешкался на мгновение, подумав о чём-то своём, и прерывисто выдохнул:              — Тебе и так известен мой ответ. Я не раз повторял его, — хвосты Вэй Усяня зашевелились и по полу поползли к коленам мужчины, чтобы обвить их, погладить и в поисках нежности притереться. Не воспрепятствовав «сестричкам», захватившим его ноги, Ванцзи твёрдо шепнул. — Да.              В противовес всем своим предыдущим вкрадчивым действиям, Вэй Усянь резко подался вперёд: весьма настырно, пылко и уверенно. Властно скользнув рукой по плечу мужчины, он жадно зарылся в его волосы на затылке и стянул их слегка, при этом максимально возможно приблизив к себе голову Ванцзи. Их губы встретились с равноценным желанием, но едва ли простой смертный смог что-то противопоставить демону, вспыхнувшему вмиг, точно торф. Его настойчивый язык юркнул в не успевший что-либо заявить рот и установил свои порядки. Голодную душу наконец дождавшегося этого часа и этой возможности лиса усладил рваный вдох Ванцзи.              Целовался Вэй Усянь далеко не раз. Опыта в этом плане у него имелось предостаточно. Неоднократно незнакомцы — случайные встречные — захаживали к нему, исследовали его рот и уходили, не принося со своим визитом что-то особенное: только лишь грязь. А вот так, чтобы состоялся настоящий поцелуй — чувственный и проникновенный, — у него не было никогда.              Вэй Усянь всегда в процессе выступал в роли ведомого, незаинтересованного участника, что просто-напросто ждал, когда увлекшийся им мужчина удовлетворит свой интерес, заплатив ему за терпеливость сполна, а затем оставит его в покое. Сейчас же он сам подавался навстречу со всем рвением и пылом, на который только был способен. Прижимая Ванцзи спиной к поручням беседки, Вэй Усянь зарывался с неожиданным наслаждением в его мягкие-мягкие волосы, наконец разрешая себе взъерошивать их, и с упоением сминал податливые, ничуть не противящиеся губы.              Ванцзи поначалу терялся, не поспевая за Вэй Усянем, что задал свой темп. Подстраиваясь под него, пытаясь соответствовать, мужчина стопорился, слишком много думая. Лишь тогда, когда он позволил себе отпустить контроль, когда Вэй Усяня стало так много, что не получалось как следует дышать и мыслить, Ванцзи смог насладиться столь внезапно — а может, и нет — случившимся поцелуем. Памятуя о давнем дозволении касаться головы, мужчина точно так же, как и в тот день, осторожно скользнул ладонью в волосы Вэй Усяня, но, в отличие от демона, не стал их сжимать и тянуть — пусть даже слабо, как это делал лис. Он принялся массировать кожу, посылать по ней приятные вибрации и тепло, наслаждаться долгожданным прикосновением, случившимся не из-за чего-то превратного, вынужденного или морально тяжёлого, а из-за вспыхнувшего желания обоих.              Вэй Усянь по-лисьи зарычал и несдержанно прикусил нижнюю губу Ванцзи, а затем слизал выступившую кровь, как будто бы незамедлительно замурлыкав впоследствии. Обведя языком каждый из зубов, лис размашисто лизнул нёбо, добившись желаемого: непроизвольного тихого-тихого вздоха Ванцзи.              Невзирая на то что Вэй Усянь очень долго держался на расстоянии от темы романтики и близости, целовал он Ванцзи пылко — и не скажешь, что столько лет он ко всему этому был равнодушен; впивался лис в своего мужчину так, будто предполагал, что в будущем этого может не случиться. Вёл себя демон точно сорвавшийся с цепи зверь. Терзая губы Ванцзи, Вэй Усянь словно выпивал из него душу, добросовестно давая, впрочем, что-то взамен. Духовные силы, невольно даруемые лисом, наполняли его с сумасшедшей скоростью, вынуждая теряться от ощущений, тепла и мощи, что громадным потоком наполняли меридианы.              Оторвавшись от губ Ванцзи, Вэй Усянь принялся жадно выцеловывать каждый цунь его лица. Он не прогадал: то в действительности стало на порядок мягче со временем, пусть и являлось до сих пор более плотным по текстуре, нежели у обычного человека. Ванцзи, ведомый демоном, запрокинул голову, не задумавшись над своими действиями и глубоко-глубоко вдохнув через освободившийся рот.              Ледяная рука наконец отпустила волосы и сползла на заднюю сторону шеи. Когти, могущие безо всякого труда разрезать самый грубый и стойкий из существующих на свете материалов, не оставили и царапинки — даже красного следа, — стоило им пройтись по белой коже и ревностно, по-хозяйски обрисовать своими остриями золотые узоры.              — Вэй Ин… — едва слышно вздохнул Ванцзи, слегка сведя на переносице брови. Вэй Усянь в свою очередь, услышав почти что неразличимый зов, как будто озверел ещё больше. Прикусив розовую мочку уха, он втянул её в рот, точно играясь, а после обвёл её своим шершавым неестественно длинным языком. Подобное вмиг заставило Ванцзи мелко задрожать.              «Если я сейчас не остановлюсь… — ураганом ворвалась в помутившийся разум мысль, и лис, в секунду протрезвев, убеждённо отчеканил. — Рано».              