Однажды и я стану чьим-то счастьем

— Вы хотели видеть меня, Ваше Величество? — Мартин уверенной походкой вошёл в тронный зал, зная, что его здесь ждут. Бывший военный, ныне главный советник короля, этот человек принадлежал к разряду людей, над которыми словно не властно время, и нельзя даже точно сказать, какого он возраста. Годы добавляли Мартину мудрость, а его взгляду - спокойствие и важность, но не изменили живость и быстроту его глаз и идеальную военную выправку. — Я рад, что вы явились так быстро, друг мой, — странно-задумчивым голосом поприветствовал его король. — Оставьте нас, — он махнул рукой двум стражам, тем, что сопровождали Мартина. — Как ваша жена? Здорова ли? Лицо советника, как всегда по утрам, имело суровое, почти мрачное выражение, однако этот вопрос словно бы оживил его, заставив приятный румянец появиться на впалых щеках. — О, да! Элис в прекрасном здравии и ждёт ребёнка, — доложил мужчина, тщательно скрывая свою непристойную для человека столь высокого чина радость. — Да что вы? Поздравляю вас, — король напротив едва выдавил улыбку - в глазах всё ещё виднелась озабоченность и глубокая задумчивость. — Я знаю, ребёнка счастливее не найдётся во всём королевстве, ведь вы с Элис живёте душа в душу… Чего нельзя сказать о нас с моей женой. У меня есть причины полагать, — он рассеянно взглянул на небольшую стопку незапечатанных писем в его руках, изучением которых он занимался до прибытия советника, — что сердце королевы принадлежит другому. — И что же стало причиной вашего сомнения в верности Её Величества? — после недолгой паузы осведомился Мартин. — Эти письма, — король продемонстрировал советнику стопку. — Все они начинаются со слов «Мой Рыцарь». Вот, — король извлёк сложенный вдвое лист бумаги и протянул его советнику. — Прочти его. Мартин принял письмо и, развернув его, начал читать вслух: «Мой Рыцарь, Прошло уже четыре месяца с тех пор, как мы попрощались навсегда… Я думала, со временем моё сердце перестанет болеть по тебе, я запомню тебя, как самое прекрасное, что было в моей жизни, но придёт смирение и, если не покой, то хотя бы спокойствие… Этого не случилось. Я бесконечно тоскую. Те ночи, — советник запнулся на мгновение и, прокашлявшись, продолжал: — Те ночи, что мы провели вместе, останутся в моём сердце навечно, но небо над моей головой никогда не станет прежним, ибо я знаю, что смотрю на него одна…» — Достаточно, — спокойно остановил его король. Мартин оторвал взгляд от письма и перевёл его на Леопольда, который успел подойти к окну. Его величавая фигура тёмным силуэтом выделялась на фоне пасмурного неба. — Как я мог быть настолько слеп? — словно бы с досадой негромко спросил король. — Всё было ясно с самого начала. Её взгляд, поведение, расположение духа — она буквально дышала любовью… Но как она могла так поступить? — Леопольд обернулся и медленно приблизился к советнику. — Как? Почему? Ответь мне, Мартин! — Ваше Величество, — тщательно подбирая слова, начал Мартин. — Не сочтите моё предположение дерзостью, но… мне кажется, королева несчастна. Леопольд вздохнул, привычным движением почёсывая лоб под ободом тяжёлой короны. — Да, — наконец кивнул он. — Это не дерзость, Мартин, это честность. Я не питаю никаких иллюзий насчёт её ко мне чувств и знаю, что она не любит меня… но измена, — король забрал письмо из рук советника и вновь скользнул взглядом по строкам. — «Те ночи, что мы провели вместе, останутся в моём сердце навечно…» Измену я простить не могу. Да и не должен, в конце концов, она сама приносила клятву вечной верности на церемонии нашего обручения, поэтому теперь я имею полное право призвать её к ответу… Мартин подался вперёд. В его глазах мелькнула догадка, от которой лоб покрылся тревожной испариной. — Ваше Величество, — зачем-то понизив голос, начал он. — Вы собираетесь… казнить королеву? — Что ты, разумеется, нет, — качнул головой Леопольд. — Пожалуй, я бы мог сделать это, обвинив её в неверности, но Белоснежка мне этого не простит. — Быть может, мне опросить слуг? — предложил Мартин, и облегчение отразилось на его побледневшем лице, ведь он успел вообразить, сколько слухов и роптания могло бы последовать за смертью королевы, а, как известно, от слухов и роптания недалеко и до восстания. — А толку? Даже если мы узнаем, кому принадлежит сердце моей жены, мы ничего не сможем ему сделать, ведь, судя по письмам, он сейчас на войне и не факт, что жив. Вот что — прикажи привести королеву, я спрошу её лично. Мартин отвесил лёгкий поклон и твёрдой походкой бывшего вояки удалился из тронной залы, оставляя короля наедине с мрачными мыслями.

