Однажды и я стану чьим-то счастьем

Она плохо помнила свою прошлую беременность. И правда — тогда были заботы важнее, хоть Дэвид не раз убеждал её в обратном, да и самой Белоснежке хотелось верить, что зародившаяся под её сердцем жизнь важнее нависшей над королевством угрозы… Она ждала дочь. Лелеяла в себе надежду на то, что всё закончится само собой, тучи разойдутся, и гнев Королевы утихнет, или каким-то чудом сама судьба сведёт с нею счёты, подарив новым правителям Зачарованного Леса долгожданное счастье. День за днём тогда они искали пути спастись, сражались с Королевой, а та не отбивалась, лишь ждала, сводя чету с ума этим ожиданием и осознанием скорых страшных перемен… Но по ночам они всё так же ждали дочь. Имя подобрали быстро — Эмма, оно словно пришло само собой. Мастера день и ночь обустраивали гнездо нерожденной принцессы, из далёких земель привозили ранние дары — кукол, одеяла, крохотные туфли и стеклянных единорогов, повешенных позже над колыбелью… В такие моменты им не верилось, что всё это возможно отнять. Никакие силы, казалось, неспособны были разрушить этот земной рай, и всё же — им это удалось… Мэри Маргарет перелистнула очередную страницу справочника, хотя давно уже не вникала в смысл строк. Ладонь опустилась на округлый живот, а глаза защипало от слёз. Должно быть, гормоны. Или просто горькие воспоминания о прошлом, когда, наконец обретя дочь, она тут же потеряла её, узнав о её прошлом и настоящем… Но ведь они ждали! Они надеялись — так почему всё сложилось именно так? Уголки губ дрогнули в лёгкой улыбке. Они ждали. А теперь всё произошло так неожиданно — вот она очнулась от неизвестного проклятия и готовится стать матерью… Так может, оно и к лучшему? Вдруг это и есть то свалившееся, совно снег на голову, но такое долгожданное чудо? — Эмоции захлёстывают? — незнакомый голос отвлёк от размышлений, возвращая в реальность, где она всё ещё читала справочник в по-утреннему набитом людьми кафе, чувствуя теперь противную влажность на собственных щеках. Не дожидаясь ответа, женщина бесцеремонно присела напротив, тут же направляя на Мэри Маргарет взгляд ледяных глаз, что просвечивали, словно лучи рентгена. — Господи, как неловко, — выдавив смешок, та утёрла слёзы со своих щёк, кладя на стол справочник, который из-за количества загнутых уголков страниц едва ли сможет вновь закрыться полностью. — Это нестрашно, — улыбнулась женщина, кладя свою руку на тыльную сторону её ладони. — Даже напротив — вполне нормально. — Тоже это проходили? — поинтересовалась Мэри Маргарет, с благодарным кивком принимая протянутый ей носовой платок. — Странно, я раньше не видела вас здесь. — Раньше меня здесь и не было, — ответила женщина. — Принесло последним проклятием, вот пытаюсь обустроится… Я поветуха. Мэри Маргарет не знала уже, на что стоит грешить — на гормоны, природную эмоциональность или на то отчаяние и растерянность, что она испытывала всего минуту назад — но сейчас она и впрямь готова была расплакаться ещё сильнее и броситься почти незнакомой женщине на шею, благодаря всех богов за её появление. — И вы мне поможете? Мы хорошо вам заплатим, поможем здесь освоиться и… — Ну что вы, вести беременность самой Белоснежки — уже огромная честь, — склонив голову набок, произнесла женщина. — Я так много о вас слышала… — Возможно, и я слышала о вас! — с жаром воскликнула Мэри Маргарет. — Кто вы? — О нет, моя история далеко не так интересна, как ваша, — слова сопроводил лёгкий смешок, а глаза вновь сверкнули не то торжеством, не то иронией. — Но имя моё вам, пожалуй, стоит узнать, в практических целях, разумеется. Я Зелина.

