Скрижали Армагеддона

━━━━ ✧⊱⌘⊰✧ ━━━━

      Если быть совершенно честной, то я ожидала снова встретить утро в одиночестве и с запиской о важных делах. Но нет: Борис со мной рядом, сгрёб в охапку и дышит в макушку. Мне слишком жарко в его объятиях, но вместе с тем так хорошо, что не хочется двигаться. Не помню, чтобы в жизни ощущала нечто подобное. Нет, никогда.       Тело сладко ноет после вчерашнего, но сознание ясное, пусть и ленивое — лежала бы с ним вот так целый день, прерываясь разве что на поцелуи. Хочется повернуться, посмотреть на безмятежное лицо, провести по щеке — наверняка она колючая, покрылась за ночь щетиной. И поцеловать тоже хочется, и вновь ощутить на себе тяжесть тела и сильные руки, что ласкают на грани помутнения рассудка.       Всё портит будильник на телефоне — мне не хватило ума его отключить. Громкий звук пробуждает Бориса, он недовольно что-то бормочет, жмёт меня к себе ближе, задевая ладонью грудь — соски мгновенно твердеют, и до меня доходит, что спали мы без одежды, скинув вчера в какой-то момент халаты на пол.       Краснею, кое-как дотягиваюсь до тумбочки, чтобы отключить настырный звук, и снова воцаряется приятная тишина, нарушаемая нашими дыханиями и трелями птиц за окном.       — Доброе утро, — шепчет Борис мне на ухо; а его рука не замерла, дразнит меня откровенными прикосновениями, отчего мгновенно возбуждаюсь и стону.       Он ведёт между грудей кончиками пальцев, спускается, трогает живот, затем ещё ниже.       — Доброе, — лепечу в ответ на длинном выдохе, подаюсь ягодицами к паху, трусь; Борис тоже меня хочет. Ну или это просто утренняя физиология.       — Я успел по тебе соскучиться.       О. Мой. Бог. Совсем откровенно говоря, я не до конца уверена, что всё произошедшее между нами вчера правда, а Борис… Связь с реальностью быстро теряется. Развожу ноги шире, давая больше пространства для ласк, рвано дышу от горячих поцелуев в шею.       Снова кричит телефон. Будь ты проклят, век прогресса.       — Это контро-о-о… — стону, потому что два пальца толкаются в лоно, но отчаянно пытаюсь дотянуться до трубки, чтобы к чёртовой матери отключить, — …льный. Если… не… встать… Б-б-борис!..       — Что, сладкая? — Он почти невозмутим, продолжает откровенные движения, абсолютно не реагируя на отвратительный звук. — Что будет, если не встать?       — Я… опоз… — дыхания мне отчаянно не хватает, — …даю…       И, когда уже готова рассыпаться мелкой пылью восторга, он просто убирает руку. Опять стону, но в этот раз абсолютно разочарованно. Выключаю наконец-то будильник, разворачиваюсь, смотрю на самую нахальную ухмылку напротив. Если бы не попалась в омут чувств ещё раньше, это случилось бы прямо сейчас. Борис лежит, заложив руки за голову, его идеально очерченные губы чуть изогнуты, в глазах пляшут озорные огоньки. Он — чистая безмятежность, умноженная на откровенный секс.       — Не думаю, что тебе стоит бояться выговоров за опоздания, — замечает, скользя взглядом по моему телу вниз; вспоминаю, что не одета и немного смущаюсь. — В крайнем случае я возьму всю ответственность на себя.       Пара мгновений — отбрасываю одеяло к дьяволу и залезаю на Бориса сверху. Настал мой «другой раз». Если он такой отвратительный и не довёл меня до оргазма, то я сделаю это сейчас сама.       — Уже не боишься опозданий? — интересуется он насмешливо, садясь, а ладони перемещает на мою талию, слегка сжимает, спускается на ягодицы, толкает ближе к себе.       — Ответственность на вас, господин мэр, — подразниваю его и трусь о твёрдый член, невольно закатывая глаза.       — На деле с тобой, Лэйн, у меня абсолютная безответственность. — Борис смеётся, сжимает мой подбородок пальцами, внимательно смотрит в глаза.       Я привыкла считать себя обычной и незаметной, ничем не примечательной, не выдающейся. Но вчера, долго рассказывая Борису о себе, вдруг поняла, что это не так. Ему будто бы было всё интересно и, проговорив отдельные факты, оказалось, что я не такая уж заурядность. Работаю в одном из лучших музеев мира, имея возможность буквально прикасаться к древнему искусству, смогла расшифровать часть сложнейшей реликвии, во время учёбы ездила в экспедицию на Аляску и поднималась на Мачу-Пикчу. И много всего ещё, что странным образом всегда оставляла где-то за скобками. А посмотрев на себя глазами другого человека, увидела много нового, пусть и известного ранее. Правда, за своей болтовнёй ничего не узнала про Бориса, но ещё будет время, верно же? Хочется верить.       Ласковые прикосновения стали отличным отвлекающим манёвром: я почти оказываюсь под Борисом, но в этот раз сдаваться не собираюсь. Удерживаю главенство; подражая ему, отрицательно качаю головой и щурюсь. Наш немой диалог заканчивается тем, что обхватываю ладонью член, наблюдая за мимикой Бориса — он довольно ухмыляется, но ничего не делает.       Прижимаюсь губами к губам — тут же получаю ответ; давлю головкой на вход, хочу опуститься быстро и резко, ощутив сразу целиком, утолив бешено бьющееся внизу живота желание, однако Борис не позволяет, удерживая меня.       — Не спеши, — шепчет, прервав поцелуй, и сдувает растрёпанные пряди с моего лица, — такая нетерпеливая.       — Я просто тоже соскучилась. Но на самом деле я как раз-таки очень терпеливая и усидчивая, могу часами не разгибаться над шифрами либо книгами; но до Бориса какая-то жадная, ненасытная, будто его могут отнять, вновь вернув меня в серость будней. Мне его недостаточно даже рядом, и это несколько пугает, заставляет сомневаться в своей нормальности.       — Если будешь торопиться, положу тебя на лопатки и сделаю всё сам. — Борис продолжает удерживать меня за бёдра. — О-о-очень медленно.       Недовольно надуваю губы, смотрю на него обиженно, а поза слишком неудобная и желание чересчур велико. Борис пакостно ухмыляется, затем тянется к моему лицу, прикусывает нижнюю губу, увлекает в поцелуй — он глубокий, но полный безграничной нежности.       