Ведающая и Властвующая.

«Смогу ли я выбраться из кошмара?

Найдется ли тот, кто поможет мне?

Что, если у меня не получится?

Что, если я оступлюсь — безвозвратно упаду на дно?

Есть ли здесь, в этой «реальности», что-то, что сможет меня удержать?

Как мне встречать «это»?

Раскрыть ли объятия или броситься камнем?

Как «это» встретит меня?

Ха-ха-ха. »

Ш. Б. (В. Б-В-К).

Лондон. 19хх

***

«Я сплю? Должно быть, я заснула во время игры на ситаре. Отец будет недоволен.» Мне жарко. Пахнет гарью — она, ядовитая и гадкая, проникает в мое ядро и взрывается там, заставляя сжаться, заставляя трещать по швам все мое тело, все мои кости, каждый мой кровеносный сосуд. Я чувствую, как немеют конечности, как дыхание замедляется. Вокруг суматоха. До меня доносятся неразборчивые крики, шепот, но не могу понять: где? в какой стороне? кому нужна помощь? Я ещё никогда не ощущала смерть так близко — я знала о ней, думала о ней, видела вдалеке, но здесь ею пропитан каждый уголок. Она здесь в каждом атоме, в каждой молекуле. Мне жарко. Очень и очень жарко. Так, будто я стою в самом эпицентре пожара. Но вокруг меня ничего нет. «Или я просто не вижу?» Невидимое пламя хлыстом ударяется о мою кожу. Я вскрикиваю и, на секунду, темнет в глазах. Где пожар? Что горит? Кто? Мне хочется притронуться к нему —к тягучему и страшному, спросить у него: почему оно делает больно, почему я не могу его поймать, не могу рассмотреть, понять, почему он ускользает от меня, взрывается, распаляя этот проклятый жар по венам.

Смех. Снова.

Она.

Я вижу перед собой незнакомых людей, но почему-то чувствую, что они дороги мне, что нас с ними связывает что-то сильное, что-то такое, с которым я ещё не знакома. В груди сжимается все — сердце, ребра, желудок. Мне грустно. Мне уже все равно и на жар, и на окружающую суматоху. Все равно на неизвестность. Их эмоции непонятные, но все они находят во мне отражение, как моя часть, мой недостающий осколок. «Кто они? Почему мое сердце рвется к ним?» Почему они не реагируют на меня, почему не проявляют ответный интерес? Будто не видят... «Но так не бывает! Если я вижу их, значит, и они должны... Если я не знаю их, но чувствую связь, значит, и они тоже?» — пытаюсь сказать, спросить: почему, кто, как. Но не могу. Мутно. Слышу собственный хрип, резкостью бьющий по ушам. Не понимаю. Пытаюсь сделать вдох. Боль — резкая, мучительная, смертельная. Тяну к ним — неизвестным, руку, желая дотронуться, ощутить ту тонкую нить, но с ужасом прижимаю ее к себе. «Это не моя рука...» Моя рука маленькая, ей я едва достаю до плюмерии, растущей в нашем саду. Эта же - длинная, тонкая и изящная, как у мамы. Я не чувствую отторжения, будто это точно моя рука, словно я ошиблась и моя рука сейчас вовсе не маленькая, что ей я смогу без проблем сорвать те несчастные цветы, до которых мне не дотянуться даже с чужих рук. Вытягиваю ее еще раз. Рассматриваю. Дорогие браслеты и кольца. Почти как у мамы: красиво. властно.

Но что-то не так...

«На запястье нет семейной реликвии, почему? Разве я, как глава семьи, не должна ее носить? Чтобы помнить, кто я. Чтобы все знали, что я — Басу...» Бабушка носит ее постоянно, как символ своей силы и происхождения. Все знают, кто она, какая в ее руках власть. Может, я ошиблась, и это не моя рука? Сжимаю и разжимаю кулаки. Моя. Это моя рука. И не моя одновременно. Что могло произойти, что бабушка не передала ее мне? Мой взгляд цепляется за золотой перстень — громоздкий, такой же величественный. Обрамка отдает мне силу тоненькой черной ниточкой. Оно вызывает отторжение, ненависть, самую сильную злость. Его здесь быть не должно.

