Моя горничная.

      В зале, окутанном легким дымом от благовоний, Канаэ лежала на постели, её щеки горели от лихорадки, а глаза, обычно полные жизни, были тусклыми и отягощенными тяжестью болезни. Санеми, облаченный в темные одежды, с беспокойством прохаживался по комнате, его сердце сжималось от боли, когда он смотрел на свою любимую. Каждое её дыхание напоминало ему о том, как хрупка жизнь может быть.       В двери тихо приоткрылся Гию Томиока. Его опытный взгляд, когда-то привычный к безмолвному страданию пациентов, сейчас был полон решимости. Он знал, что ветер, который приносит перемены, также приносит и испытания. — Шинадзугава-сан — Произнес он, подавая надежду. — Я помогу вам... Я знаю, как узнать причину болезни. Не откладывайте, время играет против нас.       Санеми задыхался от страха, но в глубине души чувствовал, что надежда даёт силы. — Что нам нужно? — спросил он, готовый сделать всё ради исцеления. Гию медленно подошёл к постели, его лицо стало решительным, как никогда прежде. — Все причины похожи на лихорадку второй стадии. Медлить нельзя, люди живут с лихорадкой максимум месяц... — Тогда приступай. Говори Шинобу, что тебе нужно... — Сейчас король был готов на всё, ради Кочо. — Хорошо.       Каждый вечер они досконально исследовали травы и коренья, искали подходящие ингредиенты среди старинных манускриптов. Солнечные лучи проникая через окно, образовывали трепетные блики на обветшалых страницах, невольно напоминая о времени, стремительно ускользающем от них.       Гию чувствовал, как тьма нарастает, поглощая слабые надежды. Каждая новая попытка исцелить Кочо оборачивалась неудачей. Шинобу, с трудом сдерживая слёзы, продолжала говорить о том, что вера и настойчивость - крайне важные аспекты. Внезапно, в полудреме ему привиделся образ давно ушедшего друша, который шептал о том, что истинная сила заключена не только в зельях, но и в душе, в стойкости сердца. Это внезапное откровение наполнило Гию новым смыслом, и он, вновь обретя уверенность, твердо решил, что сделает всё возможное, чтобы спасти друга, прежде чем закат солнца погасит их последние надежды. — Гию, нельзя же мешать эту траву... с той, жёлтой! — Вмешалась Кочо в процесс. — Я знаю... но... надо... — Он с испариной на лице мешал их и заливал перекисью. — Но это вызывет давление! Почему ты так делаешь? — Голос едва осел. — Так сказал Сабито... — Из глаза выпала слеза, а после попала в раствор. — Гию! — Томиока до конца восклика уже отошёл от банки. — Знаю... но это нормально... слеза не изменит ничего... — Кочо положила ему руку на плечо. — Ты уже несколько дней и ночей не спишь...       Шинобу и Гию сделали раствор и обмазали им руки, ключицу и ноги Канаэ. После они замотали её в одеяло и потом дали лекарство, после чего выключили свет. Томиока устало лёг на кровать. Всё тело ныло, а на глазах были слёзы. Он чувствовал, как волны усталости накатываются на него, словно шторм, и затягивают в бескрайнее море печали.       Заслоняя слух от шорохов ночи, он пытался избавиться от мыслей о том, что произошло, о потерях. О его потерях. Но боль не убывала, её тяжесть давила на грудь, мешая дышать. Он вспомнил, как сияла луна, когда Канаэ говорила с ним.       Он обнял подушку, которая, казалось, впитывает слёзы, и закрыл глаза. Томиока молился, чтобы Канаэ поправилась, чтобы солнечные лучи снова согрели её лицо. Он знал, что за утро придёт новая борьба за жизнь королевы, но сейчас, в этом мгновении, он просто хотел покоя.       Тишина в комнате была гнетущей, но в ней таилась надежда. Время словно замерло, позволяя лишь шуму сердца перекрывать мысли. Гию тихо вышёл из комнаты, оставив Шинобу наедине с Канаэ. Она взяла её холодные руки и нежно вела их к своим губам, шепча слова утешения, которые едва ли могли достигнуть сознания сестры.       Каждый вдох Канаэ был нарушен редкими, но мучительными приступами кашля. Шинобу не могла отвести взгляд от её лица, искажённого болью. Напряжение нарастало, как волны, готовые обрушиться на берег. За окном светила луна, её мягкий свет проникал сквозь занавески, освещая комок тревоги в сердце Шинобу.       Наконец, собственные слёзы начали стекать по её щекам. Она знала, что борьба ещё не окончена, что их путь будет тернист, но в этот момент она просто молилась.       