Выпустив ладонь Ванцзи из своей хватки и устроив её у него на животе, Вэй Усянь сжал руку в кулак и, собрав в него духовные силы, с чувством впечатал его в балку, переломив ту пополам. Крупные куски нефрита с громким всплеском упали в озеро и пустили по его глади рябь. Радовало то, что конструкция беседки была предельно устойчива и от одной колонны, выведенной из строя, не развалилась, и продолжила удерживаться в состоянии равновесия: вероятно, воронята предполагали, что когда-то наступит момент, в котором их хозяин захочет обо что-то почесать кулаки, вот и упрочнили беседку всеми возможными способами. Оторвавшись от мужчины, демон не отстранился, как сделал бы в прошлые месяцы, — лишь уткнулся лбом в изгиб шеи и по-лисьи загудел.              — Моё Божество? — рвано дыша, подал голос Ванцзи.              Вэй Усянь хотел было отрезать своё привычное «тихо» или же «умолкни», но в моменте подумал, что это будет излишне грубо и что Ванцзи такового отношения к себе не заслуживает. Впрочем, объяснять что-либо у него так же сил не находилось. Оставалось только одно решение: молчать.              К счастью, Ванцзи всё понял и так. Едва ясность и трезвость хотя бы краешками своих шлейфов притронулись к его рассудку, он смог сопоставить между собой факты и растёкся по стене, к которой прижимался Вэй Усянем, доверившись и полностью сдавшись. На пробу погладив лиса по затылку, мужчина застыл, как бы спрашивая: продолжить или же убрать руку?              — Оставь, — в конце концов прохрипел Вэй Усянь.              Услышав согласие, Ванцзи принялся медленно перебирать его пряди, приглаживать их, возвращать причёске прежний совершенный вид и увлечённо посылать тёплые волны по коже, искренне надеясь, что это принесёт успокаивающий эффект.              Со временем огонь страсти угас, оставив после себя усталость и опустошение. Вдобавок ласковые пальцы, которые гладили и массировали затылок, настолько сильно убаюкивали, что у Вэй Усяня не было и малейшего желания связно думать. Неловко потоптавшись на месте, он выровнялся, оставив шею мужчины. Тот незамедлительно убрал руку, подумав, что Вэй Усяню потребовалось отдалиться, однако лис и не собирался уходить. Вместо ожидаемой Ванцзи реакции он, совсем не давя, сжал его подбородок, оставив лёгкий — в его случае, предельно нежный — поцелуй на губах, и потёрся носом о щёку, подобно жаждущему внимания зверьку.              Уши встали торчком на макушке и задели своими кончиками ресницы Ванцзи. Мужчина слабо поморщился и повёл носом. Поняв, что тому стало неудобно, Вэй Усянь пробормотал:              — Я совсем не умею их контролировать, — благодаря тону, слова звучали так, будто демон извинялся. — Сейчас спрячу.              — Не надо, — тотчас воскликнул шёпотом Ванцзи и положил на них ладонь прежде, чем Вэй Усянь успел избавиться от своих лисьих ушей. — Они замечательные.              — Они ведь тычутся тебе прямо в глаза.              — Не страшно.              — Как же не страшно? Это, должно быть, неприятно. Глаза у людей чувствительны.              Вэй Усянь намеревался добавить что-то ещё, но окаменел, когда Ванцзи случайно задел пальцем основание одного из его ушек. Вместо брюзжащих слов с губ сорвалось просящее:              — Ещё.              — Что? — недопонял Ванцзи, прекратив перебирать волосы.              Не нарушив собственного практически абсолютного безмолвия, демон направил руку мужчины к своим ушам и, поставив его пальцы гребнем, показательно провёл ею по своему меху. После пары таких подходов из горла начало доноситься рокочущее мурлыканье.              Ванцзи, смекнув, что от него хотели, повиновался, начав чесать и массировать основания ушек. Вэй Усянь, вмиг размякнув, упустил из виду своё первоначальное намерение удостовериться, что не совершит лишнего, прежде чем делать всё, чего только желала душа, и разлёгся на Ванцзи, уложив голову так, чтобы мужчина безо всякого труда мог гладить его.              Повернувшись на бок, Вэй Усянь уткнулся носом в изгиб шеи Ванцзи и оплёл ногами его голень, и приобнял одной рукой за талию. Прикрыв глаза, он позволил своим хвостам змеями закрутиться и точно так же захватить мужчину. Едва только успокоился, демон нахмурился, поняв, что кое-чего ему всё-таки не хватало: отпустив талию, он обхватил запястье Ванцзи, преспокойно ютившееся у пола, и, держась за него, перекинул его руку через себя, заставив мужчину обнять его. Лишь тогда, когда Ванцзи послушно ухватился за его плечо, точно так же принявшись поглаживать, Вэй Усянь угомонился, перестав одёргивать мурлыканье, всё набирающее и набирающее силу.              — Моё Божество, — некоторое время спустя позвал его Ванцзи. Обращался он к нему тихо, почти неслышно: должно быть, мужчина полагал, что Вэй Усянь уснул, и потому не желал будить. Однако не попробовать узнать точно так же не мог. Вдруг демон всё же не спал, а лишь наслаждался наконец случившимися мирными объятиями?              — М? — лениво мыкнул Вэй Усянь, дав понять, что слушает. Отвлекаться от этого чудного мгновения, рушить атмосферу, сложившуюся так кстати, ему не слишком хотелось. Будь это любая другая ситуация и любой другой человек, демон безо всякого зазрения совести настоял бы на том, чтобы нарушитель его планов тотчас замолчал и не говорил без его дозволения. Но, так как это был его человек, Вэй Усянь заставил себя не пропустить и одно слово Ванцзи, ведь тот наверняка подал голос не просто так.              — Что ты намерен делать дальше?              — Хочешь посмотреть на Пристань Сиу? — немного погодя ответил вопросом на вопрос Вэй Усянь. Он понимал, о чём конкретно говорил Ванцзи, но оформить свою мысль в явном виде не мог, и потому болтал об отвлечённом. — Там моя обитель. Здесь же резиденция, перевалочный пункт. Небытие и Пристань в нём — это всё равно что Призрачный Город для Чэнчжу.              Чуть теснее прижав его к себе, Ванцзи шепнул:              — Хочу.              Потершись щекой о грудь мужчины, Вэй Усянь не без удовольствия отметил тишину, которая последовала за таковым прикосновением. Руки, что уже довольно долгое время лежали на его теле, не воспринимались удавкой или же гадюками, готовящимися ужалить, причинить боль. Они ощущались так… правильно? Словно им изначально было положено обнимать и гладить его. Чем дольше он и Ванцзи находились настолько близко друг к другу, тем яснее Вэй Усянь осознавал, как все эти годы заблуждался; как рьяно он лгал самому себе, что не нуждался в ласке и тепле. Лежать на бодрствующем иль спящем Ванцзи, позволять тому дотрагиваться до него — ничто из этого не провоцировало возникновение даже нотки сомнения.              За эти месяцы Вэй Усянь для себя всё решил. И он был несказанно рад в эту секунду, что всё же осмелился довериться и окончательно сдаться.              «Так… Спокойно. И тихо», — оторопело выдохнул Вэй Усянь, приоткрывая глаза наполовину и сонно глядя на постепенно загорающиеся на озере фонарики-лотосы. Ореол нарастающего света пустил по воде мягкий градиент, и демону на миг показалось, что фонарный жар коснулся их с Ванцзи. Впрочем, лис был уверен, что тепло, которым награждал его человек, было в разы сильнее, чем теплота каких-то там фонариков-лотосов. То были пустышки, жалкие пародии, в отличие от самого что ни на есть реального Ванцзи, обнимавшего его и позволявшего ему впервые за почти что двадцать лет по-настоящему отдохнуть.              Просто лежать и никуда не спешить — на работу, высвободиться из плена рук и спастись — ощущалось… Дико. Но приятно. Вэй Усянь думал, что ещё не скоро сможет воспринимать прикосновения к Ванцзи и от него с той же беспечностью, что была у него при жизни. Вот только точно так же держал в голове, что этот миг всё же когда-то наступит. Теперь, когда Ванцзи был бессмертен, у них в распоряжении имелась целая вечность. И Вэй Усянь мог не беспокоиться, что им не хватит времени на капризы.              Пусть миг, в котором Вэй Усянь позволит Ванцзи вставить на место последний из осколков, наступит не завтра, не послезавтра — может, даже через год или десять, — он и не собирался тревожиться, ибо был абсолютно уверен, что сей момент они застанут вдвоём.       

***

             Следующее утро запомнилось Вэй Усяню благодаря своей незаурядности и особой прелести растянутого мгновения. Демон лежал, укутываясь в одеяло и человека, податливо раскрывшего в его сторону свои руки, и вслушиваясь в мирный ритм его живого сердца, и чувствовал, что ему было как никогда хорошо.              Хвосты, дорвавшись до «сладкого», и не собирались отпускать от себя ноги Ванцзи. Они обмотали их так крепко, присоединили к Вэй Усяню насовсем, отчего тому наверняка придётся потратить несколько больше времени на утреннюю разминку, ведь застой крови от пережатых конечностей по-любому образовался нещадный. Тем не менее, даже с учётом понимания чужих предполагаемых неудобств по пробуждении, лис не торопился освобождать мужчину из своей хватки, ибо был уверен, что тот не то чтобы против.              Вэй Усянь фыркнул носом, случайно подняв уши, которые незамедлительно закрутились из стороны в сторону и начали ловить каждый попавшийся им звук. Он попытался было приструнить их, но потерпел неудачу.              «Что ж вы такие неугомонные! — ругался лис. — Что хвосты, что уши, никто меня не слушается! Чжань-эр же сейчас проснётся».              Понимая, что сон мог быть нарушен, Вэй Усянь прополз чуть-чуть вперёд, под подбородок Ванцзи, чтобы уши оказались примяты насильно. Стоило это сделать, те угомонились и дыхание мужчины вновь выровнялось, сделавшись мерным и неспешным.              «Спит», — сухо констатировал Вэй Усянь и точно так же присмирел, привольно заурчав и по-лисьи зажмурившись. Один из хвостов отпустил Ванцзи и, лениво скользя по постели, раз через раз принялся хлопать им по ткани и оставлять на ней неглубокие вмятины.              — Доброе утро, моё Божество, — мягко шепнул Ванцзи, нерешительно коснувшись самыми кончиками-кончиками губ его макушки.              — Разбудил я тебя всё-таки, — пробубнил Вэй Усянь, прознавший о своём недавнем заблуждении, и фыркнул носом. — Не хотел.              — Всё в порядке, — заверил мужчина и, осторожно подняв руку к голове демона, застыл на расстоянии в фэнь. — Можно?              Вэй Усянь подался головой навстречу жаркой ладони и в очередной раз фыркнул:              — Можешь не спрашивать. В случае чего, я самостоятельно отпряну, — он акцентировал. — И всё будет нормально.              — Мгм, — только и мыкнул Ванцзи, водя пальцами по волосам Вэй Усяня так, словно от неосторожного касания тот мог развалиться. — Когда мы отправимся в Пристань?              — Как только захочешь. Хоть сейчас.              — Сейчас не хочу, — помявшись, ответил Ванцзи.              — А чего хочешь сейчас? — приподнял голову Вэй Усянь, вследствие чего мужчина незамедлительно отвёл руку, подумав, что он таким образом просил прекратить. Стоило ему увидеть признаки собственного заблуждения, Ванцзи устроил ладонь на виске лиса и большим пальцем стал выводить на нём незамысловатые узоры.              — Чтобы это утро не заканчивалось, — признался со значительной заминкой Ванцзи столь тихо-тихо, что Вэй Усянь непременно пропустил бы эти слова, произнесённые на выдохе, не наблюдай он за движениями его губ.              Дрогнув уголком рта, лис хлопнул хвостом по постели:              — Утру суждено перетечь в день. К сожалению, мы не можем остаться в этом мгновении навечно, — примирительно произнёс он, поймал свободную руку Ванцзи в свою и переплёл их пальцы. — Но притом это и неплохо. Впереди нас ждёт очень много подобных пробуждений. И каждое из них будет по-особенному прекрасно, отлично от предыдущего. Вдобавок Пристань Сиу нуждается в твоём изучении, а я — в твоей оценке. Всё-таки я достаточно старался над её созданием. Ток жизни в ней заслуживает внимания.              Ванцзи с искренним интересом попросил:              — Расскажи мне что-нибудь о Пристани Сиу.              Вэй Усянь чуть выше приподнял уголок рта, обнажив слегка островатые клыки:              — Однажды ты уже спрашивал об этом. Неужто не хватило баек?              — Спрашивал? — недоумённо переспросил Ванцзи, очаровательно похлопав глазами.              «Точно. Ты же тогда был пьян, — в своей манере посмеялся Вэй Усянь. — Едва ли ты помнишь хотя бы слово из моей повести».              — Пить меньше надо, — шутливо упрекнул он его. — Между прочим, я очень старался, рассказывая тебе легенды. А ты ничего не запомнил! Ещё мне в вину ставил плохую память.              От Ванцзи повеяло ощутимой аурой вины:              — Прости.              Ясно понимая, что таким образом мужчина до невозможного конца своих дней наотрез откажется от алкоголя, Вэй Усянь смягчился:              — Так и быть — прощаю. Но только на раз и только тебя. В будущем будь сообразительнее и рациональнее. Вдруг я что важное расскажу? А ты и не вспомнишь, — потершись щекой о грудь мужчины и громче заурчав, Вэй Усянь сладостно зажмурился и злорадно прикусил выступающую ключицу Ванцзи. — Впрочем, не беспокойся. Даже если ты что-то забудешь, я напомню, — с лёгким нажимом проведя остриями когтей по коже мужчины, он послал по ней слабый импульс духовной ци и замурлыкал что-то неопределённое себе под нос. — Ну как? Вспомнил? Что там был за рассказ.              Ванцзи, чей взгляд на секунду рассеялся, а после вновь сфокусировался, с силой моргнул, как будто вынудив себя ясно мыслить. Потратив некоторое время на, должно быть, привыкание к реальности, бывшей в настоящем, он длинно выдохнул:              — Мгм, — мужчина помолчал, наверняка раскладывая всплывшие в его голове, благодаря чужому вмешательству, аспекты, и поинтересовался. — Эта легенда истинна?              Вэй Усянь чуть выпятил нижнюю губу и покивал:              — Предельно.              Глаза Ванцзи забегали по его лицу, будто выискивая в нём ответы на какие-то свои очень важные вопросы.              — Кто-то слишком много думает, — постучал Вэй Усянь пальцем по челюсти Ванцзи. — Шестерёнки скоро заскрипят от износа. Пожалел бы ты себя, что ли, огонёк.              Смерив его сложным взглядом, Ванцзи то ли обвинительно, то ли умилённо проговорил:              — Ты опять назвал меня так.              — А ты опять так и не понял, — вернул ему Вэй Усянь и склонил голову набок, не отнимая её от груди мужчины. — Так, что? О чём задумался? Не стесняйся, Чжань-эр. Отныне и впредь ты обладаешь исключительной привилегией — задай тысячу и один вопрос и получи столько же ответов совершенно бесплатно. Нет нужды насиловать свой мозг и заставлять свою прелестную голову болеть. Это же нам ни к чему, правильно?              