Цветы зла растут близ Хуанхэ ➖ 恶之华黄河旁边生长

Внимание! В главе присутствуют подробные описания жестокости, пыток и изнасилования. Демоны привели его в свое логово, посмеиваясь и поглядывая через плечо. Белый господин шел с выпрямленной спиной, аккуратно перешагивая пороги — а испуганный окровавленный зверек, не заметил его и, споткнувшись, упал и разбил лицо. Кровь залила ему глаза и маленькие хрящики в носу хрустнули. Слуги-сосуды, эти слабые демоны с раздутыми грудными клетками и странными изгибами тела, засмеялись над ним вновь. Никто не подал ему руку, а брызгавшую из разбитого носа кровь впитала жадная земля. Уперевшись локтями в землю, зверек кое-как смог подняться и увидел, что даже ветви голодно тянутся к нему, пролившему кровь.  Но им вдруг овладел не ужас, а злоба – обида щенка, которого прикормили с руки, а затем неожиданно решили избить. Он проглотил ее, этот жгучий комок желчи, и постарался догнать удаляющих вглубь белокостных садов демонов.  Бесплодные ветви смыкались над его головой, пряча свет и умоляя остаться с ними. Между деревьями находилась голая земля, не росли кусты, трава или цветы, лишь было видно поодаль небольшое озеро с мутной водой. Оно придавало роще некоторого рода благоприятный вид. Казалось, неумелая рука рассадила деревья, истерзала почву по своему желанию и на свет появилось это подобие природной красоты. Зверек вспомнил, что видел, как выглядят семена таких “растений” и все стало предельно ясно.  Эти демоны пришли поживиться совершенной у людей расправой и посадить там семя своего зла. Значит, те земли теперь принадлежат им – и он, новорожденный из бойни, тоже. Отрицать новую природу было глупо, но и мысль о службе прекрасному, но все же демоническому, господину, теперь горькой желчью отдавалась на языке.  Но у него не было иного выбора – если не эти трое, значит другие захотят им владеть. До смерти он мало думал о злых духах и демонах, которых просто называли гуями, это забота правителей и оракулов-жрецов, а не орудий убийства. В самом мире было немного известно про них — до некоторых пор, пока демоны не начали подниматься на поверхность и творить бесчинства на землях живых. Считалось, что богатыми пожертвованиями можно утолить их голод и усмирить. – О чем задумался, мясной ублюдок? – насмешливо спросил у него слуга Дин. В действительности, он не был уродом, а просто очень не понравился новорожденному. Этот молодой демон-сосуд был широк в плечах, самодоволен и горделив, ведь приходился правой рукой своему господину и, пожалуй, для удовлетворения ему ничего более не требовалось.  – Ни о чем, – сказал новорожденный демон, этот облепленный плотью и кровью жалкий зверек.  – Стоило бы тебя отмыть, теперь ты испачкаешь нам полы, – пожаловался слуга Цзюэ, демон-сосуд тонкий и боязливый. У него было вытянутое и вечно испуганное лицо и такое же тело, изогнутое наподобие странному символу-слову. Пачкавшему полы демону было нечего ответить на обвинение. Смотря по сторонам и под ноги, он продолжил путь за остальными. Он заметил спустя несколько шагов, что кровь из носа остановилась, а, ощупав лицо внимательно, понял что ничего себе не повредил. Или же он так быстро восстановился? Демоны вошли во дворец, поднявшись по небольшим ступенькам, и двери открылись в присутствии хозяина. Белый господин прошел внутрь, не оборачиваясь – в залу, внутри отделанную камнем и странным черным деревом, с редкой белой порослью. Странное чувство удушения настигло новорожденного демона и он стал оглядываться – с шагом белого господина преображались стены и украшения в зале, становясь белыми. Распустились белые ветви над потолком, обняли своими тонкими телами черные колонны. Вспыхнули жаровни, затрещали угли. Весь дворец, словно приветствуя своего господина, вдохнул и очнулся ото сна.  