Ich mag dich lieben

На календаре четверг четырнадцатого ноября. Последний день. День, в который ещё можно всё изменить. «Женщины скромны и незаметны, когда задумывают убивать. Им не нужны показательные избиения, множество пулевых ранений. Женщина-убийца предпочтёт яд ножу и останется только в выигрыше». Так говорил один сослуживец отца, часто посещавший семейный дом. Именно этим правилом руководствовалась Дорис, когда стояла возле стола с небольшим пакетиком, подсыпая матери в стакан дополнительную дозу эфедрина. Женщина постоянно принимала небольшие порции лекарства, что ей прописал местный лекарь, дабы та не страдала от постоянной усталости. Руки девушки подрагивали, она всё никак не могла принять для себя: мать умрет, закончит свой путь из-за её желания. Дорис не боялась смерти, она наблюдала её всё своё детство. Начало двадцатого века несло за собой продвижение в науке, улучшение образа жизни, но вместе с тем - переправка необразованных, сельских людей из глухих деревень в большие города. Это время глубокой зависти и недопонимания. Крестьяне понятия не имеют, почему вдруг их месячная зарплата тратится олигархами за одним семейным ужином. Людей убивали, массово и жёстко, без разберихи. Добавить к этому ещё и проигрыш в войне, всемирную депрессию. Смерть стала спутником жизни многих людей не только в Германии, но и во всей Европе в целом. Она не боялась бы убивать, будь это кто-то другой. Но на пути стоит мать, даже нелюбимая всей семьёй, пускай жалкая и вызывающая отвращение. Они не чужие люди, хотя и не любившие друг друга. Дорис не смогла бы махнуть рукой на жизнь Анны, но теперь всё по-другому. Теперь она - предатель. Женщина вела двойную жизнь с евреями, её друзья были евреями, её любовник был евреем, её сын был евреем. Мать предала не только мужа, но и свою страну. Она - предатель, все вокруг предатели. Дорис всё ещё сомневается, она с трудом понемногу засыпает порошок в стакан. Скоро женщина вернётся на кухню, нужно торопиться, но руки не слушаются. Они будто специально останавливают дело, напоминая девушке о том, что та отнимает жизнь у человека. Неважно какого, но человека, живого, который не знает о наступающей беде, который не успеет попрощаться с самыми дорогими для себя людьми. Слышны тихие шажки женщины, она скоро придет. Сегодня последний день, возможности лучше не найдётся. Дорис резким движением руки до конца пересыпает оставшийся порошок и в страхе сбегает с места преступления. Девушка не верит в реальность происходящего. Всё это - очередной сон, бессмысленный поток мыслей, собранный в цветную картинку. Она не помнит, сколько времени прошло с момента, как прочла письмо. Все эти пару дней девушка не выходила из комнаты. Не было сил подняться с кровати, оторвать взгляд от потолка, даже банально встать и принять душ. Дорис душила мысль о том, что все вокруг предали её. У неё нет выбора, если женщина рассказала бы о своей тайне, пострадали бы все, репутации их семьи пришёл бы конец. У девушки нет выбора, в таких условиях нельзя рисковать, задумываясь о тяжести совершаемого греха. Дорис убивает, чтобы спасти отца и брата. Это грех во благо. Впервые Винсент услышал слово «девушка» в пять лет. Это был стандартный приём в семейном доме. Отец распивал спиртное вместе с друзьями по партии, когда один из таких спросил что-то на подобии: «Ну-ка, и где же ваша Fräulein, Herr Нахтнебель?». Одиннадцатилетняя Дорис тут же откликнулась на зов и прибежала в общую гостиную. Она, по привычке спокойная, в новом платье всегда была рада времяпрепровождению в светском обществе. Девочка весело болтала с мужчинами постарше, радуясь любому проявлению внимания с их стороны. Винсенту на