***

— Ты звал меня? — входя, спросила Реджина. Она долго не могла привыкнуть обращаться, как к равному, к мужу, который годился ей в отцы, и даже сейчас, спустя пять лет после их обручения, она чувствовала в этом обращении некую неестественность. — Звал, — односложно ответил Леопольд, задумчиво глядя на жену. На ней чёрное атласное платье, подобно водопаду струящееся вдоль её стройного тела. Одеяние было отделано золотой нитью в районе груди и плеч — элегантное, но довольно скромное для королевы. Леопольд разглядывал её бледное, уже много дней не видевшее солнца лицо, огромные, почти чёрные глаза, сейчас с непониманием отвечающие на его взгляд, и доля сомнения мелькнула в его сознании. Реджина ведёт себя абсолютно невозмутимо, и этот прекрасный, невинный образ никак не желал ассоциироваться с изменой и ложью. Но в его руке находится стопка писем, которые, пусть так и не дошли до адресата, являются неопровержимым доказательством неверности королевы. — Тебе не сообщили, зачем ты мне понадобилась? — холодно спросил Леопольд, поднимаясь с трона и приближаясь к жене. — Нет, — Реджина отрицательно качнула головой, и золотистые блики заиграли на её чёрных волосах. — Я знаю всё, — спокойно сказал король, протягивая ей руку с письмами, которую до этого удерживал за спиной. Внешне лицо королевы оставалось непроницаемым, но, Леопольд готов был поклясться, её и без того фарфоровая кожа приобрела мертвенную бледность. — Что это? — спросил он, ища в её взгляде хоть намёк на страх. — Письма, — спокойно ответила Реджина. — Кому? — Тому, кого я люблю, — королева словно бы с вызовом твёрдо посмотрела в глаза мужа. — Что ж, ты хотя бы не отрицаешь, — вздохнул Леопольд. — И кто же он? Королева опустила взгляд, но промолчала. — Я мог бы казнить тебя, — с лёгки намёком на угрозу промолвил король. — На всё твоя воля. — Или его. Реджина вновь взглянула в его глаза, но на этот раз король ясно увидел тень испуга в двух янтарных омутах. — Не зная его имени? — Я узнаю, можешь не сомневаться. Если не от тебя, то от кого-то другого. Заплачу пятьдесят золотых любому, кто сообщит хоть что-то о твоём возлюбленном, но… Если ты прямо сейчас назовёшь его имя, кто бы это ни был, твой Рыцарь, — он бросил стопку писем к её ногам, — будет казнён через повешенье без лишних мучений. Реджина вздрогнула — слишком живо и ярко перед глазами предстала мрачная картина. Белого Рыцаря выводят на эшафот. Палач, чьё лицо скрыто под чёрным капюшоном, набрасывает петлю на лебединую шею. Взгляд Рыцаря твёрд и непроницаем — даже приближающаяся смерть не сломит его, не заставит слезе блеснуть в зелёных глазах или горестному стону сорваться с плотно сжатых губ. По невербальному сигналу пол провалился под ногами Эммы, раздался громкий хруст, и спустя несколько мгновений взгляд Рыцаря угас окончательно, словно всматриваясь в бесконечность… Пусть не самая ужасная, но позорная смерть, ассоциирующаяся с разбойниками и пиратами. И именно эта мысль заставила королеву стиснуть зубы и молчать. — Я предупредил, — вздохнул Леопольд. — У тебя есть время до завтрашнего дня. Подумай хорошенько над моим предложением, подумай, в чьих интересах ты будешь действовать.

