Потворство Божье

— Безуспешно? Ты хоть пытался сдюжить с его убеждениями? — голос кайзера, ныне сидящего супротив наследника в экипаже, запряженном тройкой лошадей, словно ледяной иглой пронзал воздух, заставляя алоглазого, чей взор был направлен на мелькающие снаружи пейзажи, чуть напрячь нижнюю челюсть. Юноша смог молвить лишь спустя несколько мгновений: — Это было успешно ровно настолько, насколько целесообразно спорить о вкусах… — Политический курс, по-твоему, это простое предпочтение? Вкусы меняются, ежели тебе угодно такое сравнение. — Но не насаждаются силой, — парировал Рейх мгновенно, вновь распрямившись, убрав прежде согнутую в локте руку с выступа под окном, обратив взгляд на родителя. — Уж явно не за одну только встречу, — германец понимал, что взаправду сплоховал в ораторстве, ибо был слишком зациклен на аромате русского, но признать этого перед отцом не решался. — Значится, ваши свидания произойдут в количестве гораздо большем, чем мне представлялось изначально. Ежели он тебя не гнал взашей, что, учитывая особенности его нрава, было бы возможно, — вспомнил Пруссия, сколь «галантен» русский цесаревич был с ним, — стоит полагать, что не откажет принять и снова, — сделал он очевидный вывод, ясно настраивая наследника на то, что избрал для него вполне конкретную цель, кою тот обязан был всенепременно достичь. — Интересы меняются, подстраиваются под окружение. С его убеждениями дальнейшее будущее его державы, а там уже и мировые отношения, в коих мы завязаны, ждет крах по причине принципиальной разницы идей. С учетом его положения речь идет не о простых беседах и предубеждениях, а о предотвращении катастроф, — Пруссия уложил кончики тонких пальцев на прикрытые веки, что являлось привычкой в приступах раздражения. — Я надеюсь, что следующая твоя беседа с Россией пройдет куда более плодотворно. Ибо, смею полагать, уроки ораторского мастерства не прошли даром. Общаться с лизоблюдами при дворе — дело куда более легкое, нежели дебаты со Страной… Рейх чуть замялся: он понимал, что вряд ли сумеет при всей степени стеснения и стыда, питаемого от столь неведомых прежде сильных ощущений, убедить хоть кого-то, в особенности весьма сильно цеплявшегося за свою идеологию русского. — С чего бы ему меня слушать? Полагаешь, наследник трона союзного государства — достаточно высокий статус? — В любом случае, ежели в первое знакомство ты не стал жертвой его немилости, то вполне можно надеяться, что он не станет все же рушить одну из основ божественного уклада, лишив богов одного из столпов власти и величия — аристократии.

***

— Мне доложили, что после встречи с наследником германского престола тебе стало дурно, как это понимать? — вопросил Русь, питая недоумение от сей новости, полагая, что его сын, напротив, должен был быть полон воодушевления. — Неужто тебя пред этим так утомили твои безудержные скачки с горсткой вельмож? То не забава для господ, а уж тем более наследующих трон вскорости… Как прошла Ваша беседа? Я, признаться, предпочел отвести тебе долю свидеться с Рейхом, смирившись с тем, что сам сына увижу лишь мельком, — только закончив предложение, Русь отпил из чашки свежесваренный кофе, ныне сиживая за письменным столом, где прежде некогда впервые заключил Пруссию в страстные объятия. — Совсем немного, отец. В комнате было душно — только и всего. Слуга просто слишком впечатлителен, фантазия у него отменная. Только его господин закрыл глаза, как он уже думает, что тот умирает. Не бери в голову, — отмахнулся Россия, то и дело поглядывая в сторону дверей, явно норовя уйти поскорее. — Душно? — вопросил Русь не без доли скепсиса, глядя на русского, что то и дело нарочито отводил глаза, пытаясь казаться безучастным и ничуть не взволнованным. — Взаправду Георгий поведал мне, что и наследнику германских земель не