Сквозь мглу

Амен слушал глубокое дыхание девушки, которая достаточно быстро заснула под его боком, и думал о своём решении остаться в этом месте ещё на сутки. И зачем только он это ляпнул? Чтобы снова голову потерять, когда она посмотрит на него этими огромными невинно-ядовитыми глазами, а затем выкинет что-то провокационное? Блэквуд никогда не любил копаться в собственных чувствах, потому что в этом не было надобности — подростковые и студенческие влюблённости не вызывали никаких душевных мук, так как именно Амен их пресекал, когда ему наскучит/встретится более интересный вариант/осточертеет постоянство. Обжёгся он лишь один раз, и след от кольца на безымянном пальце до сих пор об этом напоминает. Мужчина любил свою бывшую жену, любил, как умел — скупо внешне, но сильно по своей сути. Когда же она изменила, гордиев узел своих чувств Амен в труху разрубил напускным безразличием. Он страдал не больше недели, вспоминая приторно-ласковую Шерил, взбешенную ссорами Шерил, пошло стонущую во время секса Шерил. А потом просто выскреб из черепной коробки всё, что напоминало о годах совместной жизни, став ещё более раздражительным и закрытым, чем был раньше. Однако отголоски былой любви, а точнее — её больной копии, нередко накатывали ночью, когда он, в одиночестве или с очередной девушкой, внешне похожей на бывшую супругу, лежал в их кровати. В его мыслях не было желания вернуть Шерил, в них протягивались лишь мерзкие лапы вины и непонимания, отчего она так поступила. Что он сделал не так? Ответы подбирала сама действительность, в которой равнодушие и холодность Блэквуда отравляли всё живое. Отравили и Шерил, и мужчина ничего не мог с этим сделать. Сейчас, обнимая причину своей бессонницы, Амен невольно сравнивает её с бывшей женой. Тоже импульсивная и вечно идущая ему наперекор, но на этом сходства заканчиваются. Эва — все равно что забитый жизнью котёнок, шипящий на окружающих и из последних сил себя защищающий. Иногда, конечно, так когтями вцепиться может, что места живого не останется, но всё равно она… Другая. Во всех отношениях не вписывающаяся в тот идеал, который с лёгкой наманикюренной ручки Шерил, стал для Амена и самым желанным, и самым ненавистным. Янтарно-карие глаза, сверкающие от десятка стайлинговых средств чёрные волосы, вызывающий макияж, и не менее вызывающие наряды. Самолюбие, граничащее с нарциссизмом. Амбиции, которые зачастую пожирали её полностью. Внешность, характер, повадки Эвтиды на куски резали трафарет, который Амен невольно примерял на каждую. Он до мельчайших деталей помнил каждую их встречу. Сначала соседку Амен воспринимал, как подросшую, но всё такую же бедовую, маленькую девчонку, которая вместе с подругой путалась под ногами у него и Тизиана. Блэквуд до последнего старался сохранить именно такое отношение к ней, однако провалился с громким треском, как только заметил, сколько места в его мыслях занимает Эва. Она была повсюду, и Амен уже не мог отрицать своего влечения, которое определённо становилось больше желания банальной физической близости. Он думал не о теле, по крайней мере, не только о нём. Даже сейчас, когда до одури привлекательная девушка лежит на нём в одной его кофте, мыслями Амена управляют не инстинкты. С маниакальной внимательностью он следит за каждым её вздохом и вздрагиванием, потому что опасается, что ей приснится кошмар после увиденного. Он не хочет, чтобы по красивому лицу вновь текли слезы, а в глазах горел страх. Ему сложно припомнить, смеялась ли она хоть раз при нём, искренне и громко. Видимо нет, иначе не забыл бы такую — он уверен — прекрасную картину. — Вряд ли я скажу тебе это, когда проснёшься, — Амен поглаживает шелковистые волосы, мягко распутывая завитки. — Я испугался за тебя на месте преступления. И кричал только по этой причине. Не злость, а страх, маленькая. Сразу вспомнил ту историю с мельницей. Не знаю, что с тобой происходит, но я хочу это исправить. А ещё хочу, чтобы ты улыбалась. Желательно, только мне одному. Говорю, как влюблённый идиот, и веду себя точно так же. Должен расследованием заниматься, докопаться, наконец, до правды и узнать, что произошло с моей матерью, а сам… Я не могу о тебе не думать, сколько бы не старался. Ты важна для меня, и я больше не хочу убегать от этого. В глубине души Амен надеялся, что Эва услышит его никудышное признание, но мелодичное сопение говорило само за себя. Предрассветная тишина плавно погружала мужчину в сон и вколачивала всë глубже одну единственную мысль: «Я буду с Эвой».

