Валко

1

      Родди пялился невидящим взглядом в грустные лошадиные глаза, стоя посреди лагеря их отряда. Его уже вдоволь нахлопали по плечам в знак одобрения — своё боевое задание он выполнил почти блестяще. Именно от этого было ещё более гадко.       Но что-то терзало его больше. В ушах он всё ещё слышал звонкий голос Зои, полный отчаяния и гнева. И вспоминал свои оправдания, звучащие просто нелепо. Если бы не Бертад, он бы не выкрутился. Неизвестно, что было бы.       Бертад... Родди затрясло от ярости. Откуда тому знать, что чувствует он?! Бертад вне человечества, по ту сторону от людей, и ему не понять, что такое врать в лицо, а потом... потом...       Вожжи грубо вырвали у него из рук, и те обожгли Родди ладони. Он вскрикнул и спрятал горящие руки за спину, вскинув слезящиеся глаза на Молдреса.       — А ну выше нос, малец, — прогрохотал граф. — Лошадку жалко ему. Ты что, никогда не рубил головы курам? Вроде же, деревенский.       Слёзы ещё сильнее задушили Родди: он был из тех, кто даже этого не мог сделать, получал от родни и слыл рохлей на всю деревню.       — Когда-нибудь видел, как курица бегает без головы? Что, нет? — Молдрес расхохотался как мальчишка. — Они так могут, птички эти, ага! Если не дорубить шею и башка повиснет на лоскутке кожи, курица примется нарезать круги по двору как шальная, пока не умрёт. От голода. Ха-ха-ха-ха!       Родди выдавил улыбку, больше похожую на попытку сдержать слёзы и сопли.       — Нет, ты, конечно, можешь заменить лошадь в моём гениальном плане и пойти по болоту сам, — развёл руками Молдрес. — Но сомневаюсь, что выдюжишь полную телегу взрослых солдат.       Граф дёрнул лошадь за собой, и та потащила телегу в глубь лагеря, готовиться к атаке.       Родди огляделся: всем было не до него: солдаты совершали последние приготовления, проверяли оружие и защиту. Пользуясь незаметностью, мальчишка трусцой пересёк лагерь и почти выбрался за его пределы. В последний раз обернувшись, Родди с ужасом наткнулся на графа Нилгренна: он готов был поклясться, что не слышал ни шагов, ни дыхания!       Он впервые видел графа «Сколопендру» так близко. Тот словно парил над грязной землёй в своём чёрном одеянии, на котором не было видно ни застёжек, ни швов, будто оно и было телом — вместилищем тёмного духа.       Вопреки ужасающему образу Нилгренн улыбался — дружелюбно и почти тепло.       — Постой-ка, юный герой! Кругом враги, куда бежишь?       Родди бросило в холод. Нилгренн почти угадал его намерения. Но не совсем.       — Я не хотел бежать, господин граф. — Родди не врал. — Я хотел... убедиться, что за нами не было слежки, типа того...       Он хотел увидеть, что Зои жива. И её земляки тоже. Возможно, он смог бы договориться с ней. Он бы нашёл слова... ведь он — не Бертад.       — Граф Молдрес сказал что-то обидное? Да ну брось, не побежишь же ты в неизвестность лишь потому, что его язык — помело?       Родди топтался на месте, не зная, как разговаривать с графом и что теперь делать, когда его уличили в побеге, которого он не планировал.       — Мне самому не нравится его затея с телегой, как ты помнишь, — мягко сказал Нилгренн. — Кощунство. Кстати, для деревенского мальчика ты совсем неплохо управляешься с пером.       — Ох... ну... Это мой первый раз, если честно... — Родди зарделся. Слишком много похвалы на него одного, когда он сделал столько плохого. Либо ему потворствовал.       — И у тебя прекрасная память. Даже жаль дарить твои таланты тому, кто так топорно их воплощает.       — ...А?       — Мы с Молдресом вместе командуем армией, но я обеспечил его людьми, провизией и снаряжением. Может, граф Молдрес смельчак каких поискать, но стратег из него неважный. Возможно, нам удастся его... переиграть.       — ...А-а?       — Сейчас мы оба командуем объединённым отрядом, имеем равные полномочия, просто граф Молдрес громче кричит. Я предлагаю помочь мне переработать его планы так, чтобы достичь наименьших потерь. Ты со мной?       Рука Нилгренна словно материализовалась из чёрной тени — изящная, белая, с узловатыми пальцами. Граф протянул эту руку Родди, открыто и добродушно.       Родди вопросительно поглядел на графа снизу вверх. Потом — на свои руки, с полосами от вожжей.       Граф пригласительно поманил пальцами, и Родди, осмелев, пожал ему руку.       Ещё более осмелев, сказал:       — Господин граф... Это, наверно, наглость, но... Позвольте попросить у вас кое-что?