Оно лишнее.

«Это перстень Дубеев. Сейчас его носит Девдас, а после он передаст его своему сыну.» Его всегда обсуждает отец. С завистью. Призрением к их крови. К нашей с бабушкой и мамой крови. Как оно оказалось у меня? «Я его украла?» Мне не могли отдать его. Это самое ценное, что есть у них. Это их сила. «Почему я не могу понять?» — думаю я и прижимаю ладони к груди. Мне хочется поскорее проснуться. Пожалуйста, дай мне проснуться.

Дай увидеть.

Предо мной разворачивается страшное — огонь. Он пожирает все, всех. От него не скрыться, не убежать. Он несёт гибель. Для тех людей. И я отчётливо ощущаю не только свой страх и боль. «Я умираю?»

***

195х г. Калькутта.

«Тамас-Витала»

Вы снова здесь. Она — маленькая и своевольная госпожа, мечтательно вздыхает и, не поднимая на собеседника глаз, устремляет их вниз. Туда, где плещется синева. Где, как ей кажется, может исполниться любое ее желание. Не наверху — точно снизу, будто специально все блага переходят в землю, даруя ей славный урожай, силу, возможность использовать ее в угоду себе. — Мне нельзя здесь быть, господин Рэйтан? — спокойно, но не без детского запала спрашивает она. Маленькая королева. Дотрагивается кончиками пальцев до лепестков цветущих лилий. Бережно, ощущая в этом невесомом прикосновении мощность вибраций этого места. Единственного места, в котором ей спокойно. — Вас ищут. — Кто? — она хлопает глазками и садится ровно, рассматривая его, Махадеву, как зверушку. Он же стоит ровно, улыбается. Сам себе отказывается признаться, что рад ей. Что готов принимать ее в своих владениях каждый раз, когда ей того захочется. — Ваши родители, госпожа. — Зачем? — ей совершенно неинтересно, разве что чуточку любопытно. — Виджая, вам лучше идти. Господин Викрам будет недоволен, если вы не сыграете для его гостей. Она вздыхает. Звенит украшениями. Шебуршит подолом сиреневого сари с золотой вышивкой. Нехотя встаёт с мягких подушек и тянет к нему руки, смотрит прямо в глаза с вызовом. Так, как не смотрит ни один ребенок. «В ее взгляде - жизнь.» Долгая. Настоящая. По-своему страшная. И ему одно удовольствие дотрагиваться до этой завесы. Не спеша узнавать ее — непредсказуемую. — Он будет недоволен всегда, пока его сердце бьётся. И из-за этого несчастным, пока с его глаз не сойдёт туман. Он всегда будет таким, пока его душа не достигнет просветления, пока он не умрет. Пока не проживет эту жизнь заново, как и все. Она говорит. Кажется, будто стены внимают каждому ее слову. Он внимает, боясь пропустить важное. Боясь пропустить разгадку в ее устах — почему она появилась на свет. По чьей воле сила, бьющаяся в ядре этого маленького тела, не рвется наружу — не сметает все со своего пути. — Махадева.— зовёт она, спускаясь, ударяя каблучками по белому мрамору. Ее пышные локоны подпрыгивают, напоминают вулкан, создают настоящее землетрясение. Он стоит неподвижно. Борется с желанием протянуть ей руки. Коснуться. Поймать ее страхи, ее величие за ним скрывающееся. И она чувствует это. «Он мой.» — думает маленькая королева Басу. И он не спорит. Уважает ее. — Ты проводишь меня. —приказывает. — У вас есть ноги, госпожа. Она улыбается. В ее глазах блестят огоньки озорства. Снова детского. Наивного. Настоящего. Таким, какое должно быть у ребенка. Но это все — морок.

Что, все?

— Я не хочу уходить, правда. Не хочу возвращаться туда. Ты же видишь все. Слышал, что он сказал? Он сказал, что будет пороть меня каждый день. Бабушка не замечает этого. Никто не замечает. Он — зло. Он опускается на колени. Он с ней на одном уровне. Смотрит по-другому в ее большие карие глаза и видит в них страх. Животный страх. На дне плещется желание мстить. Убивать.