сиделось на месте спокойно. — Вот видишь. Жаркая погода выматывает, — невозмутимо продолжал Россия, — даже в комнатах от нее трудно упрятаться, — он старался выдать как можно более стройный аргумент, дабы уверить отца, явно ждущего от него душевных откровений. — Потому вы выпили на двоих с десяток литров чая? — не сдержал Русь усмешки, глядя на наследника так, словно ему уже давно все было известно и он просто желал услышать от юноши лично то, что его так взволновало. Русь, несмотря на свою склонность к шутливости, старался держаться, дабы не дать сыну повода свести тему. — Горячий чай расширяет кровеносные сосуды, тем самым усиливая естественное охлаждение организма, — наследник процитировал одну из когда-то прочитанных в книге по естествознанию строк, заставив Русь вопросительно вскинуть бровь, затем издать протяжный выдох. — Раз так, я полагаю, что некоторое время спустя тебе стоит ответить взаимным визитом, — не стал он особо церемониться с сыном, решив, что все же не добьется исповедей от упрямого юноши, чей нрав был подобен нерукотворной скале, что способна выдержать тысячелетний натиск стихии. — Я не вижу в этом практического смысла. Но в целях соблюдения вежливости… Да, пожалуй, соглашусь с тобой, — пусть не совсем охотно, но юноша принял предложение отца, в это время размышляя о предстоящем кошмаре в виде сопротивления дурманящим ароматам, ибо не мог помыслить о том, чтобы покуситься на неприкасаемость столь юного Страны, чей возраст, в силу божественного происхождения, ранее не играл бы роли, но под давлением нравов времени становился границей, более того, после контакта с преемником кайзера, который толком ничего о себе не рассказал, русский опасался пожалеть о своем выборе. — Ты ведь сознаешь, что я столь симпатизирую Рейху неспроста? — вопросил Русь, внезапно приобретя крайне серьезный вид, словно не знал шуточной манеры всего пару мгновений назад. — Уже сейчас, пусть ты и не правитель, но тебе стоит снискать того, с кем ты будешь играть на политической арене на одной стороне доски, — лик Руси не выражал более улыбки, а его взор охладел, словно бы своей манерой он желал в мгновение завладеть вниманием сына и воззвать ко всей серьезности его намерений, на кою только тот был способен. Наследник отвел взгляд: ему плохо давалось выдерживать на себе холод отцовских глаз, пусть в иных случаях смелости и наглости у него было не занимать. — Это звучит логично, на сей раз ты прав. Но мне непонятно, почему стоит искать союзника в будущем правителе Германии — страны, не являющейся одной из значимых на политической доске, — Россия явственно принижал статус державы кайзера, не пришедшегося ему по духу. — Куда более выгодное сотрудничество будет с Британией, например, — назвал он первого, кто едва только пришел на ум, и сознал абсурдность сказанного лишь после того, как второе имя Англии, нарекшего себя единоличным представителем интересов ряда земель, сорвалось с уст. — Британией? — вопросил Русь недоуменно. — Германия — вторая экономика мира, та же Франция уж давно ей уступила, в процентном соотношении даже наша промышленность не ровня ее мощностям… Мы кормим Европу, а немцы образуют общество потребления, совершенствуют блага. Ты судишь излишне поверхностно, к тому же война с французами была как раз таки вызвана нашим союзническим отношением к бриттам и неготовностью расторгнуть торговые договоренности с Англией… Франция желала войны с одним из наших главных союзников… Но для получения взаимной поддержки без всякого опасения стоит присмотреться к тем, кто не правит единолично уж с тысячу лет. Неужто я взаправду должен объяснять тебе сие словно малому ребенку? — пусть Русь и не казал раздражения, сам его спокойный тон без толики улыбки вызывал дискомфорт и напряжение у оппонента. — Ладно… — цесаревич уже