Ich mag dich lieben

Попав в пансион «Лебенгорд» Дорис, неожиданно для себя, подметила, что все ученицы точь-в-точь походили друг на друга. Каждая из них была голубоглазой блондинистой арийкой в трёх поколениях. Казалось, что все девушки выполняли одни и те же действия, обладали одними привычками. Будто бы куклы одной модели под управлением маленькой девочки. Но самое страшное, что Дори с виду ни чем не отличалась от них. Всё такая же пустышка. В первый же день девушка подметила главную «ошибку» этого заведения. В любой момент, на любом предмете в класс резко мог войти тот самый парень, с которым Нахтнебель познакомилась вчера вечером, Генрих Бегтели. На удивление, строгие с ученицами преподаватели не думали даже реагировать на столь внезапные появления, будто это для них уже обыденность, с которой нужно просто смириться. Юноша бывал не на всех уроках, а во время своего присутствия на некоторых, слушал, периодически усмехаясь или записывая что-то в тетрадь обгрызанным карандашом. – Эй, погоди! – Крикнула Дори одной из уходящих из кабинета учениц во время перерыва. – Можешь помочь? – Конечно! Что нужно? – Ответила миловидная девчушка в короткостриженными бледными волосами. – Почему этот парень ходит сюда? Разве пансион не исключительно для девушек? – Он сын бывшего преподавателя физики, ты могла слышать о нём, он часто заходит болтать с учителями о прошлом. Вот его сынишка и балуется, пользуясь авторитетом отца, а учителя ничего и возразить не могут. Дори задумчиво оглядела место, на котором приземлился на время её новый знакомый. – Только ты сильно не общался с ним. – Девушка перешла на шепот. – Говорят, он любит на молоденьких залипать. Прошла неделя, жизнь в доме начинала понемногу приходить в привычный темп, Дорис уже не пыталась и не боялась, заучив новый распорядок дня, распознав и приняв своих соседей. Плохо понимала она только Генриха, тот всё так же мог заходить на занятия, однако дома бывал крайне редко, даже как-то пропал на два дня. Но новинкой это было исключительно для девушки, ибо остальные жители дома никак не реагировали на подобное. Парень вёл себя крайне странно, он постоянно будто бы что-то скрывал и прятал. Дорис не сильно обращала на это внимания, скидывая вину на свои предрассудки. Через неделю Рождество, а сейчас, пятнадцатого декабря, праздновали день Рождения Frau Розенталь. Женщина пригласила в дом знакомых и подруг, так что общая атмосфера для девушки подпортилась. Она любила большие, светские мероприятия в своём городе, но никак не дружеские сборки в новом месте. Рядом с приятелями отца Дорис проводила в детстве много времени, пела и играла на инструменте, зачитывала поэмы и стихи. Дорис предпочла устроиться в углу гостиной на диване. Взяв книгу, девушка уткнулась в неё, стараясь не обращать внимание на шум со стороны гостей. – Скучаете? – Послышался голос Генриха. Он подошёл сзади, заглянув девушке через плечо. – А Вы разве не идёте праздновать со всеми? Не ответив, Генрих присел рядом с Дорис, разглядывая книгу, которую та неохотно читала. – Мне кажется, Fräulein, у нас с Вами не задалось общение. Вы вечно всюду избегаете меня. – Всё это не больше, чем Ваши предрассудки. – Неужели? В таком случае, не будете ли Вы против занять меня? Поговорите. – Зачем Вы ходите в пансион? – Дорис убрала книгу на тумбу и немного отодвинулась от собеседника. – Мне интересна новая система образования властей. Вы заметили, что меньше времени стали уделять точным наукам, сменив их на военную подготовку? Хотя некогда Германия была одним из лидеров уровня образования. – Генрих в ответ пододвинулся ближе к девушке. – Это разумеется, ведь грядёт время войны, очень важной для репутации Рейха. – Вас правда не смущает всё это? Книги великих людей жгут, статьи в газетах запрещаются, все учителя обязаны состоять в партии, а великих математиков обвиняют в создании «еврейской науки», не подходящей для арийцев. – Кто Вы такой, чтобы осуждать новое правительство и его методы? Кто Вы по профессии? – Я бедный студент, дорогая. – Парень сделал небольшую паузу, после чего продолжил. – У Вас есть привычка служить доносчиком? – Я не признаю ни слухов, ни доносов. – Тогда я могу не беспокоиться и сказать, что Вы глупы. Поэтому я и хожу в пансион. Все те девушки для меня, как сестры, юные и непонятливые, как Вы. – Вы бы расстроили меня своим комментарием, если бы были авторитетом в моих глазах, а пока мне абсолютно всё равно на Ваше мнение. Дорис поднялась с дивана, собираясь пойти в комнату, но рука парня обхватила её запястье. – Извините, если обидел. Мне вовсе не хотелось задеть Вас. Я говорю такие вещи по-доброму, как старший брат сестре, как дядя племяннику, как мать сыну. Останьтесь, расскажите что-нибудь о себе, о столичной жизни. У Вас есть любимое дело? Польщенная вниманием, девушка села обратно. Она не знала, что думать о новом знакомом, несмотря на