Пахло маслами, которые возжигают для жертвенных подношений предкам, травами и теплым мехом. В этом месте кровью смердел лишь новый гость. Они подошли ближе и белоснежный демон занял свое место. Во главе залы была небольшая платформа, а на ней – вырезанное из белой кости и бронзы сидение. Бронзовое изваяние вызывало трепет, а сердце новорожденного демона вдруг перестало биться, или же он только заметил, что оно вовсе не бьется, – у него подкосились колени и он неожиданно рухнул перед троном. Он подумал – что же это такое? Стыдно… Вскинув голову, он увидел, что слуги-сосуды уже заняли свои места по обе стороны от трона. Белый господин же, закинув ногу на ногу, впервые за долгое время посмотрел на новорожденного демона – им овладел тот же восторг, неумолимый и непонятный по природе, что и ранее. Образ его на сидении был подобен изысканнейшей из картин. Но в то время их вырезали по камню и невозможно было бы передать на столь грубом полотне всего изящества и кровожадной красоты демона так, как это будет возможно на рисовой бумаге.  – Ты и правда занятный, рожденный из пролитой крови зверек. – с улыбкой сказал прекрасный белый демон. – Ответь мне на вопрос. Что, по твоему мнению, обладает лучшей силой и памятью – кровь или кость?  Новорожденный демон изумленно посмотрел на того. Какое это имеет значение? Кровь и кость принадлежат смертным, потому и рассуждать об их силе демонам – все равно что обсуждать достоинства насекомых правящей семье.  – Я не понимаю. – пробормотал он.  Белый демон криво усмехнулся.  – Пока кровь не омоет кости, она будет их преследовать. Ты слабый. Такие демонята, желающие выжить любым способом, тут приветствуются – можешь занять недавно освободившееся место мелкого служки. Будешь раскапывать могилы и убирать нечистоты.  Новорожденному демону показалось, что эти самые нечистоты вдруг взяли и затолкали ему в горло. Белоснежный костяной камень стен, красивые бронзовые сосуды и изысканные украшения, изобилующие в зале, смеялись над ним. Слуги-уроды, за которыми он должен будет убирать нечистоты, гадко и предвкушающе улыбались.  Он был лишь испачканным в плоти и крови новорожденным демоном, у него не могло быть никакой чести, он сам сделал выбор и пошел за этим белым существом, посчитав его за нечто прекрасное, а теперь должен был пожинать горькие плоды своей глупости и смириться. Может быть, он и был при жизни сильным воином, но сейчас он лишь слабый сгусток крови, который едва ли может стоять на ногах – о какой гордости может идти речь? – Молчишь? Не вижу, чтобы ты кланялся, – заметил белый демон на троне.  – Я… Губы пересохли и потрескались, а ссохшаяся кровь неприятно крошилась с тела. Он был таким жалким, и все же… – Я отказываюсь. Я не был при жизни си и не буду им после смерти.  С этими словами он развернулся и нетвердым шагом стал удаляться прочь.  На такую длинную речь ушли почти все силы – но новорожденный демон не думал, что уйдет далеко. Что случается, если умираешь после-смерти? Впрочем, какая разница, он выплюнул наружу клубок обиды и гнева, который скопил за все время, и жалеть об этом не будет.  Не будет же?... Его ударили в спину и впечатали головой в пол прежде, чем он добрался до дверей. Раздался трест и хруст его, видимо, черепа – боль острым лезвием пронзила мозг.  – Никчемный кусок дерьма, что ты себе позволяешь?! Тебе оказана великая милость! Господин, прикажете его разделать? Голос слуги Дина доносился откуда-то издалека, так звенела от боли голова. Новорожденный демон дернулся прочь, но его еще крепче вжала в пол вторая пара рук, принадлежащих, верно, слуге Цзюэ. – Ты действительно думал, что тебе позволят уйти? – спросил тот. – Нет… – смог, хрипя, выдавить новорожденный демон.  В голове клокотала боль, но все же он смог услышать приближающиеся шаги. Кто то третий спустился со своего величественного сидения и решил, верно,  самостоятельно нанести удар.  – Дин, Цзюэ, посмотрите на его шею. – вдруг раздался резкий голос белого господина прямо над ухом новорожденного демона. – Отмойте его от крови. Сейчас же. Новорожденный демон и пискнуть не успел, дернуться — к нему уже приволокли огромный чан с водой, словно для варки супа, из благородной бронзы. Он шипел и брыкался, но сил было мало и в конечном итоге демон обмяк и позволил содрать с себя уже ставшую привычной корку плоти и ссохшейся крови.  — Отпустите меня! Почему не убьете? — воскликнул новорожденный демон. Слуга Дин фыркнул и, заломив ему руки, лицом окунул в холодную воду.  — Да замолчи!  Та покраснела от крови, а тело постепенно очищалось — разве что волосы отчего-то все еще выглядели пропитанными кровью. Новорожденный демон вспомнил, что при жизни они у него были цвета вороного крыла, а теперь превратились в истинное уродство. Багровые мокрые пряди, коротко стриженные перед смертью, свисали на лицо. Стало горько.  Белый господин, внимательно наблюдавший до этого времени за этой странной пыткой, вдруг прервал своих слуг. Подошел со спины, там, где его не могли быстро увидеть и встретить, и вдруг коснулся оголенного загривка демона.  Тот вздрогнул и попытался обернуться, но слуги крепко держали его за плечи. — Что? — тихо спросил новорожденный демон.  Он не мог увидеть и нескоро узнает, что так поразило белого господина, раз он раздумал его убивать. Глаза того широко распахнулись и рот приоткрылся в неверии от того, что он видел.  Вдоль загривка этого слабого новорожденного, вынутого им из мясной каши и бойни, тянулась алая метка. Еще короткая, но отчетливая на белоснежной коже и затененная пропитавшимися кровью волосами чуть ниже плеч. Очевидно, те срезали перед его казнью, но эта отметина… Белый господин знал, что такую носят все владыки поветрий, и он носил такую же, вынужденный скрывать ее из-за гнета более сильного демона. Такие существа, испытавшие при жизни невыносимые мучения и горе люди с волей сильнее смерти, появлялись редко и почти сразу набирали силу и представали во дворе демонического владыки.  Но сам белый демон был не более, чем слугой у более сильного господина поветрий. Ему не вырваться из его тенет, если только не… На губах господина-демона вдруг заиграла улыбка, не предвещающая ничего хорошего. Он мягко, почти ласково погладил кожу возле метки и сделал знак отпустить плечи младшего демона.  — Нет, теперь я никак не могу отпустить тебя. — проговорил он, — Прости, что не сразу разглядел тебя, находочка.  — Что за новое прозвище? — нахмурился новорожденный демон, поворачиваясь к говорящему. Ему стало стыдно за свою наготу, за белое тело в деревянной бадье.  Он хотел прикрыться, но было нечем — а белый демон улыбался. Он еще никогда не был таким прекрасным, как в этот момент: глаза нетерпеливо блестят, словно преподнесли долгожданную игрушку, даже губы розовеют слегка, как лепестки нежного цветка. Новорожденный демон перестал дышать, не в силах противостоять этой красоте. Он пытался убедить себя в том, что цели и природа белого демона гнусные и ему не стоит обманываться, и все же… Нет слаще чувства, чем обманывать самого себя.  — Ты будешь принадлежать мне, — довольно произнес белый демон.  Как вещь или клинок. Или как низкий служка, ведь кому-то нужно выносить нечистоты. Он, совсем недавно рожденный, ощутил такое сильное отвращение, что немедля вылез из бронзового чана и попытался вновь покинуть дворец демона. Ему это, конечно же, не позволили — двери захлопнулись прямо перед носом.  — Будешь принадлежать… Дин, Цзюэ, научите его слушаться.  Взгляд Дуна коротко и воровато прошелся по юному демону. Он не предвещал ничего хорошего.  — Можно делать все, господин? — спросил он. — Господин, может ли слуга использовать новые инструменты? — спросил с улыбкой озабоченного людоеда слуга Цзюэ. Белый демон уже удалялся вглубь покоев, словно бы потеряв интерес.  — Мне неважно, как вы научите его служить. Выполняйте приказ.

