Ich mag dich lieben

– Нет, ты снова делаешь всё не так! Тринадцатилетняя Дорис кричала на своего брата редко. В основном, как это происходило сейчас, проблема была в отсутствии способностей у Винсента к музыке. С семи лет мальчика приучали к игре на скрипке, дабы он мог дополнять сестру в этом деле. Однако, как оказалось, представления членов семьи раскололись вдребезги на тот момент, когда даже опытный специалист говорил одно: «у него нет таланта». Этот период не отличался от остальных. Винсент что-то перепутал в нотах и сестра в приступе гнева резким движением закрыла клап фортепиано, за которым до этого подыгрывала неумелому брату, и вышла из комнаты, демонстративно хлопнув дверью. Когда туда же вошли родители, они обнаружили сломанную скрипку и Винсента, который спокойно читал книгу на кровати. Дорис вспоминала эти моменты из детства, всячески обвиняя себя в том, что не смогла уделить должного внимания родному брату. Она, сидя на полу в ванной комнате, тряслась от страха, не переставая тихо рыдать. Винсента больше не было, а девушка даже не удосужилась за всё время отъезда навестить родственника. До сих пор брат был для Дорис одним из самых важных для неё людей, она не могла поверить, что он так просто погиб. У девушки снова началась необъяснимая паника, в ушах звенело, а комната казалась слишком тёмной. Дорис винила себя за всё сразу: смерть Винсента, убийство матери, отъезд. А вдруг брат был бы жив, если бы девушка собственными руками не отравила Анну? Она снова лишилась смысла дальнейшего существования. Дорис с трудом встала, письмо было скомкано и валялось где-то на полу. Девушка инстинктивно начала рыться в ящиках, будто бы это делала не она, а нечто инородное в её голове. Через пару минут Дорис удалось отыскать лезвие, которое использовалось для бритья. Это была не она. Вся заплаканная, с распущенными волосами, закрывающее лицо, с дрожащими руками, в которых лежало острое оружие. Девушка резкими движениями сняла с себя платье с длинным рукавом, оставшись в одной майке. Дорис встала напротив раковины, вытянув правую руку. Она поднесла слегка ржавое лезвие к запястью, но рука дрожала так сильно, что нормально не могла подчиняться. Закрыв глаза, девушка порезала себя вдоль по направлению вен, резко за этим последовало тепло, что будто прятало боль. Дорис не остановилась, она нанесла ещё несколько ранений, пока наконец не открыла глаза. Тёмная кровь ручьями стекала по белоснежной раковине, запястье выглядело ужасно, тут же последовал рвотный рефлекс. Девушка тяжело дышала, в глазах будто появилось пятно, заполняющее всё пространство, она упала в обморок, лезвие покатилось за шкаф. Дорис очнулась на диване, рядом с ней сидела Frau Розенталь, ласково поглаживая девушку по волосам. – Ой, очнулась наконец! Напугала всех нас, ты лежи главное, не дергайся сильно. – Женщина по-доброму улыбалась, пока смачивала водой тряпочку, которую осторожно положила Дорис на лоб. Рядом Беттели старший обматывал запястье Дорис бинтом на том месте, где она совсем недавно резала себя. – Не волнуйся, он раньше врачом был, своё дело хорошо знает, ты главное лежи, отдыхай... – Ничего, поправится. – Сказал мужчина, встав с колен. – Принесите пожалуйста таблетки, они лежат на кухонном столе. – Конечно, как скажите. Розенталь в тот же момент умчалась в другую комнату. Бегтели присел на её место. – Ну что, из-за чего так себя? – Это семейное дело. – Холодно ответила Дорис. Она не желала посвящать людей в свои проблемы, особенно если они были связаны с её родными. – Вы знаете, куда уехал ваш сын? – Резко перевела тему девушка. – Естественно. – И одобряете это? – Знаете, в своё время Германия переживала просто катастрофические времена. Я скрылся от армии, лишь бы не идти на войну. А как узнал, что там брат погиб, так сразу пожалел обо всём. Ежели хочет он на фронт идти, то пускай, чем бы дитя не тешилось. – Он может умереть там.. Разве не хотели бы Вы остановить его? – Я верю в Генриха, но всё может случится. Он желал, чтобы близкие люди всегда помнили, на что он пошёл ради защиты мира, чего он не боялся и как много пережил. Да и он уже давно не ребёнок.. Дорис промолчала. Она хотела бы представить себя на месте родителя, чьего сына должны отправить на войну или же он сам этого захотел. Девушка не может и подумать о том, что просто закроет на это глаза. Разве хочет мать, чтоб её ребёнок сидел в окопах? Жил в страхе? Убивал людей? Руку удалось спасти, некотрое время пришлось ходить с бинтом, дабы не заразиться чем-либо, запястье обработали спиртом. Дорис не могла успокоиться до сих пор, она впервые почувствовала, что боится саму себя. Если подобное состояние повторится ещё хоть раз, девушка ненароком может и прикончить себя в импульсивном