Непрощенный

      Уже днем Онью догадался, что с Кибомом что-то происходит. В танцзале донсэн начал препираться с Джонхеном, хотя целый месяц к нему не лез и вообще не показывал вида, будто их расставание имеет значение. Ки лишь раз упомянул в разговоре, что Джонг его не простил. И все. А тут — наезд на пустом месте. И Онью бы спустил историю на тормозах, если бы не заметил в глазах донсэна тень чего-то болезненного, когда Джонхен обмолвился про «баб». Фраза задела, только неясно чем. Потому лидер и не выдержал, решив урезонить Джонга, но результата особого не добился.       Потом Кибом даже не подошел утешить Тэмина, когда тому сообщили о совсем коротком соло. Джонхен, правда, — тоже, но он, скорее всего, не услышал. Хотя произошедшее с Тэмином было вполне ожидаемо: Ён Джин не стал бы довольствоваться только деньгами. Ему важно показать власть, а на самом Онью он отыгрался мелочевкой: попросил бесплатно выступить на дне рождения дочери (не забыв добавить: «Макнэ у вас больно упрямый, Онью-ши. Вам давно пора было научиться его контролировать». Из-за этого всего пришлось еще и кланяться дополнительную сотню раз. По крайней мере, Онью казалось, что они с Тэмином лбы разобьют о собственные колени). Сделал из айдола аниматора на детском утреннике. Онью с заученной улыбкой согласился, хотя петь под детские визги и катать пятилетку на спине, какая бы она ни была очаровашка, — то еще удовольствие. Зато гости были в восторге, а жена Ён Джина сунула ему с собой несколько кусков торта, не приняв отказа. Нуна гораздо добрее продюсера. Но это все семечки, а вот Тэмин огреб по полной. Удивительно, что ему вообще выделили сольное время на сцене. Видимо, любовь фанатов все-таки имеет вес.       А вот Кибом после плохой новости держался в стороне, поджимал губы и еле заметно хмурился. Джинки не нравились тонкая морщинка между бровей и смотрящие вниз уголки рта. Кибому бы как обычно ворчать на окружающих, критиковать чужой стиль, а еще лучше — улыбаться во все тридцать два. Эти губы вообще не для грусти созданы, а для поцелуев. От мысли стало неспокойно, по плечам закололись мурашки.       Вечером, когда пришла пора ужинать и Минхо сказал, что они будут втроем, Кибом процедил: «Готовишь на них, как проклятый, а они даже поесть толком отказываются. Хоть насильно в рот пихай. Ни тебе «спасибо», ни…» — и замолк. Ел донсэн, лишь мыча в ответ на редкие вопросы, которыми Джинки пытался разговорить. В какой-то момент до слуха долетел тихий, но отчетливый стон. Ки резко взглянул на дверь и замер, будто сурикат. Лишь через полминуты вернулся к еде. Минхо многозначительно взглянул на лидера и поднял брови, ни словом не прокомментировав ситуацию. Джинки сощурился, шумно выдохнул и начал рассказывать про фильм, который недавно смотрел. Старался говорить громче, но больше никаких звуков из соседней комнаты не доносилось. После ужина, оставив на столе несколько мисок с пулькоги и рисом для «этих охреневших долбодятлов», Ки ушел к себе. Джинки в своей комнате минут десять искал пятый угол, но только когда Минхо, плюхнувшись на кровать, прямо сказал: «Хен, сходи уже к нему, хватит маяться», — пошел и постучал в дальнюю дверь. Сначала по привычке дважды. Кибом обычно откликался на его сдержанный стук. На сей раз пришлось быть настойчивей. После второй попытки из-за двери раздалось скупое:       — Чего?       Джинки счел это за разрешение и нажал на ручку. Кибом сидел за столом, перед ноутбуком с открытой крышкой. Экран был черным.       — Ты как? — повторил лидер вопрос, который задавал еще днем, и закрыл за собой дверь. Щелчок язычка показался оглушительным.       — Ты ведь тоже слышал? — голос Кибома был негромким и сочился злостью. Лица Джинки не видел, потому что младший даже не обернулся. — Этому молокососу на всех окружающих плевать, по ходу.       Онью вздохнул и сел на идеально застеленную бежевым пледом кровать. Как в гостинице: ни одной лишней складки. Он взглянул на затылок младшего и осторожно спросил:       — Ревнуешь?       Кибом откинул голову, отчего захотелось запустить пальцы в белые волосы и пройтись по всей длине. Онью сглотнул и постарался сконцентрироваться на состоянии донсэна. Иначе говорить станет совсем сложно. А Ки, с запрокинутой головой, шумно вздохнул и промямлил:       — Нет… Да… Не знаю я.       — Все еще люби… — в груди сжалось сердце, и Онью подавился. Сделал вид, что прочищает горло.       Кибом резко выпрямился и, наконец, развернулся. В глазах сверкали злость и незнакомая решимость.       — Чушь! Не в этом дело. Надо же хоть остатки приличий соблюдать, в конце концов… Я, вот, себе никогда такого не… — Джинки представил, как младший в постели сдерживается. Может, губу кусает или рот ладонью закрывает… В висках зазвенело, глаза невольно расширились. — Гхм, извини. Плохая тема для разговора.       Лидер махнул внезапно ослабевшей рукой и натужно улыбнулся:       — Ну, и ситуация, чего уж, странная.       Ки кивнул и нахмурился. Джинки, стараясь не смотреть на пухлые губы, спросил:       — Но ты сегодня и так весь день сам не свой. Что случилось?       Младший вздохнул и взъерошил волосы. Сердце подскочило к горлу и полетело в солнечное сплетение. Онью ненадолго прикрыл глаза. Он вообще уверен, что хочет услышать ответ? Он вообще уверен, что нужно продолжать тут находиться?       А донсэн вскочил и подсел рядом. Почувствовав, что матрас опустился под весом тонкого тела и что бедра касается нога младшего, Джинки распахнул глаза. Кибом сидел вплотную, сжав губы в трубочку и вопросительно глядя на него.       — Слушай… Вот, скажи мне, я что, вообще не тяну на мужчину?       Брови сами собой взлетели.       — В смысле, «не тянешь»? — сипловато переспросил лидер.       — Ну, по внешности, поведению… Я что, нечто среднее? Ни парня полноценного из меня не выходит, ни девушки…       Джинки на секунду задумался: девушка… Что это значит вообще? Юбка, чулки? Да зачем Ки такая мишура, если от одного вида ключиц, выглядывающих из-под ворота розоватой футболки, рот слюной наполняется. Онью пришлось несколько раз глубоко вдохнуть. Он надеялся, что щеки не покраснели.       — Да с чего ты это взял-то? — наконец выдавил лидер.       — Парни не ведут себя, как я. Не интересуются модой…       Джинки обрадовался, что на это легко ответить, и усмехнулся:       — Ага, скажи это Лагерфельду, Валентино и всей куче дизайнеров, которых ты мне регулярно называешь, а я запомнить до конца не могу.       — Да ты тоже не слушаешь…       — Их много, а я всегда учусь потихоньку, ты же знаешь, — перебил Онью безапелляционным тоном, не допускающим даже мысли о том, что ему могут быть неинтересны слова Кибома. Потому что в донсэне интересно все.       — Ладно-ладно… Но ответь мне, Джинки.       — С чего такие вопросы?       Кибом сощурился и тихо сказал:       — Тэён…       Онью нахмурился:       — Что случилось?.. Хотя, это не мое дело, так что если не хочешь…       — Нет, все в порядке, — помахал рукой донсэн. — Такое и рассказать-то особо некому, — Кибом усмехнулся уголком губ, но в глазах лидер рассмотрел боль.       