Иллюминации. Черновик 1

— Ну-с, что тут у нас? — Как видите, ваше высокоблагородие, дом сгорел. Поместье графа Анненского. Мужики говорят, что какой-то пьяница не рассчитал с выпивкой и закончилось это всё плачевно. — Личность его установлена? — Доподлинно неизвестно, достоверная информация или нет, но есть основания полагать, что это был внук владельца поместья. Полного имени узнать пока не удалось, но говорят, что пьяницу якобы зовут Мак Ротриер. — Зовут? — Так точно. По невыясненным пока что причинам он выжил. Если верить мужикам, что были здесь до нас, его нашли лежащим на земле, свернувшимся в клубок от холода, без одежды. Лежал недалеко от здания — от того, что осталось от здания, конечно же. — Воистину, пьянство вещь загадочная. Да и вообще ситуация какая-то… ну загадочная, ей богу! Пьяница сжигает дом графа, сам выживает, да ещё и, оказывается, принадлежит к знатному роду. Мистика прямо. Хотя, всё это больше походит на то, что некто безымянный забрался в пустое поместье с целью выпить, но что-то пошло не так, в результате чего сам сгорел, а находившийся в поместье аристократ смог спастись. Вот только почему он был один в доме? Не ясно. — Более того, Геннадий Бенедиктович, в деревне также сказали, что поздней ночью был слышен не то взрыв, не то гром. Дождя не было. А признаков того, что дом горел — например, свечения, тем более ночью было бы видно хоть что-нибудь — никто не заметил. С другой стороны, должно быть все уже спали. — Но грохот слышали, так? — Так. Но ведь он мог разбудить их. — Тоже верно. А почему после грохота ничего заметно не было? — Не могу догадаться, ваше высокоблагородие. — Вот это и загадочно. В числе прочего здесь загадочного, но даже более… Послышался стук копыт. Вскоре на дороге было видно всадника, скачущего из деревни. — Геннадий Бенедиктович, разрешите доложить? — Докладывайте, Глеб Денисович. Нашли выжившего? — Никак нет, ваше высокоблагородие. Всё указывает на то, что он ночью отправился в Петербург. — А его приметы вы узнали? — Тёмные длинные взъерошенные волосы; рост средний; худощавое телосложение; из одежды носил какое-то попурри, никто толком не смог сказать конкретно — думаю, это всё равно деталь. Но одежду он мог и сменить. Надо допросить кабатчика, как только найдём его. — Допросите и узнайте. Можете быть свободным. — Слушаюсь, ваше высокоблагородие! — Так, Антон Никифорович. А тела-то нашли хоть какие-нибудь? — Геннадий Бенедиктович повернулся обратно к младшему офицеру. — Судя по всему, никаких не нашли. Хотя на земле обнаружили следы нескольких человек. — Ясно. Видать, революционеры недобитые. Ха! Только и умеют, что дома поджигать и другие теракты устраивать… Единственное, остаётся разузнать про этого загадочного Мака Ротриера. — Прошу прощения, Геннадий Бенедиктович, но со мной также поделились интересным наблюдением: сегодняшней ночью так называемые сторожи пепелища видели странное свечение над остатками здания — как будто нечто прозрачное и светящееся повисло в воздухе. В итоге они решили, что выживший как-то связан с этим явлением, отчего собрались уже было проводить «очищение от ранны», вот только выживший исчез — как я уже сказал, скорее всего уехал ночью в город. — Да что же это такое в самом деле?! Сплошная мистика! Одна мистика другую погоняет! — Быть может, ваше высокоблагородие, здесь и нет никакой мистики — просто у некоторых жителей этой прекрасной деревни произошло помутнение рассудка — морок, если угодно — вот они и увидели то, чего не было. Самое интересное, что сей морок, возможно, имел место быть только у одного или двух человек, но они поделились своими шокирующими «наблюдениями» с другими жителями, отчего это и распространилось настолько — опять же, среди жителей этой прекрасной деревни. Но мы-то не склонны к вере во всякое сверхъестественное, мы — люди эпохи Просвещения, и подобный нонсенс вызывает у нас лишь некое умилительное чувство, которое в данный момент я затрудняюсь лаконично описать. Вместе с тем, нам не следует слишком углубляться в это умиление и помнить, что реальность куда прозаична и прагматична, в отличие от суеверного мировоззрения деревенских жителей, — аристократичного вида человек обозначил себя в разговоре, подобравшись незаметно для полицейских. — А, Святослав Святославович, здравия желаю! Вы так внезапно появились здесь, что я даже чуть вздрогнул. Вы, я смотрю, горазд на тихоходство, да? — Здравствуйте, Геннадий Бенедиктович. Прошу простить меня за столь беспардонное вторжение в вашу деловую дискуссию, но я хотел быстрее поделиться с вами своей версией произошедшего, причём чтобы это не выглядело слишком искусственно и нагло. Ещё раз приношу извинения за вмешательство. И вам здравствуйте, господа полицейские! — Ничего страшного. Тем более, ваша версия принесла ясность в это дело, и многое мне уже становится понятно, если смотреть под таким углом. Так что я скорее должен вас благодарить за столь своевременное вмешательство. Сдаётся мне, ещё чуть-чуть, и меня бы охватила паника от столь обильного количества этих всех… мистификаций, чтоб их. — Рад, очень рад, что вы находите мою версию столь полезной! — Но Святослав Святославович, позвольте уточнить один момент? — сказал Антон Никифорович. — Конечно! Что вас интересует? — В сведениях, полученных от крестьян, указывается выживший. Вы, верно, слышали про это. Как вы можете это объяснить? — Это хорошее замечание! Но мне и не придётся это объяснять, так как Геннадий Бенедиктович уже всё объяснил до меня. Речь про некое лицо, которое проникло в поместье и устроило всё это недоразумение. Скажу честно, ваша проницательность меня восхитила, ваше высокоблагородие! — Вы мне льстите, Святослав Святославович! — Однако… Есть один момент, который нуждается в уточнении. Поскольку досточтимый граф Анненский покинул это поместье уже как некоторый продолжительный период времени назад, никаких выживших аристократов здесь не было. — Но подождите, а как же внук графа — господин Мак Ротриер? — Вынужден возразить вам, Геннадий Бенедиктович, но лицо, именуемое Маком Ротриером, не является аристократом. Ещё в своё отрочество он был подвергнут абдикации за своё совершенно неприемлемое и недозволительное в приличном обществе поведение. Но, раз никаких тел не нашлось, быть может, он просто поджёг дом и сбежал потом куда-то. Возможно, что в тот же Петербург. Однако, я бы вам порекомендовал не оглашать сию информацию, дабы не сбить след. Его следует выследить тайно. Поэтому, чтобы не нагружать и без того занятые правоохранительные ресурсы, Феликс Кормакович задействует свои ресурсы. Можете не беспокоиться — преступник будет пойман без лишнего шума. — Это хорошо. Но как быть со следами ног на земле? — Вы действительно думаете, что этот пьяница смог бы провернуть такое в одиночку? У него непременно были союзники. — А Феликс Кормакович будет искать и их тоже? Или только внука графа Анненского? — При всём уважении, Геннадий Бенедиктович, но ресурсы господина Ротриера тоже не бесконечные. Тем более, это всё-таки дело семейное. — Понимаю, понимаю… — Ну-с, господа полицейские, разрешите откланяться — пора возвращаться в город! Всего вам доброго! Желаю поскорее найти эту банду негодяев-поджигателей! — Счастливого пути, Святослав Святославович! Святослав Святославович направился в сторону деревни. — М-да… Вроде абдикат, а столько хлопот ради него. А для нас шиш, — пробормотал Геннадий Бенедиктович.