2

      — Прости за наглость, Бертад, но я всё-таки его подшил.       Нэльс протянул Бертаду его плащ — некогда изорванный, весь в грязи и чужой крови, а теперь не только подшитый, но и бережно укороченный снизу, где совсем истрепался, почти незаметно заштопанный и выстиранный, насколько это было возможно.       — Делать нечего было? — буркнул Бертад, но плащ взял.       — Буквально да! — хохотнул Нэльс. — Пока вы с Родди были на задании, я даром времени не терял. Уж прости, на этот огрызок ткани смотреть было больно.       — А ведь я его стирал... — совсем невнятно пробурчал Бертад.       Тем временем Нэльс рыскал по его вещам голодным взглядом педантичной хозяйки. Выудил из сваленных в кучу оружия и отдельных деталей доспехов короткий меч и в шутку поцокал языком.       — Ну-у, а это никуда не годится! — надавил на лезвие с двух сторон и поглядел на вмятины на пальцах. — Тупой как оглобля!       — Оставь, — недовольно сказал Бертад.       — Можно, наточу?       — Хватит.       — Люблю это занятие, успокаивает.       — ...А, делай что хошь. — Бертад махнул рукой и отвернулся.       — Прекрасно! Где у тебя заточка?       — Нет её.       — Ты серьёзно?!       Они встретились взглядами: больших карих глаз и глубоко посаженных ледяных.       — Ладно, погодь. И никуда не уходи! — Нэльс отбежал в глубь лагеря к своим вещам.       Бертад мог бы уйти, но Нэльс был уверен, что не станет: не так просто найти уединённое местечко, не покидая пределов стоянки. К тому же так быстро собраться и передислоцироваться с кучей разбросанных вещей он не сможет — сила силой, но цирковому искусству жонглирования Бертад, кажется, не обучен.       — Во! — вернувшись, Нэльс продемонстрировал Бертаду заточку и уселся поодаль с его мечом.       Бертад тем временем разбирался с креплениями наколенников — едва не единственным элементом защиты, который носил. Его могли хоть утыкать стрелами, как бог ежа иголками, но одна-единственная стрела в колено вывела бы из строя даже такого, как он. При этом голову Бертад не покрывал. Молодость, самоуверенность...       Впрочем, Бертад срастил себе позвоночник. Уж не такому человеку бояться стрелы в колено.       — Может, тебе подойдёт меч побольше? — спросил Нэльс сквозь скрежет заточки о сталь.       — Зачем. — Это был не вопрос.       — Эффективнее. Этим же никого не убьёшь.       Бертад посмотрел на него с тем выражением, которое ясно говорило: «Вот именно».       Они продолжили заниматься своими делами и какое-то время и вправду сидели молча.       — Это, кстати, я тогда отогнал быка камнем.       — Ну и дурак. Бык тебя б и зашиб первым.       — А по-моему, мы с тобой хорошо сработались. Не всегда всё надо делать в одиночку.       — Но можно.       Бертад мог срезать любой разговор, но Нэльс решил не сдаваться.       — Если тебе придётся умереть, как ты хочешь быть похороненным?       — А что, выбор есть?       — Нет, ну понятно, что священник, гроб, кладбище. Есть место, где ты хотел бы обрести последнее пристанище?       Бертад поднял голову и поглядел в серое небо. Проследил за птицами, стремящимися к северу. Пожал плечами. Нэльс украдкой наблюдал за ним.       — Да нет, — наконец сказал он. — Мне всё равно.       Нэльс закончил с мечом, осмотрел его, держа в вытянутой руке.       — Гляди, ну красота же!       — Оружие-то? Ха.       — А что? Я ж восхищаюсь его красотой.       Меч был простым, не самым лучшим, отобранным у кого-то или вручённым на первое время как новобранцу. Нэльсу казалось удивительным, что сильнейший воин Молдреса обходится настолько простым оружием.       — У тебя есть другое, тайное имя?       — Ну? У вас же всех есть.       — Нам дают второе имя при ознамении. Знаю, ты, скорее всего, не триединец, у вас могут быть другие обычаи... Без осуждения, если что.       Бертад мрачно усмехнулся.       — Есть, как и у всех. Мы такие же люди, того же боимся.       — Откроешь его? А я — своё. Вдруг эта битва будет последней, а я, коль сам выживу, помяну тебя.       — Не надо меня поминать.       Бертад выхватил меч у Нэльса из рук и сунул в потрёпанные ножны.       — Смерть дышит нам в спину, Бертад. Каждый день для нас может стать последним, каждая битва — единственной. Можно всегда всё делать самому, но если будет хоть кто-то, кто вспомнит о тебе, назовёт твоё истинное имя...       — Моё имя есть кому назвать. Я не один.       Он подпоясался мечом, набросил плащ, проверил, плотно ли сидят наколенники. Довесил на пояс кинжал.       Нэльс смотрел на Бертада во все глаза и думал, кто же это такой, знающий его имя. Кто остался у последнего потомка сероволосого народа, когда уже никого из его рода нет в живых?       — Ну? — нетерпеливо спросил Бертад. — Так твоё тайное имя как? Вдруг это я тебя помяну.