***

— Румпельштильцхен! — Дорогуша, ты меня разочаровываешь, — вместо приветствия воскликнул Тёмный. — Ты пришла на тридцать восемь секунд позже, чем я ожидал, — объяснил он в ответ на непонимающий взгляд королевы. — Румпельштильцхен, Леопольд, он... — сбивчиво произнесла Реджина. — Да, муж узнал о твоих "ночных похождениях", — небрежно закончил за неё Тёмный. Реджина замерла. Эти слова прозвучали для неё, словно гром среди ясного неба. — Ты знал, — это был уже не вопрос — утверждение, и с каждым мгновением уверенность росла. — Ты знал о нас с самого начала, так? — Знал ли я о том, что ученица влюблена без памяти в Белого Рыцаря? — он засмеялся, хотя в глазах не мелькнуло и тени веселья. — Поверь, многие не смогли устоять перед этой грозной, ледяной силой. Белому Рыцарю отдавали сердца и мужчины, и женщины, но, стоит заметить, лишь в твоём случае он проявил обратный интерес… — Но что мне делать? — отчаянно воскликнула Реджина. — Леопольд поклялся казнить того, кому принадлежит моё сердце… но он ведь не узнает о том, что это Белый Рыцарь, верно? — Если ты так в этом уверена, почему прибежала ко мне чуть ли не в слезах? — с усмешкой на тонких губах поинтересовался Румпельштильцхен. — Может потому, что боишься эту уверенность потерять? — Нет, больше о нас никто не знает, — качнула головой королева, хотя прозвучало это так, словно убеждает она себя, а не учителя. — Прямо так и никто, — протянул Тёмный, опускаясь за прялку и принимаясь медленно вращать колесо. — Ты? — на лице Реджины отразилась недоверие, а следом за ним страшная догадка. — Но ты ведь не… — Что ты, доносничество — не мой профиль, — усмехнулся Тёмный, слыша облегчённый выдох королевы. — Однако я мог бы рассказать об этом не королю, а самому жалкому, бедному слуге, который душу продаст за пятьдесят золотых, что сможет получить за такую информацию. — В таком случае заключим сделку, — Реджина старалась говорить как можно твёрже, но голос предательски дрожал, выдавая её отчаяние. — Я сделаю всё, Румпельштильцхен, но король не должен узнать! — Сделаешь всё? — протянул Тёмный. — Музыка для моих ушей. Да вот только, дорогуша, мне от тебя ничего не нужно. Разве что… Стрекот прялки смолк. Маг запустил руку в корзину с золотыми соломинками и принялся обыденно расправлять их. — Что? — нетерпеливо переспросила Реджина. — Что тебе нужно? — Мне нужно, чтобы ты усвоила очередной урок, — Румпельштильцхен встал из-за прялки и со странным для него спокойствием принялся мерить залу шагами. — Магия — не только эффектные огненные шары, перемещение предметов прямо в свою руку — умения, которые значительно упрощают жизнь, но, тем не менее, практически бесполезны. Магия — это свобода и сила. Я хочу, чтобы ты доказала, что умеешь эту силу использовать. — Но как? — Реджина растерянно смотрела в зеленоватые глаза учителя. — Король поклялся казнить твоего возлюбленного, если узнает, кто он, — Тёмный почти вплотную подошёл к королеве, которая с трудом поборола желание отступить. — И ты пришла ко мне, умоляешь, чтобы твоя тайна не дошла до его ушей… А теперь подумай — если бы умер король… Его клятва умерла бы вместе с ним. — Нет, — Реджина отпрянула в ужасе. — Если ты предлагаешь мне убить его, я… Я просто на