На следующий день Канаэ выздоровела. Все во дворце радовались, что королева не умерла. А Гию был уставший и продолжал беспокойно спать. Ему снились кошмары о его друге и сестре, которых убили в тот роковой день. Их лица, искаженные болью, возникали перед ним, как призраки, вызывая ностальгию и горечь утраты. Каждое утро он просыпался, ловя себя на мысли, что мечтает о том, чтобы вернуть их, но реальность всегда обрушивалась на него, как холодное ведро с водой.       Во дворце весело обсуждали возвращение Канаэ, и её улыбка освещала комнату, словно солнечный луч, пробивающийся сквозь плотные облака. Она дарила надежду всем вокруг. Он не мог взять в толк, как другие могли радоваться жизни, когда у него внутри горела тоска. В его сердце застряло ощущение вины — он был жив, а они нет.       Однажды, оказавшись наедине с ранним утренним светом, Гию решил, что должен сделать что-то важное в их память. Он вспомнил их мечты и обещание, которое они дали друг другу: «Мы будем жить, чтобы менять мир к лучшему». Вдохновленный этой мыслью, Гию поднялся с постели, полон решимости. — Нужно проверить Кочо-саму... — Томиока поднялся с кровати и пошёл в комнату, как услышал возню. Он вышел в главный зал и увидел короля и королеву, а также горничных и Шинобу. — О, а вот и Гию! — Младшая Кочо подвела его к королеве, тот сразу приклонился. — Гию, Гию, погоди... — Она чуть усмехнулась — Ты, в конце концов, спас мне жизнь... Я благодарна тебе от всего сердца. — Томиока приподнял голову. — Я...был в долгу перед вами... — Что ты такое говоришь? Ты ничего не должен... Я хочу отблагодарить тебя. — Гию поднял голову — Не против ли ты стать официальным лекарем дворца ветра? — В глазах сразу появились искорки — Я...? Но... Кочо-сама... — Томиоку прервал Шинадзугава. — Зачем его спрашивать-то? Назначен. — С высока, но уже более мягко смотрел и говорил Санеми. — Выходишь после того, как проспишься. — Он махнул рукой, а жена усмехнулась. — Благодарю... — Он снова поклонился.       Спустя пару дней, Гию наконец выспался. И что он заметил: сердце его жило спокойно себе, что было странным, но ему и легче. Ему выделили комнату, которую назвали лечебницей. Там ему помогала Аой, каждый день занося лекарства. — Томиока-сан, вам нужно ещё календулы, или столько хватит? — Канзаки принесла целый ящик травы. — Аой-сан, спасибо, этого достаточно... Не переудруждайтесь... Почему же вы не попросили помощи? — Голос был беспокойный, Гию подошёл к ящику. — Где вы только находите эти чудеса? — Позже покажу местность, там часто можно хорошую траву найти. — Она подошла к двери. — Ладно, мне нужно пойти к Шинобу-сан, если что, скажите кому-нибудь из девочек и они помогу.       Томиока кивнул и попрощался. Он начал писать план для нового лекарства. Спустя пару минут он был погружен в раздумья, как тишину прервал щелчок открытия сёдзи. Гию обернулся и увидел около двери девушку, чуть выше Шинобу, с хвостиком на правой части головы, он опустил глаза ниже. Девушка держала в рук край кимоно, который задрала выше коленей. В области перед коленкой был порез ножа, а на щеке была царапина. — Вы - Томиока-сан? — Раздался тихий и спокойный голос. — Да, это я... — Глаза впивались в рану на ноге. — Садитесь, я помогу вам... — Девушка селы на кровать. Гию достал бинты и материалы для обработки раны. После перевязки и заклеивания ранки на щеке он спросил: — Где вы так поранились? Насколько я знаю, во дворце только у глав есть оружие... — На меня напали. — Голос спокойный. Когда девушка хотела продолжить в комнату сразу вошли Канаэ с Шинобу. — Канао-чан! — Беспокойно подошла королева, осмотрев бинты на ноге и латку на щеке. — Что случилось? — На меня напали... Аой-чан неуспевала сходить на поле, она говорила там есть трава и что-то ещё... Но там не было ничего, оно всё затоптано... А когда я собралась уходить мимо меня пролетело два ножа, один задел ногу, а другой лицо. — Спокойно объяснила она. Шинобу нахмурилась. — Другие дворцы? Что они задумали? — Шинобу, это не могут быть они, у нас ведь договор уже как век...       Ситуация была странной, но разобраться было невозможно, поэтому Канао просто пожелали поправляться.