Иллюминации. Черновик 1

— Похоже, тебе давно в табло не прилетало. — Воистину отщепенец: переходит к насилию в ответ на слова — прям как челядь! — Ой, кто бы говорил! Стреляешься со всеми подряд, кто хотя бы как-то не так на тебя посмотрит! — воскликнула Анна. — Ты знаешь, Мирослав, мне тебя иногда даже немного жаль. Слоняешься без дела, потому что ни на что не способен, кроме как на пострелушки эти ваши дворянские. А в остальном — обделённый какими бы то ни было талантами, бесхребетный мальчишка, который то и дело прикрывает своё ничтожество неким «дворянским величием», или как вы там все называете… А! «Наш великий дворянский род»! Тошнит уже от этого. — Твои слова оскорбительны для нашего… — Великого дворянского рода! Ахахаха! Какой же ты предсказуемый, Мирославка! Что, бросишь свою перчаточку мне в лицо? А кишка не тонка? Тем более, я ведь не дворянин, а «обычный» человек — не побрезгуешь? — Да ты… — Только учти, перед тем как бросать свои вещи в меня: я не аристократ, посему отхерачу тебя так, что даже матушка не узнает… — Может успокоитесь уже? — сказала Клементина Александровна. Все тут же замолчали и посмотрели на мать. — Но мама, он первый начал… — Мирослав, если бы тебе хватило ума не называть Мака так, как ты его назвал, то он бы и не стал тебе отвечать своими колкостями. — Я думал, ты не услышишь… — Так значит, если я не слышу, то можно к людям относиться по-скотски? — Ну мама-а… — Мирослав, ты всё больше становишься похожим на отца своего. На худшие его стороны. Но сейчас не об этом речь. Лучше иди и удели внимание Людмиле — сомневаюсь, что ей понравится уделение твоего внимания в большей степени брату, чем ей. Мирослав слегка поник головой, и с грустным «Как скажете, мама» пошёл наверх. — Мак! Как я рада тебя видеть! Живым и здоровым! — Клементина Александровна, казалось, подлетела к Маку и взяла того в объятия. Мак в долгу не остался и тоже крепко обнял мать. — Здравствуй, мама. И я рад тебя видеть. Всех вас. — Даже Мирослава? — спросила Маргарита. — Почти всех, — весело добавил Мак. — А как же господин Кляузер? — теперь спросила Анна. — Девочки, ну что это такое? — Простите, мама. Но ведь Бартоломей Вильгельмович и правда недолюбливает Мака… — виновато добавила Маргарита. — Дамы! Не беспокойтесь! Я постараюсь держать себя в руках и не причинять вреда старикам — и даже молодым людям! Все три посмотрели на него с неким подозрением. — Что такое? Неужели вы хотите, чтобы я тут побуянил?! — Нет-нет, что ты! Просто, это так необычно для тебя… — сказала Клементина Александровна. — Отец всё-таки тоже изменился. Пытается сблизиться, что ли… Хотя и безуспешно. Но пытается… Тут зашёл Кормак. — Ну что, я так понимаю, вся семья в сборе? — Ага, только вот Николай ещё не вышел поздороваться да пожелать долгой и счастливой жизни, в отличие от Мирослава. Ну хоть где-то он преуспел! — ответил Мак. — Николай! — крикнул Кормак. Через минуту на втором этаже к лестнице вышел молодой парень. — Здравствуй, отец. — Здравствуй, Николай. Мак приехал. Поздоровайся с братом. Тот оценивающим взглядом прошёлся по Маку, а затем сказал с презрением: — С отщепенцами не здороваюсь. Мак рассмеялся: — Господи, да какие же вы тупые все! Абдикат я, абдикат! А ежели вы этим «отщепенством» хотели меня унизить — вы очень сильно опоздали. Лет на десять. Похоже у мужской части Ротриеров всё-таки проблемы с мозгами! Ахаха! — Но ты ведь тоже мужчина, Мак, — заметила