3

      Графиня Ла Фэнь пристально наблюдала за тем, как нянечки одевают её сына, юного графа Ла Фэня, единственного наследника замка на болотах. Щебечут, лопочут, ласково приговаривают, а он открыто смеётся в ответ. Рассказывает о чём-то своём, детском и ещё счастливом.       Так, как никогда не рассказывает и не улыбается матери.       Графиня делала вид, что увлечена вышивкой, но рукодельничала механически, не глядя на результат. Взгляд её был устремлён поверх пялец на слишком весёлых нянечек. И её сын, граф Ла Фэнь, так доверительно кладёт ручки им на плечи...       Им! Не матери!       Пока маленького графа обували, он разыгрывал фигурками сценки из своих фантазий на потеху нянькам. Те слушали и изображали восторг, ничего не понимая в тактике и сражении.       — ...И тогда выходит серый зверь! Гра-а-а-а! А я его пы-ы-ыщ!       Полетели в угол пяльцы. Рухнуло набок кресло. Графиня Ла Фэнь вскочила и метнулась к сыну.       — Довольно! Прочь! Я сама! — закричала она, возникнув между няньками и юным графом.       — Прошу прощения, госпожа, — вполголоса забормотали нянечки и, кланяясь, попятились из покоев. Лишь когда за ними закрылась дверь, графиня расцвела. Оскал сменился улыбкой.       Только сын на неё не ответил.       — Ты что, мама? — Он смотрел расстроенно, надув губы.       — Я сама, — повторила она, но ласково, опускаясь на колени и разбираясь со вторым сапожком сына: с первым успели справиться нянечки.       Сын больше не разыгрывал сценок; фигурки сиротливо лежали рядом на постели.       — Продолжай, сынок. — Графиня мучилась со шнуровкой: это не вышивание, на которое её натаскали с детства. Одеваться самой её не учили никогда, уж тем более — одевать детей. — Играй дальше.       — Не хочу, — буркнул тот.       Руки графини похолодели. Пальцы стали неповоротливыми.       — Почему, милый? Я плохой зритель?       — Не знаю.       — С ними тебе было веселее, да?       Сын пожал плечами.       — Они смеются, смешат тебя. Усыпляют твою бдительность. Всё, чтобы нанести удар в спину или во сне...       — Они правда весёлые.       Графиня так рванула шнурки, что сын вскрикнул:       — Туго!       Мать будто не слышала.       — ...Они разлучают тебя с родной матерью. Они мягко отводят тебя от меня, убирают меня из твоей жизни. Выдавливают из нашего с тобой мира. Они не хотят тебе ничего, кроме зла, и веселье — их способ заставить тебя верить им!       — Мам! Туго!!       — Прости! — Она спохватилась и распустила шнуровку. Взглянула в красное лицо сына, в наполняющиеся слезами глаза. От смешливого мальчика не осталось и тени. — Ну прости меня... — Она схватила его за щёки и усеяла личико поцелуями. На ощупь подобрала игрушку и начала совать в руки сыну. — На, поиграй. Порадуй маму.       Сын держал игрушку как не свою и будто не знал, что с ней делать.       Графиня осталась на полу, перекатилась с колен и расположилась полулёжа на бедре, чтобы сын был для неё как на сцене.       — Веселись, — улыбнулась она.       Мальчик растерянно смотрел то на неё, то на игрушку. Графиня наконец заметила, кого всучила сыну — грубую фигурку сероволосого недочеловека.       — Играй. Придумай сюжет. Покажи, как... как ты его побеждаешь.       Граф Ла Фэнь повертел фигурку в руках, поскрёб ногтем выдолбленное подобие лица.       — Играй! — закричала графиня.       Сын вздрогнул, и взгляд его застыл. А через мгновение на постели, прямо под ним, растёкся влажный ореол.       — Убей его! — рычала графиня. — Играй, как ты убьёшь его!       Сын потянулся за второй игрушкой — всадником с гербом Ла Фэней.       — Убивай! — кричала мать. — Убей! Убей его!       — Пыщ, — выдавил из себя мальчик, ткнув копытом одной фигурки в грудь другой. — Убит.       — И всё?! Смейся! Веселись! Это же игра!       Графиня запрокинула голову и отрывисто расхохоталась. Захлопала в ладоши, скандируя в ритм, не замечая слёз сына:       — Смейся, веселись, играй! Смейся, веселись, играй! — Она неистово застучала кулаком по ковру. — Смейся! Веселись! Играй!

4

      Непуганая деревенская лошадь замотала головой, не успев привыкнуть к шорам. Впереди её ждало только болото.       — Забавно, так она похожа на мифического пегаса, — хохотнул Молдрес, кивая на притороченные к лошади дощатые «крылья», наскоро сколоченные солдатами. — Здорово ты это придумал, как тебя...       — Нэльс.       — ...Нильс!       — Это идея Родди, который вдохновился Бертадом. Я только доработал.       Телегу тоже оснастили подобными «крыльями» по бокам, призванными задержать её и животное на поверхности как можно дольше.       Нэльс незаметно ободряюще ткнул Родди в плечо, но тот стоял, всё тем же стеклянным взглядом уставившись на лошадь.       — Доволен, Нилгренн? — Молдрес оборотился к другу всем телом. — Я не дурак ломать то, что работает!       Нилгренн ответил сдержанным движением отсутствующих губ, мало похожим на улыбку, и поглядел наверх.       — Надо успеть до дождя. Не то болото превратится в месиво.       — Верно! — Молдрес огляделся. — Ты готов, Бертад? Горящий факел в муравейнике, прекрасно звучит!       Бертад появился откуда-то из тени, в почти сверкающем на фоне серости плаще с птичьим гербом. Он держал ладонь на рукояти кинжала, на правой руке не хватало наруча и был закатан рукав рубахи.       Нэльс вопросительно взглянул на Бертада, но тот не смотрел в ответ. Родди отвернулся и отодвинулся, зайдя Нэльсу за спину.       Лишь Нилгренн жадно всмотрелся в Бертада. Он ждал силу и хотел видеть её рождение.       — Отряд выступит за тобой на счёт «сто», — сказал Молдрес Бертаду. — Свою задачу ты знаешь лучше нас.       Молдрес смотрел на Бертада снизу вверх, неровно круглый как мяч, громкий и объёмный. Широкоплечий, но худой Бертад каланчой возвышался над ним и всем отрядом, и каждый наверняка держал в голове мысль, почему Бертад не нападёт. Почему не уложит Молдреса, следом Нилгренна, следом — других их друзей и врагов, и не уйдёт восвояси, обладая силой, неведомой другим. Он ведь мог бы расправиться с любым, с кем бы только захотел, но что-то останавливало его. У него был свой предел. Или иная причина, о которой никто не знал. Если верить самому Бертаду, он почти никого не убивал. Что было в его башке под серыми волосами?..       — Береги себя, — сказал Нэльс.       Бертад выдал что-то, слабо напоминающее ухмылку, и вытащил кинжал.       Молдрес расставил руки, попятился, вынуждая попятиться остальных.       Нилгренн вытянул шею, чтобы посмотреть, что за ритуал собирается вершить сероголовый демон.       Бертад вытянул правую руку ладонью вниз и полоснул кинжалом от запястья до локтя.       Щёлкнул кнут, и лошадь рванула в болото как самоубийца. Телега съехала в топь. Они зависли на «крыльях» посреди трясины, создавая живой движущийся мост.       Глаза Бертада закатились, а вернулись уже двумя бельмами, глядящими в пустоту. Через оскал он жадно, со свистом втягивал влажный воздух. Лицо напоминало маску обезумевшего зверя, похожего на человека лишь несколькими чертами.       На землю капнула лишь пара капель крови: кровь сворачивалась и обращалась в рубец буквально на глазах.       Бертад двумя прыжками преодолел болото: запрыгнул в телегу, оттолкнулся, перелетел через лошадь и оказался на твердыне. Под его весом телега слегка утопла и зачерпнула густой воды.       Бертад нёсся через поле к замку полыхающим факелом.

