«В объятиях тишины».

***

Рассвет поднимался над городом, окутанным пеленой тумана и предосенним холодом. Листва на деревьях уже начала желтеть, словно угасшие огоньки, а ветер, шепча сквозь ветви, приносил с собой запахи увядания. Солнце, хоть и пыталось пробиться сквозь облака, лишь слегка подогревало воздух, оставляя ощущение настойчивого приближения осени. Конец лета, пусть и не лишённый своей прелести, приносил с собой лёгкую печаль от утраты.

Союз поднялся с постели и, как обычно, спустился на кухню в ожидании завтрака. Империя постоянно вставал рано утром и готовил завтрак. Но вместо трапезы Совет увидел отца, складывающего вещи в чемодан. Ошеломлённый спросонья Союз стоял как вкопанный и пытался понять, почему РИ понадобилось собирать куда-то вещи. — Отец, что ты делаешь? — поинтересовался мальчик. — О, сынок, ты уже проснулся? — Российская Империя перевёл взгляд на мальчика, который в это время потирал сонные глаза. — Пап, ты не ответил на мой вопрос, — возмутился младший. Сейчас перед ним беспокойно стоял отец и пытался что-то сказать. По виноватому взгляду можно было понять, что разговор предстоял не совсем позитивный. — Говори уже, — произнёс Союз, примерно улавливая мысль, что старший хотел донести. — В общем, сегодня мы переезжаем в другой город, так будет лучше, — с холодной решительностью произнёс Империя. — Что? Но почему?! Почему ты мне не сказал об этом хотя бы за день или за два? — младшего переполняло возмущение. — Союз, это не обсуждается. — Я хочу увидеться с Рейхом, — продиктовал условие он. — Дай мне это сделать в последний раз. — Так и быть, будь по-твоему, — смягчился Империя. — У тебя есть час. — Хорошо, — он сорвался с места и быстрым шагом, чуть ли не бегом направился к дому Рейха. Мысль о том, что они больше не увидятся, застряла где-то в горле, принося не только моральную, но и физическую боль. Он шёл, а в голову навязчиво лезли вспоминания о самый приятных моментах в его жизни, связанных с Рейхом. Каждое мгновение казалось теперь недосягаемым, словно упущенная возможность вернуть время назад. С каждым шагом всё больше виднелся столь приевшийся, но такой родной дом. Небо нахмурилось, будто предчувствуя атмосферу предстоящей встречи. Прозрачные холодные капли всё быстрее падали на землю, омывая округу. Ветер гнал серые облака, утягивая их по неприступному небу, словно заблудшие души в поисках утешения. Ритмичный шум дождя накатывался волнами, хлестая в тишине, которая словно давила на грудь, погружая в состояние глубокой меланхолии. Каждая капля ударялась о землю, как молчаливый крик одиночества, обнажая в сердце ту пустоту, которая словно становилась частью окружающего мира. Пелена дождя окутывала всё, что было вокруг, превращая деревья в мрачные силуэты, а пейзаж – в серую картину, в которой не было ни радости, ни жизни. Даже звуки природы словно замерли под тяжестью небесных слёз, плача не на радость, а со скорбью об утратах, давно забытых и вновь всплывающих в памяти. Русскому было всё равно на непогоду, они должны были увидеться. Прибегая к привычному месту у окна, он стучится в слегка запотевшее от перепада температур стекло. И через пару минут Союз видит его. Внутри словно камень упал с сердца, стало спокойно при виде друга. Ложное ощущение, что всё хорошо. – Выйди на минутку, – говорит он немцу, и тот послушно вылезает к нему через окно. Спустя пару секунд одежда начинает заметно намокать. Дождь усиливался. — Ты что-то хотеть, Union? — непонимающе спросил Третий. — Да... — Союз молча прижался его за талию. — Всё хорошо? Ты странно себя вести... — обняв того в ответ, Рейх положил свои руки ему на шею, обвивая её. Он чувствовал, что что-то не так. — Я не понимать, Савъет. — Здесь мокро... и холодно. Мне кажется, лучше встретиться в другой раз, — осторожно выпутываясь из объятий, предложил тот. — Другого раза не будет. — В смысле?.. Ты о чём? — настороженно поинтересовался тот. — Я уезжаю, Рейх, — наконец выдал русский, видя, как лицо немца начинает меняться. — Надолго? — Навсегда, я больше не вернусь, — тихо произнёс он, и слова, как острые ножи, пронзили сердца обоих. Глаза Рейха были полны недоумения. Принять тот факт, что вы больше не увидетесь, было практически невозможно. Сперва Третий подумал, что это всё просто очередная глупая шутка, но Совет быстро развеял сомнения, объяснив, что это правда и он серьёзно. В ответ последовало молчание. Разочарованный взгляд немца заставлял внутри всё сжаться, а руки дрожать от беспокойства. — Ich... ich verstehe nicht, warum du das vorher nicht gesagt hast? Warum jetzt? Kurz vor der Abreise? Warum?! — выплёскивая обиду, Рейх медленно начал срываться на крик, наполняя пространство напряжением. — Я сам только сегодня узнал, прости... — Рейх уже не хотел ничего слышать. Совет видел, как на глазах друга начали появляться слезинки, которые он тут же смахнул, а губы поджались, дрожа. Он попытался взять его за руку и успокоить, но тот отдёрнулся от него. — Мне скоро нужно будет уходить, пожалуйста, не грусти, — разговор не