Валко

1

      — Эпично, — вынес вердикт герцог Кордас.       Он молча выслушал историю от наместника графа Нилгренна — о разгроме Тиралов, союзе «птичьего» графа и графа «сколопендры» и ультимативной победе над остатками дома Ла Фэнь. Ни один мускул не дрогнул на идеальном восковом лице. Единственной реакцией — мимолётной, как движение призрака — был блеск в глазах при упоминании «серого зверя».       Хотя, может, всего лишь свет дрогнул в стеклянных хрусталиках.       Герцог Кордас отвёл руку в сторону, как шарнирная кукла, требовательно сжал и разжал пальцы. Простой солдат, подносящий господам вино, расторопно подал ему бокал. Герцог опрокинул в себя вино деревянным жестом и вернул пустой бокал.       — Где он? — деловито спросил Кордас: без интереса, без какой-либо окраски в голосе.       — Граф Нилгренн в походе за податями, — сказал наместник.       — Где он?       Наместник помялся и нерешительно развёл руками.       — Где он? — тем же тоном переспросил герцог Кордас.       — Не могу сказать, я не знаю. — И добавил: — Честно.       Герцог Кордас поднялся во весь свой немалый рост: он был немногим ниже «серого зверя». Гладко зачёсанные, блестящие чёрные волосы заструились по кожаному плащу сзади и по начищенному нагруднику — спереди. Он выглядел словно ожившая статуя, и поза его напоминала образ великого полководца древности.       Герцог картинно взялся за рукоять меча. Неуловимый жест — и, брызгая кровью, голова наместника свободно поскакала по полу.       — Эпично, — изрёк герцог Кордас, отставив огромный меч в сторону. Один из его воинов, полностью закованный в латы, шустро протёр лезвие от крови, и герцог вернул меч в ножны. — Был наместник — нет наместника.       Он повернул голову в одну сторону, в другую, и не успел воин, протиравший меч, вернуться в плотный строй стражников, герцог Кордас ткнул в него пальцем в чёрной перчатке:       — Есть наместник.       Солдат Нилгренна, а некогда солдат Молдреса, заметил, как дрожат его руки, лишь когда вино в ходящем ходуном кувшине выплеснулось ему на грудь.       Герцог Кордас сел на место в ту же самую позу: идеально прямая спина, нога закинута на ногу, — и тем же кукольным жестом протянул руку за вином.       Прежде чем обновить герцогу бокал, солдат пробормотал:       — Я знаю, где он.       Герцог Кордас резко повернул к нему голову. Блеснули его стеклянные глаза.       — Если позволите, я провожу.       Взгляд солдата был прикован к рукояти меча герцога. Однако в этот раз Кордас мечом не воспользовался — встал с готовностью ехать немедля.       — Твоё имя, воин?       — Т... Тэуш.       Он ненавидел своё нелепое имя и давно подумывал сменить — когда станет великим воином, разумеется, — но герцог Кордас хвалебно изрёк:       — Эпично!

2

      Валко взвалил на плечо тушу ещё тёплого оленя и потащил в лагерь.       — Эй! — возмутился Угио. — Куда?!       — Графу, — буркнул Валко.       — А нам?!       — Потом.       Угио, принимавший в охоте самое активное участие — навалившись на оленя сверху и быстро свернув ему шею, — не унимался. Он обогнал Валко и встал перед ним, расставив руки.       — Не пущу!       Угио капризно выпятил губу, но Валко был непреклонен. Он даже не смотрел на Угио, молча дожидаясь, когда тому надоест и он уступит дорогу.       — Нам надо есть! — настаивал Угио. — Это наша гора!       — А он — наш граф. И у него скоро обед.       — Да почему?!       Из глаз Угио брызнули злые слёзы, она-он яростно затопал ногами. Валко молча ждал.       — Мы себе ещё наловим, — наконец сказал он.       — Я устал! Есть хочу!       Угио принялся рвать траву вокруг себя и швырять в Валко. Трава застревала в его волосах, висла на одежде, попадала в рот. Валко только сдувал её и отплёвывался.       Наконец Угио рванулся, чтобы отнять оленя. Валко мягко ушёл из-под броска и оказался впереди. Он непреклонно зашагал в лагерь.       — Стой! — заорал Угио и навалился на Валко сзади.       Они катались по земле и боролись как в первую свою встречу. Несчастная туша оленя валялась на земле, привлекая мух.       Угио пару раз вмазал тяжёлыми кулаками Валко по лицу.       — Угио... Ч-ч-чёрт... Спокойно!.. — Он только защищался, пытаясь скинуть её-его с себя.       — Ни за что! Дурак! Тупица! А-ба-ба! — Угио захлёбывался словами, и вдруг выдал: — Подхалим! Подстилка! Гадкий наёмник!..       Валко резко скинул Угио с себя. Его глаза подёрнулись мутной пеленой, уголки губ поползли вверх, обнажая мощные белые зубы.       — За дедом повторяешь, — сплюнул Валко. — Сам дурак.       Угио сидел на попе и глядел снизу вверх, как Валко встаёт и нависает над ней-ним. Как блестят его дикие глаза, как ширится его звериный оскал.       — Позже поговорим, — бросил Валко, подхватил оленя и поволок в ставку графа Нилгренна.       — Где ты был, Бертад?! — Так его встретил граф «Сколопендра», затаскивая в свой шатёр. — Ты обещал быстрее!       Казалось, граф иссыхал: он был похож на пролежавший на воздухе труп.       Валко скинул тушу с плеч и достал кинжал, чтоб разделать.       — Не надо! — рявкнул Нилгренн. — Оставь так!       Граф припал перед тушей на колени и, даже не доставая кинжала, погрузил длинные цепкие ногти в тело оленя прямо через кожу. Он разорвал её, выпуская наружу кровящее мясо. Вылакал кровь, нырнул руками под плотную кожу травоядного и вытащил внутренности.       Лишь после глотка свежей крови в тело графа вернулась жизнь.       — Не мешай мне обедать,— прошелестел он, зыркнув на Валко. — И в следующий раз обернись побыстрее. Мне претит ловить медведей самому.       Валко покинул графский шатёр и поспешил к Угио, надеясь, что он-она не успел далеко уйти. Они столкнулись, когда Валко почти добежал до деревни на вершине горы. С ним-ней был Родди: мальчик нёс пару зайцев, Угио — оленёнка. Оба мрачно взглянули на Валко, всем видом показывая, что здесь его больше не ждут.