Анна. — Ха! Я не аристократ! Мне можно и ума поднабраться, что я и сделал. А учитывая то, с кем мне приходится соревноваться, неудивителен тот факт, что даже такая малая моя образованность с лихвой покрывает их тупизну! — Эй! Я вообще-то в гимназии учусь, дурень! — обиженно крикнул Николай с того же места. — Да хоть сто гимназий! Всё равно вы с Мирославкой одного поля ягодки, с тем отличием, что у тебя была возможность стать самостоятельным, но ты всё за ним повторяешь. — Как спущусь сейчас… — Тоже гардеробом своим в меня бросаться собрался? — Мак, ну перестань же ты! Не успел приехать, как со всеми ссоришься! — воскликнул Кормак. — Напомни, папенька, кто меня сюда привёз?! И не со всеми, а только с твоими сыновьями. — Мак, хватит, пожалуйста… — устало сказала Клементина Александровна, до этого всё это время закрывавшая лицо ладонью. Он замолчал. «Разошёлся что-то я.…» А ещё Кормак решил вмешаться. Вовремя, конечно. — Мак, не думаешь, что надо бы извиниться? Мак медленно повернулся к отцу и посмотрел на того дичающим взглядом. Благо, Клементина Александровна это заметила раньше, чем сын успел открыть рот для возобновления плодотворной дискуссии. — Кормак, оставь его в покое. Вы оба устали с дороги, надо отдохнуть. Мак, сходи в свою комнату, отдышись, господин Кляузер тебя отведёт. А позже будем обедать. — Конечно, мама. И ты это… прости за весь этот… казус. — Ничего, родной. Я всё понимаю. Ступай же. Бартоломей Вильгельмович отвёл Мака на второй этаж, в комнату для гостей. Но, в отличие от резиденции Феликса, в отчем доме в подобной комнате был шкаф с книгами. «Какое счастье! Можно читать, не выходя из комнаты! А то в отцовскую библиотеку спускаться совсем не охота…» Он подошёл к тумбочке с одеждой, взял чёрные штаны и рубашку, нижнее бельё и пошёл мыться. После водных процедур, вернувшись в комнату, подошёл к книжному шкафу, взял книгу и плюхнулся в кресло.

***

После примерно часа, проведённого за чтением любимых им речей русских адвокатов, что были напечатаны в одном сборнике относительно недавно, Мак вышел из комнаты и опёрся на мраморные перила рядом с лестницей. Снизу доносились звуки звонких голосов молодых людей. — Не буду я обедать с ним за одним столом! Пускай, вон, с прислугой ест! — видимо, сказал Николай. — Лучше бы он вообще из комнаты из этой нос свой не высовывал… — поддержал, судя по всему, Мирослав. — Ага, ещё чего! Лично ему в комнату еду носить? Обойдётся! Тогда уж лучше пусть вообще в подсобке питается! Ибо держу пари, что слуги его тоже выгонят из-за стола — и правильно сделают! Мак только и делал, что молча ухмылялся, пока слушал весь этот диалог. Наконец, ему надоело это, он быстро подошёл к лестнице, уселся на её перила и ещё быстрее съехал вниз. Видимо, младшие стояли довольно близко, так как он услыхал их восклицания от неожиданности. — Да вам и впрямь заняться больше нечем, кроме как обсуждать возможные условия моей трапезности в этом доме. Но чисто так, для справки, я ел в таких местах и такими образами, что вашей убогой дворянской жизни даже и не снились. Так что, если вы всё ещё отчаянно пытаетесь меня унизить — могу лишь пожелать вам удачи. Повторюсь: вы опоздали лет так на десять. А вообще-то, братский совет: возьмитесь уже за ум по серьёзному, развивайтесь хоть как-нибудь. Глядишь, жизнь ваша всё же заимеет хоть какой-то смысл — окромя как пытаться всеми правдами и неправдами очернить и без того