***

— Эмили? — робко нарушив ночную тишину, окликнула Реджина. — Эмили, куда мы идём? Девочка качнула головой, продолжая настойчиво тянуть Королеву за рукав. Эта ночь была на редкость тёмной — на небе ни звёзд, ни луны. Как, вновь сбежав из лагеря отца, она пробралась во дворец по дорогам поросшего плющом сада, один вид которого вселял тоску и страх даже при свете дня? Как, а главное… Для чего? — Давай я отведу тебя к отцу? — предложила Реджина, хотя знала, каким будет ответ. Эмили ничего не сказала. С того единственного «спасибо», которое она прошептала в таком же тёмном лесу, обнимая спасшую ей жизнь Королеву, она вообще не произнесла больше ни слова. Другим это могло бы показаться странным, но ни одно слово всё равно не говорило так красноречиво, как огромные светлые глаза, а вечное молчание делало каждое из сказанных звенящей жемчужиной. Вот и теперь ответили одни глаза. Пусть их взгляд трудно было разглядеть в почти полной ночной тьме, в них отчётливо видно было отчаяние — Эмили не хотела, почти боялась возвращаться в лагерь по каким-то особенным, одной лишь ей известным причинам. — Хорошо, — Реджина мягко дотронулась плеча, чувствуя теперь вину за собственное предложение. И впрямь — неужели маленькая девочка, проделавшая огромный для её крохотности путь из леса до самого замка, стала бы делать это ради того, чтобы вновь вернуться туда, откуда пыталась сбежать? Хоть она и была тонкой, как тростник, а по-детски огромные глаза словно заставляли всю её казаться в разы меньше, Реджина не могла сопротивляться этому взгляду, и сейчас, пожалуй, последовала бы за Эмили куда угодно. — Веди, — улыбнулась она, тут же замечая озорную улыбку на лице Эмили и ямочки на её щеках. Легко подпрыгнув над травой, девочка указала рукой на лес — мрачную стену, словно подпирающую тёмный купол, а может и вовсе пронзающую его насквозь, так что даже там, где уже нет ни людей, ни неба, кричат мрачные вороны на её листве… В лесу им были не рады. Не обладая никакой особой связью с природой, Реджина чувствовала её враждебность, слышала её в далёком шелесте кустов, мимо которых проносились дикие звери и в самой этой величественной тишине, что поглощала практически любой звук и сдавливала страхом сердца тех, кто к этому не привык… Тревога нарастала с каждым шагом. Когда-то она уже ехала верхом по этим дорогам, верхом на коне, рядом с Рыцарем, от которого исходило ощущение безопасности, даже когда тот был без меча… Сейчас Эммы рядом нет. Остаток ничуть не угасшей за прошедшее время боли бессильно отозвался в сердце даже теперь, в лесу, в эпицентре незримой угрозы. Но боль отступила. Стихла, отошла на миг, уступая место удивлению и недоверию. Всё шло к этому. И они с самого начала шли к этому месту, но даже если бы Королева знала об этом заранее — ничто не смогло бы подготовить её к этому зрелищу… Здесь светила луна. И светили звёзды, словно именно над этой поляной они были вырезаны по небу, как по гравюре, и не сойдут с него даже когда навечно погаснет солнце… Поле. Бескрайняя пустыня, что, должно быть, уходит за самый горизонт… Пустыня, усыпанная маками, странно пылавшими алым даже в ночи, когда ничто вокруг не имеет цвета. Бескрайняя пустыня чьей-то скорби, вечного горя и памяти Королевы — одна огромная могила, цветы которой возложила сама природа. Эмили смотрела на неё со своей обыкновенной проницательностью, словно желая убедиться в том, что гостье нравится это зрелище. Реджина попыталась улыбнуться, но вновь не смогла обмануть маленького лесного эльфа. Опустившись у самого края поля, там, где маки были самыми молодыми и свежими, Эмили сорвала три цветка, даже теперь источавших дурманящий аромат. Уходили медленно, но лес уже не казался враждебным или опасным. Яркая картинка — залитое лунным светом бескрайнее маковое поле — не желала покидать сознание. Реджина знала о нём. Вернувшись тогда из недолгого путешествия в родные земли, Эмма рассказала ей о нём, об усыпляющих цветах, заменивших когда-то такую живую деревню… Но она и не думала, что когда-то увидит их своими глазами. Не думала тогда и не понимала теперь, не сожалеет ли об увиденном — о представшем перед ней немом напоминании о некогда погубленных в пылу гнева жизнях. Эмили шла рядом. Намного медленнее, чем прежде, светлые глаза полусонно и безучастно смотрели в одну точку перед собой — дурман одолел даже этот вечно бодрствующий дух. К счастью, совсем скоро деревья и тьма расступились, открывая взору совершенно другую, живую, хоть также спящую картину. Посреди поляны горел на последнем издыхании едва греющий костёр, вокруг которого, кто на плаще, а кто на голой земле, спали разбойники. Рука полу-дремлющей на ходу девочки снова сжала рукав Королевы, когда навстречу им, пошатываясь спросонья, вышел знакомый мужчина. — Ваше Величество, — он кивнул Реджине, легко подхватывая на руки убаюканную маками дочь. — Спасибо за то, что привели. Не хотите промочить горло? «Промочить горло» Реджине не хотелось, однако факт оставался фактом — алые цветы пробудили сон и в ней, а, коль скоро ей всё же придётся