Звездочёт

      Регулус переплел пальцы с цепочкой медальона, поднял его на уровень глаз и впился взглядом в зеленоватое серебро. Вот он, пресловутый крестраж, ради которого он всё это затеял. Даже удивительно, как в таком маленьком предмете может быть заключено столько силы и угрозы.       Желание уничтожить эту вещицу и тем самым самолично нанести удар Темному Лорду давно стало настоящей одержимостью. Регулус выстраивал всё более и более сложный план, стремясь превзойти повелителя в хитроумии. Кончилось это плачевно. Но теперь — наконец! — желанный медальон в его руках.       Несмотря на жгучую боль в руке, он не мог полностью осознать тот факт, что Темный Лорд вернулся. Вот сейчас? За считанные минуты до уничтожения последнего крестража? Как вообще ему это удалось без использования медальона?       Болезненным уколом вспомнились слова Сириуса: «Если мы опоздаем, возвращение Лорда на твоей совести». Конечно, брат называл колдуна иначе. Но мы всегда запоминаем чужие слова лишь примерно и восстанавливаем в памяти так, как сами бы сказали.        Регулус не чувствовал вины за то, что тянул время и не рассказывал брату про пещеру. Он всё еще считал это верным решением. Однако… что-то болезненно шевелилось в груди. Ему трудно было разобраться в собственных эмоциях. Многие из них казались тусклыми, мертвенными, и он не мог подобрать им названия.       Все-таки душа как-то криво прикрепилась к новому телу. Чего не скажешь о разуме. Заторможенность и оцепенение, которые владели им в первые дни после ритуала, полностью прошли, и теперь изобретательный и расчетливый мозг Регулуса работал на полную. Он без труда выстроил логическую цепочку.       Чтобы защитить брата от Напитка Отчаяния, Регулус не рассказывал ему про пещеру и отправился туда с Поттером. Из-за этого с уничтожением крестража пришлось повременить, и Темный Лорд успел вернуться. Для его воскрешения был похищен ребенок-избранный, сын Поттера. А Поттер, соответственно, отправился спасать мальчика и столкнулся с возрожденным колдуном и кем-то из Пожирателей. Очевидно, друг Сириуса в беде, если еще жив. Однако он звал своих на подмогу с помощью Патронуса, верно?        Лучшее, что Регулус мог сделать в текущей ситуации, — это лишить Темного Лорда последнего крестража, сделать его уязвимым. Благодаря ему Орденцы смогут сразиться с Лордом на равных и стереть его с лица земли. И magnum opus Регулуса наконец будет осуществлен.       Но осилит ли он прямо сейчас Адское пламя? Он чувствовал себя совершенно истощенным после пещеры, а это было крайне тяжелое темномагическое проклятье, которое мало кому удавалось удержать под контролем. Если вызвать его без подготовки, оно, скорее всего, расправится не только с медальоном, но и с Регулусом. И всё же искушение было так сильно́! Ему почти застилала глаза жажда сейчас же, без промедлений, покончить с крестражем — завершить грандиозный проект, пока есть такая возможность.       Впрочем, если подумать, было еще одно темное заклинание, которое могло бы сработать. Проклятье его собственного авторства. Большую часть своего плена Регулус работал по приказу Лорда именно над ним, стараясь не задаваться вопросом, на ком и для чего оно будет использоваться. Его латинская формула означала «режу душу». Именно это оно и делало, правда, не всегда так, как задумано… Зачастую получался не хирургический надрез, а кровавая работа мясника, напоминающая Круциатус, после которого жертва неизлечимо сходила с ума.        Но если применить это проклятье как следует, оно просто разрежет связь между Темным Лордом и медальоном. Таким образом, тот перестанет быть крестражем, и можно будет даже не мучиться с его уничтожением. На уровне замысла звучало легко и изящно. Часто ли замыслы Регулуса увенчивались успехом?.. Лучше не думать об этом.       Регулус направил кончик палочки на серебряный медальон со змеей, провел три быстрых диагональных штриха, словно разрезая воздух, и тихо произнес:       — Скалпенди Анима!       Медальон заскрежетал. Змея на нём пришла в движение и распахнула изумрудный глаз.       ***       Белла наставила палочку на Гарри и велела Джеймсу:       — Бросай оружие, Поттер. Внутрь барьера.       