всю странность свою, Генрих отличался яркой проницательностью и умом, что привлекало Дорис. – Я играла на фортепьяно. – Почему играли? Пойдёмте в мою комнату, в ней осталось одно от прошлых хозяинов, что ушли в загробный мир прямо в сия доме. – Это связано с неприятными событиями в моей жизни, поэтому я больше не играю. – А Вам нравится играть? – Возможно. – Рубашка тоже напоминает мне о плохих событиях, но, как видите, она всё еще на сидит на моём теле. – Все мы разные и переживаем недуги, как нам самим угодно. – Что же сделать матери, чей ребёнок умер при свете солнца? Зарыться в землю? Разве не должны мы жить дальше, отбрасывая назад все дурные прихоти? – Вы пытаетесь упросить меня играть? – Я просто желаю узнать больше о Вас. – У Вас есть Вагнер в нотном виде? – Нет, только Чайковский. – Не страшно ли Вам хранить дома запрещённую музыку? В Берлине Вы бы уже отправились к гестаповцем. – Хорошо, что я живу здесь. Но разве становится ли музыка плохой, если её автор не той крови? Дорис задумалась над словами парня. Если бы её брат писал книги или музыку, стала ли она ненавидеть ее за расовую принадлежность Винсента? Девушка давно запуталась, но не на все вопросы находился точный ответ, она настолько привыкла к новой системе, что стала подсознательно оправдывать её. – Пойдёмте. – Коротко сказала Дорис, встав с дивана и оглянувшись на празднующих, подвыпивших гостей. Она искренне не понимала, зачем пошла на поводу у нового знакомого, его словам хотелось просто верить. Генрих молча пошёл за девушкой, слегла улыбаясь. Его серые, словно утренний туман, глаза игриво засверкали. В комнате парня всë на удивление выглядело убранным и вполне ухоженным, будто бы он тут и не жил вовсе. – Вы редко приходите домой. Где Вы ночуете и проводите всё время? – У меня есть подработка, скорее даже хобби, я остаюсь там. – Кем Вы работаете? – Учителем. – Коротко ответил парень и подошёл ближе к окну, рядом с которым стояло фортепьяно, накрытый белой тканью. Стянув её, Генрих рукой смахнул пыть. – Вы уверены, что он настроен? – А есть разница? Дорис тяжело вздохнула. – Вы не умеете играть и даже не имеете понятия об устройстве инструментов. – Тогда покажите мне, что нужно делать. Уж простите, но не принадлежу я к знатному роду или олигархам, никто не думал обучать меня подобному. Девушка молча подошла к инструменту. Зажав пару нот, она огорчено присела на рядом стоящий стул. – Не идеально, но могло быть хуже. Дорис потянулась к клавишам, Генрих подсел рядом, чуть ли не впритык к девушке, так, что она ненароком могла почувствовать запах его русых волос. Руки её немного подрагивали, в голове зародились воспоминания о фальшивом теле матери. Парень провёл кистью руки по инструменту, намеренно дотрагиваясь до пальцев Дорис, будто бы это могло её немного успокоить. – Вам вовсе не стоит помогать мне, я не настолько слаба и безрассудна, как Вам кажется. И девушка заиграла «Дон Жуана» Моцарта по памяти, тоненькие пальчики касались по-очереди клавиш, вздымая вверх и надавливая вниз, как прыжки, лёгкие и воздушные. Она играла, а все проблемы и весь страх раскачивался вместе с музыкой. Генрих молча смотрел за движениями Дори, будто бы стараясь их запомнить. Его более чем удивили навыки девушки, её возможность воссоздать и передавать чувства и настроение, играть музыку ветра, чего-то необычного и неузнаваемого. Но всё подобное в любом случае должно было закончится. Дорис доигрывает, совершая последние взмахи, а после убирает руки с клавиш. – Вы чудно играете, это поистине невероятное занятие. Не откажите ли Вы в просьбе поняньчиться со мной? – Благодарю, Вы просите об обучении? Не думайте, что это лёгкое дело. – Извольте, я не настолько глуп! Мне интересно, забавы ради. Дорис обхватила кисть руки парня, правильным образом выставляя его пальцы, проделав ту же работу со второй рукой, она понемногу начала показывать, как правильно нажимать по клавишам. Излучая какофонию глухих звуков, парень путался, не в силах воспроизводить то, что от него хотели. Девушка брала его за руку, немного помогая Генриху, чья неопытность по большей части смешила её. Обстановка напоминала некое интимное действие, сначала Дорис показывала парню небольшой отрывочек из музыки, потом же он пытался своими неловкими движениями повторять всё это. После нескольких минут молчаливого обучения, Генрих прикрыл глаза, ощущая, как ручка Дорис обхватывала его ладонь. – Вы вкладываете в это много сил и своего настроения. Музыка похожа на пожирающий сосуд, она утаскивает у Вас энергию и духовность, если конечно Вы хотите добиться чудного результата. – Я вижу это по-другому. Наоборот, игра приносила мне исключительно тепло и веру. – А сейчас Вы что-то чувствуете? – Нет, совсем нет. Дори на самом деле не знала, соврала она или нет. Девушка отчётливо не понимала сейчас своих чувств. Она устала, а всё это было слишком сложно для неё.