Онью приподнял брови и описал пальцами круг, поощряя продолжить. Ки вздохнул:       — Ну, мы поцапались. Она отказывалась со мной… Гхм, не важно. Короче говоря, слово за слово, и она… — Кибом на секунду прикрыл глаза. Онью подумал, что нельзя сейчас смотреть на младшего. Лучше в стену, или на потолок. Взгляд тут же предал и скользнул по губам. Этот вечер его доконает. — В общем, заявила, что не хочет со мной ничего. Целуюсь я, видите ли, хорошо, но это все равно, что с девушкой.       — А ей есть, с чем сравнить? — Онью старался не обращать внимания на странную, почти злую радость в груди. Поссорились… Фраза о поцелуях пульсировала в венах, мешая думать. Хорошо, значит… Лидер с усилием вспомнил нить разговора.       — Да разве в этом дело? — Кибом распахнул глаза и вопросительно посмотрел на Джинки.       И правда. Он помотал головой, стараясь контролировать выражение лица и сохранить его нейтральным.       — Вот и думаю: если я такой «посередке», то где мое место?.. — зрачки Ки подозрительно блестели.       «Еще секунда — и слезы. Нашел из-за чего переживать. Я знаю, где твое место. Со мной».       Онью вздохнул и автоматически стал нанизывать стандартные варианты, чтобы не ляпнуть лишнего:       — В нашей группе. Ты дизайнер, ты отличный певец и танцор, ты чертовски талантлив и…       Кибом замотал головой и забормотал торопливо:       — Но отношения со мной невозможны. Меня нельзя хотеть как мужчину, и как девушку — тоже, я слишком неформатный, слишком непохожий, слишком «стерва», как всегда говорил Дж…       В груди натянулась струна, но Джинки не дал ей зазвенеть, наклонившись ближе и поймав худощавое лицо в ладони. Кибом застыл, подавившись словами.       «Хотеть тебя нельзя? Как же я устал… Вечно о ком-то другом думаешь».       — Джонхен, Тэён… — проворчал лидер, вглядываясь в расширившиеся зрачки. — Почему они?.. И так все время. Сколько можно?       Кибом смотрел непонимающими глазами. Губы маняще приоткрылись в тихом вздохе. Строгая мысль: «Не делай глупостей», — прилетела и беспомощно растворилась в воздухе.       Джинки процедил:       — К черту. С меня хватит, — и аккуратно поцеловал.       Умопомрачительно мягкие… Сердце билось в горле, но в груди напряжение почему-то ослабло. Ки ахнул, согрел дыханием. Онью не сразу оторвался, поцеловав сначала верхнюю, затем нижнюю губу. Руки превратились в оголенные нервы, но это было таким неважным. Казалось, губы бьет током. Кибом пах мясом и чем-то сладковатым. Не отталкивал, только дрожал немного. Когда Онью все-таки отстранился, младший был краснее пятидневного кимчи. Джинки открыто посмотрел в карие глаза и слабо улыбнулся.       Кибом прикрыл рот и выдохнул сквозь пальцы:       — Ли Джинки!..       «Наконец-то мое имя. Только не так…» Онью потупил взгляд, встал и пошел на выход. Ноги еле держали. Нажав на ручку двери, он обернулся на все еще красного Кибома и, как можно ровнее, сказал:       — Чтобы ты знал… Я поцеловал человека, который мне нравится. И он точно мужчина.       Слабой рукой Онью закрыл дверь. Тихо, аккуратно. Был уверен, что любой щелчок прозвучит, как выстрел.       «Наворотил…» В ушах стояло шелестящее «Ли Джинки». Голова горела, он прикусил нижнюю губу. Теперь, наверное, все изменится. Хотя… А вдруг не изменится ничего? Это еще страшнее.       Но все же… пять секунд. Ровно пять секунд Кибом думал только о нем. Онью грустно улыбнулся.