Она повела бровью, красноречиво оттянув пальцами волосы Гарри. Джеймс глухо выдохнул и сделал так, как она велела. Его палочка почти беззвучно приземлилась в траву по ту сторону барьера.       Белла поднялась и, пританцовывая, помахивая древком точно плетью, направилась к нему. Ухмыльнувшись, показательно прицелилась. Наслаждалась происходящим, сука. Пускай. Чем больше времени она потратит на Джеймса, тем выше шанс, что Сириус успеет привести подмогу и спасти Гарри. Единственное, чего Джеймс не хотел, — так это чтобы сын видел его страдания или слышал крики.       — Закрой глаза, Гарри, — велел он. Два зеленых блюдца продолжали смотреть на него. — Закрой глаза и зажми уши! Делай, что я говорю!       Мальчик вздрогнул от окрика и подчинился — зажмурился и придавил ладони к ушам.       Белла окинула Джеймса прощальным взглядом, игриво дернула бровями.       — Авада… — начала она, и зеленые жилы магии набухли на ее палочке.       «Ох, Мерлин, — пронеслось в голове Джеймса быстрее, чем он успевал формулировать мысли. — Неужели те слова были последними, что я скажу сыну?»       В следующий миг раздался хриплый крик. Джеймс и Белла одновременно повернули головы на звук. Никто из них не мог ожидать подобного, и их эмоции в моменте были противоположными, но… сухой факт заключался в том, что Волдеморт внезапно скорчился от боли. Он сгорбился, скрючился, стал совсем похож на старика, а от его пергаментной кожи начал подниматься дым.       — Медальон! — провыл он, изгибаясь в агонии. — Белла! Кхр!.. Мальчишка Блэк — останови его! Сейчас же!       Пожирательница забыла об убивающем проклятье и теперь заламывала руки, в замешательстве глядя на припадок своего господина.       — Сириуса?.. — пролепетала она. — Но где?.. Что мне делать, милорд?!       — Нет! Младшего Блэка! Дай сюда руку!       Она немедленно закатала левый рукав и подставила ему метку. Волдеморт вцепился ей в плечо костлявой рукой, по-старчески повис на ней и не с первого раза попал палочкой в татуировку приспешницы.       — Забери медальон и!.. кхр!.. Возвращайся быстро! — прорычал он и добавил что-то на Парселтанге, уродливо шевеля щелью рта. Метка Беллатрисы вспыхнула ядовито-зеленым свечением. Ее глаза закатились, веки задрожали, и спустя секунду колдунья развеялась густым черным дымом.        Джеймсу было сейчас, разумеется, не до Регулуса, но краем сознания он всё же подумал, что зря обвинял парня, и пожелал тому сил против Пожирательницы.       — Гарри! — крикнул он. — Гарри!       Мальчик отнял руки от ушей и распахнул глаза.       — Беги сюда!       Джеймс подставил руки, готовый подхватить сына, как только тот пересечет границу барьера.       ***       За спиною Регулуса раздался шорох, похожий на движение змеи по траве. Он инстинктивно обернулся и едва устоял на ногах, увидев ее. Проклятье, лившееся с его палочки на крестраж, тут же иссякло, а цепочка медальона выскользнула из пальцев, и тот с металлическим звоном ударился об пол.       — Вот так встреча, — нараспев произнесла Беллатриса.       Ее облик походил на черный диск луны, которая закрывает солнце в минуты затмения. Вокруг кудрей сиял зловещий ореол контражура. Полные губы изогнулись в хищной усмешке. Фигура — более худая и угловатая, чем Регулус помнил, — двигалась с резким изяществом, будто следуя ритму беззвучной авангардистской мелодии. На тонком запястье кровавым серебром блестел неизменный браслет.       Регулус замер, точно кролик перед удавом. Дыхание сперло, мышцы окаменели от ужаса, и всё, что он мог, — просто смотреть на чудовищно-великолепные черты своей мучительницы. Он знал ее наизусть, он трепетал перед каждым ее жестом, каждым штрихом, что время оставило на ее лице, каждым звуком ее чарующего голоса. Она была темной королевой его кошмаров, и вот — она вернулась из мертвых. Разве можно было всерьез надеяться, что он освободился от нее?       Решимость, владевшая Регулусом минуту назад, готовность не только уничтожить крестраж, но и бросить вызов Лорду, помочь тем самым новому союзнику — всё это испарилось. Бег мыслей в голове окоченел и рассыпался морозными осколками. Регулус снова перенесся в застенки Лестрейнджей. Во времена, когда милость и жестокий каприз Мадам определяли степень его мучений.       