Всех.

«Бедное дитя...» — он не понимает, как в одном теле может существовать сразу несколько: слишком разных, по-своему желающих владеть ею полностью, рвущихся на волю одновременно, никогда не сообща. — Шакти. Он твой отец. — Нет! — она качает головой, прижимается к нему, прекрасно зная, что он — ее спасение. — Я видела страшный сон. — говорит она, пряча лицо в его волосах. — Все горело... Махадева прижимает ее сильнее к сильной груди. Видит перед глазами ее видения, страхи. Сожалеет. Искреннее становится жаль ее —кого-то, живущую в этом маленьком теле вместе с ней настоящей. «Клифаграми вновь будет в огне. » —проскальзывает в мыслях и он закрывает глаза, призывая ее сделать тоже самое. — Те люди, ты уже поняла, кто они? — Это Амала и Киран. Мои брат и сестра. — Ты уверена? - спрашивает, опуская ее на зелёную траву. Позволяет себе бестактность: расправляет помятые складки ее подола. — Я это знаю.

***

Калькутта, 198х.

Амала переступает порог дома Арьяна и Приянки Чаухан на грани обморока. Ей тяжело. И она, наверняка, жалеет об этой работе тысячный раз. Но только по одной причине не бросается от нее прочь — доказать ей. Сердце бешенно бьётся в груди. Она бежала сломя голову, не разбирая дороги, и сейчас несказанно рада, что дома. «Дома?» — мысли об этом страшны. Не может это называться домом. Это неправильно. — Госпожа? — из темноты шепчет Сана, встречая ее все в том же одеянии, в котором выполняет работу по дому. — Ты когда-нибудь спишь? — язвительно спрашивает Амала и упирает руки в бока. — Ваше сердце не спокойно и мысли тяжелы. Я чувствую это. «Мисс очевидность.» — Амале не хочется обижать служанку, но именно сейчас она была рядом некстати. — И? Это мое сердце и мои мысли. Прости, Сана, я очень устала и хочу спать. — Ваши родные звонили три часа назад.

Родные.

— Зачем? — Сана пожимает плечами: не подслушивала. — Ваша сестра переживает за вас. Вы несправедливо строги к ней и к себе. — Я не намерена слушать твои нравоучения. — Помните о карме, госпожа. Ничто не проходит без следа. Каждая мысль и действие влекут за собой последствия. И никогда неизвестно какими они будут. «Она угрожает?» — Хватит, Сана, хватит! Ты ничего не знаешь. Чувствуешь что-то? Поздравляю! Считаешь себя особенной? Ходишь здесь передо мной, раздаешь свои советы. Они мне не нужны. Мне не нужны твои загадки. Мне никто не нужен! Уходи прочь, чтобы я тебя не видела! Никого не хочу ни видеть, ни слышать.

Ха-ха-ха

«Что?»

Иди ко мне... Иди...

Руки и ноги, обвитые невидимой цепью, заставляют ее упасть на колени. Из глаз текут слезы. Дикий страх. Желание — бежать. Быстрее бежать домой. Дом? Дом...Он здесь.

Ха-ха-ха!

Дом? Его нет! «Что происходит?» Амала жмурит глаза, пытается пошевелить рукой — тщетно. Ей никто не поможет.

Она в ловушке.

Голоса в голове слишком громкие, выходящие за ограду здравого смысла, ее сознания. Их очень много, но они — ничто по сравнению с ее голосом. Они смеются. Над ней? Над ней! А она радуется — Зовёт ее.

Девочка моя...Пойдем со мной...

Ну же...