хмурую жизнь старшего брата, — сказал он, подойдя к ним так близко, что они даже слегка посторонились, — А пока можете не беспокоиться: моё желание обедать за одним столом с вами тремя нисколько не больше, чем ваше — со мной. А теперь дорогу — мне надо выпить. Они расступились, слегка ошарашенно смотря на него. Когда те уже были в нескольких метрах позади, Николай тихо спросил брата: — А третий кто?.. — Кормак, Николашка! Отец ваш! — громко и задиристо сказал Мак, — И мой, к сожалению… — уже себе под нос. Он направился к погребу. По пути встретил несколько слуг, к которым сейчас испытывал примерно ничего, и старался не замечать их взглядов на себе; кто знает, быть может, они просто смотрят на его рубашку — не часто чисто в чёрном разгуливают здесь! Но вот когда до погреба осталось совсем ничего на пути встал он — Кляузер. — Мак! Куда направляетесь, сударь? — В погреб, ясное дело! — Прошу прощения, но в погреб вам нельзя. — Всем можно, а мне нельзя, так? — Не всем. Но в целом да, вы правы. — Тогда извольте принести мне бутылку красного вина. В комнату! — Как вам будет угодно. Сейчас попрошу… — Не-ет, эта просьба лично к вам, Бартоломей Вильгельмович! — У меня и без того дел хватает, сударь, — уже с намечающимся раздражением сказал дворецкий. — Ну тогда в ваших же интересах не затягивать с этим! — Мак резко развернулся и пошёл обратно, пока Кляузер не успел выдать чего-нибудь ещё. Тот лишь стоял на месте, вперив свои морщинистые и уже беснующиеся глаза в спину молодого наглеца. Вернувшись к двери в комнату, он не стал заходить, оставшись снаружи в ожидании дворецкого. Также опершись на перила, как и до спуска, он посмотрел на часы в конце коридора, засекая время, которое понадобится Кляузеру для выполнения его спонтанного поручения. Он был уверен, что тот начнёт что-то делать тогда, когда Мак уже успеет подняться, ибо справиться с отвращением к Маку у того по-прежнему получалось крайне небыстро. «Да-а, у таких монархистов-лоялистов до мозга костей просто всё внутри переворачивается, когда они с такими как я сталкиваются! Такая забава, не могу просто!» Через минут пять он, наконец, увидел широкоплечую фигуру дворецкого, который нёс в одной руке бутылку вина, а в другой держал поднос и бокал. При этом тот не особо-то и торопился: видать, придумывал что-то язвительное для обращения к Его Чернильному Убожеству, растягивая «удовольствие» от выполнения просьбы. Сначала Кляузер даже не заметил, что Мак стоит в коридоре, но даже когда заметил, всё равно не прибавил ходу. «А зачем? Правда, господин Кляузер? Я вино и так уже больше пяти минут жду, а вы и не торопитесь. Правильно. Нахрен это надо?» — Да вы просто чемпион по доставке особо важных предметов, господин Кляузер! Ну как, придумали, чего бы такого яркого и меткого сказать мне в лицо? — Вот ваше вино, сударь. Что-нибудь ещё желаете? — раздражение просто текло отовсюду. Но Мак всё же не так плох, как иногда может показаться. — Ступайте, Бартоломей Вильгельмович. Вы заслужили отдых, за доставку особо важных предметов. Я доволен вашей работой. А, и ещё: передайте там, что на обед я не пойду. Спасибо. Приняв «посылку», Мак зашёл в комнату под уничтожающий взгляд дворецкого, после чего вернулся и закрыл дверь. Благо, шаги за дверью послышались сразу же после её закрытия, так что одиночество Мака вновь возобновилось. «Эх, без закуски… Но, да и ладно, не отправлять же Угрюм Угрюмыча ещё и за едой.»