Хватка становится не такой сильной, и я наконец-то получаю необходимые мне давление и тесноту. Может, Борис прав, может, стоит иногда притормозить, насладиться сполна, каждой секундой, не получая сразу всё? Стону в его рот, прислоняюсь грудью к груди, цепляю волосы на затылке и не спешу. Наслаждаюсь нашей близостью, полным единением тел.       Борис сам делает первое движение бёдрами — плавное, осторожное, вызывающее у меня новый стон. Мои глаза опять невольно закатываются от восторга, от того, как он давит изнутри; приподнимаюсь, насаживаюсь вновь, поддерживаемая сильными ладонями. Губы Бориса не оставляют мои: он целует, кусает, оттягивает, скользит своим языком по нёбу.       Мы очень близко, а реальность по краям рассеянная и тусклая — существуем исключительно двое в размеренном ритме и прикосновениях. Я забываюсь в этих движениях, наслаждаюсь каждым из них, чувствую — чувствую каждое настолько ярко, что блестит где-то за веками. Борис — чёртов бог, не меньше, я раз за разом убеждаюсь в этом, и снова не верю, что мне, Лэйн Баркли, могло так повезти.       Мы не перестаём с ним целоваться и после финала — нет никаких сил остановиться, насытиться; я наплевала на опоздание и вообще на всё на свете, если честно. Культы, убийства, подозрения — разве это может быть важнее нежных прикосновений к лицу, плечам, талии, бёдрам? Отчаянно хочется верить, что происходящее — судьба, что есть простой вариант быть в конце концов вместе, однако мерзкий шепоток подсказывает, что я очаруюсь, а после обязательно буду страдать. Классическая история жизни.       — Где ты хочешь позавтракать? — спрашивает Борис, уже когда мы выбираемся из душа и начинаем сборы; я верчусь перед ним в юбке и лифчике, и ни капли не стесняюсь, чувствуя себя под прожигающими взглядами невероятно привлекательной.       — М-м-м? — Я поднимаю на него глаза, не прекращая надевать на ступню белый носок.       Борис отвлекается от застёгивания запонок на манжетах рубашки. Наверняка я сейчас глупо улыбаюсь, потому что весь его обычно идеальный вид далёк от совершенства: на лице заметная щетина, волосы в лёгком беспорядке, одежда чуть мятая, под воротником виднеется красный край моего слишком страстного поцелуя — без лишних вопросов ясно, что ночевал не дома. От этого становится вдруг очень весело: я невольно хихикаю, и губы Бориса тянет ответной улыбкой.       — Тебе лучше надеть что-нибудь с высоким горлом, — замечает он, делая шаг в мою сторону, потом сжимает ладонью шею сзади и целует, отчего снова на несколько мгновений забываю, как дышать. — Я бы пообещал, что больше так не буду, но я буду.       Мои ноги подкашиваются от восторга и предвкушения новых встреч. Ему же не нужно мне лгать об этом? Эти обещания — правда?       — Завтрак, — напоминает Борис, отстранившись, чмокает в кончик носа, поправляет на моих плечах лямки бюстгальтера. — Можем поехать в город, спуститься в ресторан или заказать доставку в номер.       — Здесь разве есть доставка без предзаказа? — удивлённо спрашиваю я, припоминая табличку рядом с телефоном.       Указанное в ней время, до которого необходимо уточнить свои пожелания по еде, мы успешно… пусть будет проспали.       — Для тебя — да.       Борис мог бы акцентировать, что для него многое в этом городе доступно, но нет, он подчёркивает именно мою исключительность, хотя той совершенно нет, ну разве что на два с половиной из десяти. Да вы дамский угодник, Борис Романов! Но, что самое главное, я у вас на крючке.       Хочу ответить, что не знаю, потому что плевать, где мы проведём ближайшее время, главное — вместе; но стук в дверь не позволяет этого сделать. Борис вопросительно выгибает бровь, я жму плечами, намереваясь уточнить, кого, дьявол бы его за ногу, принесло сюда нелёгкой рукой, делаю пару шагов в нужном направлении.       — Лэйн, это я. — Сейчас голос Дмитрия не радует даже больше, чем обычно.       Чувствую себя неловко, будто стоит оправдаться перед Борисом, и от этого злюсь на саму себя. И на Дмитрия тоже, разумеется, с чего он притащился вообще?       — Ты едешь в участок? — раскрывает он цель визита. — Я собираюсь на завтрак, пойдёшь?       Оглядываюсь, встречаюсь со взглядом Бориса — он немного хмурится, явно не сильно довольный, сжал губы в тонкую линию, но молчит.       — Нет, я доберусь сама позже, — отвечаю ему, мысленно отправляя по каналам ментальной связи просьбу уйти. — Спасибо за беспокойство.       — У тебя всё в порядке? — Будто специально Дмитрий остаётся. — Звучишь как-то… странно.       Я звучу счастливо, мистер я-не-верю-в-мистику, потому что была изумительно оттрахана за последние двенадцать часов три раза. От одних только мыслей краснею.       — Да, всё хорошо, можешь спокойно уезжать.       Не вижу, не слышу — чувствую, что Борис подходит ко мне. Затем опускает ладонь на обнажённый живот, забирается пальцами за пояс юбки, прижимает к себе, скользит губами по шее.       — Ну… ладно.       Судя по звукам, Дмитрий ещё какое-то время мнётся у порога, но после совершенно точно уходит; Борис же разворачивает меня лицом к себе и прижимает затылком к двери, фиксируя на месте бёдрами. Я невольно жду сцену ревности. В моей жизни был подобный экземпляр, приходящий в бешенство от самого невинного разговора с противоположным полом, только вот Борис явно не из класса неуверенных мальчишек. Он впивается в мои губы очередным страстным поцелуем, начисто лишая кислорода и возможности двигаться.       — Позавтракаем здесь, — говорит затем буднично и опять целует.       Если сейчас прозвенит будильник, то я не переживу.       