3

      Всё это время Валко исправно приносил вёдра и оставлял у входа в деревню, а жители разбирали их по домам. Но теперь окрепшие дети-переростки носили воду сами, и Валко остался не у дел.       Наверно, ему ничего не стоило вломиться в деревню, если бы захотел, но он предпочёл сам держаться подальше. К тому же на него легло обеспечение графа Нилгренна продовольствием, и Валко было чем заняться: за добычей приходилось уходить всё дальше и дальше — животные в ближайшем ареале стали заканчиваться.       Тогда графский отряд с деревенскими вступили в тихую конфронтацию. Первые уводили добычу из-под носа вторых, и наоборот. Две группы готовы были рвать друг другу глотки ради пары тщедушных зайцев.       Последнего оленёнка Валко уступил Угио. Охотники, после изнурительных часов преследования, синхронно высунулись из своих укрытий и встретились глазами. Молча, одинаково настороженно, полудико. Валко мог бы сорваться первым и был бы быстрее, но он нарочно промедлил и дал Угио забрать добычу. Понял ли это Угио или счёл своей победой? Не так уж важно.       Аппетиты Нилгренна всё росли. Увещевания Зельбахара о том, что скоро тут вообще нечего будет есть и нужно поиздержаться, вызывали у графа приступы животной ярости. Или у того, что сидело внутри...       — Голод, я голоден, есть, хочу есть, голод, голод, голод, — только и повторял Нилгренн, нарезая круги по шатру. Валко лишь успевал выносить гладко обглоданные кости животных всех размеров и видов.       Зельбахар, долго не демонстрировавший беспокойства, наконец сказал Валко:       — Если это продолжится, граф долго не протянет. И мы тоже, если он объест весь регион.       Валко не изменился в лице, и лекарь добавил:       — Предполагаю, в этих краях можно добыть лечебных трав. Но всё равно путь до них неблизкий. Мне нужно сопровождение примерно на полдня. Если повезёт...       Граф Нилгренн не отпустил Валко телохранителем лекаря в одиночку: с ними поехал Томис. Трое всадников долго ехали в молчании, слушая густые шаги копыт и шуршание трав о конские ноги.       — Бертад... — наконец сказал Томис, делая обстановку ещё более неуютной. — В деревне очень тяжкие настроения. В основном против тебя.       — Да я знаю, — ответил тот.       — Если раньше один старикашка что-то отчебучивал, то теперь те детишки разговоры говорят... И о тебе там ничего хорошего.       — Плевать.       — О, говорят — значит мыслят, мыслят — значит существуют! — просиял Зельбахар. — Я поражён результатом до глубины души.       — Так ты... не знал, что получится?! — изумился Томис.       — Наука прогнозирует, но не гарантирует, — улыбнулся лекарь. — Я и не смел ждать столь скорого излечения таких глубоких ментальных увечий. Мне просто хотелось проверить одну гипотезу... Воистину, я сотворил чудо.       — Много на себя не бери, — пробубнил Томис. — Чудо — дело богово.       — Теперь пришла пора сотворить чудо для графа Нилгренна. — Тон Зельбахара стал строгим. Он вытянулся в седле, что-то рассматривая в траве. — Надеюсь, мы на верном пути.       — Надеешься?!       — Я ведь всего лишь человек.       — Только что ты мнил себя богом!       — Я?! Да никогда!..       — Эй, вы, оба, — окликнул Валко. — Ты, знахарь, не то ищешь. Но и это сойдёт.       Пока те спорили, Валко успел отделиться, слезть с лошади и нарыть в траве что-то длинное, продолговатое, пористое, красного цвета.       — Эт чё, язык?! — поморщился Томис, когда приблизился. — Бертад, ты живодёр! У кого ты его выдрал?       Валко неожиданно улыбнулся.       — Грибы. Та ещё дрянь, но аппетит отбивает. Долго усваивается, и ты будто бы сыт. Такими хорошо на зиму живот набивать. Только подсушить надо.       — Я про такие только слышал, но кругом столько мифов! — Зельбахар спешился и припал к земле, из которой тут и там торчали красные «языки». — Их ещё и не найти почти... Ты как их отыскал?       Валко замешкался, будто не хотел выдавать секрет. Но всё-таки неохотно ответил:       — Вон, трава жухлая. Они жизнь высасывают, потому сами сытные.       И правда: вокруг грибов трава на концах была сухой и жёлтой, издали не приметить. Зельбахар задумчиво покрутил конец такой травинки в пальцах, и та рассыпалась.       — Откуда ты это знал?       И Томис, и Зельбахар думали, что Валко вновь не ответит, но, неожиданно для всех, случилось наоборот. Он поднял глаза к ещё голубому небу, но уже по-осеннему прозрачно-холодному, вздохнул и сказал:       — Женщина одна научила.       — Мать? — спросил Томис.       — Бабушка? — вторил Зельбахар.       Валко помотал головой.       — Любовница? — понизив голос до заговорщицкого шёпота, захихикал Томис.       Валко аж фыркнул.       — Не знаю даже, как сказать-то. Эта женщина научила меня... всему.       И произнёс что-то необычно рычаще-певучее, и из этой фразы никому не было понятно ни слова. Но по торжественному тону Валко, доселе никогда не звучавшему, было ясно: он воздал посмертные почести на своём языке.       — Ваше наречие? — вежливо уточнил Зельбахар, и седой юноша кивнул. — Она была валко?       Томис удивлённо посмотрел на лекаря, затем на «серого зверя», но до него дошло раньше, чем он успел переспросить.       — Последняя выжившая, — внезапно пояснил Валко. — Кроме меня. Но настоящая. А я — полукровка.       Томис хлопал глазами.       — Так ты это, наполовину наш, туксонец?       — Не, вэнец.       — О, Вэнна, — мечтательно протянул Зельбахар. — Мечтаю там побывать. Край северных лесов и южных чернозёмов. Страна с самым огромным озером мира, которое помнит ещё гигантских чудовищ.       Валко с любопытством уставился на него.       — А у тебя оттуда отец или мать? — допытывался Томис.       — Мать.       — Это ж как твоего папашу к ней в Вэнну-то занесло?       — Это её к нему занесло.       Зельбахар не без уважения посмотрел на Валко.       — Путешествовать — сложно, рискованно и опасно. Тем более женщине. Как она там оказалась?       Валко мрачно усмехнулся.       — Нашла спасение от «добрых туксонцев». Те ж с женщинами так учтивы.       — Э! — возмутился Томис. — Всех-то под одну гребёнку не греби!       — Задело? — Угрюмая ухмылка не сходила с губ Валко.       — Ты... Ты... Пень лупоглазый! — выругался на него Томис, но, кажется, кое-что понял — на щеках заиграл румянец.       Зельбахар хлопнул в ладоши.       — Ладно, собираем чудо-грибы — и в путь! — Он поднялся с земли и отряхнул пёстрый халат. — Пока граф Нилгренн не съел собственную лошадь.

4

      Когда силуэты Валко, Зельбахара и Томиса скрылись за горизонтом, Родди бросил на полпути тачку с вёдрами и метнулся в деревню.       — Времени — до вечера, — сообщил он толпе могучих недодетей во главе с дедом: те уже ждали его во всей готовности.       — А хватит? — подозрительно спросил дед.       Родди с жаром кивнул.       — Должно. Другой возможности нет.       Дед тяжело вздохнул, но глядел с решимостью.       — Давай, юнец, шшто ты там придумал.       — Мне нужны верёвка, морковь и козлик.       — Он пострадает? — обеспокоенно спросила старуха, качая на руках младенца. — Это наша единственная скотинка, мы его еле уберегли от этого... графа... — Она едва не пустила слезу.       — Надеюсь, не успеет, — мрачно сказал Родди. — Но даже если так — будем считать это священной жертвой.