«Нет-нет-нет...Не хочу. Пожалуйста, помогите... Кто-нибудь. Сана?» Она видит руки, увешанные драгоценностями. Они тянутся к ней и ласково дотрагиваются до ее лица. До волос. Дорогие ткани вызывают противоречие. Из-за слез у нее нет возможности ее разглядеть — руку, пришедшую на помощь. Все мысли растворяются. Все теряет смысл, когда эти руки нежно погаживают ее тело. «Мама?» — но это не она. — Госпожа? Госпожа! Вы в порядке? — тараторит Сана. Ее глаза полны тревоги. «Не она.» — ни мама, ни Сана вытащили ее. — Что произошло? — хрипит Амала. В голове проясняется. «Почему она всегда там, где со мной происходит это?» — Вам хотели показать. — Что показать? — она начинает беситься снова. Хватит этих загадок! Хватит всего! — Последствия. — Сана. — служанка смотрит на нее широко распахнутыми глазами, рука, которую та сжимает, горит. — Говори. — Попросите ее приехать. Без нее вы не сможете. Больше я не могу сказать. Это все, что мне известно. Простите меня, госпожа. «Ее? Кого? Ее? Ну уж нет!» — Почему? — Не знаю, госпожа. Уже поздно, вы устали? Я могу подготовить... — Сана. Ей больно. — Вы узнаете обо всем, когда она приедет. От господина, который сопровождает вас. Она звено. Она важна. Очень важна, госпожа. Она все закончит. Ваши видения прекратятся с ее приездом. Они хотят, чтобы вы позвали ее. «Кто сопровождает...Рэйтан? Или Амрит? Кто хочет? Опять эти загадки!» — Хорошо. Я позвоню ей. «Все равно она не приедет. Она просто ненавидит Индию. Ей проще договориться о моей депортации, чем приехать сюда. Зачем она здесь вообще!?» Сана оставляет ее наедине с собой. Амала стоит в темном коридоре и гипнотизирует телефон. Была не была? Долгие гудки заставляют сомневаться в решении. Что она скажет? Уж точно не будет просить прощения. Уж точно ей не хочется ее слышать. «Только совсем чуть-чуть.» Тишина. На том конце провода подняли трубку. Тишина. Секунда. Вторая. Третья. Все ещё ничего. — Эм, Виджая? — спрашивает она, постукивая пальцами по дубовому камоду. Тишина. — Алло? Джая? В чем дело? Слушай, я понимаю, что была неправа. Все в порядке? Джая?

Ха-ха-ха!

«!?»

***

Лондон, 198х.

Я не помню, как добралась до дома. Не помню, как заснула. Как проснулась. Я не видела Кирана со вчерашнего утра. Ничего не ела со вчерашнего обеда. Ни о чем не думала со вчерашнего вечера. На часах излюбленные мной — пять утра. Новый день. Старая робота. Заботы и хлопоты. Все, как всегда. Только мне неспокойно. Все действия совершаются мной на автомате и мне тяжело выследить эту цепочку. «Рассеянность — не самое лучшее начало дня.» Шесть утра. Стучусь в комнату Кирана. Он начинает собираться на занятия. Молча обмениваемся улыбками и расходимся по своим делам. Сегодня добирается сам. Полседьмого утра. На столе завтрак. Киран с удовольствием закидывает оладьи в рот, едва ли успевая их прожевать. Это ребячество не вызывает улыбки. Я меняю воду в вазе с цветами и переставляю ее на подоконник, открывая окно. Восемь утра. За кираном закрывается дверь. Убираю со стола. Вновь переставляю вазу уже ближе к раковине. Осматриваю бутоны. Выбрасываю лепестки в ведро — оборвала все до единого. Медленно. Девять утра. Иду к бабушке. Знаю, что поздно и она давно бодрствует. В ее комнате душно и первым же делом я открываю окно. Дотрагиваюсь до роз в вазе, их лепестки также опадают. «Они тоже в печали...» Опускаюсь на край кровати и бережно беру ее ладонь —мертвецки холодную, в свою. Хочется согреть ее. Помочь ей. Но как? Я не знаю. Не понимаю. Говорить ничего не хочется. Быть рядом хочется. На ее коленях сидеть хочется и спорить со взрослыми. Чтобы она меня обнимала хочется. «Мне жаль, бабушка...» Плачу, кажется? От безысходности. От глубокой печали. Просто так. Потому что хочется плакать. Только при ней. При самой дорогой и любимой. Она смотрит на меня теперь всегда пустыми глазами, давно уже не сжимает мои пальцы, не говорит. Существует. И это существование даётся ей тяжело. Мне порой кажется, что она все понимает, что может говорить, но не хочет. Не хочет, чтобы я приходила. Чтобы звала ее. Но я не могу так. — Они уже совсем выросли, да? — начинаю говорить, лишь бы заглушить этим звон в ушах. Очень бесячий звон. — По Амале не видно, но по Кирану точно: он очень похож на Раджа, помнишь его? Я никого не могу забыть. Ничего не могу забыть, бабушка. Я не знаю, что мне делать. «Мне очень тебя не хватает.» — Я выкупила долю с акциями у этого Мандви, как и планировала. Питер этому не рад, но уважает мое решение. Я ценю в нем хорошего человека и его отношение, как ты и учила. Он не одобряет мое желание вести дела в Индии, говорит о невыгодных вложениях. Но я не могу отказаться от дома. Дома. «Ты всегда говорила, что от дома невозможно отказаться, ведь корни и кровь едины, они всегда будут тянуться туда, где были рождены.» — Родная земля всегда рада тебе, даже если на ней больше нет твоего дома...Мне так тяжело, бабушка. У меня нет никого, с кем я могла бы этим поделиться. Меня стали преследовать воспоминания. Снова. Я сильнее сжимаю ее ладони и чувствую, как ее ногти царапают мои. Задерживаю дыхание.