***

Я просыпаюсь от нестерпимой жары, будто заснула в обнимку с обогревателем. Лениво верчу головой и понимаю, что мой «обогреватель» куда-то свалил, укутав меня двумя тяжёлыми одеялами. От этого становится немного грустно, я была бы не прочь посмотреть на его заспанную моську. Однако, когда добираюсь до ванной, радуюсь, что Амен не застал моего пробуждения. Лицо опухло так, что сложно полностью открыть глаза, в которых густой паутинкой выступили красные капилляры. Сухие губы покрылись трещинами. Волосы высохли ужасно неравномерно и напоминают один большой колтун, который я вычесывала целую вечность, а потом плюнула и впихнула всё это небрежный хвост. Ледяная вода и несколько ударов по щекам освежили мертвецки бледное лицо, и теперь я отдалённо напоминаю человека. На столике возле дивана меня ждал поднос с сэндвичами с сёмгой и крепкий кофе. Я только сейчас заметила, что в этом домике нет кухни. Раскусывая хрустящее лакомство, я рассуждала, откуда Амен взял еду и где его вообще носит. Меня немного раздражает, что он даже записку никакую не удосужился оставить, однако тот факт, что мужчина позаботился о моём завтраке перечёркивает все недовольства. Руки подрагивают от неожиданно заботливого жеста. Я привыкла к завывающему желудку по утрам, в который нехотя запихиваю что-то найденное в холодильнике, и то не всегда. А сейчас уплетаю еду с таким удовольствием, что причмокиваю. И дело не во вкусе — просто до коликов в животе приятно, что, проснувшись, Амен подумал обо мне. — Съедобно? — давлюсь куском рыбы, пока в спину не прилетает несколько увесистых хлопков. — Дожуй сначала, — говорит Амен и, огибая диван, присаживается рядом. — Тебе бы колокольчик на шею повесить, чтобы не подкрадывался так больше. — Я не подкрадывался, просто кто-то в облаках витает и ничего вокруг не замечает, — отвечает мужчина и ставит на стол белый бумажный пакет. — Вещи твои из прачечной. Подумал, что мои джинсы будут тебе великоваты. — С-спасибо, — выговариваю я, растерянно опуская глаза, — и за завтрак тоже. Не знаю, где ты его взял, но это очень вкусно. — Здесь есть кухня и небольшое кафе. Меню восторга не вызывает, но выжить можно. — Привереда, — я слегка закатываю глаза и поднимаю брови. —Есть такое. Доедай быстрее, уже полдень. — И фто? — спрашиваю с набитым ртом, но потом всё же прожевываю булку. — Разве спешим куда-то? Территорию за час обойти можно. — Мы пойдём достаточно далеко отсюда, не хочу в потёмках по горам карабкаться. — Ты можешь быть точнее? — Нет. Сама увидишь. Я расспросил хозяина, выбрал наиболее оптимальный маршрут для прогулки. — Говоришь, как навигатор, — я скрываю усмешку в глотке кофе. — Говорю, как человек, который не хочет впустую слоняться по округе. — Занудный навигатор, — заключаю я, хватаю пакет с вещами и быстро перебираю ногами к спальне. Через двадцать минут мы покинули территорию курорта и направились в неизвестность по дороге, от которой по обеим сторонам раскинулись пузатые невысокие холмы. Они словно прятались друг за другом, показывая лишь верхушки с пожелтевшей травой и редкими колючими кустами. Со временем тропинка все больше устремлялась вверх, и я изо всех сил старалась поспевать за гигантскими шагами Амена. — Можно помедленнее? — на шумном выдохе кидаю я ему в спину и останавливаюсь, упирая руки в колени. — Слабенькая дыхалка для твоего возраста, не находишь? — Амен подходит, и перед глазами появляются белоснежные кроссовки, на которые так и хочется наступить. — Не находишь, что это не твоего ума дело? — я выпрямляюсь, стараясь дышать спокойнее. — И вообще, я в школьные годы не один кросс пробежала, так что любой забег выдержу, если захочу. — Ты в этом так уверена? — светлые брови издевательски поднимаются вверх. — Да, — естественно, это неправда, но сознаваться в давно ушедшей на покой физической подготовке я не собираюсь. — Ладно, возьму тебя на утреннюю пробежку, как вернемся, — говорит Амен, когда мы продолжаем свой путь. — Что? Ты бегаешь по утрам? — спрашиваю с наигранной брезгливостью. — Привычка прожженного психопата. — Думаешь, издёвки спасут тебя от подъема в пять утра? — Это просто бесчеловечно, — я не замечаю, что на тропе появляется выступ, ведущий вниз, и пронзительно вскрикиваю, чувствуя, как начинаю падать. Зажмурив глаза, я готовлюсь к вывернутой лодыжке или чему похуже, но боли никакой не чувствую. Только сильные руки, которые вцепились в мою талию и резко притянули к мужскому торсу. — Ой. — Аккуратнее, — от завораживающе-тихого голоса у меня подкосились ноги, но это совсем незаметно, потому что наши тела так плотно прижаты друг к другу, что шевельнуться сложно, даже если захочу. А я и не хочу. Почему-то этот момент, несмотря на несколько слоев одежды, кажется слишком интимным. Мы же заснули в обнимку почти, почему меня озноб пробивает, когда его пальцы проскальзывают с талии чуть ниже? — Посмотришь на меня? — Нет, — произношу тише воющего в округе ветра и трусь щекой о шелестящий бомбер. В ноздри лихорадочно забивается тяжелый дымно-древесный аромат. Видимо, Амен не курил сегодня, и из-за этого я лучше слышу оглушающий последние частички разума парфюм. Горный воздух по сравнению с ним кажется бледным. В обволакивающем запахе крупинки горького шоколада сталкиваются с жёсткой корой сандалового дерева, и у меня в глазах плыть начинает от этой насыщенности. — У тебя ещё будет возможность меня понюхать, а сейчас нам идти пора, — в его шепоте скользит усмешка, и я спешу вывернуться из объятий и заодно сбросить с себя чертово наваждение. На миг кажется, что мозг решил подкинуть очередную галлюцинацию, потому что мою ладонь Амен намертво обхватывает своей, немного шершавой и очень теплой. Что с ним происходит? Завтрак принес, о вещах позаботился, теперь за руку взял, про прошедшую ночь я вообще молчу. — Сейчас будет достаточно крутой спуск, под ноги смотри, — говорит гребаный телепат. Я спросить не успела, зачем мы за ручки держимся, а он уже оправдание выдал. Хочу верить, что это именно оно, и за его жестом кроется что-то больше, нежели мера предосторожности. Спуск действительно оказался