***

Скоро будет ужин, но пока можно просто прогуляться в саду. Всё-таки Мак пробыл у Феликса в резиденции безвылазно, так что хотя бы немного ноги размять не помешает. На улице уже начинаются вечерние сумерки, но так даже лучше — не будет сильно выделяться среди теней. Красиво, конечно, но не сказать, чтобы ботаника обладала каким-то местом среди интересов Мака. Нет, ему нравилось созерцание флоры, но не более. И главное не застать здесь молодожёнов, иначе вся прогулка будет испоганена. Шелест почти опавшей листвы под лёгкими дуновениями ветров внушает спокойствие и опускает на бытие Мака невесомый флёр умиротворения с примесью осенней меланхолии. Пожалуй, эти сады в детстве и отрочестве, пока он не ушёл восвояси, были тем пространством, где не было никаких этих иерархий, из-за нарушения которых его тогда так сильно ругали (какие же они нежные, эти иерархии!); где не было препятствий для мыслей подростка: они могли дрейфовать свободно, при этом унося вместе с собой даже тело юного ещё аристократа — бегать меж деревьев, валяться в траве, смеяться, кричать, а иногда и плакать — не то от радости, не то от тоски. Как только он был изгнан из стана «высшей лиги», в отчем доме ему больше нечего было делать. Но напоследок он, конечно же, убежал глубоко в сад и пробыл там весь день, вернувшись в дом в потёмках — чтобы никто не видел его красных глаз. А той ночью он убежал и из дома, хотя ему разрешили остаться. Но смысла в этом он не находил никакого. Зачем? Ведь тогда был друг, семья которого вновь приняла мальчугана, но теперь уже беспризорного. Пиная листву, Мак размышлял о том, не пойти ли ему и сейчас в то самое место, где были пролиты юные слёзы новоиспечённого абдиката? Почувствует ли он что-то, после стольких лет? Но блуждающий свет фонаря где-то поблизости отвлёк его от этих намерений. — Прогулки во тьме? — спросила приблизившаяся Клементина Александровна. — Ага. Во тьме своего разума, воплощённого в этом осыпающемся саду. Думал вот, а не сходить ли мне в то место… — Я хожу туда время от времени… Особенно когда приезжают братья Кормака, или мне уже становится невыносимо трудно от него самого… — Помогает? — Ты знаешь, да. Наверное, благодаря тебе! Как будто ты осветил это место светочем своей жизни, и теперь оно своего рода целительное — для души. — Сёстрам поди тоже рассказала? — Каюсь, рассказала. Но послушай! Они же без ума от тебя! Чуть ли не мучеником тебя считают! А им ведь тоже нужна отдушина. — Да я не против. Ты и так знаешь, кому точно нельзя ни слова про это говорить. — Знаю, знаю. Тут не беспокойся: и я, и девочки держим предназначение этого места в секрете. — Молодцы. Эх, чтобы я без вас делал… спился бы, наверное… — Мне страшно подумать, что было бы, будь ты совсем одинок. — Лучше не думать. Иногда вообще не думать… Они уселись на скамейку и молча созерцали сгущающуюся темноту. — Они тебя схватили, что ли? — Почему это? — Чтобы ты добровольно сюда вернулся… — Ну, я захотел узнать, что им от меня нужно, но так и не пришёл к чему-то конкретному. Плюс, восстанавливаю память. — Амнезия? — Частично. Но вот последний эпизод в доме дедушки так и не получается вспомнить… — А остальное вспоминается легко? — Ну, как бы сказать… Я не знаю, оно само как-то получается, по ситуации… Просто порой то и дело вспышка света перед глазами, а потом резко всё как рукой снимает и туман беспамятства рассеивается, но только частично. А вот та ночь — кроме кабака ничего не помню. Тьма даже, не туман. — Плохое у меня предчувствие на этот счёт. — Ха, да и у меня как-то не особо всё радужно по этому поводу, в плане догадок. — И что думаешь? –Хм, если брать информацию из газет, то… На дом напали! А я, ну… Видимо, был атакован вместе с домом! Раз одежды на мне не было… — В смысле — одежды не было?.. — В прямом! Я проснулся голышом! — То есть ты думаешь, что тобой… — Нет, не думаю. Но всякое могло произойти, так что отметать подобные варианты тоже не буду. Тем более, если так и окажется, то я уже буду морально готов к такому развитию событий. Неприятно будет, но а кому сейчас легко?! Чутка помолчав, он добавил: — Ладно, пошли уже в дом, что ли. Ужин поди готов. — Да, конечно. Пора кушать.