5

      — Госпожа Ла Фэнь! — Их с сыном разбудили слуги. Спросонья графине почудилось, что воет сам замок. — Госпожа Ла Фэнь! — Голоса были полны отчаяния. — На нас напали!       Маленький граф открыл было глаза и сонно потёр их, но графиня чмокнула его в непослушные вихры на макушке:       — Спи, сынок, я разберусь.       — Госпожа! Он здесь! — В дверь заколотили.       — Кто «он», мама? — Сын сел в постели, но мать упорно уложила его обратно.       — ...Волк. Волк пробрался из леса. — Графиня покинула постель и выскользнула за дверь.       Нянечки, постельничие и все возможные слуги едва дали ей выйти: чуть сами не хлынули в графские покои, но графиня Ла Фэнь резко закрыла за собой дверь, вжавшись в неё спиной. Ей казалось, что её окружают ожившие мертвецы, вцепляются в неё и жаждут добраться до сладкой детской плоти её сына...       — Прочь! — скомандовала она, и орава шагнула назад. — Что случилось? — Она перешла на шёпот.       — Серый зверь! Он здесь! — свистяще затараторила нянечка. Её колотило от страха, слёзы лились по полным щекам.       Графиня Ла Фэнь застыла, не веря услышанному.       — Мы посреди болот. Как он...       — Не знаем! — воскликнул постельничий. — Но он рвётся в замок!       — Где он?! — Графиня толкнула слуг и вырвалась из кольца. — Хочу видеть сама!       Её подвели к узкому башенному оконцу, и Ла Фэнь узрела яркое пятно посреди ставших родными болот. Пятно стремительно приближалось, и редкие стрелы, летящие в него, обходило с чудовищной ловкостью.       — Вы не можете остановить его?! Он один! — Графиня схватила слугу за грудки — мужчину выше себя на две головы. — Кем бы он ни был — остановить его!       — У нас... У нас почти некому сражаться, госпожа Ла Фэнь, — пробормотал слуга, не пытаясь высвободиться из её цепкой хватки. — Вы не оставили в живых никого из прежнего войска вашего покойного мужа.       — Потому что они — предатели! — Графиня оттолкнула его, а точнее, отлетела сама. — Мой муж сдерживал их, но как только он умер, все стали желать мне зла! Желать зла его сыну! Хотели сделать из него марионетку!       — Госпожа...       — Молчать! Оборону болота пройти нельзя!       — Но он уже здесь, вы же видите!       — Убейте его!       — Я... не умею сражаться... Я всего лишь повар...       — Тогда вы! — Графиня развернулась, взметнув длинные чёрные волосы, растрёпанные со сна. Она направила палец в толпу полных нянечек и тщедушных слуг. — Убейте его! Вас много!       Нянечки обнялись и завыли в голос.       Пока мать кричала, а слугам не было до него дела, маленький граф Ла Фэнь приоткрыл дверь и стоял в коридоре, во все огромные глаза глядя на взрослых. Увидев его, графиня издала настолько высокий звук, что задохнулась, и её согнуло пополам.       — Эй, вы чего? — удивлённо спросил юный граф. — Это же волк — спустите на него собак!

6

      Чёрная лавина сверкающих глаз и блестящих слюнявых пастей хлынула из каменного чрева замка прямо на Бертада, когда тот уже был в паре прыжков от стены.       Бертад едва вскинул руку, заслоняя лицо, и клыки зверя клацнули по наручу. Под весом пса Бертада отбросило назад, но он удержался на одном колене. В наколенник тут же вцепились другие зубы, а затем ещё одни всё-таки добрались до плоти. Ткань и плоть лопнули под пёсьими клыками, в морду псу брызнула кровь, распаляя древний инстинкт.       Рукой, на которой висел пёс, Бертад дотянулся до ножен и «с мясом» сорвал их с пояса. Попутно стукнул по паре морд, расчищая пространство для манёвра.       Псу, превратившему руку в месиво, Бертад рывком выкрутил ухо. Тот с визгом отвалился, упал на спину и засучил всеми лапами. Его товарищи одновременно прыгнули с двух сторон, сбили Бертада с ног и навалились на него сверху. Бертад выкинул вперёд ножны и поймал сразу две пасти. Тараща глаза, псы зажевали челюстями, впустую царапая ножны.       Согнув руки в локтях так, что пёсьи носы чуть не уткнулись ему в лицо, Бертад резко разогнул руки и оттолкнул псов от себя. Но на их место тут же бросились другие.       Бертад лупил по мордам наотмашь, тыкал навершием меча в глаза и носы, рвал рукой уши. Их становилось всё больше, отлетал один — прилетал другой, лапы топтали нагрудник, клыки рвали плоть то там, то тут. Это взаправду была лавина, и Бертада стремительно погребало под ней.       — Так тебе, серый зверь! — донеслось откуда-то сверху, с верхушки зáмка.       Едва ли Бертад сейчас понимал человеческую речь, но что-то заставило его замереть на полмгновения, а когда он зашевелился...       Бертад вцепился зубами псу в нос. Собачья кровь смешивалась с его собственной, пока пёс визжал и дёргался в попытках освободиться. Выпустив пса, Бертад плюнул смесью крови ему в глаза, и пёс откатился прочь. Другому, что бросился повторить участь товарища, Бертад предупреждающе рявкнул в морду. Не подействовало, и он вырвал зубами собачье ухо.       По чёрной лавине пронёсся обеспокоенный вой. Псы в дальних рядах ещё рвались вперёд, ведомые жаром крови, но те, что уже познали на себе безумца с белыми глазами, скулили и пятились на них.       Бертад зарычал, демонстрируя окровавленные зубы, сделал выпад, издав подобие лая. Не отводя слепых глаз, он начал подниматься, сперва на одно колено.       Ножнами, не мечом, Бертад крутил по радиусу, отшвыривая особо смелых псов и пугая тех, кто ещё не успел или уже не желал приблизиться. Чёрное кольцо вокруг него всё равно сужалось, дожидаясь, пока двуногий истечёт кровью и выдохнется. Бертад в ответ скалился и порыкивал, и пустые бельма бесстрашно рыскали по скоплению светящихся пёсьих глаз.       Наконец Бертад встал. Раскинул руки и издал хриплый рык, уже совсем не похожий на человеческий голос. Псы припали на пузо и покорно расползлись в стороны.       Ворота в замок распахнулись раньше, чем Бертад приблизился. Вместо ощетиненной копьями стражи чужака встретили тщедушные слуги с не знающими оружия руками. Они явно готовили засаду и планировали дружно забить врага уже в воротах: мужчины и женщины держали наготове ржавые мечи и рассохшиеся луки. Только вот их колотило от страха, и оружие, которым они и так не умели пользоваться, ходило ходуном в трясущихся руках.       Слуги Ла Фэней с лязгом швырнули оружие под ноги Бертаду, а сами рухнули на колени, заходясь рыданиями.       — Пощади! Ради Триединого, пощади! — взмолился тощий старый слуга, цепляясь за плащ Бертада.       Бертад прошёл мимо, глядя бельмами перед собой. Он тяжело дышал и то и дело сплёвывал кровь.       Огненная ткань выскользнула из пальцев слуги, он облегчённо охнул и свалился без чувств.