Будильник, к моей огромной радости, в этот раз молчит. Борис заказывает еду в номер, и ещё почти сорок минут мы проводим вместе. Потом я вытаскиваю из сомнительного хранилища лист «Скрижалей» и свои наработки по шифру. Вчера вечером и думать об этом забыла, словно приехала в Дувр не работать. Со стороны подобная система хранения наверняка выглядит странно, но на собственное удивление не получаю ни осуждения, ни едкого комментария, ни даже какого-то не такого взгляда.       На улице вновь солнечно, появившиеся вечером лужи высохли и даже как будто тепло, если не считать свежий ветер со стороны залива. Но под моим пиджаком всё равно белая водолазка, которая прячет зацелованную шею, — и я, нужно заметить, ни о чём не жалею.       Борис открывает мне дверцу авто, оставляет своё пальто на заднем сиденье, затем устремляется в сторону полицейского участка. Чувствую себя рядом с ним легко; без ненужного смущения мы обсуждаем пришедшее в город лето, будто обычная пара, и это так… хорошо. Мне хочется улыбаться неприлично широко. Останавливаясь на светофорах, Борис неизменно опускает ладонь мне на коленку, каждый раз обжигая обнажённую кожу горячими прикосновениями. Сжимает пальцами, поглаживает, смотрит с ухмылкой довольного кота. И я снова его хочу.       И всё бы хорошо, но некоторые мысли не дают мне полного расслабления. Никак не могу отбросить тот факт, что Дмитрий считает Бориса подозреваемым. И забыть о том, что сама же вписала его имя в список участников культа, не выходит. Это гложет. Это скребётся на душе дворовыми кошками. Это отвлекает от тотального растворения в ласках.       — Всё.       Я настолько в какой-то момент задумалась, что упустила факт окончания пути. Мы на пятачке парковки у здания полиции, и пришло время прощаться — вопрос, на какой срок.       — О чём ты задумалась, Лэйн? — Борис выглядит безмятежно, улыбается мне, вновь касается ноги, ведёт по ней выше, к бедру.       — Ты не будешь спрашивать у меня о расшифровке страницы? — выпаливаю раньше, чем успеваю подумать об уместности такого вопроса. — О расследовании? Ещё чём-то таком?       — Для чего мне об этом у тебя спрашивать? — Он хмурится, отчего складка между бровями проступает явнее, как и морщины у рта, радость сползает с лица.       Я кусаю губу, сжимаю кулон, нервно сглатываю скопившуюся слюну. Всё ещё помню наш первый ужин, когда идеальность Бориса пошла глубокими трещинами, обнажая другие эмоции — точно неподдельные. Но сейчас этого нет: злости, недовольства, раздражения — он просто немного сбит с толку, а ладонь так и продолжает покоиться у края моей юбки. Можно надеяться, что в тот раз не я стала причиной резкой перемены, а люди, которые болтают лишнее?       — Лэйн, — зовёт меня Борис по имени, видимо, слишком долго не получая ответ, которого у меня не имеется. — Для того, чтобы получить информацию о ходе расследования, мне не нужно проводить с тобой ночь. Для этого достаточно позвонить начальнику полиции. Я сейчас с тобой, потому что хочу этого, а не потому что могу получить какую-то выгоду.       — Прости, — шепчу, чувствуя себя ещё большей идиоткой.       — За что? — Тёплая улыбка вновь овладевает его губами, а пальцы трогают волосы у моего виска, немного отводя назад.       — За глупые вопросы.       — Они не глупые, но не думай, пожалуйста, что всё, что между нами происходит, для меня не по-настоящему. Для тебя, надеюсь, оно тоже искреннее.       — Искреннее, — говорю едва слышно и касаюсь щетинистой щеки ладонью.       Всё хорошо и правильно, но почему некое странное чувство продолжает холодными волнами биться внутри? Пару раз моргаю, чтобы прогнать его прочь.       — Мне пора, — вздыхаю.       — Я тебе позвоню, — обещает Борис, и мы вновь целуемся.       И это не целомудренный чмок на прощание — снова глубоко, страстно; одна рука Бориса забирается под юбку, вторая вытягивает из-за пояса водолазку. Остатками — или останками — разума понимаю, что если не прекратить прямо сейчас, то снова оседлаю его, но секс под окнами полиции — точно перебор.       — Нельзя получить сразу всё, — передразниваю Бориса, улыбаясь в его губы. — Иногда… весь смысл в предвкушении? Верно?       — Ах ты маленькая негодница! — Он смеётся. — Меня моим же оружием.       — Я быстро учусь.       Борис легонько сжимает мою ладонь, ведёт по ней большим пальцем, натыкаясь на не успевший затянуться до конца порез, затем переворачивает и рассматривает.       — Неудачно разбила бокал, — говорю, предупреждая вопрос, но умалчиваю о том, что благодаря собственной крови получила пару букв из ключа к шифру; не могу объяснить, почему.       На это Борис качает головой, целует красноватую полосу, отчего я переполняюсь неземной нежностью. Смотрит мне в глаза.       — Беги, я отнял очень много твоего времени. А то и вправду… придётся получить сразу всё.       Сдерживая восторженный стон и желание претворять в жизнь все намеки, наконец-то выбираюсь под солнечный свет и, постоянно оглядываясь, иду ко входу в здание. Борис всё это время не уезжает — ждёт; машу ему на прощание, тяну на себя дверь. Интересно, Дмитрий видел машину Бориса у отеля? Какой будет казнь, если да? Даже страшно представить этот суд Линча, но радует, что умру счастливой и полностью удовлетворённой, что уж там.       Однако самосуд Дмитрий не устраивает. Он зарыт почти по горло в какие-то бумаги, лишь вяло машет мне в знак приветствия. Что же, я ещё поживу — радует. Усаживаюсь на своё место, раскладываю на столе вещи, думая, с чего бы начать сегодня; открываю блокнот и смотрю на свой список.       «Он управляет — …» — после тире зияет пустота, однако если присмотреться, то можно разобрать выдавленные острым грифелем буквы. Я стёрла карандашный текст, но тот въелся в бумагу напоминанием о подозрениях в сторону Бориса.       «Бред-бред-бред», — уверяю сама себя.       Борис ясно дал понять, что я интересую его не как посредник между ним и информацией о течение следствия. Я же могу ему верить?       — Лэйн, господи! Приём!       — А? — поднимаю голову и вопросительно смотрю на явно недовольного Дмитрия.       — До тебя не докричаться.       — Задумалась, — жму плечами и закрываю свои записи от греха подальше. — Что?       — У тебя точно всё нормально? — спрашивает он уже мягче. — Выглядишь… не такой.       — Засиделась над расшифровкой, — лгу, не моргнув глазом. — Не выспалась. Так что ты хотел?       — Я иду на допрос директора музея. Его алиби на день убийства не подтверждено.       — Да. Я помню. Хорошо. Можно посмотреть? — Фразы не формулируются в адекватные предложения.       — На здоровье. — Дмитрий окидывает меня очередным тяжёлым взглядом и берёт со стола ежедневник, чтобы сразу же направиться к выходу, но тормозит. — Я, правда, был вчера излишне резок.       — Если это попытка извиниться, то она засчитана, — бурчу я, и мы молча проходим к допросной, предварительно заперев кабинет на ключ.       Лестер сидит за зеркалом Гезелла, и через мгновение к нему присоединяется Дмитрий, а я останавливаюсь за плечом констебля, сложив руки на груди. Я не психолог и не детектив — не могу совершенно точно определить и истолковать чьи-либо состояния и поведения, — но Лестер не кажется напуганным или загнанным в угол. Он совершенно спокоен, смотрит на Дмитрия прямо, сложив ладони на столешнице.       — Вы солгали о своём местонахождении в день убийства смотрителя музея.       — Солгал. — Лестер кивает, отчего медные пряди приходят в движение и спадают на лоб. — Верно.       — Почему? Где находились в это время? Кому передали неверную информацию?       — Полиции, когда мне позвонили и сообщили об убийстве. Причина… я был с девушкой и не хотел, чтобы эта информация вышла за пределы наших с ней отношений.       — Вы могли просто приехать.       — И получить обвинения? — Лестер усмехается.       — Какие могут быть обвинения, если вы не виновны? — Дмитрий подается к нему, буравя взглядом.       — Согласен, решение было опрометчивым.       — Она может подтвердить ваше нахождение вместе?       — Да, но желательно, чтобы о нашей связи не стало никому известно.       — Постараюсь обеспечить конфиденциальность, — утвердительно кивая, Дмитрий протягивает ему вырванный лист и ручку.       Дальнейшую беседу я слушаю вполуха: примерно это же выяснилось в самый первый день. Наверняка это попытка запутать, найти новые детали, но я отчего-то уверена, что Лестер не лжёт. Однако мои ощущения снова не пришьёшь к делу, к тому же он в моём личном списке под кодовой фразой «бережёт историю».       «Собрались как-то мэр, — начинаю размышлять про себя, — судья, священник, начальник полиции, врач и начальник тюрьмы и начали приносить людей в жертву. Какова вероятность, что их не поймают? Стремится к бесконечности».       Мысленно даю оплеуху и вычёркиваю Бориса из списка. Нет. Глупая теория и такая же глупая я; а Дмитрий тем временем выходит из комнаты для допросов и делает мне знак идти за ним.       — Что думаешь? — спрашивает уже в коридоре, не сбавляя шаг и только оборачиваясь.       — Что он не виновен? — выходит скорее вопросительно.       — Почему?       — Не знаю, чувствую.       — Это не деталь дела. — Дмитрий отпирает дверь и пропускает меня вперёд. — Но мне тоже так кажется. В любом случае скоро доставят девушку, о которой он говорил. Нужно лишь уладить пару формальностей.       Мы замолкаем, и я вновь смотрю на страницу из «Скрижалей Армагеддона», усевшись за стол. Ощущение такое, будто она тоже на меня смотрит — волоски встают дыбом, по коже бегут крупные мурашки, и я невольно сжимаю кулон, тут же скользя по гравировке большим пальцем.       «Нужно начать, — подсказываю сама себе, — просто начать, а дальше, раз за разом будет проще».       Верится, конечно, слабо, но я начинаю неуверенные попытки расшифровать хотя бы что-то. Царапаю в блокнот слова, зачёркиваю, пишу снова. У меня мало вводных, дело идёт слишком медленно, но не стоит на месте, что, безусловно, радует.       Вот она — усидчивость, я не отрываю взгляд от бумаг почти три часа, и ощущение после такое, будто кто-то насыпал в глаза песка. Тру их, стараясь не размазать карандашные стрелки, моргаю, смотрю в окно на размеренную предобеденную жизнь маленького городка. Я бы и дальше искала ответы среди выцветших букв и символов, но Дмитрию сообщают, что Анхею Уайт доставили для допроса. Это отвлекает, сбивает с настроя, нарушая приятное шелестение бумаг и редкий стук по клавиатуре.       — Это девушка, с которой якобы был директор, — поясняет мне Дмитрий, но я, в принципе, и без него поняла.       Наблюдаю, как он выходит, отрезая меня от коридора, а затем тянусь за телефоном. Да, это, возможно, глупо. Да, мне по всем советам из женских журналов надо бы включить безразличие. Но… но я не хочу снова играть в отдаление и дистанцию, не хочу упускать время, которого и так мало. И потом, это будет звонок для работы и по делу.       «Господи, Лэйн, какая же ты врушка! — Глаза закатываю не мысленно, а вполне реально от абсурдности собственных оправданий. — Себе бы не лгала уж».       «Причины и поводы» — это будто наша с Борисом игра с первой встречи. Но с адаптером вышло совсем уж глупо, признаю. Непрошенный стыд гоню сразу же, нахожу нужный номер, нажимаю кнопку вызова, не давая шанса проиграть в этом раунде.       — Лэйн! — Борис отвечает с первого гудка. — Я собирался тебе звонить, опередила меня на секунду.             — Правда? — улыбаюсь.       — Да, хотел предложить вместе пообедать.       — А я хочу попросить тебя снова провести меня в библиотеку…       На мгновение повисает пауза, а затем Борис смеётся.       Боже правый, вот дура! Вспоминаю его ночные угрозы: «Будешь дёргаться — обойдёшься без походов в библиотеку». А я на следующий же день взяла и подставилась.       — Не смешно, — бурчу, крутясь в кресле.       — Смешно, — спорит Борис.       — Вообще не смешно. — Но его веселье передаётся и мне, поэтому тоже хихикаю. — И это чистая правда, мне нужно поискать ещё что-нибудь для работы.       