Прах Утопии

Медленные шаги «Бога», как его величали в обществе, раздавались по холодному полу с отголоском, отдаленно напоминающим треск разбивающегося стекла. Каждый шаг оставлял на сердце присутствующих ощущение неминуемой беды. Пустая бутылка Джек Дэниэлса с глухим звуком обрушилась на голову Альфы, осыпая вокруг себя искры — пусть даже символично, но это было похоже на предвестие скорой кары. А тому лишь смешно от жалких попыток мужчины выжить.  Охрана, как настоящие штыки стальной дисциплины, незамедлительно схватила мужчину и бросила его на пол, заставляя его щуриться от боли. Два крепких воина грубо стиснули его запястья, перетягивая их грубой веревкой, словно он был лишь беззащитной игрушкой, легкой и ничтожной, на фоне величия своей власти. Собирая последние остатки сил, он тщетно пытался защититься от Альфы, но лишь безнадежно сжимал связанные руки, как будто это могло спасти его от надвигающейся участи. Альфа, с ехидной усмешкой, наслаждался зрелищем унижения и страха, словно это был его любимый спектакль. Мужчина, сидя на холодном полу, с ужасом наблюдал за разворачивающейся сценой, его сердце наполнялось тревогой, погружая в еле сдерживаемое отчаяние. Он молил о пощаде, но в этом бездушном мире, где питалась жестокость, его мольбы оставались глухи. По холоду помещения скрипела черная катана, острие которой блеснуло в тусклом свете, когда «Бог» поднял подбородок своего пленника, заставляя его взглянуть в безжизненные глаза, полные мрака и бездны. Мужчина, не в силах вынести этот ужасающий взгляд, немедленно отворачивался, погружаясь в пучину звериного страха. — Ли Джонхёк, — произнес низкий голос Альфы, несущий в себе эхо властности. — Тебя выбрали на должность моего пресс-секретаря за твой дар убеждения, но ты должен помнить: существуют вещи, о которых не следует говорить. Каждое произнесенное Альфой слово было подобно лезвию ножа, просачивающемуся в самую сердцевину души Джонхёка, оставляя глубокие порезы страха. — Господин Чон Чонгук, я не смею и думать о подобном! — воскликнул Джонхёк, его голос дрожал от волнения, он пытался оправдаться, но слова застревали в горле, с трудом пробиваясь сквозь дрожь. — Заткнись, — отрезал Чон, его спокойствие излучало холод, к которому никто не мог и не смел прикасаться, как к хищнику, ожидающему момента, чтобы нанести удар. — Но... — не успел договорить Джонхёк, как Чонгук, не дождавшись, открыл рот Альфе и прочно схватил его за язык. Этот жест предвещал несомненно неминуемую расправу. — Я оказываю тебе услугу, — произнес он с ледяным спокойствием, — он приносит тебе слишком много проблем. Передавая катану охране, он извлек раскладной нож, чье лезвие сверкало в тусклом свете, подобно метеору, предвещая смерть. Резким движением он отрезал язык, и в воздухе раздался истошный крик Джонхёка, который корчился от боли, как пойманное в ловушку животное. — Тебя никто не услышит, — произнес Альфа с пугающей ухмылкой, его голос обладал хрипотой, схожей с шёпотом ветра в пустыне. — Над нами сейчас 14 000 километров земли. Жалко, да? Подобно тени, он стоял над своим врагом, неизменно наслаждаясь моментом, когда страх и страдания становились его единственными свидетелями. В этот миг время словно замирало, мир вокруг терял свои краски, оставаясь лишь фоном для этой ужасной сцены, где власть и страх переплетались в танце смерти. Мужчина продолжал истошно кричать, и, не в силах вынести его звуков, «Бог» с яростью ударил его ногой в челюсть, наблюдая, как тот отлетает на метр, словно марионетка, лишённая своих нитей. — Когда я говорю, все должны молчать, Джонхёк, — произнес он, настойчиво следя за тем, как тот расправляется с горем, словно игрушка, в руках жестокого кукловода. Сделав шаг вперед, «Бог» присел на корточки, его лицо искажалось смехом, перед которым невозможно было устоять. — Все же я не зверь, чтобы убивать своих хороших знакомых без нужды, — произнес он как будто, это было чем-то обыденным. — Я просто хочу быть уверенным, что ты не сможешь донести информацию о том, что происходит в моих подземельях. Он усадил мужчину обратно на колени, словно тот был лишь игрушкой в его руках, беззащитной и покорной.  — Знаю, ты обладаешь поэтическим даром, — продолжал он, вращая катану в руках, как будто это был всего лишь предмет, а не орудие пытки. — Так? С какой руки начнем? Джонхёк, находясь на грани потерянного сознания, уже не способен был различить слова Альфы, его разум плывет в облаке боли и страха. — Сука, не молчи, когда с тобой разговаривают! — прорычал Альфа, указывая на молчание Джонхёка, словно тот мог. Не дождавшись ответа, он острием катаны вонзился в кисть Ли, сжимая лезвие, заставляя страдать каждого из его бедных жертв. Вскоре Джонхёк потерял сознание, его тело стало безжизненным, но дыхание его продолжало звучать, как последняя мелодия в тишине. Альфа вытащил лезвие с огорчением, словно это был разочарованный результат разыгравшейся игры. — В этот раз слабый попался, — произнес он, подавляя желание усмехнуться, словно это было всего лишь эпизод развлечения. — Заприте его, я ещё не закончил с ним, — отдал он команды двум наблюдающим за сценой, полностью погруженными в восхищение перед величием шагов Альфы.                                                                      *** В вечернем сумраке, когда город погружался в тишину, Чонгук стоял у окна своего кабинета, его взгляд скользил по огням, мерцающим внизу, как звезды, потерянные в бездне. Он был президентом утопии, построенной на страхе и манипуляциях, но большинство людей этого не знали. Они видели лишь фасад, сверкающий и привлекательный, но за ним скрывались мрачные тайны. Чонгук знал, что его власть держится на тонкой нити. Каждый шаг, каждое решение могли привести к катастрофе. Он обернулся к Намджуну, который вошел в кабинет с легкой улыбкой, но в его глазах читалась тревога. — Как обстоят дела с новой инициативой? — спросил Чонгук, его голос звучал уверенно, но внутри него бушевали сомнения. — Поддержка растет, — ответил Намджун, но его слова были полны неуверенности.  — Однако некоторые министры начинают задавать вопросы о методах, которые мы используем. — Это не вопрос методов, а вопрос контроля, — произнес Чонгук, его голос стал хриплым, как натянутая струна. — Если мы покажем слабость, нас задавят, как муравья. Никто не должен знать, что происходит на самом деле. В воздухе повисло напряжение, словно перед надвигающейся бурей. — Завтра у нас важное совещаний, — продолжал он, — чтобы обсудить дальнейшие шаги. Нам нужно подавить любые потенциальные угрозы, уже и так большая часть населения понимает: свобода — это лишь иллюзия, созданная из страха. Намджун кивнул, понимая, что их путь полон опасностей. Чонгук знал, что он одинок в этом выборе — строить огромную утопию на основе страха. И только он решал, кто будет жить, а кто уйдет в вечность.                                   *** Солнечные лучи пронзали городской пейзаж, раскрашивая мир в яркие тона и создавая контраст между ослепительным светом и темными тенями, вытянутыми от величественных зданий, словно стражи времени. Чонгук стоял у подножья лестницы, его фигура излучала уверенность и решительность, как статуя, вырезанная из мрамора, неподвластная времени. Он не спешил, но и не был склонен тратить время на пустые разговоры, которые могли бы отвлечь его от главной цели. Сквозь толпу своих охранников он безусловно искал Намджуна, свою правую руку и верного друга, и в этот момент казалось, что вся суета вокруг него отходит на второй план. Чонгук был центром вселенной, и всё вокруг подстраивалось под его настроение. Его взгляд был