состоянии. Она не понимала, что с ней происходит, это не обычные нервы или слишком чувствительный характер. Через три дня после проишествия Дорис взяла билеты обратно до Берлина и уже в скором времени снова сидела в поезде, как несколько лет назад. Она ни на что не обращала внимания, последние дни ходила с опущенной в низ головой. До сих пор девушка не могла переварить случившееся. Винсент умер, погиб её ближащий родственник. Пускай в нём и текла нечистая кровь, но он всё равно был членом её семьи, а не сыном любовника матери. Теперь его не было, оставался только отец, которым Дорис стала дорожить еще сильнее. С уходом брата девушка потеряла значимую часть себя связанную почти со всеми приятными моментами из детства. Она любила Винсента и всегда старалась заботиться о нём, не потому что это правильно, а потому что он был дорог ей. Пускай они могли ругаться, но большую часть времени всё равно проводили в согласии и понимании. В тот день Дорис готова была убить себя, мешал только страх и переживания за отца. Если бы не её мягкотелость, девушка бы совершила что-то ещё более ужасное, чем порез руки, несмотря на то, что не будь рядом профессора Бегтели, она бы провела кучу времени в больнице. Родной город пах сыростью и теснотой. Девушка уже не воспринимала его так красочно и ярко, как раньше. Людей на улицах было всё так же много, но казалось, будто Берлин стал более опустошённым, нежели до начала войны. Странное чувство возникает, когда снова проходишь по знакомым дорогам, мимо уже давно известных тебе зданий. Совсем недавно Дорис была ещё ребёнком, но теперь стала более взрослой, осознанной. Девушка подходила к родному дому. Розенталь предупредила Франца, когда именно должна приехать его дочь. Дорис стояла напротив двери, всё от чего-то боясь войти внутрь. Собравшись, она, слегка трясущейся рукой, негромко постучала. Уже через минуту дверь отворилась, за ней возвышалась фигура отца. За последние три с лишним года он тоже изменился, внешне казалось, будто Франц стал более серьёзным, морщин на лбу появилось больше, а кожа побледнела. Дорис зашла внутрь, отец обхватил её одной рукой за плечо и молча обнял. Не выдержав напряжения, девушка тихо заплакала, выронив из руки сумку с вещами. – Это правда? Он умер? – Всхлипывая спросила Дорис. – Да, правда. Из всей семьи у меня осталась только ты. – Что будет дальше? – Сейчас нам нужно переехать в одно место, оно связано с моей работой. После окончания войны мы вернёмся домой, всё будет хорошо. – Куда нужно поехать? – В Польшу, в лагерь. Дорис знала о концентрационных лагерях очень мало. В основном то, что туда свозили пленных и евреев на работы, что очень помогает немецкой экономике держаться на плаву. Но сейчас ей было всё равно, где придётся отбыть некоторый период в своей жизни. Главное, что рядом будет отец, он всегда сможет сделать всё за неё. Всегда помочь и спасти. Девушка мало спала. Через время они должны были переехать на новое место, а пока оставалось доживать последние дни в родном доме. Без Винсента он стал более серым, безликим. После потери матери Дорис не чувствовала подобного. Наверное, потому что всегда знала, что она никогда не желала никому добра из семьи. В комнате девушки всё так же стояло фортепьяно, но играть не хотелось. Не было сил ни на что. Дорис часами валялась в кровати, отец был не против, он всё понимал, лишь изредка заходил и говорил: «Отдыхай, когда приедем на новое место, то старался улыбаться всем, будь вежлива». Девушка часто спрашивала про могилу брата, но с этим были свои проблемы. Отец хотел похоронить сына в Берлине, так что на перевозку тела уйдёт некоторое время, но всё будет готово уже после того, как Франц с дочерью покинет страну. В июле Дорис с отцом пересекли границу. Девушка думала, что её тётя точно встретит их, поможет добраться, но та даже не показалась. Они с Францем недолюбливали из-за чего-то друг друга, Дори не знала причину этому. По дороге мужчина рассказывал о новом месте. Один из важнейших концентрационных лагерей – Аушвиц, вот теперь их новый дом до окончания войны. Разумеется, весь персонал содержался в хороших условиях, несмотря на то, что люди по другую сторону колючей проволоки и вовсе не считались людьми. Они были скотом, хотя даже к животным относились лучше. Девушка чувствовала нарастающее напряжение. Подобное место снова могло расшатать её психику, а повторений недавнего ей не хотелось. Дорис старалась держаться рядом с отцом, так было легче. Проще было забыть на некоторое время о покойном брате. Когда доехали до места, на улице уже стемнело. Вокруг всё выглядело не так плохо: железная дорога, по которой доставляли пленных, неплохая местность и ворота, виднеющиеся впереди, со странной надписью «Arbeit macht frei».