В глаза Вэй Усяня снова бросилось то, как покраснели мочки ушей Ванцзи. Язык закололо, едва лис вспомнил, какова та на вкус. Захотелось немедля повторить. Тем не менее демон удержал себя на месте.              — Как всё было на самом деле? Если… Если не излагать события в формате легенды.              — Смотрю я на тебя и думаю, — протянул Вэй Усянь. — Как же быстро ты совершенствуешься. Да, назвать тебя наивным отныне уж точно нельзя. Видишь множество тонкостей насквозь. Горжусь!              Подобно змее перекрутившись, демон приподнялся на руках и навис над лицом Ванцзи, что замер, точно пойманный в ловушку кролик, и во все глаза предельно доверчиво уставился на него в ожидании дальнейших действий. Играючи прошагав пальцами по плечу Ванцзи, Вэй Усянь подцепил кончиками когтей его лицо и склонил голову набок в своей любимой манере.              — Когда я умер, то первым, что посетило моё сознание, были воспоминания. Всякие разные. Принадлежали они в основном важнейшим людям в моей жизни. Я снова оказался в детстве — там где тепло и уютно. Родители игрались, будучи такими молодыми, и вовлекали меня в свои капризы. Потом был Цзян Чэн, Пристань Лотоса и… — понизив голос, Вэй Усянь наклонился и шаловливо прикусил кончик носа Ванцзи. — Ты.              — Я? — округлил Ванцзи свои глаза, обрамлённые длинными ресницами.              Вспомнив постоялый двор и времена, когда ещё ничего не было ясно, Вэй Усянь отметил, что ещё тогда узнал, насколько те мягки. Не отказывая себе, демон спустя столько пережитых событий смог наконец без зазрения совести провести тыльной стороной пальца по пышному ряду ресниц, вынудив Ванцзи зажмуриться одним глазом, и не подвергнуться влиянию кислого чувства.              — Ты. Это было воспоминание, в котором я звал тебя искупаться с нами во времена учёбы в Облачных Глубинах. Тогда ты мне отказал — притом безжалостно и жестоко даже. Я всё ещё обижен, так и знай, — фыркнув носом, Вэй Усянь на кошачий манер боднул лбом челюсть Ванцзи. — В тех фрагментах моей жизни я пытался научить тебя улыбаться. Забавно, правда? Кто бы мог подумать, что когда-то я разучусь это делать. Уж прости, Чжань-эр, но теперь я не смогу поделиться с тобой умением улыбаться как нормальный человек.              Вэй Усянь прикусил язык, когда понял, что своими неосторожными словами заставил Ванцзи погрустнеть. Нежный и ленивый взгляд поплыл, сделавшись исключительно понурым. Демон про себя недовольно зашипел, браня своё порой поразительное неумение чувствовать атмосферу и контролировать циничные речи. Для него таковые откровения ничего не значили. Едва ли Вэй Усяня могло расстроить то, что теперь он не умел улыбаться. Однако для Ванцзи то было весомо. И болезненно. И потому демон был обязан следить за языком.              — Впрочем, это можешь сделать ты при случае, не так ли? — попытался Вэй Усянь исправиться. — Чему-то же я успел тебя научить тогда, н-да?              — Мгм, — не веселея, согласился Ванцзи.              Вэй Усянь, по-лисьи бурча, поцеловал мужчину в лоб, переносицу и веко.              — Ну хватит.              — Уже перестал, — заверил Ванцзи, однако тихой грусти, которая то и дело в нём вздымалась, не унял. У Вэй Усяня создалось впечатление, что он склонился к тому, чтобы сначала успокоить его и только потом понять, что именно его просили прекратить.              — Я умер, Чжань-эр, и с этим ничего не поделаешь, — решил всё-таки пресечь чужие остаточные метания Вэй Усянь. Взгляд его заиндевел, равно как и голос. — Да, моя смерть была. И притом её нельзя назвать лёгкой. Я изменился — безусловно, но факт. Уже столько времени прошло. Почему ты не можешь это принять?              Ванцзи не стал юлить:              — Потому что твоя боль по-прежнему ранит, — робко подогнув пальцы, он потянулся ими к его лицу, чтобы трепетно прикоснуться к линии челюсти и погладить подушечкой большого пальца место, где раньше то и дело появлялись лукавые ямочки. — Возможно, для тебя отныне это пустяк. Но для меня — нет. Сердце болит за тебя. И осознавать, насколько велик был ущерб, нанесённый тебе, до сих пор тяжело. Сколько бы лет ни прошло, твоя трагедия будет откликаться во мне пульсирующей раной. Не страшно, если ты перестал улыбаться. Не страшно, если ты переоценил многие свои принципы. Страшно только то, что когда-то тебя заставили столь сильно измениться.              — Но это жизнь, Чжань-эр, — цинично возразил Вэй Усянь, смотря на него сверху вниз. — Она может быть как лёгкой, так и тяжёлой. У каждой души свой путь. Запомни мудрость Бога Небытия и Судьбы: ничего просто так не случается. Всякое препятствие, которое встречает перед собой человек, нужно для того, чтобы он стал тем, кем в конечном итоге ему суждено быть. Да, может показаться, что Мироздание обошлось со мной жестоко, но, по существу, оно вылепило из меня того, кому по силам управлять ходом Бытия и Небытия. Чтобы не колебаться, чтобы не сердобольничать там где это неуместно. Чтобы держать в своих руках власть, нужно быть жёстким, Чжань-эр. Наказывать и поступать по справедливости надобно без эмоций. Судить по факту, а не через призму своих убеждений. Знаешь, люди этим больны: они судят, судят без конца, основываясь прежде всего на своём восприятии реальности. Вот только это не есть верно. Кто-то может считать, что убить одного, двух не преступление, — Вэй Усянь хрипло рассмеялся. — Как я, к примеру, — он кашлянул так, словно подавился перьями убитых им на охоте куриц, и съехал со скользкой темы. — А другой будет голосить, что он деспот и кровожадный душегуб. Бог Небытия должен судить беспристрастно и давать душе то, что по факту заслужено.              — Небытие тому свидетель, — эхом повторил Ванцзи, очевидно вспомнив высеченную на табличках храмов Сюань Су цитату.              Сложив руки на груди Ванцзи — будто так и надо, — Вэй Усянь ухмыльнулся уголком рта и после оскалился, всё-таки не сдержавшись:              — Именно так.              — Моё Божество, но всё же…              — Огонёк, — длинно фыркнул носом Вэй Усянь, обдав щёки Ванцзи морозцем. — Не случись со мной того, что произошло в Доме Кандалов и до этого, я бы не стал Богом Небытия. Мироздание нуждалось во мне. Помнишь, сколько людей ждало возможности переродиться? Очередь доходила до семивековой давности. А сколько душ неприкаянно блуждало по миру просто так, даже не дойдя до моста Найхэ? И того больше. Таких чисел не знает свет. Кому-то нужно было взять ответственность. Отречься от человеческих чувств и возвыситься. Да, это больно; да, неприятно, но так бывает. Без этого никак.              Немного погодя демон всё же сообразил достойное сравнение, благодаря которому так же можно было объяснить:              — Раньше я был совершенно другим — человеком. А человек решать судьбу других людей не может. Тот Я судил с позиции приземлённой, не божественной. Знаешь, роясь в архивах Вэнь Цин, когда необходимо было понять, что же делать с золотым ядром Цзян Чэна, я набрёл на трактат одного врачевателя, которого особенно сильно интересовали людские души, их сознания. Писал этот мужчина донельзя интересно и легко, отчего я не смог не задержаться на нём. Тот, говоря о переживаниях и невзгодах, которые не учили человека, а ломали его до неузнаваемости, предоставлял вниманию читателя следующую картину. Изначально человек — это лист бумаги. Ровный и цельный. Когда с ним происходит нечто исключительно жестокое и непосильное, то он измельчается на крошечные кусочки, мнётся — одним словом, ломается. Таким листком едва ли можно пользоваться, да? Реальность, которой жил человек, исчезает, и призма восприятия искажается. Очень часто после такого опыта люди не выдерживают и заканчивают жизнь самоубийством, не в силах собраться и продолжить жить, несмотря ни на что. Но некоторые всё же могут. Почему?              Поставив руку на локоть, Вэй Усянь явил вниманию Ванцзи идеально прямую ладонь со склеившимися пальцами и предложил воспринимать её как лист бумаги:              — Потому что на мятую бумагу или на комок из обрывков наслаивается новый, целый и невредимый лист. Знаешь фразу «начать с чистого листа»? В ней имеется психологический исток. Как бы наклеивая лист на изломанную версию, новая личность, восставшая из пепла после пережитого, начинает смотреть на мир иначе. Теперь это другая реальность для неё, новый лист. Чистый и цельный, сотканный из полученного опыта. Создав новую реальность для себя, человек может решить: выбросить наработку или же воспользоваться ею, чтобы выжить.              Вэй Усянь задумчиво цокнул:              — Я долгое время скитался, не зная, как быть и для чего вообще я выстоял, несмотря ни на что. Когда восстал после осады горы Луаньцзан, мне хотелось только одного — исчезнуть. Я желал выкинуть новую реальность, скомкать её так же, как и прошлую. Вот только не получилось — у Судьбы были иные планы. Она заставила меня присмотреться к ней. И я нашёл якоря, благодаря которым у меня появился стимул жить. До этого я не видел смысла в своём существовании. Я же всё портил. Я же больной на голову жестокий убийца. Зачем такому бродить по земле? Как выяснилось, всё-таки было для чего. Чжань-эр, любая личность, создав новую реальность после травмирующего для себя события, может присмотреться к чистому листу и понять, чем его наполнить, а также, — подчеркнул он. — Принять свой опыт. Сказать: «Да, это было». И жить с ним дальше. Многие годы мне это не слишком удавалось. Лишь в последние девять месяцев я смог окончательно переступить через последствия Дома Кандалов. Пытки не ранили меня, а вот надругательство — вполне. Его послевкусие мешало мне. Я перестал воспринимать себя мужчиной — да что уж мужчиной! Я перестал воспринимать себя как личность, как человека вовсе. Просто тело. Однако… Как видишь, избавиться от подобной установки в голове мне со временем удалось. Остатки её влияния ещё есть, но уже куда меньше, чем было ранее.              