пожалел, что упомянул в разговоре имя английской державы, выбранной лишь потому что в спешке его разум ухватился за весьма часто обсуждаемую персону. По нехитрой задумке обладатель бунтарского нрава жаждал попросту перевести внимание на кого-то другого, лишь бы не пересекаться снова с германцем, но, разумеется, император обратит внимание на любое неосторожно вылетевшее высказывание. — Хорошо, да. Я поспешил с Британией. Если так подумать, то ведь, правда, Германия — хороший союзник, — согласился Россия скорее от безысходности, понимая, что зазря смел так самонадеянно возражать, должным образом не подумав, проявив себя как обладателя бунтарского нрава, жаждущего спора лишь ради конфликта. — Верно, с германцами можно уверенно создавать союзы и быть заверенными в надежности их слова и чистоте намерений, что касается как политики, так и семейных уз, кои, между прочим, воспринимаются ими иначе, нежели теми же британцами… — Русь едва поморщился от всплывшей в голове картины уготованной взбунтовшимся братьям Англии судьбы. Один лишь взгляд на лишенного крыльев Ирландию ужасал и внушал недоверие к британской короне. — Верно, — передразнил его Россия. — Ты же по опыту знаешь, — озвучил он довольно тихо, будто бы не желая, чтобы сказанное дошло до адресата. — Знаю, — утвердил Русь спокойно, нарочито кивая в подтверждение словам сына. — И мой опыт более чем положителен. Ты желаешь насмехаться? Взаправду? Не рано ли я решил поручить тебе трон? — оглядел он сына, для коего подобные речи должны бы быть чем-то весьма унизительным в силу того, что безучастным к политике прямой наследник оставался несколько веков подряд. — Может, мне стоит поразмыслить над кандидатурой Малороссии… — молвил Русь, перенося взор задумчиво вдаль, проводя по подбородку рукой, потирая его указательным пальцем, демонстрируя наследнику рубиновый перстень, подаренный пруссом. — Я понял, больше не буду перечить, — юноша закатил глаза, проговорив ровно то, что отец жаждал от него услышать. — Не стоит начинать эту шарманку про неверного сына. Лазурные глаза мельком задели кольцо. — Нет, взаправду, — Русь мотнул головой, затем перевел взор на портрет наследника, занимавший половину стены, своей резной рамой покушавшийся на территорию колонн, ограничивших его и очертивших прямоугольник подле полотна, высясь до самых сводов.

***

1841 год, Берлин

Средь выдержанных интерьеров Россия ощущал себя крайне непривычно. Нарочитая скромность окружения бросалась в глаза. Цесаревича прельщал подобный стиль куда боле пресловутого барокко иль рококо, кои, в свою очередь, ценил нынешний правитель русских земель. На этот раз мужчина был приведен в личные покои германского наследника. Стоило гостю переступить порог, как в нос ударил уже знакомый дурманящий аромат, исходивший прежде всего от ложа юного оппонента прибывшего. То было местом, где вечно занятой Рейх препроводил боле всего времени, и пусть самого хозяина почивальни в ней не было, подушки и перины издавали весьма яркий для русского флер. В ожидании германского наследника, будучи в одиночестве, Россия, не в силах противиться желаниям, подойдя к перинам, взял одну из подушек и уткнулся в оную носом, полной грудью вдыхая манящий аромат. Свидетелями его деяния могли стать лишь безмолвные картины в резных рамах без позолоты. С полотен на русского совершенно безучастно глядели как сам хозяин покоев, так и пара других, янтарных глаз. Второй портрет занимал почетное место в просторной почивальне, находясь аккурат посредине, будто бы давая изображенному наблюдать каждое, даже самое сокровенное действо. Не прошло и пяти минут, как отшвырнуть подушку русского заставил явный щелчок и последовавшие за ним ритмичные, четкие шаги, обладатель коих пусть и был миниатюрен, но не мог похвастаться тихой поступью, более того, считая