***

      — Потерпи! Скоро мы будем сыты! — шелестел граф Нилгренн, утешая не то себя самого, не то что-то внутри себя.       Он сидел скукожившись посреди шатра. Вокруг стыли брызги крови, застарелой и свежей: здесь граф устраивал свою бесконечную трапезу. Но продолжаться пиршество не собиралось — проклятый лекарь полез не в своё дело и принялся защищать зверушек.       — Он хочет нас убить! — мелькнула в голове графа шальная мысль и засела в голове острым штырём. — Точно! Я отпустил его втроём с «серым зверем» и Молдресовским солдатом, но они могут быть заодно! Дурак граф! Дурак!       Нилгренн впился в остатки волос и потянул, оставляя в пальцах длинные чёрные пряди.       — Командир! — кликнул он.                   Забинтованный явился в шатёр и еле сдержал брезгливость, глядя на графа сверху вниз. — Езжай за той весёлой троицей. Я им не доверяю.       — Есть, господин граф! — Развернулся, но, приподняв полог шатра, обернулся: — А ведь я говорил вам, что эти...       — Иди, живо! — рявкнул Нилгренн.       Спустя несколько мгновений он услышал топот копыт, удаляющийся из лагеря, и выполз на дневной свет.       Нилгренн поморщился: солнце жгло выпуклые чёрные глаза привыкшего к полутьме существа. Граф зашипел и скукожился, словно тлел.       — Есть... Голод... Надо есть...       Он уставился на лошадей, пасшихся неподалёку под ленивым присмотром доверенных солдат. Крупные куски живого мяса, полнокровные, сочные...       Нет, это на потом. На случай, когда Нилгренн сожрёт здесь всё: весь лес, всю реку, всех зверей и рыб. Тогда придёт время и этих созданий. А потом...       Он не додумал, что будет потом: в высокой траве мелькнуло что-то живое. Нилгренн хищно мотнул в ту сторону головой, и тихое блеяние заставило его сорваться с места.       Нилгренн передвигался тихо, ноги его слабели с каждым шагом — голод, он слишком голоден, — но он надеялся, что ему не составит труда сцапать тупого домашнего козлика. Граф чёрной тенью скользил за ним, сосредоточив все свои чувства на терпко пахнущем существе.       Козлёнок весело скакал вперёд, то отрываясь от Нилгренна, то останавливаясь — и тогда граф терялся в траве, распластавшись чёрной змеёй. Скоро Нилгренн так и преследовал козлика: полз подобно ящерице, пресмыкаясь, расставив длинные тонкие конечности. Он делал это с таким проворством, будто рук и ног было не по одной паре. И будто он сам был уже не человек.       В пылу безумной, нечеловеческой охоты Нилгренн не заметил, как козлик скачет всё вверх и вверх по горе, и он сам — ползёт по склону следом.       Очнулся граф, лишь когда козлик допрыгал до вершины горы и рванул уже по прямой.       С шипением Нилгренн совершил змеиный бросок и сам взлетел на гору. Как раз вовремя: он едва успел заметить, как козлик исчезает в одном из сараев.       Здесь к Нилгренну вновь вернулась кое-какая человечность: он поднялся на ноги, хоть и присогнутые в коленях, и тенью метнулся к сараю, сливаясь со стеной. Чуткий слух уловил хруст: внутри козлик что-то уплетал.       Есть! Есть! Голод!       Нилгренн прокрался к двери в сарай. Он почти не обращал внимания на то, что шарится по деревне, полной мерзких недолюдей. Его волновал только козлик. Только это мелкое вонючее создание, чьё мясо, если не сосредотачиваться на вкусе, такое нежное...       Козлёнок догрыз морковку и начал жевать верёвочку, к которой был привязан овощ. А с рук его кормил...       — Ну, дарова.       Перед козлёнком, с верёвочкой в руках, сидел один из недавних неразумцев. И очень недобро улыбался раздвоенной губой.       Козлёнок обернулся, подскочил, отчаянно заверещал и заблеял, прыгая ему в руки.       Нилгренн по-змеиному бросился на детёныша... и его горло сдавило верёвкой. Граф заскрежетал, зашипел и завертелся на месте, словно его тело не имело костей и было пластичным, как хитин.       — Угио! — скомандовал знакомый голос. Этот мальчишка Родди...       С неожиданной ловкостью и слаженностью Угио набросил на Нилгренна ещё верёвку и обмотал вокруг пояса графа, связывая его по рукам. Граф рухнул на пол сарая; Родди держал его за шею и обматывал ноги.       — Голод! Я голоден! — скрежетал Нилгренн, выпучив глаза. — Еда!..       — Ничего, голодать полезно! — Родди поставил ногу ему на грудь. — Иногда голод даже освобождает!       — Есть! Я хочу ес-с-сть!..       — Готов? — спросил дед, появляясь в дверях. Он с триумфом взглянул на поверженного графа, продолжающего извиваться словно чёрная гусеница. — Говорил, графом меня ссделаешшь? Я ссам ссебе граф!       Дед смачно плюнул Нилгренну в засыхающее лицо, на котором стремительно выделялись морщины, мышцы и скулы.       Нилгренна швырнули в угол сарая. Он напоминал чёрную блестящую муху, попавшую в паутину.       — Раньшше ззаката тебя никто не хватисся, — победоносно возвестил дед и потянулся, чтобы закрыть за собой дверь и оставить графа в одиночестве. — Сс твоим аппетитом тебе оссталоссь недолго.

***

      Граф ломал зубы о стены сарая, пытаясь выгрызть из брёвен хоть что-то питательное. Он жрал жухлое изгаженное сено с пола, но оно моментально сгорало в нём, не принося насыщения.       И что-то невыносимо болезненно царапало ему желудок, без слов требуя: ещё! ещё! ещё!       — Прости! — выл он. — Я не могу ничего достать... Это тело не может тебя накормить...       Он вспомнил, как в детстве смотрел туда, где, думал, у сколопендры глаза, и спрашивал себя, обращаясь к насекомому: «И чем же тебя кормить?»       И правда, чем? Чем сейчас он мог накормить его?..       — Обо мне должны спохватиться... Меня найдут... Меня освободят, и я накормлю нас... тебя...       Живот пронзило такой болью, словно в него вонзили кинжал. Нилгренн выгнулся до хруста в позвоночнике. Худые руки дрожали под верёвками, не в силах их разорвать. Скорее, лопнут некормленные сухие мышцы, чем падут путы.       — Ты пощадил меня тогда... Неужели не пощадишь сейчас?.. — зашептал Нилгренн окровавленными потрескавшимися губами. — Хорошо... — Он всхлипнул и прикрыл чёрные насекомьи глаза. — Возьми чуть-чуть. Но столько, чтобы моё тело жило. Тебе же так будет лучше. Я... готов.