7

      Графиня Ла Фэнь надела своё лучшее платье, подаренное ей графом. Оно пролежало в сундуке вечность: после смерти супруга безутешная вдова ни разу не надевала его, не в силах справиться с воспоминаниями. Но теперь она чувствовала себя как никогда близко к мужу.       Их маленький сын играл в смежной комнате, тоже одетый в лучшую одежду, и у матери даже получилось справиться со всеми застёжками и завязками. Для сына она готова была на всё, и уж тем более — научиться одевать его безо всяких служанок.       — Вот и ты, серый зверь! — доносилось из комнаты вместе со стуком деревянных фигурок. — Ты ожил, чтобы отомстить мне? Сейчас ты умрёшь навсегда! Ту-ду-у-ум! Быщ-щ-щ!       — Сынок! Пожалуйста, подойди. В ответ раздалось предсказуемое:       — Ну ма-а-ам! Я хочу доиграть!       Графиня прислушалась к звукам извне. К лаю и визгу собак, задирающих «волка». К лязгу чужого оружия и выкрикам вражеских командиров. К стонам и плачу обитателей зáмка — несчастных слуг, не умеющих убивать.       Она подошла к окну. Псы графа Ла Фэня лежали в позе послушных щенков. Сероголового чудовища видно не было — ни мёртвого, ни живого. А с болот вдалеке, по «мосту» из тонущей телеги и отчаянно ржущей лошади уже перебиралась красно-жёлто-чёрная армия.       — Подойди, — повторила она.       Сын заглянул в комнату и надул губы.       — Сейчас тот самый момент, когда я должна задать тебе самый важный вопрос.       Мальчик вздохнул, но, увидев мать нарядной, тоже торжественно подобрался, вмиг став по-детски серьёзным.       — Ты готов?       Сын без колебаний ответил:       — Да!       Он усилил ответ глубоким кивком. А затем смутился, заперебирал пальцами и спросил:       — Только, мам... можно, я доиграю? Мне совсем чуть-чуть!       Графиня мягко улыбнулась и сказала ласковее, чем когда-либо:       — Конечно, доиграй.       Когда сын скрылся в комнате и вновь застучал игрушками, улыбка мигом сошла с лица графини. Она торопливо выдвинула крошечный ящичек трюмо. Тот поддался с трудом, давно не пользуемый. В нём не было ничего, кроме... Изящные пальцы во множестве колец выхватили мелкий предмет, и ящичек был со стуком задвинут обратно. Графиня приложила сжатую в кулак руку к груди и попыталась унять судорожное дыхание.       — Ты повержен графом Ла Фэнем, серый зверь! Запомни это имя перед смертью! — возвестил из комнаты юный граф, пошуршал, складывая игрушки, и вышел к матери. — Я всё!       Графиня села в кресло мужа, в котором тоже никогда не сидела. Оно выглядело почти как трон.       Сын влез к матери на колени и ласково прижался к ней. Они сидели так какое-то время, слушая звуки за окном: крики слуг, грубые возгласы чужих солдат, приближающихся к зáмку. Юный граф ничего не спрашивал: сам всё понял.       — Мам, — наконец прошептал он, — что теперь?       Она не могла ответить. Сжимала губы, чтобы те не дрожали, но улыбаться больше не получалось.       Вдруг в зáмке воцарилась тишина, и на лестнице в их башенку послышались тяжёлые шаги. К ним медленно и неумолимо поднималась смерть.       Графиня не видела сероголового вблизи, но была уже наслышана. Воображение рисовало его волосатым получеловеком с огромными конечностями... и не только. Сердце её затрепетало, когда она подумала о том, не попытаться ли предложить ему себя в обмен на жизнь сына. Перед таким его звериная сущность вряд ли устоит. Может, ей удастся отвлекать его долго, часами, сутками... сколько ему может понадобиться. Придумать то, чего он ещё не пробовал. И быть готовой раскрываться ему целиком, везде, где он захочет. А сын будет расти, учиться и готовиться отомстить.       Тогда она крепче сжала кулак, и то, что она там сжимала, отрезвляюще больно врезалось в ладонь. Нет. Они уйдут с честью. Оба.       Шаги замерли перед массивной дверью. Юный граф не дышал и во все глаза смотрел на эту дверь — их последнее спасение.       Тут же графиня накрыла ему глаза ладонью.       — Не смотри.       Холодные пальчики сына тронули её руку.       Тяжёлый удар в дверь заставил её прогнуться. Ла Фэни вздрогнули, но не издали ни звука. Удар повторился: сдержанный, упорный.       И всё стихло. Маленький граф высунулся из-под руки матери, чтобы посмотреть, что случилось. Ла Фэни переглянулись.       Графиня поймала удивлённый взгляд сына, и стыд, разочарование и сомнение захлестнули её волной. Она вот-вот была готова пожертвовать собой и сыном, так долго его готовила, уже заключила договор со смертью, а теперь всё это — пустое?! Одно сомнение терзает её за другим? Решимость, которую она взращивала в себе и сыне годами, дала трещину?..       За дверью было мучительно тихо. Где-то за окном вражеские солдаты добивали последних обитателей болотного замка. Рано или поздно они всё равно будут здесь. Не от него смерть — так от них...       Как только графиня подумала так, дверь с треском подалась назад: в неё не били, её тянули. Треснул напополам засов, жалобно лязгнули петли, и дверь вылетела в коридор. Раздались шаги по дереву — и в покоях Ла Фэней предстал серый зверь.       Окровавленный, с льющейся изо рта кровью и слюной, с гривой спутанных серых волос, он глядел мутными белёсыми глазами безо всяких эмоций.       Юный граф вжался в мать. Она подняла кулак, наконец отогнула большой палец, что-то выдернула зубами и плюнула прочь. По полу покатилась пробочка. В кулаке графини Ла Фэнь был зажат крошечный пузырёк.       Она ликовала в безумии.       — Тебе нас не обесчестить, ублюдок, — прошипела она. — Передай хозяевам, что все Ла Фэни ушли достойно.       Сероголовый моргнул, и его глаза перестали быть бельмами: у него оказался маленький ледяной зрачок. Скорее волчий, чем человеческий.       — Я вас не трону.       — О, ты говоришь? — оскалилась графиня. — С чего бы мне верить? Что ты сделал с нашими псами, выродок?       — Псы живы.       Юный граф хотел что-то на это сказать, но...       — Давай, сынок. — Графиня ласково приподняла его голову за подбородок, поднесла к губам пузырёк.       Бертад вскинул подранную псами руку и потянулся к Ла Фэнь.       — Нет.       Графиня едва заметным движением опрокинула каплю сыну на язык.       Тот хлопал глазами, не зная, что должен почувствовать. А потом лицо его побелело.       — Мама?.. — в ужасе охнул он.       — Потерпи, сынок. Мама скоро догонит.       Прежде чем Бертад сорвался с места, она отняла пузырёк от губ сына и прислонила к своим.       — Увидимся в Преисподней, монстр.       Бертад рванулся к ней. Расстояние было куда меньше, чем по мосту из телеги, но сила покидала его, и он не успел. Когда он схватил графиню Ла Фэнь за запястье, пузырёк уже был пуст, а она блаженно улыбалась.       В тот же миг клинок проник ему под нагрудник снизу и вонзился меж рёбрами. Бертад опустил затуманенный взгляд и увидел, как юный Ла Фэнь, бледный как призрак, держит трясущимися руками его кинжал и вгоняет всё глубже в плоть. Успел выхватить из ножен Бертада, когда тот оказался слишком близко...       — Убит, — произнёс мальчик, и пена полезла из его рта. — Граф Ла Фэнь победил.