всю жизнь запомнилось это обращение. «Fräulein», такое мягкое, нежное и невинное. С этих пор мальчик часто стал называть сестру именно так. – У меня есть своё имя, ещё несколько лет, и оно прославится на треть Берлина. Не смей меня так называть, глупый ребёнок. Ты можешь сказать такое распутной барышне или домработнице. А у меня есть имя, по которому ты и будешь обращаться ко мне. – Часто говорила Дорис в юном возрасте. Девушка не хотела, чтобы в отношении неё проводили подобные ассоциации. В первую очередь она - Дорис Нахтнебель, а потом уже незамужняя девушка. Но Винсент асе равно временами обращался к ней на Fräulein. Ему безумно нравилось это слово. Со временем сама Дорис свыклась в данным обычаем и редко устраивала выговор на эту тему. Вечер. Все как обычно принимают трапезу, за исключением матери. Она часа два назад отошла в комнату по причине слишком сильных головных болей. Дорис не могла нормально есть, она всë думала о правильности своего поступка. Живот крутило от страха, губы искусаны, они еле-еле подрагивали. Хотелось поскорее уйти к себе, но ноги все никак не поддавались. Она продолжала сидеть на месте, опустив вниз голову. Иначе бы они догадались, поняли бы всё по её бегающим глазам, чересчур бледной коже. Другие члены семьи вели себя, как обычно, будто не замечая изменений в виде Дорис. Отец закуривает трубку. Подняв одну руку вверх, он уже было щелкнул пальцами, но вспомнил, что жену в данный момент таким образом подозвать не получится. Ненадолго задумавшись, мужчина все-таки поднимается с места. – Я зайду за матерью. – Он никогда не называл женщину по имени или как-либо ласкательно. Всегда прежде всего стояло её положение, занимающее хоть какую-то часть уважения в обществе - мать. Девушка инстинктивно подскочила, прежде чем успела подумать. Тяжело дыша, она отвела взгляд от отца. – В чем дело, дорогая? Девушка молча покачала головой в знак того, что всё нормально. Дорис присела на место, по телу пробежали мурашки. Сейчас он зайдёт к матери и всё увидит. Всё поймёт. Отец же, не придав особого значения поведению дочери, вышел с кухни по направлению в комнату женщины. – Винсент, пойдём за мной. Девушка подошла к брату. Она хотела было взять его за руку, но тело будто ударило током. Дура, пора отвыкать от этого. Как бы Дорис не хотела, мальчик рождён от еврея. Она не может и не хочет испытывать к нему яркой ненависти, он не виноват. Не виноват, что его мать сумасшедшая шлюха, готовая поддаться кому угодно, дабы получить хоть немного внимания и потенциальной «любви». Но всё равно, Винсент заражен нечистой кровью. Всё это - мерзко и до жути противно для девушки, но она искренне надеялась, что воспитание в доме чистый арийцев отложило отпечаток на мальчика, хоть немного подправив его гены. Девушка идёт первой, брат пробирается вслед за Дорис. Он давно уже понял, что та стала по-другому относиться к нему, но причину этому понять всё никак не мог. Мальчик чувствовал вину перед сестрой, пускай и не зная о том, почему это происходит. Дети тихонько прошли вслед за отцом, тот, казалось, уже не был против их сопровождения. Мужчина стоял напротив двери, ведущей в комнату матери. Он тоже почуял что-то неладное, оттого и мялся, набираясь сил, чтобы наконец отпереть входную дверцу. Франц переглянулся на Дорис, то ли с надеждой увидеть поддержку, то ли обличить дочь в странном поведении. Вздохнув, мужчина всё же открывает дверь. – Анна! – Кричит он, надеясь привлечь внимание жены. Но та не откликнулась. Всё это сон. Бред, иллюзия. Дорис не подсыпала матери эфедрин, она вовсе не пыталась её убить. Об этом думала девушка, заглядывая в комнату. Женщина наверняка сидит на диване, читая