свои долгом оповестить гостя о своем появлении за пару мгновений до прямого столкновения взором. — Рад лицезреть Вас, — почтенно склонил голову обладатель длинной копны волос, ныне затянутой на макушке в хвост, свободно лежащий на его плечах и за спиной, едва не достигавший концами пола. Ощутив знакомый аромат с прежней силой, как не пытался подготовиться, простояв с пару минут в коридоре, брюнет чуть отступил. — Приветствую, взаимно, — голова кружилась, но давать об этом знать гость никак не собирался, — как думаешь, сегодня тебе удастся заставить меня отречься от собственных убеждений? Ибо зачем не только моему отцу настаивать на этих визитах? Лазурные глаза блеснули азартом, подобные «игры» его крайне забавляли. — Мне действительно стоит отвечать? — улыбнулся оппонент, переняв настрой мужчины, но, не будучи уверенным во взаимности своих ощущений, ибо яркие чувства не всегда могли обрести удовлетворительный ответ, он не стал поднимать тему аромата вопреки собственной прямоте, проходя к туалетному столику, пустому от шкатулок и прочих принадлежностей, обыденно показно стоящих у господ. — Вам не кажется, что все же Вы слишком категоричны? Что именно не по нраву Вам в нынешних устоях? — решился-таки начать Рейх, принимая свое неизбежное обязательство. — Злоупотребление властью. Поначалу чин дается лицу, что клянется в благих намерениях, а после получения должности о них благополучно забывает. Разум развращается. Жадность людей, вознесенных над иными, ненасытна, — Россия подошел к полке, на которой были оставлены принадлежности портного, и взял коробочку с жемчугом. — Вот представим. В безымянном положении мы не имеем власти, но… — на ладонь высыпалась горсть бусин: — при высоком звании у нас уже власти куда больше, — протянул он нараспев. — Вполне солидно, да? — вопросил блондин, кивая на перламутровые шарики в руке. — Но что, если взять еще немного? — несколько жемчужин упало к остальным. — Их стало больше. Так здорово, правда? И никто, кроме нас, не заметил — потрясающе! — русский чуть не смеялся. — Но все же на бусы чуть длиннее не хватит. Как жаль. Но ничего, можно же отсыпать еще! Та-а-ак… — коробочка полностью опустела, несколько блестящих шариков ударилось о ковер. — Вуаля! Сейчас их много. И тогда было много. Значит, разницы нет? Но тогда почему сейчас «казна» опустела? Странно, верно? Рейх понимающе кивнул, внимательно наблюдая за перфомансом русского. — Алчность свойственна не только аристократии. Полагаете, ежели дозволить людям стать наравне с полубогами, это изменит человеческое пристрастие? Усмирит жадность как дворян, так и прежде не видавших чина выше торгоша? Конечно, аргумент вполне стройный, но боюсь Вас разочаровать, что тотальным уравниванием существ, обладающих божественной кровью, со смертными Вы внесете лишь пущую смуту… Более того, а ежели ситуация противоположна? Ежели аристократ честен? Он правит веками и поддерживает порядок в своей, допустим, губернии, — пришлось к слову первое, что возникло на уме Рейха, — но вдруг ему на смену приходит человек, просто потому что так ему дозволено, а дворянин на месте своем засиделся… Вероятность добропорядочности прежде ограниченного явным обязательством низшего статуса в высшем обществе, куда ему внезапно дали ход, — маловероятный результат… И что же мы получим? Прежнего чинушу сменят, но более разнузданным нравом, и, более того… Люди не вечны, они стареют и умирают, друг друга будут вечно сменять, и при такой картине уж явно не добиться порядка… — он опустился на небольшую софу пред столешницей, усевшись боком к зеркалу, сохраняя зрительный контакт с Россией. — Ты рассуждаешь лишь в теории, не желая в упор видеть то, что ныне происходит на практике? Твое парирование в дискуссии — только попытки опровержения моих аргументов без предоставления