***

— А я тебе говорю: это был не олень! Тебе показалось! — воодушевлённо сказал Николай. — Хочешь сказать, я зрением стал слаб? — с ухмылкой спросил Кормак. — Как знать, отец. Как знать… — Ну вы хоть что-то поймали в итоге? — спросил Мирослав. — Ветер в голове, до сих пор свистит, — вмешался Мак. Они замолчали и уставились на него, ибо до этого он никак не участвовал в обсуждении сегодняшней охоты. Видимо, они даже забыли, что сидели с ним за одним столом. А вот сёстры, сдерживаясь, посмеивались. — И как это понимать? — спросил Николай. — А? Да это так, мысли вслух. Не берите в голову, — он сделал небольшую паузу, после чего добавил, запив вином, — Она всё равно пустая. — Ты опять за своё?! — Мирослав начинал негодовать. — Ну что-о вы… Как же можно? Говорить всерьёз подобные вещи таким уважаемым людям, как вы?! Не приведи случай, чтобы я это сказал всерьёз! — Мак, может хотя бы за столом не будешь концерты устраивать? — сказал Кормак. — Да, я это говорил всерьёз, и считаю вас троих пустоголовыми. Мирослав и Николай резко встали из-за стола. — Я не буду больше терпеть выходки этого б.… баламута! Папа, мама — я не в состоянии находиться с ним в одном помещении, не говоря уже о приёме пищи за одним столом! — Ну так выйди, — невозмутимо сказал Мак, запивая вином. — Да как ты смеешь!.. — Мак, по-моему, это тебе надо выйти, — спокойно, но твёрдо сказал Кормак, смотря прямо на Мака. — Как хочешь, папенька. Как хочешь. Он встал из-за стола и направился к выходу, но остановился и сказал из-за плеча: — Кстати, братцы, а вы знаете, что дядя Феликс предлагал мне восстановление дворянского статуса? А я сказал, что подумаю. Так что вы тут поаккуратнее с выражениями в следующий раз. Кто знает, может вы будете говорить не с бродягой, но с полноправным аристократом — не завтра, так в день после. Аривидерчи, — и с широкой лыбой Мак всё-таки вышел из столовой, успев краем глаза заметить ошеломлённые взоры своих братьев. — Отец! Как это понимать?! — вопросили Мирослав и Николай. — Не верьте всему, что он говорит. А точнее, не принимайте близко к сердцу. Я с ним поговорю. Но сначала закончу ужинать, — ответил Кормак, продолжая трапезу и потупив взгляд в тарелку. — Но отец… — Ну вы хоть немного подумайте, прежде чем меня с этим беспокоить! Вам мозги на что даны? — теперь в голосе Кормака начали различаться ноты раздражения. — Кормак… — Клементина Александровна посмотрела на мужа с полу немым укором. — Прошу прощения. Погорячился. Давайте просто поужинаем. Тем более, что помеха вашему спокойствию ушла, дорогие мои сыновья. Мак, тем временем, пошёл в просторную залу, где обычно проводили свои вечера и различные встречи все члены его семьи. Но сейчас тут пусто, так что можно отдохнуть в удобнейшем кресле, или расположиться на диване. О! Можно ведь ещё взять книгу из отцовской библиотеки… «Ха! Видать перепил вина! Ну ладно уж, раз хочется повеселиться, так почему бы и нет? Вряд ли я сюда спущусь, будучи трезвым. Надо использовать шанс баламутства! А какие у них будут рожи, когда увидят меня на диване с книгой! Особенно, если ещё и засну тут же… Какая красота!» Он зашёл в залу, освещённую лишь камином. Высокие окна завешаны шторами, а перед камином стоит горничная, что следит за огнём. — Здравствуйте, сударь. Прошу прощения, я здесь за камином следила. Сейчас же удалюсь. Мак лишь одобрительно кивнул. Оставшись наедине с собой, он подошёл к книжным шкафам и наугад взял какой-то том. — Та-ак… «Национальные движения во Франции в конце восемнадцатого века»… А, ну да — он же политик, ему такое знать надо. Ну-с, посмотрим-с.