Он безмолвно опустился на колени и склонил голову, признавая поражение.       Отныне жизнь снова будет состоять лишь из пыток и коротких передышек между ними. Осознание этого наполняло его густым удушливым отчаянием.       А ведь он был так близко… Он почти успел… Если бы ад вернулся после уничтожения медальона, во всём этом жестоком абсурде, во всей его судьбе был бы хоть какой-то смысл. А так…       Он постарался дышать беззвучно, чтобы не дать вырваться ни единому всхлипу.       Бессловесной красной вспышкой Беллатриса выбила палочку из его руки. Он и не знал, что до сих пор сжимал ее в пальцах. Искра горькой досады вспыхнула и потухла. Разве мог он, даже вооруженный, что-то противопоставить такой опытной дуэлянтке, как Беллатриса? Конечно нет. То, что она сочла нужным обезоружить его, — лесть, за которую стоит поблагодарить, если только он обретет снова дар речи.       — Как чудесно, что ты не забыл о манерах, ужик, — проворковала Беллатриса, медленно приближаясь. — Лучше этого лишь то, что ты снова жив и мы сможем опять играть.       Она рассмеялась — звон бьющихся зеркал, иголки мурашек в загривок.       — Повелитель ждет, но я так скучала по нашим встречам, ужик, а ты так галантен! Разве можно устоять? Но расскажи, сладкий мой, как тебе это удалось? Ты был мертвее мертвого — и ожил. Как? — Ее голос резко стал из воркующего хлестким, как удар кнута. — Говори.       — Крестраж… — прошептал Регулус одними губами.       Беллатриса приподняла крутую бровь, чуть сощурилась. Затем, грациозно поведя рукой, наставила на Регулуса палочку. Он закрыл глаза, ожидая агонии со смирением и почти даже вожделением. Боль, которую даровала Белла, всегда бывала такой личной, такой особенной… и главное, эти пытки так нравились ей самой… что лучше — ведь лучше? — думать, что так оно и надо, правда? Если ей это нравится, значит…       — Круцио!       Спину Регулуса выгнуло дугой, голову запрокинуло, глазные яблоки потянуло вверх, так что он буквально смотрел на собственные брови. Боль вгрызлась в его тело — алчная и беспощадная, точно тысячи осиных жал. Он помнил ее куда ярче, чем хотел бы, но вместе с тем как будто сталкивался с ней впервые, такой шокирующей и ужасной она была. В этой новой жизни это новое тело никогда не подвергалось даже десятой доле таких мучений.       ***       Маленькие ножки Гарри быстро перебирали по ковру из листьев и веток, пересеченному высоко выступающими корнями. Он уже был почти у барьера, и Джеймс с замиранием сердца готовился схватить его, как вдруг подземные корни вздыбились и оплели мальчику лодыжки. Гарри закричал — от испуга или от боли? И Джеймс тоже. Глядя на сына, он словно чувствовал каждую его эмоцию, каждое физическое ощущение, как свое.       Им не хватило каких-то секунд! В мучительной досаде Джеймс принялся колотить по невидимому барьеру голыми кулаками.       Хрипы и конвульсии Волдеморта прекратились. Колдун выпрямился в полный рост и оправил складки одеяния. Цепкие корни определенно подчинялись именно ему.       Прекратив тщетные попытки физической силой перебороть магию, Джеймс уставился на него зверем. Теперь уже никакого страха в нём не оставалось, только гнев.       — Да, вот это величие — убить пятилетнего ребенка, — прорычал он. — Представляю, какие легенды о тебе сложат!       — Легендами правят газеты, а значит, те, кто газетами владеет, — отозвался колдун отстраненно, словно сосредоточен был теперь на чем-то совсем ином. — Раз ты лишил меня возможности просто убить тебя, Поттер, придется тебе стать свидетелем того, что грядет. Вот только, будь добр, помалкивай.       С этими словами он бросил в Джеймса проклятье безмолвия, и губы того с режущей болью срослись, беспощадно залепляя рот.        Он не мог поверить, что вот так всё и кончится. Неужели всё, что он сможет, — это просто беспомощно смотреть, как его сына будут убивать? Времени было в обрез, и Джеймс отчаянно пытался придумать хоть что-то. Пойдет любая уловка, любое решение, которое хоть немного задержит ублюдка. Даже секунда может стать решающей, ведь Сириус получил Патронуса и скоро должен прибыть на помощь! Эта мысль придала Джеймсу решимости и сил. Несмотря на кошмар происходящего, на самом деле он действовал против Волдеморта не в одиночку.       