доказательств со своей стороны. Хочешь заставить меня разочароваться в своих идеалах? Лучше бы попробовал убедить в своих взглядах, раз уж на то пошло, а то таким образом вместо смены моих взглядов ты лишь привнесешь скуку в мою обыденность, — русский наследник подошел ближе к устроившемуся на миниатюрной софе Рейху и присел на корточки, чтобы красные глаза были вынуждены смотреть сверху вниз. — Давайте, о Великий Консерватор, изложите же суть своей идеи! В чем же я не прав? — задористым тоном задал он весьма провокационный вопрос. Аромат русского, и без того путающий разум германца, захлестнул его, отчего брюнет схватился за край стола, едва сдержавшись, дабы не отшатнуться, и оглядел мужчину, смотрящего на него с нагловатым смешком. — Мои аргументы звучат как теория лишь потому, что никто на практике не разрушал прежнего строя, ибо оный крайне важен, ведь прежде всего со временем, ежели лишить статуса аристократов, паства перестанет видеть авторитет и в богах, что лишит сил нас же, Стран… Вы готовы уступить трон человеку? — вопросил Рейх весьма резко, чуть сведя брови, выдавая свою сконцентрированность. Россия заметил изменения в позе германца, отчего усмешка его стала еще более явной. Загоняя навязчивые желания куда подальше, он продолжил: — Почему нет? Опять же, только если я буду полностью уверен в его стремлениях, что будут идентичны моим. И я не хочу повторять нынешних ошибок. Много примеров в истории, как единоличное правление становилось причиной многих проблем. Прошу тебя не сильно печалиться моим словам, но и средь твоих предков имелись таковые, — Россия многозначно обвел глазами комнату, остановив взгляд на картине с мужчиной, за спиной коего златом блистали крылья, что прежде были подобны своим сиянием лучам самого солнца. — Трон для одного лица — обеспеченное умерщвление чистого разума. Я не собираюсь подвергать своего гипотетического преемника таким страданиям — сопротивлению такому искушению. Лучший исход, который я вижу, — сбор некого парламента. Там путем общественного совета будут формироваться законы. Власть не будет сосредоточена в чьих-то руках, она просто будет упорядочена. Невозможно будет злоупотребить полномочиями, которые просто не предусматривают расширения. — Так Вы желаете истребить божественность как таковую? — вопросил Рейх, в мгновение изменившись в лице. — И каков же смысл? Вы полагаете, человеческие пороки уйдут, едва весь род людской станет одного роста и сил примерно равных? Справедливость, равно как и мораль, относительна, потому алчность всегда будет сопровождать сердобольность. Ваш подход попросту уничтожит всякую разницу и даст людям повод к пущим бесчинствам… То, что творимо ныне аристократией, покажется манной небесной в сравнении с тем, что способны сотворить друг меж другом смертные… — Я понимаю твои сомнения, но все же. Почему одни должны голодать, хватаясь за самые жалкие способы выжить, пока другие жируют? — был он весьма резок в речах, не сдерживаясь в порывах. — Пока кто-то от скуки отливает себе фонтаны из золота, другие благодарят судьбу за найденный на дороге медяк. Нищета преобладающей части населения при общем богатстве государства — позор для его правителя! Пока знать будет творить невесть что, им нет веры, что как только их привилегии сократятся в целях уравновешивания, без применения «радикальных» мер они смогут с этим смириться. Всегда будут жаждать большего. И пока будет классовое разделение, хоть какое-то, то высший класс будет пытаться забраться еще выше, пока не достигнет точки невозврата, откуда упадет на самое дно, разбившись в кровь. В конце концов не в силах больше терпеть наглость знати, бедняки и рабочий класс силой свергнут аристократию, которая не перестанет бесчинствовать до последней минуты. Если нет того, кто возвышался бы над другими, никто