… — и он плюхнулся на диван, открывая книгу на случайной странице, — Ага… Очень интересно! — прочитав несколько предложений, он положил книгу себе на лицо. Тем не менее, сон всё не шёл, — Видать, всё же мало выпил. Ладно, полежу здесь, пока они не придут. А там уже можно и к себе подняться. Он потерял счёт времени. Их не было долго. Или не долго — он не знает. Но вот двери гостиной, наконец, открылись. — И кто бы там был, можешь себе представить?.. А это ещё кто здесь? — сказал Мирослав. — Это-о… Похоже, это наш отщепенец, — немного неуверенно ответил Николай. — Спит с книгой на лице?.. — Похоже на то. Анна, сними с него книгу. — А чего это я сразу? Тебе надо, ты и снимай. — Какая вредная… Я не хочу к нему приближаться. По правде говоря, мне и так уже дурно… Храп. — Ну что это за безобразие?! Беспардонно храпит в гостиной зале! Занял своей тушей весь диван, как будто нам на зло… — возмутился Николай. — Анна, сними же с него книгу! Это приказ! — сказал Мирослав. — Ты чего это раскомандовался? — Я старший здесь! И вообще, ты же девица! Не перечь мужскому слову! — Ахахаха! — Мак аж вскочил с места, заливаясь громким смехом. Мирослав даже вскрикнул от таких поворотов ситуации. Как следует посмеявшись, он всё-таки решил обратиться к младшему брату, всё ещё атакуемый приступами смеха, а, соответственно, не находя в себе сил убрать с лица своего спазмы веселья. — Так вот в чём ты ещё находишь утешение своей ничтожности! В том, что родился мужчиной! Но открою тебе одну досадную тайну: ты хоть и родился мужчиной, но так им и не стал! Ахаха! — Заткнись, ублюдок! Я тебе ещё преподам урок, чернь поганая, будь уверен! — О-ой, мне так страшно! Что, побьёшь меня? Или, о боже, пожалуешься папеньке? Или же… — он поглядел по сторонам с напускным беспокойством, — своему обожаемому сэру Феликсу Кормаковичу Ротриеру Безномерному? Ну давай, что же ты сделаешь? Мирослав уже потерял контроль над собой и стремительно направился к старшему брату, занося руку для пощёчины. Но рука Мака перехватила его руку, зажав предплечье Мирослава в тисках пальцев бродяги. — Значит, хотел всё-таки хоть какую-то силу применить… Уже что-то, — сказал Мак, глядя исподлобья на брата и скалясь, — Похвально, конечно, но не тебе со мной тягаться по силе. Как только он «выбросил» руку брата из захвата, тот тут же попытал удачу с другой рукой. Но был пойман вновь. — И после этого ты всё ещё будешь что-то там лепетать про то, что ты не пустоголовый? — Что здесь происходит?! — голос Кормака был ещё твёрже, чем за ужином, да и спокойствие уступило место негодованию и рассерженности, — Кормак Лир Ротриер девятый, нам нужно поговорить, в моём кабинете. Сейчас же! — Кормак! — с явным укором воскликнула Клементина Александровна. — Цыц! Клементина, не встревай! Моё терпение уже закончилось! — Нет