5

      — Пощщём мы знаем, хде граф?       Дед был непреклонен: стоял выпрямив спину, сложив руки на конце палки, словно на эфесе меча. Жена-старуха давно не видела его таким.       Чёрное войско Нилгренна и кучка простых солдат наводнили деревню. Они лазали по домам, расшвыривали недавно приведённую в порядок утварь, рыскали под лавками и столами. Кто-то смотрел даже в люльке.       Семипалый младенец на руках у старухи ткнул пальцем в замотанного в чёрное Нилгренновского «паучка», и тот выпустил смертоносную леску прямо у его ручонки.       — Отрежу лишние, если хоть пальцем тронет, — прошелестел «паук».       Младенец в ответ пустил слюну.       Солдаты согнали деревенских в тесный кружок. Если раньше неразумцы могли бы броситься на клинки, то теперь смиренно стояли в центре круга, ощетинившегося мечами вовнутрь.       — И ты тут, — процедил кто-то из солдат, заметив Родди. — Предатель! Зря граф с тобой цацкался!       — Э, погоди, — возразил Родди и ткнул пальцем. — В сарае проверь.       Дед дрогнул и еле устоял на ногах, отчаянно хватаясь за палку.       — Шшто?! Ты... бесспринссыпный...       Родди обернулся и выразительно на него взглянул.       — Обыскать сарай! — Главарь «пауков» первым направился в указанное место.       За ним последовали «собратья». Простые солдаты остались охранять деревенщин: злобно сопящих, переминающихся с ноги на ногу и нервно глодающих ногти. Разрыдался семипалый младенец.       — Заткни его, иначе это сделаю я, — рявкнул на старуху солдат.       — Это всего лишь ребёнок! — Она прижала младенца крепче и принялась дёргано укачивать.       — Тем более — ребёнком простолюдинов меньше, чай не принц.       — Ссам-то, небоссь, из просстолюдинов вшшера выбисся, а как заговорил, — сказал дед сквозь зубы.       Тычок навершием меча в грудь свалил его с ног. Угио едва успел подхватить старика. Она-он с яростью взглянула на солдата.       — Оставь, Угио... — произнёс дед и кашлянул кровью.       — Дурак! Тупой! — заорал Угио, плюясь солдату в лицо. И тоже получил навершием по носу. — А-ба-ба-ба!       Солдаты расхохотались.       — Радует, что вы поумнели настолько, чтобы не лезть в драку. Для вас она по-любому плохо кончится.       Едва он договорил, Угио звериным прыжком бросился на него. Солдат выставил меч, и Угио вцепился в клинок зубами, не давая врагу орудовать мечом. Они разорвали круг, кувырком покатились по земле, и когда остановились, Угио был сверху. Всё ещё держа зубами лезвие, Угио запрокинул голову, а затем обрушил лезвие солдату на лицо. Меч вошёл наполовину, разрубив голову по линии глаз.

6

      Голубое небо начинало сереть в предзакатных сумерках, а с севера уже наползали тучи. Славные деньки неумолимо подходили к концу.       Возобновить разговор у Зельбахара, Валко и Томиса не получилось, да и, пожалуй, рассказал Валко достаточно. Даже, скорее, слишком для себя.       — Интересно, где сейчас Нэльс, — вновь вспомнил Томис. — Надеюсь, он выбрал лучшее место для жизни. По типу этого. Или ещё благодатнее.       — В монастыре, — сказал Валко.       — Откуда знаешь?       — Он предлагал мне пойти с ним.       Показалось, что Томис обиделся, но тут же будто испытал облегчение.       — А я бы согласился. Но я рад, что ты решил не бросать нас. С тобой как-то... не стрёмно, как со всеми этими головорезами.       Зельбахар тихо улыбался, глядя им в спины — он ехал чуть позади и вёз целую сумку языкастых грибов.       — Всадник, — вдруг сказал Валко, и все тоже услышали конский галоп.       Забинтованный остановился прямо у них перед носом, брызнув землёй из-под копыт.       — Вы где шляетесь? — рявкнул он. — Граф с вас самих шкуры спустит, если не привезёте ему либо лекарства, либо пожрать.       — Лекарство здесь. — Зельбахар похлопал по сумке.       — Давай сюда! — Забинтованный протянул руку. — Я отвезу.       — Э, нет, это деликатный груз, — покачал головой лекарь.       — Дай сюда, говорю! — Он не опускал руку.       Валко негрубо отвёл его руку, но забинтованному этого хватило. Он выхватил кинжал и подцепил Валко за браслет.       — Ты у меня в подчинении, так что убрал от меня лапы! — Его взгляд упал на висюльку на браслете. — О, а это что за девчачьи секретики?       Во взгляде Валко на мгновение считался ужас.       — Не трогай, — процедил он.       — Не борзейте, командир, это же «серый зверь», — сказал Томис.       — Я вижу, не слепой! — рявкнул тот. — Но, как командир, могу потребовать отчитаться. А то и запретить носить всякую дрянь, не подобающую воину, даже всякому серому зверью.       Он потянул браслет лезвием, чтобы разрезать. А может, блефовал. Но этого Валко было достаточно: он выбросил другую руку, чтобы его остановить, и дотянулся лишь до клинка. Схватив кинжал за лезвие, Валко рванул его из рук забинтованного. Сквозь пальцы Валко хлестнула кровь.       — О-о-о нет... — пробормотал Томис и умоляюще взглянул на Зельбахара. — Сделай что-нибудь! Он же сейчас...       Валко пнул лошадь в бока, и та рванула вперёд. Рукой с браслетом он схватил забинтованного за шкирку, вырвал из седла и потащил за собой. Ноги его волочились по земле, он стукался перемотанной башкой о стремя Валко и истошно орал.       — За ним! — Томис рванул следом.       Зельбахар отстал, роясь в своей сумке.       Валко скакал в лагерь Нилгренна, до которого оставалось меньше трети пути, тем более таким бешеным темпом. Его жертва наконец смогла трусить рядом, но забинтованный вечно сбивался и вновь тащился волоком. Он вцеплялся в руку, которая держала его неумолимой хваткой, царапал ногтями, но «серый зверь» не разжимал пальцев.       Сперва, как и все, забинтованный боялся Валко, но всё больше убеждался, что тот не так опасен, как его малевали. Его раздутый образ раздражал, но казался всё менее угрожающим. И новоиспечённый командир совсем потерял голову. А зря.       Валко ворвался в лагерь на полном ходу, чуть не снося шатры. Лошади на выгуле испуганно взоржали и кинулись врассыпную.       Валко разжал пальцы лишь у графского шатра. Командир по инцерции прокатился кувырком и наполовину влетел в шатёр, всколыхнув полог.       Белые глаза Валко пылали холодным огнём. Он спрыгнул с коня и направился к забинтованному, но тут в его шею вонзился дротик.       Валко прошёл ещё пару шагов, но ноги его подкосились, и он упал рядом со своей жертвой.       Томис кинул обратно Зельбахару духовую трубку из-под снотворного дротика и на ходу спрыгнул с лошади. Подбежал к Валко, опасливо взглянул ему в лицо.       — Спит! — облегчённо отметил он.       — Господин граф!.. — рыдал забинтованный, чья стёртая о траву задница высовывалась из шатра. — Этот... Этот... Господин граф? Где вы?       Томис подошёл и отдёрнул полог. Шатёр был пуст, пахло кровью и тухлым. Томис даже зажал нос.       — А где все? — спросил он самого себя, оглядывая пустой лагерь. Ни Нилгренновских «паучков», ни простых солдат — будто те отошли на минутку, но почему-то все разом.       Зельбахар уже осматривал Валко, спящего глубоким неестественным сном.       — Чёрт, у меня плохое предчувствие... — пробормотал Томис. — Нужно проверить деревню. Но нам нужен Бертад.