непростым. На скалистом склоне ноги постоянно поскальзывались, и если бы Амен то и дело мне не помогал, я бы кубарем вниз покатилась. Когда мы оказались на относительно ровной поверхности, то пошли вдоль шумной речки. Я давно не оглядывалась по сторонам, запечатлевая в памяти удивительные пейзажи, — смотрела лишь на свою руку в его руке, и не сразу заметила, как Амен остановился. — Сейчас смотри под ноги, в ущелье должно быть скользко. — В ущелье? — я прослеживаю взглядом, откуда въëтся прозрачный ручей. Отвесная горная стена словно раскалывается на две части, образуя угрожающе-высокую воронку, в которой не видно ничего, кроме поблескивания воды. — Ты уверен, что нам стоит идти дальше? — Значит, по местам преступлений тебе не страшно лазить, а теперь темноты испугалась? — от количества самодовольства, которое он вложил в эту фразу, мои глаза непроизвольно закатываются. — Тебе стоит поработать над подколами, — вякаю в ответ я. — И, нет, темноты я не боюсь. Просто… ты обратную дорогу вообще помнишь? Не думаешь, что мы слишком далеко зашли? — Давно так думаю, — я прищуриваюсь, анализируя сказанное. Речь вообще о горах или… — Вернемся, как только я покажу тебе одно место. И вот, мы проходим в потемки, объятые острыми скалами. Под ногами скользят маленькие камушки, по которым перетекают тоненькие струи воды. Река становится более шумной, и я не понимаю, как такой слабый водный поток может создавать столько звуков. Я пытаюсь разглядеть, что ждёт нас впереди, но широкая спина Амена загораживает абсолютно всё. Я вздыхаю, беспомощно поднимая голову вверх. — Вау, — срывается с губ и глубоким эхом расходится по сырым камням. Амен оборачивается и точно хочет как-то съязвить из-за моего ступора, но я не даю этого сделать. — Посмотри вверх, — он слушается, и теперь на его шее более отчётливо выступает кадык. — Волшебство какое-то, да? — я снова задираю голову, осматривая мутные туманные переливы, перебегающие от одной скалы к другой. На острых выступах поблескивают капельки воды. Небо тоненькой полосочкой извивается в самом верху. — Мы как будто под толщей воды, только дышать можем. — И правда волшебно, — до ушей доносится тихий голос Амена, и я опускаю на него взгляд. Кажется, всё время, что я говорила, он смотрел на меня. — Долго нам идти ещё? — я чувствую себя очень неловко из-за озвученных вслух мыслей. Какая, к черту, толща воды? От моих слов так и веяло легкомысленностью и мечтательностью. Странно, что Амен не рассмеялся. — Почти на месте, — мы делаем ещё с десяток шагов и покидаем ущелье. Я щурюсь, не сразу привыкая к обилию света вокруг, а когда открываю глаза, не могу сдержать восторженного визга. — Водопад! Это же настоящий водопад! Я… Я просто… Я хаотично верчу головой, не в силах сфокусировать зрение на чём-то одном. Высокие горные выступы обнимают водопад, образуя кольцо, которое отрезает это место от всего остального мира. По земле, которую пощадила вода, пушистым ковром расстилается зелень. Из грозных, укрытых мхом скал паутинкой пробиваются ветви деревьев. Белая дымка водяного пара гладит всё живое и нас с Аменом в том числе. Она околдовывает, насыщает изнутри величием водной стихии. Мне вдруг кажется, что я сама часть этого места, часть бесконечного потока, для которого нет границ и препятствий. Возможно, поэтому я бросаюсь к мужчине на шею, не прекращая подпрыгивать на месте от переизбытка эмоций. — Чëрт, я никогда не видела ничего подобного! — стараясь перекричать хрустальный звон, я смотрю на Амена. — Спасибо! Кажется, это лучший день в моей жизни. — Значит, зря я боялся, что не смогу тебя впечатлить, — он убирает с моего лица несколько напитавшихся влагой прядей. — Какая же ты, блять, красивая, — Амен говорит быстро и грубо, как бы ругая себя за сказанное, и врезается губами в мои губы. Я прикрываю глаза и больше не слышу водных всплесков. Только бешено стучащий по венам пульс. Только рваные вздохи Амена. Остальное остановилось и более не имеет значения. Его ладони обжигают щеки, а губы постепенно покидает бесконтрольная настойчивость. Теперь они бархатом ложатся на мои, словно извиняясь. От верхней к нижней и обратно. С небес и в самую бездну. Мне пошевелиться страшно, вдруг одно неверное движение сломает-задушит-убьёт ту нежность, которая так сладко остаётся на кончике языка. Я всё же решаюсь ответить, вкладывая в каждое движение забившуюся в самый тёмный уголок души надежду. Надежду, что этот поцелуй — не случайность, а самое правильное и нужное нам обоим признание. Оно слишком хрупкое, чтобы его озвучить, и завянет от одного холодного взгляда голубых глаз. Признание в том, что меня когтями раздирает желание быть с ним каждую грёбаную секунду; что я просыпаюсь и засыпаю с его голосом в голове; что я не понимаю, как жила без нескончаемых перепалок, недовольного взгляда и таких приятно-грубых касаний. — Если после этого ты опять предложишь всё оставить в прошлом, я перееду тебя нахрен на твоей же машине, — я отстраняюсь и опускаю голову, до скрипа сжимая челюсть. Не могу больше вбивать гвоздями в голову мысли, что нужно держаться от него подальше. Не могу и всё! — Я сам тебе ключи отдам, если сморожу такую чушь, — его грудная клетка подрагивает от хриплых смешков. — Послушай, — голос Амена мгновенно обретает свойственную ему серьëзность, которая передаётся и ладоням, уверенно поднимающим моё лицо, — я не хочу обманывать ни тебя, ни себя. Поэтому не собираюсь обещать каких-то идеальных отношений и будущее планировать на десять лет вперёд. Возможно, мы разругаемся через неделю, а, может, всю жизнь вместе проживём. Я не знаю, как сложится, но знаю, что долго буду жалеть, если не попробуем. Так что просто ответь, хочешь ли ты этого? Хочешь ли быть моей? — Эмм… Я… — кажется, в этот момент я разучилась говорить, думать и дышать. Неужели Амен действительно это сказал? — Да? — Это вопрос? — его брови слегка подлетают вверх. — Нет, это «да», — не сразу понимаю, отчего Амен посмеивается. — Черт, да согласна я, так понятнее?! — Понятнее, — его руки ложатся мне на плечи, а с губ слетает еле заметный облегчённый выдох.