8

      Визг, лай, вой и лязг оружия привели графа Молдреса в неописуемый восторг. Он наконец-то выглядел на свой юный возраст, когда во все глаза смотрел, как их с Нилгренном отряд пересекает болото по медленно тонущей телеге и устремляется на штурм замка.       Пора присоединиться к всеобщему веселью.       Молдрес с поразительной для своей комплекции ловкостью взлетел на коня, взметнул плащ с гербом огненной птицы и широким жестом потянулся за мечом. Рука в стальной перчатке едва легла на рукоять, как его окликнул простуженный генерал, появившийся откуда-то сзади:       — Граф Молдрес! Засада! На графа Нилгренна напали!       — Так чё он шлялся-то в одиночку?! — прогромыхал Молдрес, разворачивая коня от болота в лес, куда указывал генерал. — Вот дурень!       Они помчались вглубь. За генералом развевался тот чёрный плащ, что Нилгренн дал со своего плеча. Молдрес смотрел, как на его плечах порхают вороновы перья. И слишком поздно в голову пробралась мысль, а что они с Нилгренном делали там, в лесу, чтоб угодить в засаду...       — Эй, постой! — Молдрес на скаку цапнул генерала за плащ. Тот вскрикнул, удерживаясь в седле. — Как вы вообще...       Душераздирающий вопль Нилгренна не оставил Молдресу времени на размышления. Он жахнул коня пятками в бока и, обогнав генерала, помчался во весь опор. Меч вылетел из ножен; Молдрес рубил направо-налево ветки, преисполняясь жаром предстоящей битвы.       Что-то едва слышно просвистело, и Молдрес почувствовал, что не скачет, а летит на коне несколько шагов, прежде чем рухнуть с ним оземь. Конь проехался на животе, оставляя за собой кровавый след: там, где были колени, теперь — филигранные срезы, из которых хлестала кровь. Подкованные ноги, не принадлежащие телу, валялись на лесной тропе.       Молдрес вылетел из седла, кувырнулся через голову и кубарем скатился в овраг.       Отбросив плащ с лица и худо-бедно встав на ноги, Молдрес вскинул меч, ожидая следующего нападения. Он огляделся: с одной стороны отчаянно ржал изувеченный конь, с противоположной — возвышался граф «Сколопендра» Нилгренн. Его окружали верные «паучки», никогда не показывающие лиц, и угрожающе держали наготове свои клинки-жала.       — Какого дьявола вы творите? — рявкнул Молдрес. — Предали своего графа, укоротили моего коня... Я это вам с рук не спущу!       — Как? Твоего верного сероголового зверя здесь нет, — прошелестел Нилгренн. Даже не верилось, что он только что кричал в ужасе. — Союзников у тебя не осталось.       — Что это за трюк? — Молдрес заскрипел зубами. — Так «паучки» тебя не предавали?       Нилгренн каркающе рассмеялся.       — Конечно, нет! А вот не предали ли тебя...       Молдрес вскинул взгляд на генерала. Он отрезáл ему путь назад, а под ногами его лошади корчился в агонии покалеченный Молдресовский конь.       — Ах ты сволочь... — как-то почти устало выплюнул Молдрес. — Слышь, прирежь уже хоть животное, пусть не мучается.       Генерал вонзил меч коню в шею. Конь захлебнулся кровью и стих навсегда. Молдрес отвёл взгляд и поднял глаза на Нилгренна, полные ненависти и разочарования.       — Зачем, дружище?       — Победитель всегда один.       — А... Ну, я должен был догадаться. Только без боя не сдамся. Обещай, что во время боя твои «паучки» не укоротят меня там, это запрещённый приём! Если выживу — будет грустно.       — «Паучки» не будут марать об тебя «паутину», — пообещал Нилгренн. — К тебе у других есть счёты.       «Паучки» расступились, но лезвий не опустили. В центре чёрного круга стояло пятеро ребят: три деревенских парня, девчонка помладше и юный разведчик Родди. Лица парней были разбиты, девчонка держалась за сломанный нос, а Родди виновато отводил взгляд и прятал исцарапанное лицо.       — Родди, придурок! — гаркнул Молдрес. — Ты-то куда полез! А это что за оборванцы?       Нилгренн обвил рукой плечи девочки.       — Как тебя... Зои? Смотри, Зои: этот человек, — он указал на Молдреса, — подослал к вам своих солдат, увёл вашу лошадь с телегой и утопил её ради своих корыстных целей. Когда его армия захватит замок Ла Фэнь, от вашей деревни он не оставит мокрого места.       — Да чё ты врёшь, Нилгренн?! Далась мне эта вшивая деревня!       Зои утёрла сломанный нос, из которого непрерывно текли кровавые сопли, и обернулась к Родди. Под её ногтями до сих пор оставалась кровь и кожа с его лица.       Нилгренн обратился к парням:       — Убейте этого человека — и ваша деревня будет спасена. Я, граф Нилгренн из Гренгросса, клянусь защитить её. Также я дам вам телегу и прекрасного коня вместо тех, что у вас отобрали обманом.       Парни колебались. Родди стоял ни жив ни мёртв.       — Ты же хотел, чтобы я помог этой девочке и её землякам? — обратился к нему Нилгренн. — Я помогаю.       — Н... но я не... — забормотал Родди, но Нилгренн уже отвлёкся.       Граф «Сколопендра» раздал сельчанам мечи. Кроме Зои. Девочке он кивнул на молодого гнедого коня, впряжённого в одну из Молдресовских телег. Не пустую: ценный груз был накрыт воронёным и огненным полотнищами.       — Теперь это ваше. Отвези телегу в село и расскажи, что должно было случиться. Коварный граф Молдрес забил трёх ваших парней и получил возмездие. И щедрый граф Нилгренн помог несчастной деревне, чем смог.       — Забил трёх парней? — Зои всхлипнула. — Но они же... Что?!..       «Паучки» толкнули ребят в овраг к Молдресу. Один всё же рванулся было обратно наверх, но Нилгренн коротко взмахнул рукой, и «паучки» выпустили вокруг оврага смертоносную «паутину». Три ряда лески протянулись от дерева к дереву по краю ямы, образуя почти невидимое заграждение для импровизированной арены.       Едва коснувшись нити, беглец охнул: фаланга пальца повисла на лоскутке кожи и остатке мышцы.       — Иди! — Нилгренн подтолкнул Зои в спину. — И не оглядывайся.       Но у телеги Зои оглянулась. На Родди.       Он на неё не смотрел.