7

      В едином порыве вчерашние неразумцы ринулись на солдат. Кто-то повторил приём Угио, у кого-то не вышло и брызнула кровь, но круг был смят, и солдаты падали под весом перезрелых детей.       Родди ушёл из-под чьего-то меча, выхватил кинжал и полоснул врага по бедру, обрекая его истечь кровью. Подхватил под локти деда с бабкой и потащил прочь.       — Пуссьти, предатель! — плевался дед.       — Я с вами, — убедил Родди. — Всё продумано. Но вам лучше спрятаться.       — Нишшего я не сспрящщусь! Я не трусс! — рявкнул дед и замахал палкой.       За рычанием, воплями и лязгом стали они не сразу расслышали звуки, доносившиеся из сарая: треск, хрип и чавканье.       — Родди, что происходит? — Старуха в слезах прятала младенца на груди.       — Не знаю. Но, думаю, получилось.       Тем не менее, его трясло. Холодный пот градом катился со лба и по спине. А если не вышло?..       Большие дети разметали солдат по земле, и те даже не стонали: ребята перестарались. Или постарались слишком хорошо.       Теперь звуки из сарая слышались уже отчётливо. Кто-то отчаянно прохрипел, но хрип резко стих, будто придушенный. Послышалось, как зубы рвут плоть.       Дед рванулся туда, и Родди последовал за ним, чтобы поддержать.       Старуха поколебалась, но поспешила следом: оставаться одной было страшнее.       Пол сарая был залит кровью. Повсюду — ошмётки плоти и чёрной ткани, изуродованные зубами тела, обглоданные до торчащих из остатков мышц и жил костей. Впрочем, никто и так никогда не знал таинственных чёрных «пауков» Нилгренна в лицо, чтобы пытаться опознать. Их смертоносные нити безвредно валялись спутанными.       Посреди сего великолепия, словно сколопендра на влажном мшистом бревне, возвышался Нилгренн. Всё ещё связанный по рукам и ногам, он извивался, чтобы оттяпать очередной кусок свежей плоти. Увидев «гостей», граф вскинул дикие глаза, уже мало похожие на человеческие.       — Как он это ссделал... — пробормотал дед.       — Мои верные слуги... — прошелестел Нилгренн. — Мой рой... Они исполнили долг — сохраняли мне жизнь до конца своих дней.       Мимо сарая прогарцевал счастливый козлёнок: его заклание было отложено. Он остановился у входа, будто бы вопросительно взглянул на перепуганных людей и громко проблеял.       Нилгренн бросился вперёд, чтобы всё-таки схватить ускользнувшую в первый раз добычу.       Люди шарахнулись, но верёвка-поводок Нилгренна дёрнула его назад, уже натянутая до предела.       — Еда! — шипел граф. — Хочу есть!       Даже после безумной трапезы он выглядел словно живой скелет, обтянутый жёлтой кожей, грозящейся вот-вот треснуть и расползтись. Сплошные чёрные глаза без зрачков еле держались в орбитах. Иссохшие тонкие губы задрались, обнажив сломанные зубы и бледные дёсны. Сквозь длинные жидкие пряди просвечивал череп.       — Ты ушше сстолько ссошшрал! — вдруг заорал дед и бахнул по стене палкой. — Ссдохни сс голоду, ублюдок!       — Что... кто... я?.. — зашелестел граф, и голос его показался совсем иным, будто вернулась из небытия некая другая сущность. — Я не ублюдок! Я сын своего отца!       Родди с дедом переглянулись. После всего кровожадный граф... обиделся? Лепет звучал просяще, отчаянно.       — Его укусили, чтобы он сдох, — заговорил Нилгренн совсем другим голосом, тем самым — шелестящим сквозь скрежет. — Потому что он догадался, что я не его сын! А мать... Мать поплатилась за свою измену, что породила меня! Разве я не рад?       Раздался смех, перетекающий в плач, и шелест задохнулся в рыданиях.       — Мы переродились, чтобы величие было неоспоримым, — вновь заговорил граф, или нечто внутри него. Вместо него. — И что теперь? Моё тело стало для нас тюрьмой! Я не кормлю нас... Я... не ценю нас...       Все слушали, не дыша.       — Нет! — Голос опять сменился на высокий, женственный и визгливый. — Ценю! Очень ценю!       Голос сломался обратно:       — Тогда накорми нас! ...Но... мы уже поели! ...Больше, больше!       Нилгренн рухнул на настил сарая и стал кататься по полу в корчах. Он ползал на животе, будто пытался придавить что-то, что билось внутри.       Дед бросился на графа с палкой, но Родди дёрнул его назад.       — Ты не сможешь!       Родди выставил кинжал, понимая, что тот, скорее всего, окажется бесполезен.       — Пустите! — услышал Родди снаружи знакомый голос Томиса. — Что вы наделали?! Бертад, стой!       Родди стиснул кинжал крепче и развернулся, готовясь встретить «серого зверя» сам.       Валко едва стоял на ногах и неуклюже пробивал себе путь через толпу деревенских недодетей. Те кидались на него, и он вяло сопротивлялся, без оружия в руках.       Большие дети висли на нём, грызли ему плечи, кусались, но Валко шёл к сараю навстречу Родди и старикам. Мальчик сделал шаг вперёд и направил кинжал Валко в грудь.       — Иди прочь. Мы справимся без тебя.       Тут граф завопил, и раздался треск — он сломал собственную руку.       Она изогнулась под немыслимым углом и выбралась из пут. Но Нилгренн не пытался избавиться от верёвок. Он впился в сплошную чёрную ткань, в которую был упрятан, и сорвал с себя как кожуру. Ткань повисла на верёвках, которые всё ещё опутывали его, лишая движения. В бледном теле не было и следа мышц: только кости, набалдашники суставов и кожа, похожая на пергамент. Выделялся округлостью лишь живот: кто-то внутри пинался множеством лапок.       Родди понял, что в замке Ла Фэнь ему не показалось.       Граф вонзил обломанные ногти в плечо другой, привязанной, руки, оторвал кусок плоти и жадно погрузил в бездонную глотку.       Он жрал самого себя, разрывая свою кожу так, как рвал шкуры зверей. Пил свою кровь, как хлебал кровь животных. Или... ел не он, а то, что он лелеет у себя внутри?..       — Уходите, — рявкнул Валко и вытолкнул стариков из сарая. Схватил за локоть Родди.       — Я не дам тебе его спасти! — заорал Родди и замахнулся на Валко кинжалом.       В то же мгновение верёвка-поводок треснула, и Нилгренн рванулся вперёд. Его окровавленная рука с ошмётками собственного мяса на ногтях летела в Родди.       Валко выхватил у Родди кинжал и отшвырнул мальчика прочь. Едва переставляя ноги, Валко обернулся к графу.       — Я очень голоден... — прошелестел тот, и прежде чем Валко успел на что-то решиться, пробил свой пупок и разорвал живот вдоль.       Чёрная сколопендра длиною с локоть, покрытая кровью и желчью, выскользнула из разорванного желудка, шлёпнулась в месиво из плоти и сена и заметалась в четырёх стенах. Тело графа пустой оболочкой рухнуло на пол.       Валко подобрался и застучал по полу кинжалом, пытаясь проткнуть насекомое. Сколопендра оказалось вёрткой для заторможенного человека и извивалась так, чтобы остриё метило туда, где её тельце было мгновение назад. Проскользнув мимо Валко, сколопендра выбралась наружу.       Он кинулся за ней, надеясь убить. Ничего не понимающий Родди откатился в сторону от насекомого. Большие дети кинулись врассыпную: при свете дня, на голой земле сколопендра выглядела исполинской.       — Бей! — заорал Валко, по-видимому, понимая, что ему её уже не догнать.       Томис рубанул мечом, но насекомое извернулось змейкой, пропуская клинок, а затем прыгнула — пролетела десяток шагов и скрылась в высокой горной траве.