клеился, но Союз старательно пытался подбодрить его, хотя выходило, конечно, так себе. — Also geh weg. — Что? — с недопониманием тихо переспросил русский. — Geh weg, — всё так же твёрдо повторил тот. — Раз уж ты так хочешь, — раздражённо фыркнул Союз, на минуту задумываясь над чем-то очень сокровенным. — Но для начала дай мне сделать кое-что напоследок. Он подошёл ближе и, несмотря на вырывающегося немца, русский притянул его к себе, заключив в крепкие объятия. Совет совсем отчаялся; его уста вдруг очутились донельзя близко к лицу Третьего, а затем он и вовсе резко припал ими к обветренным губам маленького Рейха, тем самым ошарашив ещё больше. Третий не мог знать, что такое «любовь», ибо это чувство ему никто не объяснял и не показывал, отчего такой жест вызвал множество вопросов, которые Рейх, конечно же, никогда бы не осмелился задать другу в лицо. «Denn... ist das möglich? Wir sind beide Jungs», — первая мысль, что пришла на ещё совсем детский ум. Он никогда не видел, чтобы два парня целовались, оттого и прибывал в смятении и сомневался в нормальности происходящего. Третий широко раскрыл глаза от удивления, паралельно рассматривая чужие, что находились прямо напротив его. Совет же всё увереннее прижался к чужой, слегка шершавой коже, положив свою руку на щеку Рейха, горящую от смущения. Немца охватил жар. В эти мгновения казалось, что земля ушла из-под ног и мир вокруг словно растворился, поддаваясь мягким прикосновениям. Их поцелуй был нежным, девственным и невинным, что в целом было логично для их юного возраста. Глаза Третьего вдруг заслезились, выпуская накопленное чувство горечи наружу. Горячие слёзы потекли по щекам, оставляя за собой мокрые дорожки. Они скатывались в складочки губ, придавая поцелую чуть солёный привкус. Рейх оторвался от Союза, набирая грудью недостающий воздух и растерянно смотря на друга. Затем, отдышавшись, потянулся к его губам вновь, пытаясь прожить эти ощущения снова. Вечно холодные руки, обвиваясь вокруг плеч русского, жадно прижимали к себе, понимая, что больше не смогут его касаться. Но вскоре нежные, столь родные губы отстранились от лица Рейха, которое выражало вечную тоску. — Ну всё, мне пора. Не грусти, пожалуйста; я сделал всё, что было в моих силах, — расстроено промолвил русский, окончательно выпуская тело немца из рук и поспешно уходя вдаль. — Union! — вдруг вскрикнул он, заставляя мальчика остановиться и обернуться на зов. — Ich! Ich... — поняв, что сказать-то и нечего, Рейх поспешно оторопел, опуская взгляд в пол. Русский же тяжело вздохнул, но собрался с силами и ушёл, теряясь за бесконечной тропинкой, затем и вовсе окончательно смешиваясь с окружением. Немец чувствовал себя разбито, понимая, что испортил всё сам. Было ли ему легче пережить это так? Нет, конечно, он был ещё более расстроен. Со слезами на глазах вернувшись обратно, сел на кровать и, поджав под себя коленки, уткнулся в них, тихонько всхлипывая. В комнату заглянул Веймар с обеспокоенным видом. – Что-то случилось? — расспрашивал он, сев рядышком с ним, как вдруг младший бросился в объятия брата. – Мы больше никогда не увидимся... – последовал краткий ответ. О поцелуе, конечно, речи не было. Уж слишком это личное, совсем интимное и сокровенное, тайна только на них двоих. Весь вечер его нежно и старательно утешал старший, пытаясь отвлечь Третьего разговорами. Союз в это время был уже дома и готовился к отъезду. Собирая вещи, он осознавал, что оставляет не только свой родной дом, лучшего друга, но и часть себя. А маленький рыжий кот, которого отец недавно подобрал на улице, сидел на коленях, словно тоже чувствовал его боль. Мальчик погладил его, не в силах избавиться от ощущения пустоты. Как же сложно прощаться с тем, что стало привычным, с человеком, который наполнил его жизнь радостью. Переезд казался предательством. В голове крутились мысли: можно ли было остаться? Но даже если можно, что изменится? В глубине души он знал: оставив Рейха, он потеряет не только его, но и себя тоже. Будет бесконечно скучать и думать о друге.

***

Солнце начинало заходить, окрашивая небо в тёплые розовые и оранжевые тона. Машина тяжело тряслась от плохой старой дороги, за которой годами никто не ухаживал. Советы сидел, грустно размышляя о том, что же сделал не так. Внутри него разгоралось чувство вины за то, что не успел сказать прощальные слова, за то, что не смог предупредить Рейха о переезде раньше. Его отец, сидящий за рулём, погрузился в свои мысли, и Союз не решался нарушить молчание. Он вздохнул глубоко, стараясь заглушить нарастающее беспокойство. Возможно, переезд станет новым началом, но мысли о том, что его верный друг остался далеко позади, наполняли его горечью. Союз надеялся, что они ещё встретятся. По мере того, как машина двигалась вдаль, сердечные разрывы и мысли о будущем терзали его всё сильнее. «Как можно оставить это всё?» — мучительно думал мальчик. Через полчаса усталость взяла верх. Союз прикрыл глаза, проваливаясь в сон, а в ушах всё ещё звучал голос Рейха, полный боли и неверия.

***