***

      Родди оттащил третье тело к болоту и, толкнув ногой, отправил его в топь. Трое парней, которые вызвались ему помочь, больше никогда не вернутся домой. Бертад сохранил им жизнь, а из-за Родди они её потеряли.       Четвёртое тело будет похоронено с почестями. Сейчас оно лежит под полотнищем с огненной птицей, изувеченное тупыми мечами, в фиолетовых кровоподтёках. Хорошо, что его наконец накрыли и можно больше на него не смотреть.       Нилгренн подошёл сзади и укрыл Родди вороновым плащом.       — Нужно будет найти такой же Бертаду по размеру, — улыбнулся граф «Сколопендра».

9

      Ежедневная молитва во здравие короля Гофрита больше звучала как заупокойная. Или как издевательский памфлет, напетый на церковный манер, коими балуются флогелланы в разнузданном Гренгроссе.       Ледяные шестипалые руки всё лежали на монаршей груди; выпуклые глаза под синюшными веками не дёргались на звук или свет. То, что король ещё жив, подтверждалось лишь стабильными отходами жизнедеятельности, которые заботливо прибирала причитающая кормилица. Её скорби, что она воздавала жалкому королю, хватило бы на всю Туксонию.       Вместо Теогарда фан Граегора, магистра Истинно Святого Ордена, сами собой молились его губы и голосовые связки, а мысли — летели на север вместе с посланием своенравному лекарю. Читая за здравие Гофрита, мысленно Теогард молился за свою связь с эксцентричным алхимиком, которая, как он надеялся, с годами не превратилась в тлен.       Теперь гостем его ночных кошмаров стал потерянный младенец-принц. Ночь за ночью уродливое личико сменяло белоглазую морду давнего врага Теогарда, а затем вновь уступало призраку древней вражды. Те, кто приходит за ним в сны, наверняка уже мертвы, иначе что им делать по ту сторону мира?.. Принц Гофрит Одиннадцатый — не младенец из стихов Писания и не посланник божий, а уродец, рождённый таким же уродцем, изувеченным кровосмешением, так что он вряд ли выжил, выброшенный в полях или лесах полоумным отцом. Но, вроде, именно таких любит и бережёт бог?       Из-за этих мыслей Теогард терял сон, и это отражалось на нём всё сильнее, рисуя под единственным глазом и пустой, прикрытой веком, глазницей глубокие тени.       ...Грохот заставил Теогарда подскочить в постели, заозираться в поисках источника звука. Но было тихо: никто не прибежал на шум, не взметнулись спящие под крышей дворца птицы, собаки не залили лаем ночную тишь.       Взрыв был внутри его собственной головы.       Теогард посидел в постели, обхватив лишённую волос голову, сдавливая её словно зрелый плод.       «Это мне за то, что я презрел господа, — подумал он. — Совершил сделку с дьяволом, использовав огненный жезл. Но ведь я иначе не мог! Господь должен был видеть — я иначе не мог!»       И тут же Теогарда осенило: под серым небом, посреди серой мглы, где живут серые люди, Триединый господь никого не видит.       Он парировал: но ведь нет того, чего бы Триединый не видел!       Видимо, есть.       Теогард решительно встал, облачился в единственное, что носил кроме доспехов, — чёрную рясу с трезубцем на груди, — и пошёл бродить по дворцу.       Стража молча пропускала его во все коридоры — божьему человеку открываются все пути. Только вот Теогард не знал, куда идёт: ему просто хотелось слышать что-то кроме своего дыхания и трещащих суставов после того, как прогремевший в голове взрыв оставил его в тишине своих мыслей. Он хотел устать и упасть в постель почти замертво, чтоб ничто не могло его разбудить, даже собственные видения. Особенно они.       Кроме стражи и измученного кошмарами магистра не спал кое-кто ещё: из-под двери в библиотеку лился свет.       Теогард предпочёл бы миновать полосу света и скрыться в спасительной темноте, но голос советника внезапно пригласил его внутрь.       — Не спится, господин магистр?       Советник встретил его быстрым взглядом, тотчас возвращаясь к своему ночному чтиву. Громадный фолиант лежал на столике, и советник заныривал в страницы, испещрённые символами, лишь отдалённо напоминающими буквы. Поверх, прикрывая часть текста, лежал не менее внушительный том, но в нём хотя бы часть слов в левом столбце была туксонской, сопровождая причудливые сетки заморских письмён.       — У вас впечатляющая поступь, потому я узнал вас, — не без гордости отметил советник. — Поступь воина.       — Если я воин, то воин — божий.       — Не столь важно, за кого или что готов поднять меч. Или любое другое оружие.       Теогард взглянул на нижний фолиант попристальнее и даже издалека заметил рисунок под убористыми столбцами знаков — трубку, с конца которой срывалось пламя. Грохот в голове, но уже тише, прозвучал снова.       Лысый череп Теогарда мгновенно покрылся испариной.       — Вам нездоровится? — со сдержанным беспокойством спросил советник.       Теогард отмахнулся.       — К слову, что там ваш чудесный лекарь? — спросил советник.       — Он должен был уже получить послание и немедленно выслать, что требуется. Я велел оповестить меня немедля, хоть среди ночи. Но пока наше дело — ждать и молиться. В конце концов, он в тылу нашего врага.       — Вы тоже ждёте его ответа с момента на момент, посему не смыкаете глаз? — мрачно усмехнулся советник и добавил, не дожидаясь ответа: — Я тоже. Честно сказать, я всё думаю, какого дьявола я сюда пришёл и взял именно эту книгу — я ж даже по-их читать не умею. Так что, вот.       Он приподнял переднюю обложку верхнего тома, демонстрируя Теогарду: «Туксонско-тайхинский толковник».       — Знаете, почему в Тай-Хине одни долгожители? Тайхинцы не имеют права помереть, пока не выучат каждый такой вот значок, обозначающий целое слово. — Советник ткнул пальцем в особенно причудливый символ. Воспалённый мозг Теогарда увидел в нём двух людей в непристойной позе. — Думал, над таким чтивом точно усну, но сна ни в одном глазу.       Теогард сдвинул верхний фолиант и бережно пролистал нижний. Картинка с огненным жезлом; горка чёрного порошка с зависшим над ней схематичным огоньком; морда мифического ящера на фоне огненных звёзд и люди с глазами-чёрточками вокруг почему-то радуются. Всему этому было дано скрупулёзное объяснение в символах, складывающихся для Теогарда в совсем уж нелепые позиции. Чувствуя, что столько греховных мыслей не отмолить, он залистал страницы обратно и накрыл книгу толковником.       Обычно Теогард никому не открывал душу, кроме Триединого. Зачем? Он ведь давно не тот человек, что иные: он несёт тяжкий трезубец во имя господа и сам должен слушать чужие исповеди, будучи посредником меж землёй и небом, сосудом для благодати, не подвластным страстям. Но, отослав брата Мортиса, Теогард стал чисто по-человечески одинок и больше не находил спасения в молитвах.       — Я грешен, — признался он советнику, но тот не удивился. — Никто и не представляет, насколько. Могу ли я молиться за помазанника господня и исповедовать других в их грехах, не искупив собственных?       — Самый святой человек среди нас, не считая сосунка-принца, который ни жив ни мёртв... хотя, скорее, уже мёртв... Самый святой человек из нас всех — его величество Гофрит Десятый. Не злословит, не завидует, не предаётся возлияниям, не изменяет памяти почившей супруги... Получается, безгрешен лишь неразумный?       — Блаженный, — поправил Теогард. — Всё верно. Его устами начинает вещать господь. Тебя самого уже нет, ты — проводник божьих мыслей.       — Если господь использует уста его величества... — Советник мрачно усмехнулся. — ...Не хочу думать, что у Триединого может быть несварение желудка.       Теогард сделал глубокий вдох и точно такой же выдох.       — Триединый простит вам это богохульство.       — А вы запомните? — усмехнулся советник. — Что вы, напротив, я считаю Триединого куда более зрелой... личностью, если можно так выразиться. Боюсь, глядя на гренгросских флогелланов Триединый сгорает со стыда.       Теогарда передёрнуло. К лицу и ушам прилила кровь.       — Истинно Святой Орден, карающая длань Триединого, сотрёт их с лица земли вместе с графом-паразитом Нилгренном, — процедил он.       — Бросьте, флогелланы истово молятся. Какими бы они ни были, нам они только в плюс.       Теогард стискивал кулаки так, что чуть не трещали костяшки. Как же он слаб, сколько же в нём страстей...       Беглые шаги в коридоре заставили натянутую в нём струну лопнуть, а его — броситься из библиотеки наперерез посланнику.       — Господин магистр! — вскрикнул один из братьев Ордена, которого Теогард буквально поймал в объятия. Тот держал перед собой заветный ларец. — И ещё, брат Мортис велел передать...       — Господь всемогущий... — пробормотал Теогард, опустился на колени и потерял сознание.