8

      — Ты мог остаться, — сказал Валко Родди, смотрящему в одну точку. — Им ты нравился.       Они брели прочь, и лишь пламя горящего лагеря позади освещало им путь в неизвестность.       У них осталось три лошади — остальные разбежались, и, может, позже их найдут деревенские. Одну навьючили тем, что смогли спасти из пожара, на двух других ехали лекарь и Родди.       — Люди... — вздохнул Зельбахар. — Им помогаешь, но ничего нельзя ждать взамен.       — Этим они нам по-своему помогли, — сказал Валко. Никто не переспросил, но он почувствовал, что от него ждут пояснений. — Нас будут считать погибшими вместе с графом. Наткнутся на пепелище, не станут искать.       Они удалялись от костра, и постепенно становилось темно и холодно.       — Что будем делать? — резонно спросил Томис. — Теперь у нас где-то бегает огромная сколопендра, граф уничтожил свой отряд и самоуничтожился следом. Возвращаться я не хочу — не на такое я нанимался. Эй, командир, хочешь покомандирствовать?       Забинтованный молча мотнул головой, и его повело. Валко подхватил его, чтоб не упал, и тот шарахнулся чуть не под копыта Зельбахарской лошади.       Валко взглянул на свою ладонь: затягивалась она медленно.       — Чем ты меня напичкал? — мрачно спросил он у лекаря.       — Пришлось тебя усыпить, а затем экстренно разбудить, — развёл руками Зельбахар. — Скоро пройдёт. Сутки или около того.       — Сутки?!       Валко мучительно потёр виски. Томис обеспокоенно взглянул на него.       — Надо где-то переждать. Мы все сейчас не бойцы. Кто-нибудь знает это место? — Молчание. — Я так и думал.       Вдруг впереди они услышали голоса, скрип тележных колёс и конский шаг где-то впереди. Все переглянулись. Валко кивнул на заросли, и группа потянулась было в чащу, но забинтованный внезапно крикнул:       — Эй, люди добрые! Мы здесь!       — Дурак! — громким шёпотом рявкнул Томис.       Впереди показался отряд — без знамён и отличительных знаков, но из хорошо, хоть и разномастно экипированных парней. У них была телега, и трое сидело в ней, а в авангарде шло четверо всадников.       — Разбойники, дьявол бы их подрал... — пробормотал Томис.       — Драсьте-драсьте, — заговорил второй справа — очевидно, главный. — Как неловко вышло, пересеклись тёмной ночью на узкой лесной тропе.       — Туда, куда вы направляетесь, ехать не стоит, — вежливо, но с заметным волнением сказал Томис.       — А что там? Праздник у флогелланов? Королевская охота? Первое посмотреть весело, а второе — испортить, так что мы, пожалуй, планов не поменяем.       — Нет, там... — Томис замялся.       — Гигантская сколопендра! — воскликнул забинтованный и даже взмахнул руками, показывая, насколько гигантская.       По отряду прокатился дружный смех.       — Ты что, блаженный? — сквозь хохот спросил главарь.       — Я тут командир!       Смех стал ещё громче и обиднее.       — Э, а на тебе что, цвета Молдресов? — вдруг заметил парень по правую руку от главаря и указал на Валко.       Тот успел вовремя спрятать волосы под капюшоном красно-жёлтого плаща, но сам плащ не сделал его незаметнее.       — Да ну, рваньё какое-то, небось стащил с кого, — сказал главарь. — Только вот с уже мёртвого или пришлось сперва поработать ножом?       Валко молчал, и даже Томис не сразу нашёлся.       — У вон того меч. — Тот, что по левую руку, показал на Томиса.       Главарь с толикой уважения поглядел на него.       — Ладно, странные вы, ребята. А звездочёт у вас шикарный. — Главарь кивнул на Зельбахара, и лекарь смущённо нахмурился. — Даже не представляю, откуда и куда такая компашка может двигаться.       — Да так, как и все — по своим земным делам, — улыбнулся Томис. — Что ж, проходите, не стесняйтесь. — Он махнул рукой, чтобы Родди и Зельбахар отвели коней в сторону.       Даже когда осталось достаточно места, чтоб разъехаться, отряд не торопился продолжить путь.       — По правилам, это мы вас пропускаем, — серьёзно заметил главарь. — Так что платите пошлину.       — По каким правилам? — Зельбахар приподнял бровь.       — Вы идёте на восток, мы — на запад. По новым правилам, пропускают тех, кто идёт на восток.       — Первый раз слышу, — сказал Томис.       — А ещё, запрещено путешествовать в красно-жёлтом, — подхватил мысль главаря другой.       — И с замотанной головой.       — И в костюме звездочёта.       — И...       — Вы издеваетесь! — обиделся Зельбахар.       — Да, — просто сказал главарь. — Наш поток сознания остановит достойная плата. Вот бы проверить, что там у вас в тюках.       Томис незаметно ткнул Валко под рёбра, чтобы был готов.       — Там пожитки. У нас нет денег, — сказал он.       По кивку главаря отряд ощетинился ножами и кинжалами. Томис потянул меч из ножен.       — Ты здесь единственный воин? — изумился главарь. — Даже жалко мутузить вас как щенков...       — Вперёд, Бертад! — И Томис вытащил меч.       Валко сделал шаг вперёд. Второй. И... рухнул без чувств прямо под ноги лошади главаря. Капюшон слетел, открыв серые волосы.       — Вот те на! — воскликнул главарь. — «Серый зверь»! — И осклабился: — Это серебро ценнее любого золота.