***

— …И я уверен, Тизиан тоже учился бы в Вашингтоне, если бы не этот случай, — Амен рассказывает, как наш общий друг в восемнадцать лет влюбился в какую-то приезжую девчонку, с которой сразу после выпускного бала пустился в путешествие автостопом. Я и не была в курсе, что Кëрли промотал в дороге один год до учёбы. «Недохиппи», как окрестил девушку Амен, в итоге променяла Тиза на начинающего музыканта, и оставила бедолагу где-то на просторах Канзаса. Не знаю, сколько по времени я слушаю рассказы Амена о прошлом и заливаюсь смехом на всю округу. Мы сидим в беседке из светлого дерева, сколоченной неподалёку от водопада, и кажется, что всё так и должно быть: разговоры ни о чем, случайные касания, улыбки. Нам не мешают ни резкие порывы ветра, ни слепящие лучики солнца, которые проскальзывают через плетение на потолке. — А почему ты вообще надумал в Академию ФБР поступать? Тому же Тизиану отец всю жизнь вдалбливал, что сын должен стать копом. У тебя похожая ситуация? — Нет, мой старик хотел для меня профессию поспокойнее, — Амен задумчиво потирает лоб, видимо, не особо желая развивать эту тему, — но я редко прислушиваюсь к чужому мнению. В детстве всегда бесился, если видел несправедливость, а в тринадцать лет, когда убили мою мать и виновных не нашли, я почувствовал себя таким беспомощным и осознал — для справедливости нужна власть. Копы лишь руками разводили, и тогда мне понятно стало, что нужно забираться повыше. Глазами, полными вины и замешательства, я вожу по абсолютно спокойному лицу мужчины. Он не выглядит расстроенным, но я же понимаю, что влезла со своими идиотскими вопросами, куда не должна была. — Прости, я об этом ничего не знала… — нервно перебираю пальцы и начинаю ëрзать, потому что лавка в миг превратилась в самое неудобное место на планете. — Всё в порядке, — он передвигается ближе. — Ты ничего плохого не сделала. Много лет прошло, я могу спокойно об этом говорить, — его расслабленная поза и ладонь, которая аккуратно разжимает мои пальцы, приглушают волны стыда. Но я всё равно чувствую себя отвратительно, и минуты тишины, которые приходят на смену оживлëнному разговору, делают только хуже. Мне жизненно необходимо забить это молчание хоть чем-нибудь. — Это место мне напомнило одну детскую байку. Дед рассказывал её моей матери, а она — мне. Суть в том, что раньше в Кемфилде жили волшебники, — я сжимаю губы, понимая, что Амену не нужны эти глупые бредни, но в ответ на паузу он строит такое наигранно-серьезное лицо, что я не могу не продолжить: — Они и основали этот город, и хотели, чтобы люди жили счастливо. Волшебники во всём помогали жителям: лечили тех от болезней, совершали обряды, из-за которых урожай увеличивался вдвое, даже обычный металл научились в золото превращать. Кемфилд процветал, становясь самым богатым поселением в округе, но людям этого было мало. Они хотели стать такими же могущественными, как волшебники, а главное — обрести бессмертие. Но магией нельзя было поделиться, она была в крови тех, кто способен её обуздать. Однажды жители пришли с факелами на холм, где колдуны поклонялись божеству, дающему им силы, и сожгли заживо своих покровителей. В тот миг красная луна озарила небо, а из земли выросли высокие острые горы, которые навеки погребли у своих подножий убийц. А на месте расправы появился водопад, скрывающий от посторонних глаз окроплëнную магической кровью землю. Пока я вспоминала концовку о засухах и бедствиях, свалившихся на опустевший город, Амен резко опустил руки на мои плечи с глухим «Бу!», от которого я взвизгнула. — Эй! Это я должна была тебя запугать, а не наоборот, — цокаю на него с возмущением. — Прости, но эту страшилку я наизусть знаю, — Амен снисходительно похлопывает меня по волосам. — Очередная городская легенда, которую придумали, чтобы хоть как-то оправдать лень и нежелание работать. — При чем тут это вообще? — Ну, звучит, как причина, по которой Кемфилд стал гиблым местом. Взрослый как бы говорит ребенку: «Это не я не хочу ничего делать, просто всех нас прокляли очень давно, так что нет смысла стараться». Апология чистой воды. — Зану-у-уда, — протягиваю в ответ. — Я вот в детстве верила, что волшебники вернутся, простят людей и мы все заживем счастливо. А ещë хотела, чтобы они наколдовали мне бесконечное мороженое. — Кажется, кто-то проголодался, — хмыкает Амен. — Пошли уже, мечтательница. Стемнеет скоро.

***

Стемнело действительно быстро. До самой турбазы я не выпускала из одной руки телефон с фонариком, а из другой — ладонь Амена. Сложно сосчитать, сколько раз он подшутил над моей координацией, но это совсем не вызывало раздражения. Напротив, в большинстве случаев я лишь растягивала глупую улыбку, от которой начинало щеки сводить. И дело было вовсе не в его остроумии. Просто внутри каждую секунду фейерверками взрывался эндорфин, разгоняя по венам счастье, такое живое и яркое, что коленки подрагивали. Амен и я теперь вместе. Эта мысль напрочь стёрла из памяти недели, наполненные переживаниями и сомнениями. За весь день я ни разу не вспомнила об убийствах, ожившем мертвеце и прочей чертовщине, потому что… пошло оно всë. Я не могу себе позволить думать о плохом, когда шелест листвы кажется пением птиц из диснеевских мультфильмов. Я буду зубами вгрызаться в эту гребаную сказку, до последнего игнорируя весь происходящий вокруг хаос. Наш ужин прошёл в светлом кафе с мягкими диванчиками и тихой музыкой из похрипывающих динамиков под потолком. Я бы обратила внимание на уютную атмосферу, на выступающие в темноте горные вершины за окном, на тающее во рту жаркое, если бы кипящая кровь не била в голову, когда на колено легла ладонь Амена. Он продолжал что-то говорить, выводя сильными пальцами причудливые узоры, которые медленно пробирались по моему бедру. — Ты слушаешь меня вообще? — издевательский шепот коснулся уха. — Конечно. Конечно, не слушаю. Никакого дела мне не было до сути разговора, который превратился в монолог Амена. Потому что его дразнящие прикосновения скручивали до приятного онемения каждую мышцу в теле. — И о чём я говорил сейчас? — горячая ладонь властно сжимает внутреннюю сторону бедра, передавая коже сотни электрических разрядов. — Ругал местную кухню? — вытягиваю себя из пелены возбуждения и все силы бросаю на то, чтобы придать голосу невозмутимости. — Нет, — его рука скользит выше и останавливается в нескольких миллиметрах от изнывающей промежности, — подумай лучше. — А ты подумай, как вон тех стариков инфаркт хватит, если продолжишь свой долбанный допрос с пристрастием, — киваю на столик с пожилой парой чуть поодаль от нас. — Моего пристрастия ты ещë не видела. Наглая мужская усмешка окончательно отключает мозг. Каким-то чудом мы добрались до нашего домика и бросились пожирать губы друг друга прямо на пороге. Кусачие, нетерпеливые поцелуи бродили по шее, пока верхняя одежда летела на пол. Амен повалил меня на диван, не переставая сжимать тисками рук каждый участок тела, который ему попадался. — Как же долго я этого ждал, — слышу глухое рычание в районе ключиц. Случайно брошенная фраза взводит курок и стреляет в голову. Я не понимаю, что происходит. Внутри всё дрожит, на горле будто удавка затягивается. Ждал. Он же не знает, он же ничего не знает! — Подождешь еще минут десять? — скрывая волну паники, проговариваю я и надавливаю на мускулистые плечи. — Приму душ и продолжим, — в ответ Амен мычит что-то недовольное, но всë же слезает с меня. Забегаю в ванную. Сердце беспокойно переворачивается. Мечусь из стороны в сторону в попытке собрать мысли в кучу. Руки путаются в волосах, которые я не прекращаю оттягивать. Какого чёрта я согласилась с ним встречаться, если он даже не догадывается, что со мной сделали в прошлом? Это же обман, который рано или поздно вскроется. Амен не сможет этого принять и уйдёт. Как я это переживу, если уже сейчас не представляю, как жила до его появления? Я выдыхаю, закашливаясь в безостановочном потоке слез. Может, получится это скрыть? Не могу я его отпустить! Нужно просто собраться и закинуть воспоминания в темный чулан, двери его заколотить, бетоном залить. И все будет хорошо. Нас ждет прекрасная ночь, замечательное утро и гребаная счастливая жизнь, где нет места моим страхам. Слышишь, Эва? Все возможно, только соберись уже, выйди к мужчине, от вида которого у тебя в животе не бабочки — рой цикад трезвонит, и переспи с ним наконец. Ты этого хочешь не меньше, чем он. Хочешь почувствовать себя нормальной, любимой, хочешь перестать кривиться от одной мысли о сексе. Рядом с Аменом мне впервые за долгое время кажется, что я смогу это сделать. Так в чем проблема? Проблема стоит прямо напротив. Эта девушка в зеркале знает, что никогда не сможет перебороть свой страх. В попытке убедить себя, что прошлое осталось в прошлом, я задираю вверх край свитера. Это просто тело, худощавое тело с торчащими рёбрами, обтянутыми тусклой кожей. Не знаю, как оно могло приглянуться Амену, но сейчас не время об этом думать.