Раз. Два. Три.

Она три раза касается моего большого пальца своим. Скребётся. — Шакти...— еле шевелит губами и я напрочь забываю обо всем. Я слышу ее шепот. Очень тихий. Едва различимый с тишиной. Молчу. Боюсь сказать что-либо и задернуть занавес. Не шевелюсь сама, чувствую, как слезы скатывают по скуле вниз и падают на колени. «Бабушка...» — Уезжай. Домой. — по слогам, устало. Ей тяжело даже дышать, но она шепчет. Сжимает мою ладонь. Успокаивает, как в детстве. До меня не сразу доходит смысл сказанных слов. — Как? Куда? Бабушка? Я не могу уехать. Зачем? — это мой кошмар. Вновь оказаться на той земле. — Уезжай. Быстрее. «Ничего не говори.» — Тебе нужно отдохнуть, пожалуйста, засыпай. Ничего не говори. Родная моя, не надо...— я целую ее руки, слизываю с губ свои соленые слезы. — Уезжай. Сейчас же. «Нет...»

Ха-ха-ха!

— Хватит! — кричит она, а у меня сердце останавливается. Время замирает. Открыв глаза, я вижу мирно спавшую бабушку. Мои руки трясутся. На часах девять утра. «Я будто умерла и воскресла снова...»

У-ез-жа-й.

***

Это место я узнаю из тысячи. Родное место. Названный дом. «Тамас-Витала» Я сижу на подушках, рядом со мной всё те же лилии, которые я привыкла видеть в детстве, подо мной все также плещется синева. Я дрожу. И дрожь эту не могу контролировать. Мне не страшно. Во мне бушует комок всего невозможного и возможного —простых человеческих чувств. Я боюсь пошевелиться, развеять эту реальность и неминуемо вернуться в свою. В одиночество. В бесконечный поток проблем и забот. Вернуться туда, откуда сбежала. «Не могу поверить, что я здесь. После стольких лет...» — мне грустно. Рад видеть тебя, Шакти. Открываю рот, чтобы сказать что-нибудь, но не могу. Мне нечем дышать. Я не поворачиваюсь к нему. Хватаюсь за шею, к воротнику. Пытаюсь расстегнуть верхние пуговицы. «Я сейчас задохнусь...» В груди бешенно колотится сердце, в голове набатом звенит. В воздухе одна мысль — я сейчас умру. Из глаз вновь текут слезы. Я не могу ничего контролировать. Не могу промычать. Не могу попросить помощи. Все тело онемело. Я как будто потеряла возможность говорить. Жить. «Я не могу умереть. Не могу...» И все проходит, стоит ему приблизиться ко мне, прикоснуться к моей руке. Так не бывает нигде, кроме Тамас-Виталы. Я откашливаюсь. Лёгкие заполняются воздухом. Слишком быстро. Невозможно.