и не подумает до него допрыгнуть. — В Вашем представлении аристократы поголовно жестокие крохоборы, но все вовсе не так. В большинстве своем то мудрые вассалы. Наместники, дарующие людям работу, кров и средства к существованию. Картина людского быта далеко не так трагична, — сама мысль о том, что русский желал отречься от божественной природы, отвратила Рейха, должного оставаться безучастным и ныне гораздо более успешно борющегося с проявлением физической совместимости двоих. — Вы намерены идти супротив воли самого прародителя, отрекаясь от божественного наследия… Будьте готовы к тому, что, претворив свой план в жизнь, обречете дворян как таковых. Полагаете, люди смиряться с их первичным превосходством? Вовсе нет. Добившись власти, они захотят упиться благодатью, потому скорее пустят божественных потомков на подкормку своего искусственного, пусть и недолговечного, величия… Присев уже на ковер, Россия подпер щеку рукой и ненадолго умолк, обдумывая сказанное оппонентом. Спустя минуты три безмолвия он все же заговорил, но уже с меньшим напором, чем раннее: — Ха… Все же в твоих суждениях есть доля правды, а в моих — неосуществимых мечтаний, — взгляд очей-сапфиров вновь устремился на «соперника». — Признаться, очень приятно вести с тобой дискуссии. Я бы, более того, и дальше продолжил, вновь и вновь, попросту ради удовольствия, без всякой цели, — усмешка в который раз сорвалась с пылких уст. — Верно, Вы энтузиаст, мечтатель. Но Вашего рвения и идеализма недостаточно для созидания той утопии, которой Вы грезите… — вкрадчивый голос Рейха не изобиловал резкими интонациями. Внезапно юноша сам поднялся с софы, усевшись прямо супротив оппонента. — Вам удобнее вести дискурс в данном положении? — вопросил он, ничуть не смутясь того, что приземлился точно на ворс, по коему еще совсем недавно сам хаживал без особого разбора, бывал ли в сей обуви на улице, ибо слуги ежедневно вычищали убранство господских покоев, в том числе выбивая и тяжелые ковры с весом пятерых человек, не имея зачастую свободной минуты, пусть при дворе и числилось с тысячу слуг. Цесаревич удовлетворенно растянул уста в улыбке, довольствуясь жестом симпатичного ему юноши, что пусть и был гораздо младше, но являлся суженым ему свыше. — Мне здесь более по нраву. К слову, — вновь огляделся Россия, словно видел интерьер впервые, — крайне приятное убранство. Не слишком вычурно, гармонично, не ведай я ничего о твоей семействе, помыслил бы, что я способен сойтись во взглядах с созидателями сей дворцовой обители. — Мой отец не сторонник роскоши, в отличие от прежних правителей… Я разделяю его аскетизм, но не убеждения, — кивнул Рейх, ощутив, что едва беседа стала для него приятнее, он и сам чуть приблизился к русскому, оперевшись на ладони, глядя на того прямо, в упор. Заметив за собой столь похабное поведение, юноша чуть отклонился назад, оправив волосы, стараясь тем самым сделать свой жест естественным. — Приходится ли говорить о какой-либо степени удобства, обладая таковой шевелюрой? — Россия коснулся свои кудрей, словно забыв, какой они были длины, переводя тему. — Не помеха ли они? — сразу заметив двусмысленность вопроса, поспешно добавил он, позже немного смутившись — Не подумай, то не в претензию. Они крайне красивы, мне в действительности интересно, — речь русского, несмотря на все усилия его учителей и отца, изобиловала нарочитыми просторечиями. — Удивительно, что Вы задали этот вопрос только сейчас… Обыденно с него начинаются беседы со мной, — улыбнулся Рейх, чуть отсев, зарывшись пальцами в копну, проведя от самого верха хвоста вниз, отделяя белые пряди от черных. — Они растут вместе со мной, потому привычны мне словно неотделимая часть моего тела… Уход за ними все равно по большей части лежит на плечах слуг… — с неким трепетом он оглядел концы, что