Вяло хлопнув ладоши, Вэй Усянь резюмировал:              — Опыт был — это факт. Смерть болезненная была — тоже факт. Но это не изменится. Можно до конца своих дней стенать и упиваться горем, но это всё равно ничего не даст, кроме как потери времени, которое можно было посвятить жизни. Как я люблю говорить: «Прошлое остаётся в прошлом. То, что ушло, уже не предотвратить, не исправить. Чтобы получить желаемое, нужно работать с тем, что имеется на руках, дабы преобразовать будущее». Я часто слышу в эмоциях и мыслях людей, уходящих в следующую жизнь, бесконечные сожаления, жажду исправить допущенные ошибки. И могу сказать, что не разделяю их рвения, — наклонившись к носу Ванцзи, внимательно слушающего его поучительный монолог, Вэй Усянь тронул его кончик невесомым поцелуем, а после, как полюбилось ему, прикусил его шаловливо. — Подведу итог. Да, новая реальность не исцелит меня, ведь внутри я всё так же сломан, измельчён на крошечные куски. Чистый лист не вернёт мой рассудок в норму, не станет панацеей. Но благодаря нему эта разрозненная конструкция всё-таки держится, помогает жить настоящим и будущим. Хранит то, чему я научился, из чего вынес пусть жестокий, но всё же урок. Благодаря нему я встречаю новый день. Благодаря нему прошлая версия меня всё ещё жива в каком-то смысле.              Лукаво сощурившись, Вэй Усянь вздёрнул бровь:              — Уяснил?              — Мгм, — кивнул Ванцзи, смотря на него так мягко, что Вэй Усянь едва не запищал оглушительно громко. Немного помолчав и, вероятно, переварив услышанное, он вернулся к прошлой теме. — Так, что же с той легендой? А с Пристанью Сиу?              — Точно, — сухо цокнул Вэй Усянь, вспомнив. — О чём я уже говорил? Ах да. О том, что ты являлся ко мне в воспоминаниях. После нашего разговора ничего не подозревающий я, как тогда думал, отправился на речку, чтобы как следует порезвиться со своими приятелями. Однако наткнулся на одну лишь тишину и пустоту. Никого не было, как бы я ни звал. Углубляясь в леса Облачных Глубин, я всё больше и больше подмечал вырастающие вокруг меня странности. Очень скоро просторы светлого Гусу Лань исчезли, а на их место встала покрытая угольно-чёрным туманом чащоба со зловеще свисающими с костлявых веток лианами и шепотками, блуждающими в темноте. Они всё твердили и твердили, что меня забудут, что я стану одним из них — неприкаянной душой, коей не суждено переродиться. Поначалу мне было так страшно, что словами не передать, но потом во мне разгорелся немыслимой силы гнев. Не захотелось мне исчезать в Забвении, понимаешь? И эта жажда жить вывела меня из того леса, благодаря которому я нашёл путь к лугу с ликорисами, простиравшемуся на другом берегу озера.              Немного погодя Ванцзи акцентировал:              — Не захотелось исчезать в Забвении. Ты об этом говорил тогда, в Безночном Городе? Ты считал, что мы жаждем тебя забыть?              — Что-то вроде того, — с ощутимым безразличием подтвердил Вэй Усянь. — Как я уже упоминал вчера, окружающие представлялись мне в качестве одних только врагов. А Забвения моя душа боялась так сильно, что и не передать словами. К тому же я хули-цзин. Помнишь Юнь Цихао? На его месте мог быть я. Ненависть и презрение, кружившие в ту ночь на площади, смешались с пеплом и убедили меня в том, что Средний Мир давно перестал быть моим домом.              Ванцзи промычал своё привычное «мгм», задумавшись о чём-то. Разглядывавший его не без удовольствия Вэй Усянь, склонив в любимой манере голову, предположил, что тот стойко отбросил беглую мысль о том, что демон подставил ни в чём не повинного мальчишку, чтобы не тронули его самого. Что-то в нём распушило шерсть, вынудив оскалиться:              — Не надо, Чжань-эр, отметать мои плохие стороны. Да, я безжалостно подставил того юнца, — он надул губы, состряпав невинную мину. — Справедливости ради, нечего было совать свой нос, куда не надо. Не извести он о хули-цзин, был бы жив.              Со сложным выражением лица Ванцзи разомкнул губы и выдавил:              — Я и не думал.              — Думал, маленький лжец, — фыркнул видящий его насквозь Вэй Усянь. — Но мне приятно в какой-то степени, что ты стараешься видеть во мне одни только плюсы.              — Ты сказал, что вышел к дороге, ведущей к кленовым рощам и мосту Найхэ, — обратился к другому вопросу — более безопасному — Ванцзи. — Тогда не было известно, что тебе уготована иная роль. Почему ты не отправился к новому воплощению?              Вэй Усянь дрогнул веками, сощурившись. С одной стороны, его внутренний лис как будто бы увидел в словах мужчины ядовитую иглу, обвиняющую демона в том, что он предпочёл обрасти тьмой вместо того, чтобы остаться человеком. С другой же стороны, Вэй Усянь понимал, что это был простой лишь интерес и вечное желание понимать его мотивы, а не что-либо превратное или враждебное.              — Потому что мне был закрыт этот путь, — напомнил лис. — Похоже, ты бессовестно упустил из виду тот факт, что Луаньцзан — тюрьма для душ. Впрочем, справедливости ради, не ты один: я помню количество статуй, окружающих просторы могильного кургана. Слышал, в первое время заклинатели весьма сильно боялись, что моя душа восстанет из мёртвых, и потому выискивали её по всей Поднебесной. Дураки, — заносчиво фыркнул демон. — Как я мог быть во всяких уголках Цзянху? Ежели умер на горе Луаньцзан, ты заперт в её чертогах до скончания веков. Если ты не Непревзойдённый Князь Демонов, конечно, — криво улыбнулся Вэй Усянь. — Я это к тому, что тогда ещё простая душа не могла покинуть пределы горы и уйти в сторону моста Найхэ. Там имелся барьер, ступить за пределы которого просто-напросто невозможно.              — Ты рассказывал, что после своего восстания отправлял пленённые души к мосту Найхэ, — указал на нестыковку Ванцзи. — Но как же они тогда прошли? Ты сказал…              — Чжань-эр, ты забываешь, что на тот момент я уже был Непревзойдённым Князем Демонов, а не простой душой. Гора Луаньцзан признала меня своим хозяином, связалась с моей волей. Я стал её единственным владыкой. Вдобавок моей силы хватало на то, чтобы спокойно чхать на этот барьер, который не мог устранить дух этой же самой горы. В принципе, я не удивлён: этот идиот тот ещё слабак, — Вэй Усянь, заметив, что Ванцзи чуть устал лежать, будучи придавленным демоном, незамедлительно скатился с него и, подперев голову рукой, устроился сбоку от него. — Благодаря своей изменившейся сути, я смог беспрепятственно отправить души к мосту Найхэ.              Скептик в лице Ванцзи всё не унимался:              — Но как же, — привстал он даже. — Откуда тебе было знать, что всё получится?              — Чжань-эр, — не смог не оскалиться Вэй Усянь, по-свойски смеясь. — Какой ты у меня подозрительный, оказывается. Всё ставишь под сомнение. Истинный философ!              Мочки ушей Ванцзи тут же покраснели:              — Я просто лишь…              Вэй Усянь махнул на него рукой:              — Хорошее качество. Того, кто сомневается, трудно обмануть, — начав наматывать на палец одну из прядей Ванцзи, он ответил на вопрос. — Вечная проблема человека — горе от ума. Когда слишком много думаешь, то задачи даются намного тяжелее, ибо во всём видишь подвох. Короче говоря, сам усложняешь себе жизнь. Луаньцзан мне ещё в самом начале, когда я всё никак не мог воспользоваться привилегиями призраков, сказал, что надо просто лишь отпустить ситуацию и действовать инстинктивно. Так как я заклинатель, то рассматривал механизмы тех или иных процессов с этой точки зрения, что в корне неверно, ибо заклинательство и демонизм — противоположные друг другу учения. Думая как один, никогда не поймёшь второго, — Вэй Усянь страдальчески вздохнул. — Пришлось переучиваться.              — То есть ты поступал машинально, не задумываясь? — всё пытался докопаться до истины Ванцзи.              — Мгм, — кивнул Вэй Усянь, уставший разговаривать, а после порывисто сел на кровати, хлопнув в ладоши и заговорщически полыхнув алыми глазами. — Что ж, огонёк мой. Ты хотел попасть в Пристань Сиу? Будет тебе Пристань Сиу. Поднимайся, пора бы тебе взглянуть на её красоты!              Ванцзи точно так же прекратил лежать:              — Моё Божество, ты так и не рассказал…              — Ах, Пристань Сиу, — восторженно запел Вэй Усянь, плавно соскользнув с кровати и танцующе закружив по комнате. — Просторы Небытия, владения Повелителя Мёртвых, детище Арлекина. Сколько там музыки, сколько там поэзии, — покачивая бёдрами и играя тоном голоса, Вэй Усянь старательно подогревал в Ванцзи интерес. — В отличие от Призрачного Города, что является чуть ли не аналогом самой Преисподней за счёт творящихся в нём демонических вакханалии и хаоса, Пристань Сиу — не что иное, как олицетворение вечного возвышенного и утончённого праздника. Её жители взращивают в себе творческое начало: пишут стихи, ставят спектакли, поют, слагают легенды, которые потом плывут из в уста по человеческому Цзянху, славят своего спасителя-благодетеля Сюань Су. В ней полно уличных танцоров, акробатов. В ней изображаются и коверкаются множественные абсурдные понятия, насмехаются над предрассудками. В ней больше прочих славится театральное искусство. Каждую субботу во дворце Тяньтан Чжисы самые лучшие чан-ю и пан-ю выносят на суд Сюань Су свои творения байси , ожидая его похвалы.              Встав в изящную позу, Вэй Усянь на лебединый манер искривил и раскинул в стороны руки, выставил вперёд ногу, вытянувшую носок, и широко оскалился, звучно пропев:              — И сегодня, мой дорогой Чжань-эр, как раз-таки суббота! Осудишь вместе со мной достопочтенных деятелей культуры?