Вдох-выдох.

— Спасибо. — шепчу я, закрывая глаза. Он улыбается, я знаю это наверняка. Рэйтан садится рядом со мной, не отпуская моей руки. Я вновь чувствую себя маленькой девочкой, которую он выносил отсюда на руках. Мне требуется пять минут, чтобы я смогла сориентироваться, понять: где я, что со мной, кто. Махадева смотрит на меня с тоскливой нежностью и улыбается. Мы молчим. Меня до сих пор бьёт мелкая дрожь, но я не заостряю на ней внимание. «Это, должно быть, сон. Очередное видение...» — думаю я, когда позволяю себе прижаться к его груди. — Ты выросла, маленькая богиня. — шепчет он, поглаживая меня по голове.

«Маленькая королева.»

Я вдыхаю его запах — такой, каким он запомнился мне ещё тогда, лет двадцать назад. К нему добавился запах времени — еле уловимые нотки проникают внутрь меня с каждым вдохом, разрастаются там же ядовитым плющом. — Разве это удивительно? Я не живу вечность. Я старею. — Годы тебе к лицу. — Мог бы оставить это в голове. Это меня задевает. — я качаю головой, обхватывая его руку. Не тону, но мне это необходимо. — Тебя не было здесь... — Четырнадцать лет. — заканчиваю за него я, в груди сердце сжимается, стоит подумать, что все это не взаправду, что это лишь плод фантазии, проверка на прочность от моего подсознания. — В последний раз я была здесь, когда родился Киран. Тебя не было и мы не смогли попрощаться. «После рождения Амалы я стала реже появляться в Витале. И тебя не было ни разу. Нет...»

Один раз он всё-таки был.

— Был ли в этом смысл, если наша встреча спустя время была неизбежной. — Тебя часто не было. — Давал тебе возможность насладиться и запомнить это место. «Но тогда я нуждалась в тебе, а не в нем...Мне нужен был ты. Я думала, ты бросил меня, как все остальные.» — Почему я сейчас здесь? С тобой. — Потому что пришло время возвращаться домой. — он невесомо целует прядь моих волос, я не чувствую этого прикосновения, но чувствую его самого — мечту, с которой я засыпала и просыпалась до того момента, пока Киран не пошел в школу. — Зачем? — Мы нуждаемся в тебе, Шакти. «Кто нуждается?» Я качаю головой. Во мне никто никогда не нуждался и не нуждается сейчас. Этот сон — долгожданный и трепетный, скоро рассеится. Как и все, что когда-либо меня окружало. — Возвращайся домой, моя милая Шакти. — он касается моих губ. Робко, как мальчишка. И я щурю глаза, улыбаясь. Этот сон — блаженный. Самый дорогой. — Я не могу. — Ты вернёшься. — он касается моей шеи и проводит пальцем по скуле. Я успокаиваюсь. «Вернусь ли?» — Возвращайся. — слышу я перед тем, как он берет меня за руку. «Ведёт домой.» Я сильнее сжимаю его руку и улыбаюсь. Так, словно не было разлуки. Так, словно не было ничего, кроме нас и Тамас-Виталы. Я прижимаюсь к нему, запуская пальцы в его шелковистые волосы и вдыхаю его запах, по-звериному. «Духи Амалы...»

Возвращайся, дитя.

Мне тоскливо без тебя.

Мое тело в крови. В моих руках калидаса. Вокруг меня не любимая Витала, а бездна, в нее медленно стекают багровые реки. Все пропало. Но я не грущу. Завороженно смотрю на развернувшийся перед глазами пейзаж. «Красиво...» Я стою в крови. Рядом со мной тела, смертью, правосудием которых я стала.

Я.

Только я.

Улыбаюсь. Дотрагиваюсь до лица и смеюсь. Так звонко, как никогда бы не подумала, что буду смеяться. Необъеснимая радость накрывает меня с ног до головы. Радость смерти — прекрасный танец на костях. Радость от того, что всему этому ужасу есть причина — Я.

Я вернусь.

***

— Киран, собирай вещи. — Что? — Мы едем домой.

Ха-ха-ха!