лежали у самых его согнутых в коленях ног, струясь по телу юноши, подобно лианам его обвивая. — Мне так нравится… — русский засмотрелся на блестящую шевелюру, в свете дня обретавшую занятный перелив. — Отец предпочитает практичность, поэтому каждые два месяца меня посещает цирюльник. Я и не думал, что длинные волосы могут идти кому-то… — оборвал он свою же фразу, понимая, что и сам сдает в попытках себя сдержать от перехода к крайней степени неформальности общения, лишь в уме дополнив: «столь сильно». — Ваши кудри не назвать совсем уж короткими, — улыбнулся мягко Рейх, затем, поддавшись соблазну, приблизился к русскому вплотную, едва замерев от внезапно сразившего его жара тела мужчины, до которого ему так не терпелось дотронуться. Взяв одну из белых прядей, Рейх, стоящий ныне на четвереньках перед цесаревичем русских земель, приложил ту к золотистой копне. — Вам бы взаправду пошло… — выдал он полушепотом, когда пышный веер ресниц слегка опустился, демонстрируя чуть томный взгляд алых очей. Россия опешил, светлые брови подскочили вверх, глаза широко распахнулись. От близости германца дрожь пробежалась по всему телу, аромат новой волной ударил в нос, а слезы чуть ли не брызнули из глаз — в слишком сильном напряжении находились органы чувств. — Я Вас, верно, смутил, — молвил победным тоном обладатель контрастной шевелюры, пусть и сам ощущал не меньшую бурю эмоций подле русского. Неспешно, даже несколько вальяжно Рейх убрал руку от макушки гостя, затем отодвинувшись на прежнее расстояние. Отличаясь смелостью и прямотой, лишь только из политических соображений и ныне не сообщил цесаревичу о том, что при виде него едва ли не терял рассудок. Подхваченный намерением оставить последнее слово за собой, не позволяя оппоненту гордиться замешательством якобы введенного в ступор, руководствуясь также инстинктивным желанием, Россия стремительно бросился к сидящему перед ним, одной рукой схватив его за шиворот одежд, накрыл уста германского наследника своими, внутренне безудержно ликуя. Замерев от внезапности подобного деяния и в мгновение осознав, что все его сомнения о взаимности ощущений были напрасны, немец поддался, ответно уцепившись за грудки фрака идеалиста, взаимно двинув губами, прежде имея дело с одним из близких товарищей в подобных практиках, считая своим обязательством в случае чего вовремя ответить тому, кого заинтересует, дабы не свести инициативу своей неуклюжестью. — Это ведь не часть обыденного для Вас поведения? — не стал молчать Рейх даже в столь стремительно сменившемся положении, затем вновь слившись устами с обладателем золотых кудрей, кои послужили отличным поводом к столь резкой перемене. Прямой потомок прародителя же, чувствуя громадное облегчение, чуть возмущенно разомкнул поцелуй, вдохнул немного воздуха. — Очень смешно. Разумеется, я такое вытворяю с каждым на втором свидании, — в словах мужчины проскользнул сарказм и некоторая степень обиды. Желая смягчить скепсис русского, Рейх запустил руки в его густые пряди, пока инициатор всей этой сцены, поддавшись, переключился с губ партнера на его шею. — Я знаю достаточное количество Стран, которые ведут себя сим образом и в первую встречу… А учитывая Вашу склонность к конструктивизму… — усмехнулся Рейх, но затем, будто бы опомнившись, дополнил, сведя усмешку: — Вопрос был лишь предлогом, чтобы убедиться в том, что я не один гложим волей Прародителя… От коей Вы, впрочем, желали отречься еще с пару минут назад… Любопытно, во что бы превратился мир, ежели бы все шло ровно по Вашей задумке, но, боюсь… — юный Страна выдохнул, крепче вжимаясь в оппонента, от переизбытка чувств и нарастающего жара и вовсе позабыв всякие границы, забрался на колени мужчины, объяв его всеми конечностями, желая сполна упиться моментом, который мог оборваться в любое