это неспособна! — Даже если на кону жизнь Белого Рыцаря? — вскинул брови Тёмный. — Да… — он присогнул указательный палец и прислонил его к щеке королевы, позволяя крохотной слезинке скользнуть на его шершавую кожу. — Дилемма не из простых, но это и называется использовать свободу, что дарует тебе магия. — Допустим, я решусь, — она прикрыла глаза. — Решусь на это. Как я убью короля, не вызвав ни у кого подозрений? — Очень просто, — ответил Румпельштильцхен. Реджина не успела и дёрнуться, когда его рука, словно пробив насквозь грудную клетку, проникла внутрь неё и тут же вновь появилась, сжимая в пальцах живое, трепещущее сердце. От неожиданности её ноги подкосились, и Реджина упала на колени, скорчившись от невыносимой фантомной боли в груди. Она бы закричала, но каждый вздох давался с трудом обращаясь ещё бо́льшей мукой. Мир раскалывался и мерк, картинка перед глазами расплывалась, тело сводило судорогой, словно в предсмертной агонии, и пусть весь этот ад длился считанные секунды, для королевы они обратились пылающей бесконечностью… — Сделаешь всё быстро — он не успеет и вскрикнуть, — спокойно произнёс Румпельштильцхен, ослабляя хватку. Реджина почувствовала, что вновь может дышать. Пошатываясь, она с трудом поднялась на ноги, украдкой утирая рукавом выступившие на глазах слёзы. — Советую пока что не возвращать его на место, — добавил Тёмный, отдавая Реджине сияющее сердце. И, пожалуй, королева готова была с этим согласиться, ведь, бейся оно сейчас в её груди, она ни за что на свете не решилась бы обречь кого бы то ни было на эти муки… А сейчас лишь одно не давало ей покоя. — То есть так моя мать убила Дэниэла, верно? — её голос дрогнул, но прозвучал спокойно, ибо бо́льшая часть той боли, что она до сих пор испытывала от одного лишь воспоминания о той страшной ночи, билась сейчас вместе с сердцем в её ладони. — Да, дорогая. Сдави я чуть сильнее, и тебя бы постигла та же участь, — негромко ответил Румпельштильцхен, внимательно наблюдая за переменами в её лице. — Но король этого не заслуживает. — Как не заслуживал и твой жених, но что поделать, — он вновь направился к прялке и, присев, задумчиво толкнул колесо. — Мир жесток, и не все получают по заслугам… А теперь ступай и помни, что завтра король узнает, кому, — он усмехнулся, — принадлежит твоё сердце… Разумеется, если наш бедный старик выживет. Тёмный сидел практически неподвижно в течение нескольких минут после ухода королевы наедине со своим безумием. Как бессмертные — не вечно живые, но вечно мёртвые, так и этот замок, полный сияющего злата, был мрачен даже при свете дня… — Если наш бедный старик выживет, — повторил Румпельштильцхен, невидяще глядя на колесо прялки, в то время, как его внутренний взор смотрел сквозь толстые каменные стены, сквозь пространство и время. — Но ведь мы знаем, что этому не бывать. Король умрёт этой ночью, — отрывисто произнёс в пустоту Тёмный. — Разбито сердце, вера угасает, Со злом сражается, в любви черпая силы… Так пусть же борется и не подозревает, Что в сердце её корни Тьма пустила. От холодных стен гулким эхом сотен голосов отдался странный, словно нечеловеческий смех Тёмного мага. Колесо прялки глухо скрипнуло, молча соглашаясь со своим бессмертным хозяином…