«Мне противно к тебе прикасаться!»

В голове слишком реалистично звучит голос Дейва.

«После такого на тебя ни один мужчина не посмотрит!»

На оголëнной коже появляются грязные чёрные отпечатки.

«В этом есть и твоя вина»

Следы мерзких ладоней покрывают всё: мое тело, мой разум, мою душу. Это правда! Все это правда, сколько бы я не отрицала. Меня не примет ни Амен, ни кто-либо другой. На мне чëтрово клеймо, которое не отдерëшь, сколько не сдирай ногти в кровь. — Эва? — через какое-то время слышу приглушенный голос Амена. Свернувшись, я лежу на полу и не могу даже голову повернуть в сторону запертой двери. — Открой или ответь хотя бы. Полчаса прошло, а я даже звука воды не услышал. Пытаюсь ответить, правда пытаюсь выдавить из себя «Все нормально», но губы шевелятся бестолку. Просто хочу исчезнуть, прямо как тогда, пять лет назад. Удар, треск дерева. Конечно, Амен выбил дурацкую дверь, как герой какой-то дешёвой мелодрамы. Только вот жизнь моя, скорее, третьесортный психологический триллер, сценарий которого режиссёр забросил на середине, оставив героиню наедине с нерешаемыми проблемами. — Что ты… — Амен садится на колени и поднимает мою голову. Сквозь мутную пелену я вижу его растерянность, от которой взвыть хочется, потому что его переживания за меня снова рождают внутри бесполезную надежду на лучшее. — Уйди, — подпитываясь злостью на саму себя, шиплю в ответ я. — Просто оставь меня в покое, — трясущимися руками цепляюсь в его запястья и делаю попытку отбросить их от себя, но даже обхватить полностью не могу. — Я никуда не уйду, пока не успокоишься и не объяснишь, что с тобой, — Амен дотрагивается костяшками до щек, стирая слезы, и от этого становится ещë паршивее, ведь, почувствовав треклятую заботу, сердце плавится, как восковая свечка. — Не буду я тебе ничего объяснять! Это только моё дело, — крик саднит пересохшее горло. — Выйди и дай мне успокоиться. — Нет, теперь это и моё дело тоже, — его брови сдвигаются к переносице, — потому что пару часов назад ты согласилась быть моей женщиной, и я имею право знать, что за херня с ней творится. — Я поторопилась, ясно тебе? Ошибка, это была ошибка. Мне противно становится от верещащего, надрывного голоса и пропитанных фальшью слов. На месте Амена я бы давно развернулась и ушла, потому что мои визги, сопли и треплющие его грудь руки терпеть невозможно. Но он терпит, поднимая меня и молча ведя к раковине. Мужчина набирает в ладонь воду и умывает распухшее лицо снова и снова. Потом ведёт в гостиную и сажает рядом с собой. Истерика стихает, и на еë место приходит необъятное чувство стыда. — Прости, я не хотела, чтобы все так получилось. — Я обидел тебя? Напугал? Вел себя грубо? В чем причина такого срыва? — спрашивает участливо Амен, будто я на него не орала чуть раньше. — Нет-нет, ничего такого, — я зажмуриваюсь до боли в глазах, — но нам правда не стоит, ну, начинать отношения. — С чего ты это взяла? — Можно я не буду говорить? — обессиленно кошусь в его сторону. — Просто поверь, что причина веск-… — Перестань юлить, — перебивает Амен, — Я своими глазами видел, насколько тебя всë днем устраивало. Что могло измениться за полчаса? Почему-то мне кажется, что ты вбила себе в голову очередную херню, которая не имеет отношения к действительности. — Имеет, — проговариваю с обидой на то, что Амен не воспринимает мои слова всерьёз. — Тогда расскажи. Я имею право знать, какого черта девушка, которая все мысли мои забила, рыдала на полу в ванной, — с неподдельным удивлением смотрю в сторону Амена. Все мысли забила? Неужели это возможно? Молчу минуту. Две. Сначала хочу подняться и уйти в спальню, как всегда убежать от страхов подальше. Но потом понимаю, что не могу позволить прошлому и дальше отравлять мне жизнь. Пусть Амен от меня отвернётся. Это неизбежно. Зато я буду знать, что у меня есть силы произнести это вслух. Хоть что-то, хоть какая-то мизерная польза от моего откровения будет. — Когда училась на первом курсе университета, я познакомилась с парнем, — набираю в грудь столько воздуха, что лëгкие болеть начинают. — Его звали Дейв. Банальная история: смазливый выпускник, упорные ухаживания, красивые речи. Изначально мне не было дела до него. В голове одна учёба была, ведь я верила, что старания приведут к блестящей карьере журналистки, — говоря это, я усмехаюсь с собственной наивности, — но Дейв не сдавался, и романтика в духе брынчания на гитаре под окнами моей общаги в три часа ночи сработала. В наших отношениях была целая куча тревожных звоночков, которых я в упор не слышала. Он никогда не приглашал меня к себе домой, выбирая для встреч мотели. Ругался, если я приезжала в его учебный корпус. Отказывался от совместных походов на вечеринки. Трудно не догадаться, что у него была другая девушка. И с ней я познакомилась самым ужасным из возможных способов.