газету. Вот сейчас она взглянет на них и улыбнётся, с привычным и таким родным уставшим взглядом поглядит на свою настоящую семью. Внезапно отец, который первый полностью вошел в комнату, вздрагивает, вподая в ступор. Не в силах сдерживаться Дори прошмыгивает внутрь вслед за мужчиной. Вот сейчас она во всём убедиться, всё точно хорошо, это просто выдумка, просто сон. Девушка входит, окидывая взглядом комнату. Перед ней страшная картина. Картина, которая навсегда запечатлится в её памяти. В углу комнаты на полу лежит мать. На её лице, с закатанными вверх глазами, читается яркий страх. Женщина истекает кровью, оставляя под собой большую лужу темно-красного осадка. Живот матери вспорот, из туловища вывалились кольца кишечника. Изо рта, ушей текла кровь, вызванная лопнущими сосудами. Дорис истошно завопила. В ушах заднего так, что девушка не слышала своих же криков. Она, вся дрожа от страха, закрыла глаза руками, лишь бы не видеть ужасающей картины. Не обращая внимания на отца, девушка рывком побежала из комнаты прочь. Уйти далеко-далеко, спрятаться, бросить их всех, только бы не видеть больше окровавленное тело родной матери. Сил Дорис хватило только до своей комнаты. Девушка рухнула на пол, как мешок, наполненный костями. Она поджала под себя ноги и впервые за долгие годы зарыдала. Она всё плакала и плакала, не в силах выкинуть из головы образ женщины. Голова кружилась, еле-еле хватало сил сдерживать рвотные позывы. Нет-нет-нет, определённо нет, Дори точно не могла сделать это с Анной. Но тогда кто? Грабители? Или кто прознал о тайных похождениях женщины и скоро перережет их всех за потенциальную измену Рейху? При одних лишь мыслях об этом девушка всё громче кричала. Тело будто кололо иглами, в груди всё болезненно сжималось. Дорис не могла контролировать себя, руки и ноги дрожали, производя непроизвольные движения. Она, как никогда чувствует себя жалкой. В комнату входит Винсент. На удивление, он довольно спокоен. Мальчик осторожно подходит к сестре, он впервые видит её в таком состоянии. – Не беспокойся, отец вызвал врачей. Может просто приступ или обморок? Винсент садится рядом с сестрой, положив одну руку на её колено. Он осторожно приобнимает Дорис, будто боясь того, что та вот-вот рассыпется. Какой к чёрту обморок? – Думала девушка не в силах произнести что либо. Горло болело, голос становился всё тише и тише, пока не остался один лишь хрип и кашель. – Уйди. – Выдавила из себя Дорис, резким движением оттолкнув брата. – Оставьте меня все. Винсент медлил. Он явно не понимал причину такого поведения сестры. Впервые девушка напоминала ему мать. Но дважды повторять не пришлось, мальчик вышел из комнаты, прикрыв дверь. К этому времени в доме уже бродило два врача. Винсент подошёл к комнате Анны, где и хлопотали вокруг неё мужчины в белых халатах. – Пульс слабый. – Говорил один из них отцу, стетоскопом слушая мать. Её тело было уложено на диван. – Причиной мог послужить инсульт, отравление или шоковый обморок. Мальчик подсел рядом с телом Анны. Она, по привычке бледная с закрытыми глазами и расслабленными губами. Женщину скоро заберут в медецинский пункт, однако Франц не торопился спасать жену. Он с безразличным взглядом всматривался в тело женщины. День спустя Анна скончалась в больничном отделении. При вскрытии обнаружили, что причиной смерти стал передоз от эфедрина. Дело не завели, все объяснили самоубийством, учитывая, что причины на это были. Второй день девушка не могла ни есть, ни спать. Подходя к врачам и спрашивая о ранениях на теле матери, они лишь косо переглядывались и заявляли, что внешних повреждений обнаружено не было. Те думали, что Дорис перенервничала, узнав о