Здесь уже действительно не лгу. Есть какое-то внутреннее ощущение, что я в прошлый раз упустила важное. Как со «Становлением Англиканства», которую сначала проигнорировала, а на деле это было важной деталью к общей картине. Нет, конечно, полной уверенности, что подсказки найдутся, но хочу попытаться, ибо пальцем в небо — тоже сомнительный способ добраться до истины.       — Я соглашусь только с условием, — наконец говорит Борис.       — Каким же?       Нужно ли уточнять, что в голову лезут самые непристойные мысли, которые я готова претворять в жизнь, пусть даже на парковке перед участком?       — Ты согласишься со мной пообедать.       — Придётся согласиться, — деланно вздыхаю. — Где встретимся?       — Я заеду за тобой минут через десять.       Меня такой расклад более чем устраивает. Секунду поразмыслив, аккуратно складываю наработки в свою сумку, будто бы рядом со мной им будет спокойнее и безопаснее, выхожу из кабинета, но какая-то неведомая сила тянет к допросной. И я не противлюсь — поворачиваю в противоположную сторону, миную коридор, вновь останавливаюсь у затемнённого стекла, разглядывая девушку за столом.       Я её уже видела. Симпатичная блондинка, одетая в голубую кофточку, сидит за столом; как и Лестер, она не выглядит напуганной или озадаченной. Отделив от высокого хвоста локон, накручивает его на указательный палец, но слов разговора не слышу — звук отключён.       Кажется, мы встречались два или три раза. Первый раз я видела девушку в церкви, приехав туда с Дмитрием. Второй — там же, когда с Борисом спускалась в архив. Тогда она была с пожилой женщиной. И, кажется, возле музея, но в этом я не уверена на сто процентов. В памяти почему-то хорошо отпечатался факт, что к священнику она обратилась просто по имени, без положенного «отец».       — …действительно встречались с Лестером в тот день.       Заметив меня, констебль включает звук.       — Вы в этом уверены? Не могли перепутать дату? — Дмитрий водит ручкой по листу.       — Нет, в тот день была сильная гроза, и отключили электричество, я ходила к соседке за свечами, хорошо это помню.       — Какие отношения вас связывают с мистером Эддерди?       Анхея отпускает локон, склоняет голову вбок, внимательно смотрит на Дмитрия — даже я чувствую, как в её зрачках горит огонь.       — Близкого, в том числе интимного характера, — говорит она совершенно спокойно. — У нас отношения.       — В тайне? — Однако Дмитрий тоже не пасует; я им почти восхищена, мне бы стало неловко.       — Моя семья очень религиозна. — Анхея жмёт плечами. — Они не принимают секс до брака, а я не понимаю брак, в котором ты не знаешь партнёра. Поэтому нам приходится держать отношения в секрете.       Почему я ей не верю? Почему Лестеру верила? Что за чёртов индикатор установлен во мне, диктующий, на кого вешать ярлыки лжи?       — Я же могу рассчитывать, что никому не станет об этом известно? — добавляет она на полтона тише.       — Разумеется, — заверяет Дмитрий, — я обеспечу конфиденциальность, насколько это возможно.       Дальше уже не слушаю — ухожу. Наверняка меня уже ждёт Борис, а с ним и еда, и книги, и, возможно, новые поцелуи. Что за идеальный мужчина, Господи?       Борис действительно уже на месте — вновь стоит у пассажирской двери авто. Судя по всему, он успел заехать домой: гладко выбрит, идеально выглажен — совершенство, одним словом. И таким он мне очень нравится, но в его утренней растрёпанности и лёгкой небрежности было что-то такое, что заставляло сердце трепетать, позволяло считать, что вот такой он исключительно для меня и никого больше.       Ускоряю шаг, чтобы быстрее оказаться рядом, равняюсь с ним, но Борис не целует сразу — помогает сесть в салон, устраивается рядом и только после этого притягивает меня, не успевшую пристегнуться, припадает к губам губами.       Зарываясь пальцами в его волосы, признаю, что соскучилась, — всего за несколько часов порознь. Откуда во мне это желание провести рядом всё время мира? Почему тело от макушки до пяток сводит в сладости, откуда мурашки на руках, спине, бёдрах? В какой момент Борис занял все мои мысли? Ответ очевиден: с первой секунды на вокзале. Но почему? Раньше я ни к кому не испытывала подобного.       — Мы потратили слишком много времени на отрицание, — отстранившись немного, Борис поглаживает меня по щеке большим пальцем, после ведёт ладонью по шее.       Я улыбаюсь, подаюсь к нему ближе, получаю трепетное прикосновение губами ко лбу. Плевать на расследование, пусть Дмитрий меня отстраняет, забирает материалы, даже арестует, если захочет, но один такой момент с Борисом стоит всего.       — Есть предпочтения по месту для обеда? — уточняет он, выпуская меня из объятий.       — Никаких. — Я тяну на себя ремень безопасности. — Но ты выглядишь так, будто можно и в Букингемский дворец.       — Не уверен, что меня там ждут. — Борис улыбается, но словно с какой-то тенью тоски, и выруливает с парковки       — А часто там бываешь?       — Я? Нет. Совсем нет… Я… — На секунду воцаряется тишина. — Не люблю длительные поездки.       Закусив губу, ничего не отвечаю. На поезде до Лондона всего час езды, на машине, возможно, будет чуть дольше. Но это совсем не длительная поездка. Украдкой смотрю на Бориса: он выглядит вполне безмятежным, уверенно ведёт авто, затем замечает мой взгляд и, повернувшись, улыбается.       Я слишком много думаю, к тому же о сущей ерунде. Ну не нравится ему выезжать за пределы города — пусть, мы никуда и не собирались вместе. Может, эта поездка в ресторан вообще будет последней. Нет, размышлять мне точно противопоказано. Сосредотачиваюсь на дорожной разметке, убираю за плечи волосы, закидываю ногу на ногу, отчего юбка задирается до почти неприличного, а Борис опускает ладонь мне на колено, несильно сжимая. Да, вот теперь очень хорошо. Я бы даже сказала — отлично.