***

Пять лет назад

Майское солнце сверкает ровно в зените. Я добегаю десятый круг на спортивном стадионе, плюхаюсь на мягкий газон и обливаю лицо остатками воды из пластиковой бутылки. Мышцы ног приятно ноют, и я думаю решиться на заключительный забег, но мои планы рушит телефонный звонок. — Ура! Я дозвонилась до самой занятой кошечки во всём Грейт-Фолзе. Какая удача, — ирония Дии сквозит из динамиков мобильного. — Не начинай, дорогая. Знаешь же, я вся в учебе, — я бросаю подруге самую любимую отговорку, накручивая на палец прядь шелковистых волос. — Правда что ли? По-моему, ты вся в Дейве, точнее, он весь в тебе. — Дия! — шикаю на подругу. — Перестань. — Что Дия? Я все ещё в шоке, что какой-то там студентик спустя пару месяцев отобрал у тебя звание главной девственницы Кемфилда. Он вообще в курсе, скольких парней ты опрокинула в старшей школе? — слышу на том конце провода заразительный смех и закатываю глаза. — Когда ты уже приедешь с ним? Я хочу знать героев в лицо. — Не дави на больное, а? Мама и так все уши прожужжала, что мечтает с моим парнем познакомиться. Как будто я против! Каждые выходные предлагаю ему до Кемфилда доехать. Но у него же выпускной курс, сама понимаешь, нет на это времени. — Бла-бла-бла, я это уже слышала, — дразнится Дия, — хотя бы фотку его скинь, пожа-а-алуста. Я же умру от любопытства. — Говорила же, он не любит фотографироваться, — я прикрываю глаза, пытаясь не выдать грусти в голосе. Мне же самой хочется, познакомить Дейва поскорее со всеми близкими людьми. — Если это не Эдвард Каллен, то пусть свою стеснительность подальше засунет. Мне жизненно необходимо пройтись по его внешности вдоль и поперёк. — Заканчивай уже свой стенд-ап, а то вообще больше ничего о моей личной жизни не узнаешь. — Ладно-ладно, я не готова пропускать ни одной серии этого бразильского сериала. На очередной выпад подруги я ответить не успеваю, потому что слышу как кто-то поблизости называет моë имя. Точнее, выплевывает его с почти физически ощутимой претензией. — Так это ты Эва? — загораживая солнце, надо мной нависает до невозможности недовольная девушка с пережёнными блондинистыми волосами. — Я перезвоню, — бросаю Дие на прощание и с принебрежением оглядываю мою шлюховато-одетую собеседницу. — Допустим. Если хочешь продолжить разговор, будь добра, тон смени. Я собираюсь подняться, но в грудную клетку врезается острый носок туфли на шпильке. — Ты совсем охренела? — повышаю голос и сбрасываю её ногу с себя так, что блондинка чудом не падает. — Охренела здесь только ты, — визжит девушка, когда я становлюсь напротив, скрещивая руки. — Говорю один раз: отвяжись от Дейва или пожалеешь, что на свет появилась! — А, так у моего парня появилась поехавшая поклонница? Зайка, боюсь такие экземпляры, — мой указательный палец маячит перед её лицом, — не в его вкусе. — Мы вместе с первого года обучения, — тявкает блондинка, а я всем своим видом стараюсь не показать удивления. — Думаешь, я в первый раз отваживаю от Дейва таких наивных дурочек? Каждый раз одно и то же: мы ссоримся, он видит симпатичную первокурсницу и играется, пока я не беру все в свои руки. На секунду я верю в еë искренность, потому что густо нарощенные ресницы подрагивают, будто она разрыдается сейчас. А потом вспоминаю, как в школе пару раз погуляла с популярным мальчиком, и после ко мне неделю подбегали девушки с похожими историями. Она такая же — понравился мой Дейв, вот и выдумала эта чушь. Не допускаю даже мысли, что он мог встречаться с нами обеими. Я же так хорошо его знаю и уверена в своем избраннике не меньше, чем в себе. Объективно, я лучше какой-то блондинки-истерички. — Извини, но это полная чушь, и у меня нет времени дальше тебя выслушивать, — я разворачиваюсь, вскидывая волосы за спину. — Тогда ходи и оглядывайся.