9

      Валко лежал в телеге безвольным грузом. Его веки лениво дёргались, показывая бельма; прочно связанное тело вяло покачивалось, когда телега проходила кочки.       Остатки соратников и лекарь цепочкой двигались следом, пешком, со связанными руками. Забинтованный то и дело нарушал строй, улетая то вправо, то влево из-за своей кружащейся головы. Зельбахар тяжело дышал, не привыкший к марш-броскам. Они сдались разбойникам сразу, осознавая, что после случившегося в горах сил на драку или бегство ни у кого не осталось. Да и рухнувший без сознания Валко деморализовал всех, даже командира с перемотанной головой.       Разбойники тут же сменили маршрут: теперь их путь лежал в противоположную сторону, как раз туда, куда полз «пожёванный» отряд Нилгренна. И всему виной был, как всегда, Валко.       — Слишком много тех, кто охоч до этого недобитка, — рассуждал главарь вслух. — Даже не знаю, кому выгоднее его продать. Ни один полководец от такого не откажется, только этого монстра могут сделать охранником какого-нить толстосума, и он нам же голову свернёт на первом же перекрёстке. А до Тавелора далеко, да и церковники мало заплатят, жадные они, хоть сами в золоте ходят.       На Валко, даже спящего, были направлены разбойничьи ножи.       — А к нам он точно не присоединится. Даже жаль. Хотя... такие привыкли всё забирать себе. Не хочу, чтоб это было моей проблемой.       Отобранных лошадей разбойники вели под уздцы, скарб и лекарские принадлежности припрятали в телеге. Кто-то бесцеремонно сидел на Зельбахаровом сундучке. Это доставляло ему чуть ли не больше страданий, чем изнурительная ходьба.       — Мы можем откупиться? — в надежде спросил он. — Я могу вылечить какой-нибудь ваш недуг взамен на свободу.       Разбойники рассмеялись.       — Доверять пленнику, который ещё отравит или инструментом пырнёт?       Зельбахар простонал, будто из него улетучились последние силы, и он упал, потянув за собой остальных.       Процессия была вынуждена остановиться. Разбойники в телеге раздражённо дёрнули верёвку.       — Вставайте, слабачьё! Иначе пойдёте на корм зверью!       — А если я скажу, — вдруг коварно ухмыльнулся Зельбахар, стоя на коленях в грязи, — что лишь мне известно, как работает сила «серого зверя», и если он пробудится, без меня вы не справитесь?       — Как работает? — полюбопытствовал главарь, повернувшись в седле. — Говори!       Он даже спрыгнул с коня и, вздёрнув лекаря на ноги, приставил нож к его горлу. Он приблизил к Зельбахару лицо в красноватых пятнах. Щёки были похожи на древесную кору.       Зельбахар мягко улыбнулся:       — Скажу, если...       — Не отпущу! — рявкнул главарь. — Думать забудь!       — ...Если хотя бы позволите идти помедленнее.       — Жить надоело, звездочёт? — прорычал он и надавил Зельбахару остриём на шею под воротом цветного халата.       — А что если я ещё вот что скажу: это тебе скоро не жить, если не позаботишься о здоровье? — не дрогнул лекарь. — Скажи, у тебя немеют конечности?       — Чё?!       — Э, ты недавно жаловался, что руку отлежал! — заметил другой разбойник.       — Да я не...       — Трижды.       Зельбахар продолжил:       — Стал ли ты хуже чувствовать боль?       Тут главарь горделиво выпятил грудь.       — Тут ты прав! Я не боюсь боли! Меня ножом пырять можно — хоть бы хны!       — Плохо, ой, плохо, — сочувственно покачал головой Зельбахар.       — Эт’ ещё почему?!       — Кажется, ты болен лепрой.       После смеха повисшее молчание было особенно тягостным. Главарь разбойников хлопал глазами, не веря своим ушам. Остальные насторожились: те, что сидели в телеге, подобрались, а всадники развернулись, взяв его на острия ножей.       — Я с тобой из одной кружки пил! — заорал тот, что напомнил про отлёжанную руку, и бросился на него с ножом.       Больной главарь парировал удар, наконец убрав нож от горла лекаря. Поднялся гвалт, вооружённые негодяи нашли жертву.       — Что нам делать?! Мы все с ним боками тёрлись!       — Ты скрывал?!       — Да не знал я! — Главарь пятился от сообщников, которые лишь подзуживали друг друга, вспоминая, кто и как контактировал с ним. — Слышь, лекарь, эт’ лечится, а?       — Вполне, — победоносно произнёс Зельбахар.       Больной разбойник схватил его за грудки.       — Как?! Сколько тебе заплатить, чтоб ты сказал?       — Из своего кармана плати, — проворчал кто-то из подельников.       — Хорошо, я скажу. — Зельбахар выдержал паузу. — Нужен всего лишь простой...       Он не договорил: из чащи на них со всех сторон высыпались неизвестные. Падали с деревьев, вылетали из кустов и, едва заметно мелькая сталью, резали разбойников на лету.       — Кто это ещё такие?! — заорал забинтованный и нырнул под телегу, утягивая за собой вереницу пленников.       — Шут их знает! — рявкнул Томис, дёргая его назад. — Эй, там Бертад!       Один из разбойников рухнул мёртвым прямо рядом с телегой, и нож выпал из его руки. Родди подцепил нож ногой, подтянул к себе и неуклюже взял в связанные руки.       Забинтованный первым подставил путы, но Родди не собирался пилить верёвку.       Томис выглянул из-под телеги. Мощные воины в чёрных латах и непроницаемых шлемах методично добивали разбойников. Валко в пекле сражения не было.       Когда всё стихло и раненые больше не стонали — все жизни оборвались, — из кустов выкатился...       — Тэуш?! — прошипел Томис. — Что этот трус тут забыл?!       Тот явно не стремился успеть на битву, но сделал вид, что запыхался.       — Да, это он! — кричал Тэуш. — Глядите, без сознания!       Воины в сплошных шлемах медленно помотали железными головами.       Тэуш задохнулся и припал к телеге. Валко всё ещё не реагировал на окружающее.       — Вот же он! Серые волосы, огромный рост... Это что, герцогу нужен не «серый зверь»?!       Уже дважды пленников выволокли из-под телеги и поставили вдоль её борта. Томис с ненавистью взглянул на Тэуша:       — Кого ты привёл?       — Не твоё дело! — напыщенно фыркнул Тэуш. — Рад объявить, что замок Ла Фэнь больше не принадлежит графу «Сколопендре»! Нашлось насекомое покрупнее. Кстати, где он? Вы его кинули?       — Граф Нилгренн мёртв, — сказал Томис. — Расслабьтесь. А ты кому служишь, подхалим?       Тэуш подскочил и пнул его в живот. Томис со стоном согнулся пополам.       — Это ты с армией такой смелый, а я тебя ещё трусом помню, который за мою спину прятался. — процедил он. — Кто это?       — Воины герцога Кордаса, — сказал Зельбахар упавшим голосом.       Для Родди и забинтованного это мало что значило. Томис лишь в отчаянии согнулся ещё ниже.       — Я обещал герцогу привестиего, — заговорил сам с собой Тэуш. — Но я ошибся, кого «его»...       — Может, его? — Томис кивнул на забинтованного. — Ещё тот хмырь.       — Я ничего не сделал! — Тот упал ниц. — Я лишь служил действующему графу! Могу и герцогу послужить. — Он униженно взглянул снизу вверх.       Тэуш вцепился пальцами в остатки волос вокруг залысины и заходил кругами.       — Как я мог так просчитаться... Придётся брать всех и устраивать герцогу смотрины! Да он с меня скальп снимет...       Воин в чёрном доспехе потянулся, чтобы взять пленников на поводок из верёвки, но Родди ловко улизнул и кувырнулся в телегу. Размахнулся ножом, который всё это время скрывал в рукаве, и со всей силы рассёк Валко правую руку.       — Родди, какого чёрта?! — заорал Томис, не считав его намерений. Но, когда Валко пробудившимся исполином сел в телеге, сообразил: — Бежим!       Чёрные воины с металлическим лязгом ринулись на Валко, и тот пинком отбросил их прочь. На руках от усилий опасно вздулись вены, зато верёвки на нём затрещали и разорвались. Валко схватил верёвку и принялся хлестать по железным латам. Если бы не доспехи, лица и грудь воинов уже бы разорвало в клочья от ударов такой силы: латы покрылись вмятинами. Воины повалились на землю, у кого-то слетел шлем, но никто не успел заметить, что под ним.       Тэуш взвизгнул как поросёнок и бросился бежать в лес.       Родди воспользовался моментом, нащупал вожжи и звонко хлестнул лошадей.       Приятелей по несчастью рвануло за верёвку следом. Томис, сдирая руки, схватился за неё и подтянул Зельбахара. Забинтованный, шедший последним, не успел вскочить в телегу, и его потащило по земле.       — Бертад! — воскликнул Томис, осознав, что случилось. — Эй, нам нужно вернуться!