━━━━ ✧⊱⌘⊰✧ ━━━━

      В библиотеке нас снова встречает Барби. Она всё такая же приветливая — с Борисом, — а декольте будто бы ещё глубже и словно издевается над высоким воротом моей водолазки. Но с другой стороны — именно мою шею усыпают красные пятна от требовательных поцелуев, будто знамёна побед. Так что она сколько угодно может строить глазки — мужчина рядом со мной явно предпочитает грудь поменьше, а интеллект повыше. Прекрасно знаю, что подобные мысли неприличны, но поделать ничего с собой не могу, должна же я хотя бы в чем-то обладать превосходством.       — Мы воспользуемся картотекой, — говорю сразу же и направляюсь в нужную сторону, а Борис следует за мной.       — Что ты хочешь найти? — спрашивает он, останавливаясь у меня за спиной, и упирается ладонями в спинку кресла.       — Хочу понять значение символов, — отвечаю, вбивая в строку поиска нужные слова. — Они не дают мне покоя: изображены на странице, были на теле смотрителя… И при чём здесь «Витрувианский человек»?       Пока на экране появляется поле загрузки, я оборачиваюсь к Борису.       — «Витрувианский человек» — это символ гармонии, олицетворение идеала, — мягко улыбаясь, Борис касается пальцами моей щеки и абсолютно не стесняется факта, что кто-то может увидеть данный жест, — он как баланс между физическим и духовным аспектами существования.       — Да, — не улыбнуться в ответ на его действия никак не могу, однако сбросить оковы серьёзности тоже не выходит, — но в моей картине мира не вяжутся духовность и жестокие убийства.       — Твоя картина мира может быть далека от картины мира других людей, Лэйн.       — Я понимаю, — вздыхаю и возвращаюсь к изображению на мониторе.       Просматриваю списки книг, которые выдал поисковик по заданным фильтрам, однако мы с Борисом уже изучили их все раньше — я на удивление помню каждую, ровно как разочарование, которое принесли пожелтевшие от времени страницы.       — Давай попробуем чуть иначе, — произносит Борис у самого уха, дыхание трогает щёку, сам он наклоняется близко-близко, вытянув руки по обе стороны от меня.       Я буквально зажата между столом и крепким телом, и всё это походит не на попытку самостоятельно напечатать текст, а соблазнение в чистом виде. И, нужно заметить, не искуситься очень сложно — меня останавливает разве что библиотекарь, продолжающий сидеть за своим столом.       — «Сигнум»? — читаю набранное слово, и снова начинается поиск. — Это что-то на латыни, кажется, я сейчас вспомню…       — В переводе означает «знаки». Я где-то встречал это, в контексте Дувра и его истории.       Одна книга может помочь, и я не успеваю выразить мысленную надежду на успех, как в пальцах образовывается уже знакомое покалывание. Наверное, я всё-таки схожу с ума и готова вот-вот спрыгнуть с орбиты рассудка — иначе эти приливы интуиции не объясняются. Тру ладони о коленки, Борис выпускает меня из ловушки рук, и мы с ним вместе направляемся к нужной секции.       Доходим до конца зала, а затем минуем всю длину стеллажа, забираясь практически в угол. Цель — верхняя полка, до которой мне самой в жизни не добраться, а Борису — без всяких проблем, только руку протяни.       Первое, что бросается в глаза, — размер; книга явно больше всех до этого изучаемых мной в Дувре, навскидку превосходит даже формат А4. Обложка выполнена из добротной коричневой кожи, расписана замысловатыми чернильными узорами. Глубоким тиснением выполнено название по центру — «Сигнумы».       В первую секунду мне становится дурно — на всякий случай хватаюсь за ближайший выступ полки. Я не верю в магию, но эта книга как будто напитана ей, дышит сверхъестественным. К горлу подступает комок желчи, голова кружится, я моргаю и тяну воздух через рот.       — Лэйн. — Борис подхватывает меня за талию. — Что с тобой?       — Как-то нехорошо… — бормочу, ведомая к выходу из узкого прохода.       — Здесь душновато, — соглашается Борис и через мгновение усаживает меня на стул, а книгу опускает на столешницу.       Без тусклого света и в не замкнутом пространстве она не кажется такой зловещей, и я быстро прихожу в состояние нормы без безумных мыслей о волшебстве. Но Борис всё равно вызывается принести воды, оставив нас со старинным фолиантом один на один. Открыть обложку я так и не решаюсь. Сижу, глажу кулон, смотрю, постукиваю пяткой по полу — очень важно и содержательно.       — Вам нужна моя помощь, сэр? — Голос Барби меня отвлекает, заставляя поднять глаза от созерцания.       — Спасибо, Эмили, — Борис исключительно вежлив, — мы с мисс Баркли пока отлично справляемся.       — Если что, я здесь, сэр. — И она улыбается так широко, что я переживаю за челюсть.       Борис же усаживается рядом со мной, открывает бутылку, протягивает, и я сразу делаю жадный глоток.       — Уже не такая бледная, — ласково говорит он, изучая моё лицо с преувеличенной внимательностью.       — Перепады температур, — стараюсь звучать оптимистично и беззаботно, — вечно плохая погода, отсутствие выходных. Ничего страшного, я в полном порядке.       — Разобраться с погодой не обещаю, но с выходными попробую что-то сделать.       — Спасибо, сэр. — Передразнить Эмили я собиралась про себя, но вышло вслух, пусть и шёпотом.       — Лэйн? — Борис наклоняется ко мне ближе, и в одном лишь слове слышна явная усмешка.       — Что? — шикаю на него и добавляю, снова подражая библиотекарю: — Сэр.       Демонстративно закатываю глаза. Чёртова Барби, раздражает одним присутствием.       — Пойдём-ка возьмём ещё одну книгу. — Борис уверенно поднимается на ноги под мой непонимающий взгляд; какую ещё книгу он хочет, если нам подходит всего одна по мнению электронной картотеки? — Хочу кое-что проверить.       Он буквально тянет меня за собой, вновь уводит в самый конец читального зала, но поворачивает в другую сторону — к окнам, — затем вдоль стеллажей к стене. Разворачивает, прижимает затылком к стройному ряду корешков, смотрит в глаза, немного наклонившись.       — Не думал, что ты такая ревнивая. — Он без всякого на то разрешения забирается ладонью под мою юбку и сжимает ягодицу.       Мысленно благодарю себя не только за то, что надела её сегодня, но и вообще купила — отныне любимый предмет гардероба, но только вкупе с длинными пальцами, которые повторяют узоры кружева.       — Какую книгу, сэр? — Мгновенно принимаю правила игры, заискивающе веду пальцем по лацкану пиджака и по потемневшим глазам понимаю, что всё делаю правильно.       — Посмотрите с другой стороны, мисс Баркли, — говорит Борис достаточно громко, а после целует меня, тут же проникает языком в рот, овладевая всем пространством, давит на клитор через тонкую ткань, наполняя меня безумным удовольствием.       От предвкушения и осознания дрожу, в ответ тянусь к ремню на брюках, но получаю лишь прерванный поцелуй и отрицательный кивок головой. К счастью, пауза недолгая, Борис вновь меня целует: глубоко, но слишком коротко и быстро, — а потом — пресвятые угодники! — опускается на колени. На этом моменте я чувствую, что медленно, но верно отъезжаю сознанием, и цепляюсь одной рукой за его плечо, другую запускаю волосы. Борис смотрит на меня снизу вверх, ухмыляется, медленно задирает юбку и тянет вниз бельё.       — Надеюсь, после этого ты не будешь ревновать.       — Если постараешься, буду ещё сильнее, — говорю раньше, чем успеваю подумать, но мысли сейчас по большому счёту совсем ни к чему.       Борис низко смеётся, а затем целует меня между ног, отчего хочется застонать во весь голос, но я плотно сжимаю зубы и только скулю. Удерживая меня за ягодицы, он раздвигает языком складки, ведёт кончиком по клитору, рисуя круг сначала в одном направлении, затем в другом.       Я прерывисто дышу, сильнее оттягиваю золотистые пряди, и возбуждение растёт в геометрической прогрессии. Факт, что совсем близко посторонний человек, будоражит, рвёт все стопы. Господи-господи-господи, пошлые сны зачастили в мою жизнь или это всё-таки правда?       Смотреть на светлую макушку сверху вниз — уже сродни оргазму, а движения — они где-то за границей моего восприятия. Во мне всё дрожит, кипит, наливается сладкой тяжестью, жаждой получить больше и больше. А когда Борис с силой впивается в ягодицы пальцами и двигает языком быстрее и с большим нажимом, цепляю собственное запястье зубами, чтобы не застонать на весь зал.       Бросив взгляд вниз, ловлю на себе ответный, полный желания и удовлетворения, будто Борис от этого процесса может получать больше удовольствия, чем я. В его ясных радужках плещется похоть, переплетённая с лукавством, — порочный тандем, которому с радостью отдаюсь целиком.       — Продолжай, — произношу одними губами с мольбой.       И Борис продолжает, толкаясь кончиком в лоно, ещё сильнее нажимая пальцами. Вот они — нужные мне сигнумы, их я хочу находить на собственной коже день ото дня как подтверждение того, что всё это реальность.       Можно вот так всегда? Можно не заканчивать ровно до тех пор, пока я окончательно не сойду с ума, а мой рассудок не выйдет из чата? Настолько хорошо, что невыносимо, настолько невыносимо, что хорошо. Сладостной истомой заволакивает сознание, ноги дрожат, я опять кусаю запястье, спасаясь от протяжного крика восторга, а второй рукой хватаюсь за плечо Бориса, чтобы не упасть.       Он же снова на меня смотрит, выписывает последние круги — они почти болезненны для слишком чувствительной плоти, но боль мгновенно переходит в чувство полного удовлетворения.       Четыре. Оргазма. За. Сутки. Вселенная решила расплатиться со мной за все те разы, что я симулировала?       — Что там по ревности? — насмешливо интересуется Борис, немного отстранившись и запрокинув голову, облизывает губы, окончательно сводя меня с ума.       Ответить внятно не могу, поэтому просто шумно выдыхаю и невольно улыбаюсь — сдержаться нет никаких сил.       — Хотел сделать это, когда мы пришли сюда в первый раз. — Подцепив кружево белья, он тянет его на место, а затем поднимается и отряхивает брюки в районе колен.       С разговорами у меня все ещё проблема, поэтому просто обхватываю его талию, сцепив пальцы в замок на спине, и прижимаюсь к широкой груди. Сердце Бориса стучит размеренно, я закрываю глаза, какое-то время просто его слушая и приводя в норму дыхание и мысли, наслаждаясь осторожными поглаживаниями по голове.       — Пойдём? — спрашивает Борис, целуя меня в лоб, берёт с полки случайную книгу.       — А ты? — отодвинув полы пиджака, опускаю ладонь на член, сжимаю через ткань, совершенно забывая, что я не такая... Такая, и мне до безумия это нравится.       — А я хочу, чтобы у мисс Баркли был передо мной должок. — Нахальная и чертовски соблазнительная ухмылка расползается по губам. — Идём, Лэйн, покончим скорее с книгой, моё терпение не безгранично.       Послушно следую за Борисом обратно к столу с вещами, старательно делая вид, что ничего не произошло, но на лице наверняка всё написано. И плевать — чувствую себя слишком счастливой, чтобы думать о чьём-то ненужном мнении.       Сосредоточиться крайне сложно; Борис опускает руку на спинку моего стула, наши плечи соприкасаются, в воздухе витает напряжение, такое же, как у него в брюках. Гоню мысли прочь — сейчас не время и не место — и едва сдерживаю истеричный смешок; пару минут назад ни первое, ни второе не мешало мне получать удовольствие.       «Возьми себя в руки, Лэйн! — строго командую, потираю друг о друга ладони, почему-то не решаясь открыть книгу, которая лежит прямо передо мной. — Нужно найти уже все ответы и действительно покончить с этой историей».       Понятия не имею, сколько времени размышляю: долю секунды или час, но Борис меня не торопит. Глянув на его будто выточенный умелым скульптором профиль, проваливаюсь в бездну других мыслей: что будет, когда расследование закончится. Он купит мне билет на самолет и проводит до трапа? Предложит остаться? Улетит тоже? Странно, наверное, размышлять о подобном, проведя вместе одну ночь, но для меня она вдруг оказалась очень значимой — куда важнее, чем все предыдущие отношения, даже вместе взятые.       