Гарри, спеленутый жесткими лозами, надрывался в плаче, но теперь, увидев, что сделали с его отцом, вдруг как-то очень по-взрослому притих, а затем тонким голосом закричал на Волдеморта:       — Пустите! Пустите!       «Мерлин, да за что же ребенку такое?!» Видя страдания сына, Джеймс готов был проклинать небеса.       — Мне надо, чтобы ты мне кое-что отдал, Гарри Поттер, — сухо прошипел ревенант, с долей отвращения сверху вниз глядя на ребенка.       Гарри осмотрел себя, словно пытаясь понять, что он может отдать.       — Это глубоко внутри тебя, — объяснил Волдеморт, присаживаясь на корточки напротив Гарри и неумело имитируя интонацию, которой взрослые общаются с детьми.        Джеймсу неистово хотелось оторвать этой мразине голову. Как он смеет?! Почему эта тварь не сгорает на месте просто от того, что оказалась вблизи невинной детской души?!        — Часть меня, которую ты украл, — закончил колдун.       — Я не крал!       — Неважно.       Волдеморт взял Гарри за подбородок — и ужас кинжальной болью врезался Джеймсу в низ живота.       — Смотри мне в глаза, — приказал Волдеморт мальчику, — иначе я сделаю твоему папочке очень и очень больно.       Из глаз Гарри снова большими бусинами покатились слезы.       — Вы плохой! — прохныкал он, но выполнил приказ.       Его зрачки расширились пуще прежнего, взгляд стал пустым. Мучительно раскаиваясь, что не может защитить сына, Джеймс понял, что ублюдок запустил щупальца Легилименции в разум его ребенка. Отцовское сердце плавилось в агонии от этой сцены, его словно сминали под многотонным прессом. Но разум вдруг заработал чисто, а в голове воцарилось студеное январское утро.       Очевидно, он не мог приблизиться или ударить по Волдеморту проклятьем — барьер не пропускал ни магию, ни человека. Но неживые предметы, даже магические, вроде волшебной палочки, могли пересечь границу. Этим Джеймс и собирался воспользоваться.       Он тихо наклонился, чтобы подобрать с земли длинную ветку. Просунув ее за барьер, подцепил ее концом свою волшебную палочку, подтянул ту к себе и быстро подобрал с земли. Шорохи леса скрыли весь шум, созданный этим.       В груди оглушительным ритмом стучал набат. Каждый нерв Джеймса был раскален, и случайные прикосновения листьев казались чьей-то внезапной хваткой. Он молился, чтобы план сработал и Волдеморт не успел причинить Гарри ощутимого вреда за то время, что требовалось ему. Против желания и воли Джеймса обстоятельства сложились так, что его пятилетний сын отвлекал сейчас сильнейшего темного колдуна — можно сказать, служил наживкой, пока отец проворачивал свою идею. Если вмешательство в разум навредит Гарри, Джеймс никогда не простит себе, что действовал недостаточно быстро, что был недостаточно изобретателен с самого начала. Но прямо сейчас нельзя было отвлекаться на вину. Задача требовала всего его внимания, и он сосредоточился на ней.       Коснувшись палочкой ствола ближайшего дерева, он закрыл глаза и обратился к магии. Ель медленно накренилась, ныряя хвоей за барьер. Каждая из ее колючих лап начала преображаться, растопыриваясь еще сильнее. Хвоя стала зелеными крыльями, когтистыми лапами и оскаленными пастями. Наконец каждая иголочка налилась металлом, и маленькие смертоносные грифоны сорвались с елового ствола, как перезрелые шишки. Лязгая и стрекоча, точно магловские машины, они накинулись на лысого старика в черной мантии. Раздался животный вопль, затрещала рвущаяся материя, и влажные красные клочья полетели во все стороны.        Джеймс потрясенно смотрел на жестокое пиршество, которое устроила стая железных грифонов, раздирая тело, еще недавно бывшее Волдемортом. Неужели?.. Неужели ему правда удалось?..       Он на пробу провел рукой по барьеру и убедился, что его больше нет. Не медля, он бросился к сыну. Грифоны, помня своего создателя, пропустили его.        — Гарри!.. — неразборчиво промычал он сквозь сросшийся рот, распутывая мальчика из корней и лоз.        Смеясь и плача одновременно, отец потянулся, чтоб обнять сына, — и встретился с ним взглядом. Глаза Гарри были багряно-алыми, а из полусомкнутых губ ребенка доносилось тихое змеиное шипение.