уж! Будем говорить на улице, Кормак Лир Ротриер восьмой! — сказал Мак. Он оттолкнул от себя Мирослава и стремительно пошёл на выход, вперив свой исподлобный взор в отца. Тот последовал за сыном, одаривая его не менее выразительными взглядами и выражениями лица, которые прислуга, провожавшая этих двоих на улицу, имела возможность лицезреть. Наконец, они спустились к началу лестницы. — Ты только приехал, меньше суток здесь пробыл, но уже устраиваешь скандалы, которые, между прочим, будь здесь общество хоть немного иное, тебе бы вообще с рук не сошли! Так что же с тобой не так?! Хочешь так и остаться отребьем? А ведь я собирался убедить Феликса всерьёз задуматься над его предложением! Но твоё поведение ни в какие рамки не укладывается! — Смотрите, как заговорил! Но я повторю вопрос: кто меня сюда привёз? Не ты ли это был, всемогущий Кормак? — Следите за языком, молодой человек! — Это ты за своим языком следи, дворянин хренов! Забрал сына из лап своих мерзких братьев, и теперь чувствуешь себя героем? Решил, что я теперь тебе буду благодарен? Да катись ты к ранне, что б тебя! — Последнее предупреждение… — И что потом? Выгонишь из дома? Опять?! Ох ты ж нихрена себе, какой хороший папенька! А я уж было подумал, что ты меняешься, думал дать тебе шанс на реабилитацию… Так вот хрен тебе! Знаешь, кто ты? Ты не какой-то там великий князь и герцог, не Кормак Лир Ротриер восьмой, нет… Ты просто предатель! Предатель и трус! И ничего ты не заслуживаешь! И маму ты тоже не заслуживаешь! Ты никто, пустое место! Пресмыкаешься перед своими младшими братцами, хоть и пытаешься пыжиться и выставлять себя как контролёра всего и вся! А ещё что-то говоришь мне про отребье… Да-а, кто бы говорил тут про отребье, а, Кормак?.. Я считал когда-то, что ты любишь меня, что не дашь в обиду… Но вместо этого ты предал меня! Так что катись со своей сраной аристократией в гузно к вашему горячо любимому императору! Мне от вас ничего не нужно, может уже отстанете от меня? Фамилия твоя мне только всё портит… И вообще: из нас двоих отребье — это ты. Кормак замер, уставившись на Мака с широко открытыми глазами. Лицо его перекосила гримаса ужаса и отчаяния, хотя ещё местами можно было рассмотреть гнев, но его уже было мало. — П… Прости меня, пожалуйста… — Кормак опустил взгляд себе под ноги. — Нет, — приглушённо сказал Мак, — хотя я пытался, но каждый разговор с тобой сводит на нет все усилия. Мак пошёл обратно в дом. К себе в комнату. Как только он открыл парадную дверь, к нему тут же подскочила мать. — Мак, послушай… — Всё нормально, мама. Обычный разговор с отцом. Тем более пятница ведь, и я пьян. В общем, ничего необычного. А я спать пошёл, — спокойным тоном сказал Мак и пошёл к лестнице. Все смотрели на него, но молчали. А он, в свою очередь, игнорировал их взоры, так что трудно сказать, каких было больше: осуждающих, испуганных или восторженных. Но всё-таки всё устаканилось. Мак действительно ушёл спать, предварительно допив бутылку вина. Кормак не мог произнести ни слова и всё сидел за столом в кабинете, тоже отдавшись во власть бутылки с алкоголем, но всё же покрепче, чем вино. Тем не менее, всё было спокойно. Пока посреди ночи кто-то не издал истошный крик.