острым, как лезвие, а губы сжаты в тонкую линию, полную намерений. — Найдите замену Ли Джонхёку, — произнес он, и в его голосе звучала такая власть, что никто не осмеливался ослушаться. Как только он уселся в идеально чёрный гелентваген, ощущение силы лишь усилилось. Откинувшись на спинку сиденья, он наблюдал за водителем с легким пренебрежением, словно тот не был человеком, а просто средством для достижения его целей. Чонгук знал: в этой стране только он определяет правила, и любое промедление будет считаться вызовом. Ему нужны были люди, которые поддерживали бы его ритм, а не замедляли его. Каждое его действие, каждая мысль были окутаны атмосферой силы и решимости, заставляя окружающих по стойкости чувствовать своё присутствие, даже если они едва шептали о нём за спиной. Чонгук жил по своим законам и не собирался позволять ничему стоять у него на пути.  Сегодня его ждал важнейший саммит, и ничто не должно было его испортить. Однако вдруг вибрация телефона прервала его раздумья. Доставая телефон из кармана, он увидел сообщение от Намджуна: «Пересланное сообщение» какой-то диверсант собирает людей, и довольно успешно. На самом деле, это было редкостью — мало кто осмеливался идти против самого Чонгука, считая его идеальным вариантом или просто боясь открыть рот. Чонгук мысленно усмехнулся:   — Забавно, он и вправду надеется на что-то?                                                *** Кортеж с президентом подъехал к величественному белоснежному зданию, где уже собрались многие высокопоставленные гости. Выходя из машины, они кланялись, приветствуя президента. Он, с легкой улыбкой, отвечал на приветствия, как будто присутствовал на торжественном балу, а не в центре политических интриг. Переступив порог, все наигранно улыбались, будто играли роли в тщательно поставленной пьесе. Войдя в просторный зал для совещаний, Чонгук занял почетное место президента и наблюдал, как остальные рассаживаются.  Охрана осталась за пределами зала, охраняя этот момент, наполненный ожиданием. Все переговаривались, пока Чонгук не встал. Внезапно все замолчали, переводя взгляды на президента. — Добро пожаловать, господа, — произнес он, и его голос разнесся по залу, как гром в неожиданно ясный день.  Все уже были готовы слушать речь Президента, но внезапно, в тишине, раздался звук выстрела. Все с замиранием обернулись, чувствуя, как комната наполняется паникой.  В зал вбегают двое мужчин, их лица до предела напряжены.  — Господин, на нас напали! — произнес один из них, его голос дрожал от напряжения.  В самом сердце столицы два взрыва прогремели с улицы, и все обернулись к окнам, волосы на затылке у многих встали дыбом. В панике начался подниматься хаос, участники совещания устремились к выходу. Чонгук продолжал стоять на месте, тяжело дыша от злости. В его мозгу стремительно прокладывались планы и стратегии, он знал, что в его идеальной утопии не должно быть места для слабостей. В ту же минуту в комнату вбегает Намджун, его лицо исказилось от беспокойства.  — Чон, это он. Собрал большую армию, — торопливо произнес он. — Его намерения пока неизвестны. Глаза президента раскалились от гнева. Какой-то парнишка смеет угрожать его тщательно выстроенной реальности! Мысли о том, что кто-то может подорвать его власть, и испортить представление об идеальной реальности, вызывали невыносимое напряжение. — Сообщи нашим военным! Надо вывести его людей, по крайней мере, из города. Люди не должны ничего понять, — приказал Чонгук, указывая на дверь. Намджун кивнул и, не раздумывая, стремительно вышел из зала переговорной. Чонгук остался один, погруженный в смятение. Его утопия, выстраиваемая на страхе и контроле, внезапно оказалась под угрозой. Внутри него закипала решимость. Он не позволит этому призраку сомнений разрушить все, что он создал.