10

      Тэуш мчался через лес, путаясь в траве, спотыкаясь о корни и собирая ветки лицом. Он слышал топот металлических ног за спиной и отчаянно молился вслух, путая слова.       Отменным здоровьем Тэуш не отличался, и сердце его подвело. Он кулем рухнул на землю, заходясь грудным кашлем. В глазах стало серым-серо.       Железная рука преследователя схватила его за шиворот и подняла над землёй. Тэуш затрепыхался, не различая ничего перед собой. Ноги больно бились о сплошную стальную броню. Бесчувственный стальной воин скалился забралом, будто это был череп нечеловеческого существа.       Лязг — и латный шлем, сбитый мощным ударом, отлетел в кусты. Доспехи бесполезной грудой железа посыпались вниз, погребая под собой Тэуша.       Сердце наконец успокоилось, марево отступило, и он, выкопавшись из-под доспехов, увидел ноги в запачканных сапогах и край красно-жёлтого Молдресовского плаща. Тэуш поднял глаза и встретился взглядом с пустыми бельмами под грязными серыми волосами. В правой, истекающей кровью, руке седоголовый монстр держал не за рукоять, а прямо под гардой огромный меч железного воина.       Тэуш подумал, что лучше бы сердце прихватило сейчас. Он глядел будто сквозь воду на сероголовое чудовище, похожее на человека.       — Пощади... — пробормотал Тэуш, складывая руки в молебном жесте. — Я тебя не сдам... Герцог Кордас грозен, очень грозен... Я испугался... Я всего лишь трус!       Увещевания не помогли: белоглазый протянул к Тэушу окровавленную руку.       — Триединый, спаси и сохрани! — хрипло заорал Тэуш, вскинув глаза вверх, к серому небу в переплетении голых ветвей.       Он никогда не молился так ревностно, и Триединый не мог не услышать его отчаянный зов.       Что-то бросилось сбоку, устремляясь в белоглазое лицо.       Реакция была молниеносной: сероголовый взметнул руку, чтоб заслонить лицо, и в неё впилось длинное чёрное нечто. Тэушу показалось, змея, но существо облепило руку сотней членистых ножек.       Сероголовый со всей силы ударил рукой о дерево, вдавливая в него тварь. Из неё что-то брызнуло, но ножки погружались всё глубже под кожу. По руке поползли чёрные дорожки, повторяя узоры вен, и устремились к плечу.       Тэуш разинул рот.       — Ты... Ты мой ангел небесный! — Он расплакался и рассмеялся, не стесняясь потока соплей. — Ангел в чёрной плоти!       Белоглазый беспорядочно бил сколопендру навершием меча, попадал по собственной руке и разбрызгивал кровь вперемешку с густой чёрной жижей.       — Это яд! Ты уже не жилец! — хохотал Тэуш. — Сдохни, отродье! Зверю — зверская смерть!       Дикарь метался, согнувшись пополам, и избивал собственную руку, чтобы хоть один удар пришёлся по сколопендре. Пальцы уже почернели, а яд полз дальше по венам, превращая кровь в них в мерзкое желе. Он вновь подлетел к дереву и шарахнул по нему рукой. Всё, что осталось от сколопендры, лопнуло, но рука уже напоминала обугленную головешку.       Сероголовый сжал почерневшую руку в кулак, размахнулся огромным мечом, который всё так и держал за лезвие, и обрушил меч точно на сгиб локтя.       Нечто, напоминающее руку, упало в траву. Из живого обрубка брызнула чёрная жидкость, но тут же сменилась обычной алой кровью.       Сероголовый согнулся в попытке устоять на ногах. Кровь лилась ему на штаны, окропляла землю, но белоглазый не спешил останавливать её: рыскал глазами в поисках новой жертвы.       Тэуш хотел, но не мог отвести взгляд. Он был почти спасён, но его заступника изувечила бешеная, неразумная сила, сносящая всё на своём пути ярости и смерти.       Не выпуская меча, сероголовый повернулся к Тэушу и растянул губы в больном оскале.       Тэуш бросился бежать ещё быстрее, чем прежде. Сердце билось в груди, будто пыталось сломать рёбра и освободиться. Кровь стучала в ушах так, что Тэуш больше не слышал, преследуют ли его.

***

      Мёртвая рука была похожа на причудливый камень: жёлто-землистая, с чёрными прожилками-венами. Раздавленная сколопендра продолжала цепко впиваться в свою добычу.       Тонкий плетёный браслет с подвеской легко сполз с запястья, стоило потянуть узелок. Но сколопендра, казавшаяся мёртвой, вдруг бросилась.       Она вцепилась в браслет, будто пыталась перегрызть. Раздробленное тело в последние мгновения бросило всю ярость в бесполезную предсмертную хватку.       Тяжёлый сапог с хрустом вдавил сколопендру в дерево.       За браслетом потянулась липкая жижа, которая совсем недавно была живым насекомым. Подвеска размером с фалангу большого пальца раскрылась от нажатия на смычку и явила миниатюрный портрет юной черноволосой девы в расшитом бусинами воротничке. Объёмные волосы обрамляли круглое лицо с аккуратными мягкими чертами и пышно закруглялись у плеч. Слишком подробный портрет для простой подачки от благородной дамы на долгую память.       Браслет с подвеской исчез в чьей-то поясной сумке. А мёртвую руку нашлось кому обглодать в осеннем лесу.

11

      Валко снова лежал в телеге и безвольно качался на кочках, только теперь не был связан.       Он с трудом разлепил набухшие веки и уставился вверх. Его глаза всё ещё были подёрнуты полупрозрачной пеленой, но зрачок уже проступил, делая взгляд человеческим.       Валко попытался сесть. Над ним тут же навис Зельбахар: встрёпанный, со съехавшим головным убором из намотанной ткани.       — Так, Бертад, не всё сразу. — Он подставил руку, чтобы его поддержать, но Валко раздражённо дёрнулся. — Ты парень крепкий, но даже тебя это может шокировать.       — Чего ещё? — рыкнул он. Зельбахар потянулся к его левому плечу, и Валко поднял руку, чтобы отбить его жест...       ...И не увидел собственной руки. Она заканчивалась в локте, перемотанном тканью.       Несколько мгновений Валко тупо пялился на культю. Наконец он пощупал пустое пространство пальцами другой руки, будто взаправду гладил предплечье.       — Фантомная боль, — пояснил Зельбахар. — К этому придётся при...       Валко сиганул из телеги раньше, чем лекарь договорил. Тяжело свалился в проторенную колёсами колею и побежал обратно.       — Бертад, стой!       Томис рванул за ним, но «серый зверь» как всегда был быстрее.       Этот забег длился вечность, пока Валко не добежал до мёртвых разбойников и груды пустых мятых лат, с грохотом перелез через них и устремился в лес по своим следам.       Валко метался, припадал к земле, рыскал в траве и под упавшими брёвнами. В конце концов он остановился, рухнул на колени и обхватил голову рукой; бесполезный обрубок второй руки тоже дёрнулся вверх.       Томис наконец догнал его и, тяжело дыша, плюхнулся рядом.       — Эй, ты видел, те доспехи — пустые... Да что ты творишь?!       — Рука... — прохрипел Валко. Он пустым взором глядел в глубину леса.       — Всё, нет руки, — отплёвывался Томис. — Забудь.       Валко резко развернулся к нему, и пелена на глазах стала гуще. Он занёс оставшуюся руку над Томисом, но быстро пришёл в себя и безвольно уронил её на колено.       — Надо её найти... — хрипел Валко. — Там...       — Твой браслет? Слушай, я понимаю, что он тебе дорог как память, но...       — Не как память, — рыкнул Валко. — Он указывал путь. И я знал, что она жива и что чувствует.       — Она?..       Валко коснулся обрубка. Посмотрел на ладонь: на ней осталась кровь, обильно пропитавшая обмотку. Видимо, рана вскрылась и вернулось кровотечение.       — Та, ради кого я всё это делаю. Та, кого я люблю.       Томис молчал. Даже не отпустил шуточки, которыми, бывало, поддевал нелюдимого приятеля. Нечасто Валко говорил о любви. Да и нечасто вообще говорил. Но сейчас сказал так, как не выражал свои мысли никогда:       — Если браслет обвивает мёртвую плоть, она чувствует, что я мёртв.