вернуться в замок, выбор был невелик. — Садитесь, — он махнул рукой в сторону поваленного дерева, прислонившись к которому мирно посапывал полный мужчина в монашеской рясе. Гуд осторожно устроил дочь поближе к огню и укрыл своим плащом, с забавной мужской неловкостью подворачивая его по краям. — Эля, миледи? — предложил он, устраиваясь рядом и протягивая ей флягу. Что-то внутри приятно ёкнуло. Она помнила, кто и когда в последний раз предлагал ей эль, как помнила и то, что назвала его дрянью. Это воспоминание не могло не вызвать улыбки, причина которой, разумеется, не доступна была тому, кто с такой искренней жертвенностью протягивал ей самое ценное своё сокровище. — Спасибо, не стоит, — отказалась Реджина. — Я бы предпочла воду… Если она у вас здесь имеется, конечно. И впрямь: по громкому храпу и вечному веселью в этом лагере, вполне можно было бы решить, что других напитков здесь не водится. Однако Робин, хмыкнув с лёгким недовольством, всё же протянул ей другую флягу, которая, хоть и отличалась содержимым, пахла, тем не менее, всё той же горечью этого напитка. — Вы ей нравитесь, — вдруг нарушил тишину разбойник. — Очень. Я давно не видел её такой счастливой. Реджина не знала, что ответить. Да, за последние недели она проводила с Эмили почти всё свободное время. Она спасала. Спасала от мыслей, от чувств, от воспоминаний о том, чего, возможно, не будет уже никогда. Она пряталась от Реджины в саду у замка, и её не пугали ни статуи нимф с застывшими лицами, ни плющ, ни розы, которые хоть и были покрыты шипами, так ни разу и не укололи малышку. Она гуляла с Реджиной по лесу, а однажды проехала верхом на одном из королевских скакунов, почти возвращая Королеву в беззаботное детство, когда та точно так же, впервые оказавшись в седле, не могла дождаться, когда отец отпустит поводья и даст наконец промчаться рысью по высокой траве… Значит и правда — она дорога Эмили, раз даже её отец, часто не замечающий даже её отсутствия, смог заметить эти перемены. И всё же было кое-что, не дававшее Реджине покоя. И возможно, именно сейчас, именно у Робина Гуда можно наконец спросить о том, что никак не желало идти у неё из головы… — Простите, если это слишком личное, — негромко начала Королева. — И я пойму, если вы не ответите… Что случилось с матерью Эмили? Гуд отвёл взгляд и вперил его в тёмное дно фляги. — Нет здесь ничего личного, — резко ответил он, яростно выплескивая остатки эля в обиженно зашипевший огонь. — Умерла. Вот и вся история. — Мне жаль, — произнесла Реджина. — Стать вдовцом с ребёнком — это… Ужасно. — Не стоит, — хмыкнул Робин. — Вы, я слышал, тоже рано овдовели. — Я не любила короля, — возразила она. — Зато любили Белого Рыцаря, — кивнул Робин. — Знаю. Губы Реджины невольно тронула улыбка. — Вы её знали? — тихо спросила она, чувствуя, как болезненно теплеет на сердце. — Знал, — односложно ответил Гуд. — Она неплохо выручила отца и сестру моей жены. Спасла от шерифа, что пытался выбить сумму, в трижды превышавшую налог. Одним лишь своим поразительным «даром убеждения», как она это называет… Улыбка застыла на лице Реджины, хоть теперь её мысли были далеко… Она уже слышала раньше эту историю. Когда-то давно, стёрлось лицо, стёрся голос, что эту историю рассказывал, но истина эта оставалась неоспорима: она уже слышала про шерифа, налог и тот самый «дар убеждения»… Но где? Когда и, главное, от кого? — Жаль, ни один герой не спасёт от чумы, — продолжал Гуд, не заметивший перемены в её лице. — Сначала занемогла Эмили. Моя Мэриан не отходила от неё круглые сутки, покуда у самой не началась лихорадка. И уж тогда… Для неё уже сшили крошечный саван — настолько была плоха, но хоронить пришлось мать. С тех пор Эмили почти не говорит. Теперь молчала и Реджина. Она смотрела на крохотную фигурку, закутанную в тёмно-зелёный плащ. Почему так? Почему матерей теряют те, кто больше всех ими дорожит? — Это ужасно, — наконец выдохнула Реджина, понимая, что ни собственные слова, ни голос не смогут передать то, что чувствует она на самом деле. — Да, пожалуй, — ответил Робин, глядя на неё со странным выражением. — Что бы я ни делал для неё, ей нужна… Женская рука. Реджина не успела понять, что произошло в это мгновение. Просто вдруг рука вдовца, которому она только что говорила искренние слова сочувствия, притянула её за волосы, касаясь губ в почти нежном поцелуе. Реакция не заставила себя ждать. В одно мгновение тонкая рука с необыкновенной силой оттолкнула разбойника. Реджина вскочила на ноги, словно дерево вдруг вспыхнуло, как костер за их спинами. На губах остался вкус вина и мерзкое послевкусие нежеланного поцелуя. Хотелось утереть губы. Сплюнуть это послевкусие, но от потрясения или отвращения, она не могла даже шевельнуться. Робин Гуд не пытался извиниться. В одно мгновение из благородного вдовца и отца, дорожащего дочерью, он превратился в того, кем никогда не казался ей прежде. Образ разбойника, пропитанного пьянством и подлостью, наслаждением от своей безнаказанности. В его лице не было ни капли сожаления… Даже напротив. Робин Гуд улыбался.