***

Через несколько дней

К восьми вечера университетская библиотека опустела окончательно. Даже главный зубрила нашего потока уже ушел, а я всё сижу над рассыпающимся в руках учебниках, потому что чертов преподаватель по философии задал мне реферат написать, одну тему которого я расшифровывала минут сорок. Подумаешь, пропустила пару занятий. У меня же была причина. Но я же не скажу семидесятилетнему профессору, что не сплю третий день из-за ссоры с парнем. После того, как я рассказала о случае на стадионе, Дейв ведет себя странно: постоянно прячет телефон, разрывающийся от звонков, отменил поход в кино на выходных, а вчера, когда я вновь заговорила о той девушке, он обозвал меня параноиком и вышвырнул из машины на окраине города. Между прочим, я потом больше часа в потёмках до общаги топала. Неужели та блондинка была права, и я действительно какое-то временное развлечение? Голова опускается на деревянный стол. Какая же я дура! — Устала, куколка? — сразу после вопроса, озвученного грубым мужским голосом, меня дёргают за плечи и вдавливают в спинку стула. — Руки убрал! — ошарашенно вскрикиваю и верчу головой в разные стороны, но вижу только белые рукава спортивного бомбера. — Ты слишком вежлив с ней, Бен, — женский голос я узнаю мгновенно. Паркет продавливают высоченные шпильки той самой блондинки. Она встает передо мной, упирая руки с длиннющими красными ногтями в стол. — И не говори, что я тебя не предупреждала, — теперь девушка хватает мой подборок, задирая голову вверх. — Мой брат и его друг очень не любят, когда меня расстраивают, а ты меня расстроила слишком сильно. — Тебя мать-природа расстроила. Что за цирк вы здесь устраиваете? — огрызаюсь я, тщетно борясь с нарастающей внутри тревогой. — Дамы, у вас будет время наговориться, а сейчас мы опаздываем, — парень резко поднимает меня со стула, обхватывая своими лапами. Ноги повисают в воздухе. Я отбиваюсь изо всех сил, пока громила тащит меня на выход. В висках бешено стучит кровь, из-за чего я почти не слышу, о чем говорят эти двое. — Сука, я её до тачки не дотащу. Сестренка, давай в кладовку, там камер нет, — на секунду он ослабляет хватку, и я успеваю освободить руку и въехать локтем по его рёбрам. Он закашливается, отбрасывая меня на пол. Я падаю, счëсывая колени, но быстро вскарабкиваюсь на ноги и вылетаю из библиотеки, не переставая слышать быстрые шаги и поток ругательств позади. Я выбралась, теперь главное — не останавливаться. Несколько раз падаю, врезаюсь в углы на поворотах, дёргаю ручки закрытых кабинетов. Я окончательно запуталась в бесконечных тёмных коридорах. Каждый из них в точности, как предыдущий! Паника мешает думать, подкидывая сцены, как эти придурки меня догоняют. Надежда на спасение появляется, когда вижу огромные стеклянные двери, ведущие на стадион. Там точно не запутаюсь. Выбегая на футбольное поле, я прочерчиваю маршрут: выход на противоположной стороне — парковка — людный парк. Осталось совсем немного. — Трэв, лезь быстрее, вон она! Крик блондинки почти сбивает с ног. Оборачиваюсь — она стоит в начале поля, а рядом с ней упирает руки в колени её запыхавшийся братец. Кому она кричала? Повернув голову, я ужасаюсь, потому что со стороны парковки по железному забору вскарабкивается другой человек. Впадаю в ступор на несколько секунд. Куда мне бежать, они почти меня окружили! Глаза спотыкаются о трибуны. Точно. Под ними — раздевалка с двумя выходами. Один из них ближе ко мне. Другой в нескольких метрах от аварийного выхода университета. Пробегу через раздевалку и окажусь в здании. Вокруг такая темень, что они не поймут, куда я пропала. В раздевалке мигает сломанная лампочка. Здесь еще темнее, чем на улице. Я сшибаю ногами деревянные лавки и пробираюсь в душевую. Я почти у цели. Этих ублюдков не слышно, они еще далеко. Я успею-успею-успею. Дëргаю ручку и внутри всё падает тяжелым свинцовым шаром. Заперто. Я не верю — бью ботинками по замку, вдалбливаю кулаки в металлическую поверхность. Нет, нет, нет, нужно собраться. Еще есть время! Мне не хватает кислорода от беспрерывного бега, но я все равно бросаюсь к другой двери, но замираю, когда вижу на пороге три силуэта. — Говорила же, она здесь. Бегать сложнее, чем с чужими парнями трахаться, да? — во мгле сверкают ровные зубы блондинки. Она наступает, а я отхожу назад. Усталость и паника смешиваются воедино. — Моя сестра вопрос задала, сука. Отвечай! — тот, что повыше, закручивает волосы в узел и впечатывает моё лицо в стену. От силы удара перед глазами сыплят искры. Кровь ручьём бежит из разбитого носа, уродуя белоснежную блузку. Я бью кулаками наугад, несколько раз попадая по лицу своего обидчика. — Поговорим по-другому. Он рывком припечатывает меня к шкафчикам. С железными дверцами сталкивается затылок и спина. Кажется, я слышу хруст собственных костей. — А она ничего так. Понимаю твоего паренька, Мэдди, — он говорит это так близко к моему лицу, что я чувствую мерзкую вонь из его рта и летящие в меня капли слюны. — Заткнись и делай, как договорились, — пищит его сестра. — Не надо… Нет… Отпустите меня! — тараторю я, на что все трое лишь омерзительно смеются. Выплёвываю куски штукатурки, пока бугай волочет меня в соседнюю комнату. Он толкает в одну из кабинок ослабевшее тело. Берет лейку и направляет напор ледяной воды на меня. Сначала пытаюсь отползать то в одну, то в другую сторону, отворачиваться. Получаю несколько ударов по лицу и животу. Каждую секунду уверена, что следующая не настанет и я просто задохнусь от проникающего до костей холода. Минута, час, день — я не понимаю, сколько это продолжается. — Достаточно, теперь разденьте её и поставьте на колени, — командует своим дружкам девка. Вода выключается, но теплее не становится. Никак не становится. Я просто не чувствую температуры. Знаю, что лицо прижато к кафелю, что он мокрый и холодный, но не ощущаю этого. Кажется, я не могу шевельнуться, но когда замечаю рядом две пары ботинок, начинаю трястись и стараться шевелить пальцами. Меня переворачивают на спину, отдирают прилипшую к телу блузку, стягивают юбку. Слабые крики о помощи никто, кроме них, не слышит. С каждым новым синяком от въедливых пальцев я всё больше чувствую, что вокруг нет ни одной живой души. Я одна. Они могут сделать со мной всё, что им взбредёт, и я никак на это не повлияю. — Голову подними, — указывает стервозный голос, когда я стою на коленях совсем голой. Делаю, как она говорит. Вспышка. Ещё одна. — Извиняйся. — Из-звин-ни, — выдавливаю под стук зубов, пока к лицу приближается камера мобильного. — За что ты просишь прощения? — с приторным удивлением спрашивает Мэдди. — Быстрее, — цокает и вырывает у стоящего рядом мудака сигарету. — Я в-встречалась с тв-воим парнем. — И всё? — она вдавливает тлеющий окурок между моих рёбер. Чувствую, как обугливается кожа, и кусаю окровавленные ошмётки на губах, потому что на крик не остаётся сил. — И спала с ним. — Хочу услышать другое, — следующую сигарету ей подаёт парень, который до этого момента молча стоял у стены. Ожог остаётся на бедре. — Скажи, что ты шлюха. — Я шлюха, — сглатываю кровь и повторяю за ней. — Громче, — пощёчина отбрасывает меня на спину, каждая мышца на которой разрывается от боли. — Я шлюха… Я т-трахалась с чужим парнем. Ш-ш-шл… — задыхаюсь в безостановочном потоке слëз. Я готова сказать, что угодно, лишь бы этот ад поскорее закончился. — Ладно, сойдёт, — она убирает телефон и склоняется надо мной. Плюёт в лицо. Сжимает щëки. — Надеюсь, ты усвоила урок. И знай, если ты посмотреть осмелишься в сторону Дейва, то всем твоим друзьям, знакомым, родителям придёт сообщение с крайне занимательным видео с твоим участием. Поняла меня? — я киваю до онемения шеи. — Чудненько. Тогда отдыхай. Успеваю сделать несколько рваных вдохов, пока не слышу соскабливающий кожу голос: — Сестрёнка, я думаю, этого мало. — Бен, она еле дышит, пошли уже. Я получила, что хотела. — А я не получил, — громкие шаги отдаются эхом в ушах. — Узнаю, чем она привлекла твоего парня. Когда до меня доносится лязг ремня, по телу прокатывается волна животного неконтролируемого страха. Я вскарабкиваюсь на ноги от раздирающего прилива адреналина и кидаюсь в сторону выхода. — Сука, держи еë! Передо мной выскакивает молчаливый ублюдок и валит на пол. Перехватывает руки, которыми я успела заехать по его роже, и садится сзади, зажимая рот жирной потной ладонью. Бен опускается напротив, стараясь раздвинуть плотно сжатые ноги. — Ребятки, это уже перебор, — в голосе блондинки различаю что-то вроде испуга. — Съебись, — рявкнул еë брат, спуская штаны. — Тебя посадят! Даже отец Трэва не сможет тебя отмазать за изнасилование! — Сможет, — впервые говорит тот, что держит меня сзади. — Да пошли вы оба! — блондинка уходит вместе с последним шансом на спасение. — Ну-ну, крошка, меня заводит, когда сопротивляются, но не так сильно, — он расставляет брыкающиеся ноги шире. Боль. Режущая и тугая. Пропитанная гадкой сигаретной вонью и его скрежущим мычанием. Распарывающая живот и выпускающая кишки. Безысходность, не дающая шевельнуть губами. Проникающая раздирающе глубокими толчками. Склизкая, гадкая и холодная, как кафельная плитка, об которую ударяются ягодицы. — Моя очередь, — между ладонью второго ублюдка и моим ртом появляются миллиметры воздуха. Зубы сами вгрызаются в неё, кажется, впиваясь до самой кости, — Сука! Голова врезается в кафель. Всё останавливается как по щелчку. Нет больше боли, нет запаха, нет холода. — Ты что натворил? …висок в крови… —… руку прокусила. — …сваливать… Какая Скорая? Обрывки фраз уплывают в темноту. Тишина и тепло, стекающее от виска к шее.