Мы провели довольно много времени вместе непрерывно: вечер, ночь, утро; сейчас снова сидим рядом. И я не хочу сбежать — мне, человеку не сильно жалующему социальные активности и чужое общество, максимально комфортно. Мне не страшно молчать, мне хорошо с ним говорить — мы будто давно знакомы и понятны до мелочей. Это странно, но при этом поразительно прекрасно.       Наконец-то я открываю фолиант. Просматриваю оглавление, пролистываю плотные страницы, испещрённые мелкими буквами и рисунками различных символов и знаков. Чтобы изучить всё это, требуется время и полное сосредоточение, но рядом с Борисом очень сложно не утекать восхищённой лужицей во влажные мечты.       — А я могу взять и эту книгу? — спрашиваю, повернувшись к нему, и наши губы так близко, что могут встретиться и слиться в очередном поцелуе.       — Ещё немного — и ты унесешь все. — Борис улыбается, незаметно поглаживает меня под лопаткой. — Но можно, конечно, если тебе будет удобнее работать с материалом не здесь.       — Да, я бы вернулась в участок.       Стоит только захлопнуть «Сигилы», как невидимая, возможно, просто мной придуманная тоненькая ниточка связи, рвётся. Я больше не чувствую в пальцах покалывания, предвкушения, волнения — эти чувства гаснут в один миг. Остаётся только запах книг, парфюм Бориса и мой восторг от нашей близости — во всех смыслах этого слова.       По коридору мы идём неспешно, пол залит ярким светом из больших окон — погода не портится, туманный Альбион совсем не туманный, и ему безумно идёт. Из-за солнца волосы Бориса будто отливают золотом, и я украдкой на него смотрю, не в силах налюбоваться: ангел во плоти, честное слово.       — Может, сходим вечером на выставку? Мы о ней говорили в прошлый раз.       Произнесённые Борисом слова доходят до моего мозга не сразу — так увлеклась созерцанием красивого на прекрасном. Тяну глупое и вопросительное «А-а-а?», и Борису приходится повторить вопрос.       — Сегодня? — на всякий случай уточняю я, уже выскальзывая на крыльцо.       — А у тебя есть планы? Можно и в другой день.       — Нет! — отвечаю с излишней поспешностью и осекаюсь, чувствуя себя глупо. — Я имею в виду, что планов нет. Сегодня. И можно на выставку. Да.       Звучу, наверное, как слабоумная, но что поделать: мои спокойствие и самообладание остались на дуврском вокзале, примерно возле кофепоинта.       — Во сколько за тобой заехать? — задаёт Борис новый вопрос, открывая для меня дверцу авто и подавая руку.       По дороге мы обсуждаем время и планы, в которые прибавляется совместный ужин. Это всё ещё слишком хорошо для правды и нетипично для меня: почти целые сутки с одним человеком. Но, наверное, в первый раз в жизни я не хочу делать даже минимальных пауз — мне необходимо всё время мира. Однако путь от библиотеки до здания, где располагается полиция, слишком короткий, никак не бесконечность в квадрате, и приходится вновь попрощаться.       В кабинете ничего не изменилось: Дмитрий утопает в бумагах, на моё появление реагирует только безразличным движением зрачков.       Интересно, он принял моё общение с Борисом или просто не в курсе? Вероятность второго по моим подсчётам довольно высока и больше походит на правду, чем смирение. Мне делается немного стыдно: я лгу, я ставлю под угрозу расследование — однако стоит вспомнить тепло голубых глаз и прикосновения, как всё возвращается на круги своя.       Рефлексия утянула меня в ненужную сторону, поэтому строго приказываю сознанию сосредоточиться на деле. Кладу перед собой лист из «Скрижалей», открываю «Сигнумы», в этот раз внимательно фокусируясь на изучении оглавления в надежде, что не придётся читать всё подряд.       Дотрагиваюсь до строчек, буквально пропуская через себя нечто, напоминающее энергию, позволяя этому чувству поселиться в районе солнечного сплетения. Я знаю, что близка к ответам. Хочу объяснить это с точки зрения логики, а лучше науки, успокоить себя саму, но не могу — только странным образом ощущать. По наитию веду пальцами сверху вниз — медленно, осторожно, будто пытаясь найти подсказку в материях куда более тонких, чем человеческое понимание жизни.       «Сигилы» — на этом разделе моё сердце на мгновение замирает, а затем заходится в бешеном стуке. Оно бьёт сразу всюду: в груди, горле, животе, висках. Оно кажется таким громким — вот-вот сведёт с ума звуком, разорвёт перепонки; таким сильным — сломает клетку ребёр и выберется наружу. Я застываю, не двигаюсь, только пытаюсь дышать, про себя повторяя «вдох-выдох», чтобы не сбиться и не умереть от гипоксии.       Мне становится страшно. Да, я и раньше испытывала нечто подобное, словно кто-то или что-то направляет меня, подсказывает, в какой стороне искать ответы или хотя бы подсказки. И я объясняла это тем, чем хотела сама, — немного невероятным, но важным: дедушка. Будто бы он где-то там — на далёкой звезде или облаке, или ещё где-то — следит за мной и освещает путь. Умом всегда понимала, что это глупости, но сердцем верила, что он не оставил свою маленькую Лэйн. Однако сейчас это ощущение гипертрофированное — такое, какое я не способна в себя вместить. Оно пугает меня до чёртиков.       Медленно, но верно становится легче. Не знаю, помогает дыхание либо у интуиции есть срок годности — главное, что я способна наконец спокойно открыть нужный раздел.       Смотрю на страницу, затем в книгу: первый же символ идентичен в обоих источниках. Я шумно выдыхаю и невольно сжимаю кулон. В моих руках, судя по всему, ещё одна часть ключа, а значит, и разгадка стала на шаг ближе.       И всё бы хорошо, но обезумевшей птицей бьётся одно-единственное осознание: к подсказке меня снова привёл Борис.