гибели Анны и просто бредит. Возможно так, но девушка не могла поверить в это. Эти мучения, внутренний голос, что говорит о безнадёжности и неправильности, всё это - наказание за её проступок. Страх окутал Дорис и слился с ней воедино. Она боялась, ужасно переживала, что они всё поймут. Поймают, осудят, а то и убьют, прямо как саму мать. Но всё же мыслить о таком бесмысленно. Девушка лишила жизни ту, кто нарушила главный закон Рейха - водиться с евреями. Даже если правда вскроется, неудивлено, что Дорис только поддержат. Да, всё хорошо. Она всё сделала правильно. Винсента девушка избегала. Не садилась за стол, если там был он, не проводила времени с братом, ни здоровалась, ни прощалась. Чепез неделю мучений, когда ноябрь подходил к концу, а солнце почти не было видно, к девушке постучал отец. Вперые в жизни он предупреждал перед тем, как войти в комнату. Франц приблизился к дочери, по его глазам Дорис всё стало предельно ясно - он знает. Он понял это ещё в самом начале, когда они все только-только обнаружили мать в безсознании. – Пошли, выйдем. – Приказал отец, после чего покинул комнату. – Я буду внизу. Уставшая девушка уже перестала бояться мужчины, на это просто не было сил. Она так жалка, так измотана. Поникшая, как завявший цветок осенью. Дорис накинула пальто, что висело в шкафу и спустилась вниз. Отец, взяв её за руку, повел дочь по тёмным улицам Берлина, когда на дорогах уже не было машин, а шумные группки людей разошлись по своим квартирам. Лишь фонари, некоторые из которых постоянно мигали от поломки, освещали районы и проспекты, наделяя их чём-то до боли родным и по-настоящему живым. Мужчина молча идёт рядом с Дорис, он готовится начать диалог. Думает, с какого места бы подойти, чтобы не разорвать ещё больше эту рану, что лежала на сердце у девушки. – Ты всё сделала правильно. – Наконец произносит он, кладя руку на плечо дочери. Впервые за долгое время в голосе его отчётливо слышалась забота. – Ты сильная, Дори, очень сильная. Я знал обо всём, связанном с ней, но последний месяц никак не мог решиться на серьёзный поступок. Ты молодец, ты спасла семью. – Что будет с братом? Отец молчит, он сам еще не думал над этим. Ведь нисмотря ни на какие принципы, Франц в первую очередь был родителем, которому уж точно не хотелось так просто избавляться от своего же ребёнка. – Посмотрим. Но ничего хорошего его судьбу не ждёт, ты сама должна это понимать. – Отец, но зачем же убивать детей? Разве виноват ли Винс в том, что был рождён по несчастью с такими генами? Это несправедливо, он же ещё ребёнок! – Да, он ещё ребёнок. Но все такие же, как он, дети в будущем становятся разрушителем. Поэтому правительство позаботится таких в любом случае. – Но отец! – Помолчи. Ты ещё не понимаешь, сколько его жизнь принесёт нам хлопот. Девушка прекратила спорить и молча опустила глаза вниз. – Никто не узнаёт, что я сделала? – Наконец спрашивает она то, о чем больше всего хотела узнать. – Не волнуйся. Я обещаю, все будет хорошо. Заживём, как раньше и позабудем об этом кошмаре. Его слова завели в голове Дорис ещё надолго. Почему-то сердце подсказывало, что с этого момента всë наоборот пойдёт куда хуже. Но в каких бы ситуациях девушка не оказывалась позже, она всё повторяла себе слова отца. Заживём, как раньше и позабудем об этом кошмаре. Ах, как же хотелось верить в это! Под утро они возвращаются. Впервые за неделю девушка смогла поговорить хоть с кем-то. Отец и дочь смеялись, обсуждали всё происходящее вокруг, и казалось, что вот-вот начнётся тот период в их жизни, который без преувеличений можно будет назвать самым спокойным и тёплым. Они возвращаются домой, оба полные надежд и веры в светлое будущее.