***

Довольно быстро объявились добровольцы, которые назвались сторожами. Другие в насмешку назвали их «сторожами пепелища». Первые обиделись, конечно, но сторожить остались. И всё было тихо, спокойно, пока не зашло солнце. Пред сторожами — что дневных, что их сменяющих — предстало явление: над грудой обгоревших остатков, в воздухе как бы парило нечто; оно было прозрачным и светилось белёсым светом, иногда достаточно ярко, а порой довольно тускло. Сторожи не двигались с места, заворожённо всматриваясь в это нечто, пока не подул промозглый ветер и не внёс каплю свежести в это созерцание. — Эт ещё что за ранновщина… — Светится! Оно светится! — Да видно, что светится, дурень. — И что с этим делать? — Как что — видать, нужно обряд проводить. — Неужто обряд… — Обря-ад… — Так ведь над кем-то надо проводить — такая ранновщина простыми сотрясаниями воздуха не уйдёт, эт я те точно гврю! — Кроме мальца никого тут не было больше, когда дом сгорел-то. Видать, он с этой ранновщиной водится. — Над ним и проведём! — Всё равно затворник — от таких добра не жди! — Да! Слишком уж он это… как его… подозрительный, во! — Здесь оставаться небезопасно! Неизвестно ещё, какова эта ранновщина! Потом у кого-нить хер отвалится — обратно не врастёт. Возвращаемся!

***

После полноценного завтрака за счёт заведения Маку вздумалось вздремнуть. Но чего он не предполагал, так это того, что проспит аж до вечера. Проснувшись, он заметил отсутствие бутылки с выпивкой около кровати. Тут-то он вспомнил, что, во-первых, случилось утром, а во-вторых, что мало что помнит — разве что своё имя, чем занимался в последнее время и какие-то разрозненные воспоминания далёких лет. В горле сухо, а из жидкостей в поле зрения только кувшин с водой. — Да… Ну и сервис… Пришлось пить воду, что уж тут поделать! Следующая неудобность, которая заставила Мака раздосадоваться, была из разряда «взгляд со стороны»: пока он не увидел себя в зеркале, вряд ли что его смутило бы, но этот «наряд», что был на него «налеплен» будто из разных сортов глины, потряс до глубины души этого хотя и неопрятного, но всё же не безвкусного юношу. — Ну что за хреновина… Что за пугало… Благо, в данном отношении «сервис» предоставил ему более вкусную альтернативу, чем получилось с питьём. Рядом с кроватью лежала тёмная стопка из одежды. Вещи оказались даже почти по размеру! Достаточно упомянуть то, что Мака новый наряд ничуть не смутил, поэтому он как можно быстрее переоделся, взъерошил и без того взъерошенные патлы и пошёл вниз. Но не успел открыть дверь, как на пороге оказался Афанасий Никитич. — Тебе нужно уходить, и как можно скорей. А лучше убегать! А вообще-то лучше и уехать — и почему я сразу про это не подумал?.. — стремительный подъём по лестнице для человека его комплекции не проходит без запыханий. — Что случилось? — Деревенские хотят провести очищение от ранны… над тобой. — Эээ… Что? — Ну обряд!.. Ну, когда замечают какую-то ранновщину, по мнению людей, то обычно проводят обряд. А когда ранновщина какая-то слишком заметная, то стараются провести над человеком, который хоть как-то связан с этой ранновщиной — опять же, по мнению людей. Короче, нужно быстрее тебе убираться отсюда! — А что за ранновщина такая? Где они её взяли? — Над пепелищем что-то светится в воздухе — всё, что знаю. Пойдём вниз уже. Они спустились в большую кабачную комнату. Около камина сидел человек, читавший газету. Хобутов направился к нему. — Ярослав Платонович, окажите услугу! Нужно этого мальца в город доставить. — Здравствуйте, Ярослав Платонович. — Здарова, Мак! Ну, как утро настанет, так и отвезу, в чём проблема. — Проблема в том, что надо сейчас. — Ха! Не-е, сейчас не могу — ночь уже, спать охота. — Ярослав Платонович, мне позарез нужно в город. Нужда большой — очень большой важности. — Что ж такое-то? — Обряд хотят провести — над невинным человеком… Ну что я сделал? Я даже не знаю, что за ранновщину они там увидели! — Погоди-погоди, ты о чём вообще? — Платоныч, сторожи эти пепельные какую-то ранновщину заметили на пепелище. Решили, что это дело рук мальца. Хотят очищение провести. Ну помоги ты, ну что тебе это стоит? Сам ведь раньше в Петербург приедешь, больше дел сделаешь! — Ну если у мальца найдётся плата за проезд — причём повышенная — то так уж и быть. — Найдётся, — ответил Хобутов, подмигнув Маку. — Что ж… Надо лошадей готовить. Сделаешь? — спросил он у Мака. — Сделаю. — Ну тогда иди, ранна с тобой.