***

— Я очнулась у Дейва дома с перебинтованной головой. Какой-то его знакомый работал в больнице, видимо, из-за него я и осталась жива. Отрешенно уставившись в стену, я прокручивала в памяти воспоминания, но Амену озвучивала достаточно сухую версию. — Он быстро убедил меня не обращаться в полицию, потому что отец этого Трэва был влиятельным бизнесменом с кучей связей или что-то в этом роде. В целом, я и так около недели с кровати не вставала… Мы продолжили встречаться, — из меня вырывается холодный смешок. — Понятия не имею, как это вышло. Мне попросту было всё равно. Из того времени я не помню ничего, кроме белого потолка в его квартире. В один момент что-то во мне щёлкнуло, и я начала делать вид, что ничего не произошло. Училась, с друзьями общалась, даже с Дейвом отношения налаживала. Как будто за персонажа в компьютерной игре играла: выбирала нужные действия для не существующего в реальности персонажа. Дейв поверил, перестав с меня пылинки сдувать и чувствовать вину. Он начал с замечаний по поводу фигуры, потому что за месяц я набрала около пяти килограммов. Наверное, я заедала горе, сама того не замечая. Потом стал попрекать тем, что у нас нет секса, а когда мы попытались им заняться, он сказал, что я ему отвратительна. Дейв много чего говорил, и я верила каждому его слову. Мне даже легче стало, когда он меня бросил. Только вот притворяться я больше не могла. Так и стала жалкой загнанной девчонкой, которая боится собственной тени. Я не ожидала, что этот рассказ дастся настолько легко. Столько лет хранила в себе целую армию скелетов, выглядывающих из шкафа, а теперь высыпала их кости перед человеком, которого больше всех на свете не хочу разочаровывать. Только его реакция меня сейчас пугает по-настоящему. Я оборачиваюсь, вырываясь из транса прошлого. Склоненный профиль Амена выглядит угрожающе: идеально прямая линия губ, стиснутая челюсть и взгляд, выедающий пустоту. — Я знаю, сейчас тебе сложно сказать, что ты не сможешь быть со мной вместе. Но всё в порядке, правда. Каждому хочется видеть рядом с собой нормальную девушку, а не ту, над которой надругались. Мне правда жаль, что не смогла прервать раньше нашу связь, — я говорю об этом спокойно, зарывая поглубже все свои надежды, и поднимаюсь с дивана. Теперь точно всё закончится. Мою ладонь крепко обхватывают его пальцы, но тут же, словно обжигаясь, ослабляют хватку и лишь слегка касаются подушечками кожи. — Подойди ко мне, — горьким полушёпотом говорит Амен, и я становлюсь между его расставленных ног, возвышаясь над сидящим мужчиной. Он подносит мою руку к губам, не отрывая от меня напряжённого взгляда. Медленные, невесомые поцелуи ложатся на костяшки. — Я не позволю тебе считать себя ненормальной, отвратительной, и как там ещё выражался этот обмудок? Он ответит за всё, как и те мрази, которые посмели до тебя дотронуться. Поверь, они будут страдать до конца жизни, — Амен медленно моргает, нервно дëргая уголком губ. — Не смей во мне сомневаться. Ты всё та же очаровавшая меня девушка, которую я просто так не отпущу. Только теперь я увидел и то, насколько она сильная. И мы с ней обязательно со всем справимся, обещаю. Я жадно глотаю каждое его слово. Как будто не со мной всё это: не я, повинуясь внутреннему порыву, сажусь ему на колено; не я утыкаюсь лбом в его лоб; не я провожу в таком положении грёбаную вечность, пока спина не затекает. Нет, это меня Амен доносит до постели с таким трепетом, словно в его руках ваза из самого тонкого хрусталя; меня кутает крепкими, путанными объятиями; мне в самую душу шепчет: «Спи, маленькая».