***

Ему завязали глаза и рот тугой тканью, которую он немедленно начал жевать в попытках выплюнуть. Во рту было солоно, горько и мерзко. Приволокли его в иное, холодное и каменное помещение, где он сразу же сломал ногти о пол. Бросили — вжали, как нашкодившего щенка, в камень щекой и, склонившись к шее, бесконечно беззащитной, прошептали. — А ты весьма неплох на вид, когда тебя отмыть, мясной мусор. Теплое и влажное коснулось его загривка, прошлось вниз. Слюна крупной каплей стекла вниз, прочертив дорожку по коже.  — И что такого в нем? Урод уродом, впрочем, господину он зачем-то нужен. Наверное, собирается преподнести господину Мрачных Топей, — заговорил второй голос, вдали. Видимо, принадлежит слуге Цзюэ.  — Поиграемся с ним напоследок.  Молодой демон забился, пытаясь вырваться прочь. Любой ценой вырваться, убежать от неясной угрозы и неясных желаний служек, получивших над ним неограниченную власть. Маленькие, униженные существа, получившие возможность поиздеваться и надругаться над чем-то лучше самих себя, порой совершают вещи гораздо более страшные, чем мог бы придумать любой палач.  Слуга Цзюэ и Дин, чтобы сдержать непокорного демона, навалились на него с двух сторон и, выкрутив руки, сломали их. Хрустнула крепкая кость под напором, перед глазами у новорожденного демона предстала красная пелена, а мозг почти потерял связь с миром  от боли. Он кричал, извиваясь и брыкаясь — неестественно вывернутые руки лежали на полу, бесполезные как плавники выброшенной на берег рыбы. Слуга Цзюэ отошел в сторону, чтобы подготовить инструменты, а слуга Дин между тем отгладил отмытые от крови спину и поясницу. Каждое его прикосновение — словно касание жабьей лапки, липкое и слизистое, полное омерзительных желаний.  — Будешь хорошим и, так уж и быть, мы оставим тебе ноги.  Новорожденный демон такому предложению был не рад. Сопротивляясь изо всех сил, он откусил у слуги Дин палец — соленый и гадкий кусок мяса. За это его схватили за затылок и стали бить о каменный пол лицом — по покоям раздавался ритмичный звук шлепков о что-то твердое. С каждым ударом лицо все больше напоминало мясную кашу из плоти и сломанных мелких костей, кашу, из которой его и вытащили. Как ему было больно! Однако, он не умирал — боль струилась по всем частям тела, под ногти загоняли тонкие иголки, а на бедрах неприятно чувствовался чужой вес, и все же, какой боль ни была сильной, она не могла умертвить демона. Плоть отрастала и покрывалась кожей вновь, кости срастались, и даже… даже, спустя время, он перестал надеяться, что умрет сейчас. Все его сознание стало пульсирующим комком боли, хотелось спрятаться и рыдать — но неоткуда было течь слезам.  Сколько прошло времени? Сколько длились эти пытки? В этом, лишенный возможности выразить боль, ведь даже рот теперь заливала собственная кровь, существовании он уподобился первозданному комку боли, хаосу— не закричать, не рычать, никак не выразить себя. Лишь молча существовать в боли. Слуги-сосуды заметили его безвольность: тот, что потяжелей, слуга Дин, крепко прижал его бедра к полу и стал выкручивать ноги с помощью слуги Цзюэ. Новорожденный демон замер от неизвестной ему до этого боли: он явно чувствовал, как его бедренная кость постепенно вылезает из сустава, из костяной впадинки, где должна находиться. Кость выпирала и соскальзывала обратно в костяную выемку таза, держась за связки и пытаясь сохранить первозданный вид. Слуги тоже не сдавались.  Щелчок! От резкой боли демону показалось, что сосуд звучно разорвался у него в голове. Связка лопнула, не выдержав давления и кость, сломавшись в уязвимом местечке, смяла мясо внутри и разорвала сосуды — смерть казалась сладкой мечтой по сравнению с этой пыткой. Новорожденный демон не заметил в вое, что его лицо восстановилось и он мог орать, выть, рыдать и молить о пощаде.  — Выносливый, — довольно заметил слуга Цзюэ, — но все же эта новая пытка хороша. Смотри, как расцветают раны на его теле. Господин будет рад. Сделаем так же с другой ногой? — П-прекратите… — прохрипел, глотая кровь, пострадавший. — Прекратить? Нам такого не приказывали. Ты считаешь себя лучше нас, раз не хочешь служить господину? — с насмешкой наклонился к нему слуга Дин. — Следует показать, где твое место в новом мире.  Новорожденный демон не видел, что за жест он сделал второму слуге, но тот вдруг издал недовольный звук и отошел в сторону.  — Не хочу пачкать себя об это, — сказал слуга Цзюэ. — Господин сказал, что учить послушанию можно любым способом. Разогреешь его хорошенько?  Новорожденный демон только начал вспоминать себя в невообразимой боли и восстанавливаться, как на его спину и поясницу пролилось горячее масло. Ошпаренный, он задергался и захрипел, пытаясь уползти прочь — бессмысленно. Его схватили за бедра и позволили маслу пролиться вниз, обжечь промежность, а затем… Ему нужно бежать! Судорожно вздыхая, демон пополз вслепую прочь от прикосновения, куда угодно, как угодно, с одной лишь рабочей ногой, лишь бы подальше.  — Ну-ну, не дергайся и будет не так больно. Ты разве что-то еще чувствуешь?  Новорожденный демон открыл рот в немом крике. Он чувствовал все: каждое касание когтистых пальцев, раздирающее тонкую внутреннюю стенку, каждую каплю горячего масла, затекающего внутрь, каждый ожог кожи, каждый унизительный момент. Каждое насмешливое слово пыхтящего сзади слуги, который противней любого урода, гаже любого сосуда для сбора нечистот, а, раз скоро он в него испражнится, то, получается, еще можно быть более убогим… Как бы слуга Дин не растрахивал его пальцами для, конечно же, лишь собственного довольства и растягивания пытки, при попытке войти он встретил сопротивление. Сжавшись всеми мышцами в один комок, новорожденный демон не поддавался и даже не имел сил молить о прекращении издевательств.  Ему сломали вторую ногу и вошли в смазанный кровью и маслом зад. Толчок, еще толчок. С каждым протискиванием чужого омерзительного отростка его тело все меньше принадлежало ему, его обращали в послушный безвольный инструмент, игрушку для прихотей, поставку для вещей. Склонившись к его шее и прижавшись телом сверху, слуга Дин зашептал в уши гадости — как в нем горячо, словно в разогретом котле, как тесно и влажно. Член дергался в нем, двигался, задевая израненные стенки — всполохи животного довольства, от которых хотелось тошнить, но было нечем. Новорожденный демон, придавленный и повязанный другим, дергался с ним в темп и ничего не мог с этим поделать. Влажные шлепки разносились по каменной зале и заливали уши, звуки в самой голове. Слуга Дин, кряхтя, дергался и уже был готов излиться — в него внутрь, не иначе, чтобы навсегда заклеймить и загадить.  Он почувствовал, как что-то кислое проливается ему в кишки. Слуга Дин довольно произнес, выпрямляясь.  — Вот и все. Послушная хорошенькая сучка.  Выходя из него, он скривился от отвращения и с силой ударил лежащего в луже крови демона по бедру — расцвел алым, переходящим в пурпур, цветок боли на белой коже.

***

Он едва чувствовал собственное лицо, когда его приволокли, поставили на колени и белый демон взял его щеки в ладошки. Перед этим молодого демона еще раз поелозили по полам, вымыли дочиста и одели во что-то, кажется, даже приличное — верно, господину не захочется смотреть на следы бывших пыток. И не только. — Мое имя И Байгу, но тебе дозволено называть меня лишь господином, или Гушулинь-цзюнем, — улыбаясь, сказал демон, — и стоит придумать тебе имя. Хм. Сяоцзянь. Хун Сяоцзянь. Некоторое время И Байгу смотрел на него, ожидая какой-то реакции. Но младший демон лишь склонил голову в немом поклоне. Он едва держался, чтобы не завалиться набок и не распластаться по полу использованной тряпкой.  — Что же, хорошо. Теперь ты мой. — И Байгу с этими словами провел пальцем по чужому подбородку. Хун Сяоцзянь издал некий звук, означающий согласие. Крови в нем было мало, он был голоден и устал, изломан. Ему хотелось провалиться в сон, но во сне повторялись те же пытки, что и наяву, а затем демон осознал, что вовсе не может спать — лишь проваливаться в некое подобие собственных мучительных воспоминаний. И Байгу затем запустил пальцы за ворот его новых одежд и собственническим жестом погладил красную метку, метку владыки поветрий у его нового раба. Если раньше ласковое касание этого белого создания вызывала у него трепет, то теперь он, Хун Сяоцзянь, лишь мечтал поскорее убраться от него подальше.  У него не было сил, совершенно, даже для того, чтобы отбиться от уродливого сосуда для жертвоприношений. И все же, если однажды Хун Сяоцзянь обретет достаточно силы, первым делом он свернет и сомнет, словно сырую глину, эту белую шейку в руках. Но глубоко внутри него приласканный некогда зверек тоскливо и отчаянно заскулил.