мгновение. — Боюсь… — желал он продолжить спустя минуту паузы в речах, услаждаясь тихими звуками, срывающимися с уст, что ныне так по-хозяйски беспорядочно касались шеи германца. — В попытках изменить мир, от отчаяния и кризиса в плане союзников себе в товарищи Вы бы избрали тех, кто сокрыл бы свои истинные намерения… Например… Вашими друзьями на время свержения аристократии и деконструкции авторитета Стран могли бы стать ушедшие в забвение боги… Более того, ни один пантеон не остался бы в стороне, — в порыве упоения Рейх, наконец получая желаемое, мысли о коем извечно мешали ораторству, вновь начал спор. — Взаправду? Сейчас? — обреченно выдохнув, Россия пытался расстегнуть ремень германца. — Хочешь, чтобы я признал твою победу? Хорошо! — слова златовласого мужчины были резки и прозвучали, лишь чтобы удовлетворить стремление Рейха к переубеждению. — Не мучай меня еще больше, я и так сейчас умру, — стремление к преувеличению русскому было не занимать, получив желанное в полной, даже большей мере, ныне невозможно было отложить физические ощущения в дальний ящик, посему голова отказывалась поддерживать сложные мыслительные процессы — Вы так прямы в своих словах, — улыбнулся Рейх чуть ехидно, выдавая свой истинный нрав, который обыденно прятал за уймой манер, навязанных ему отцом и контекстом. Ощущая, с каким рвением русский дергал несчастную бляшку на его талии, ариец нежно провел от плеча к кисти суженого. — Не так грубо… Вытащите ремень из одного края бляшки… здесь потяните за железный хлястик, — он сомкнул пару пальцев златовласого в нужное положение, руководя его рукой, комментируя каждое действие, пока, наконец, преграда на его талии не ослабла, затем и вовсе упав позади. — Правильные союзники, как видите, крайне важны… — Возьму на заметку, — бросил Россия, явно неохотно продолжая тему политики, руками приобнимая худощавую спину с целью развязать корсетную шнуровку, с чем, впрочем, ныне справлялся весьма ловко и без посторонней помощи. Положив голову на плечо сидящего на его коленях, цесаревич зарылся носом в длинные тянущиеся подобно цельному полотну волосы, с наслаждением вдыхая манящий аромат. Обладатель хрупкого, почти хрустального на вид стана, испещренного углами выпирающих всюду костей, с довольством расплылся в ухмылке, проведя по груди мужчины, скоро, казалось, одним лишь движением освободив из петель ряд пуговиц фрака, после уверенно двинувшись ладонью по блузе, надетой под низ, ощупывая сквозь белый шелк поблескивающий на свету рельеф желанного тела. — Я так полагаю, я преуспел?.. — наконец звуки речи на русском с явно слышимым акцентом разрезали накаленный воздух. Едва слышный краткий стон наслаждения вырвался из приоткрытых уст России. — Только частично, — голос все еще дрожал при всех попытках придать ему подобающее звучание, — но, думаю, этого вполне хватит, не так ли? Мои поздравления. Может, тебе даже отцовская похвала перепадет. — Я лишь желаю избежать отцовского порицания, — ладонь, что так похабно изучала тело оппонента, внезапно замерла. Затем Рейх, опершись подушечками пальцев о грудину мужчины, переставляя те, будто бы вышагивая ими в спешном ритме, подобрался к вороту, резким рывком срывая жабо с брошью, дабы после подлезть под верхние пуговицы и, наконец, достигнуть разгоряченной кожи. Рейх издал изможденный вздох, преисполненный наслаждения, проведя по ложбинке выпирающей ключицы русского, затем смея поднять голову, заставив Россию едва отстраниться, сам припал устами к шее мужчины, кою так нахально обнажил, бедрами продвинувшись к самому паху суженого. Златовласый прикрыл глаза, прерывисто дыша. Его руки блуждали по спине партнера, отчего пришлось принять положение более близкое к полу. Запрокинув голову, дабы не препятствовать ласкам германца, русский врезался затылком в стоящее вблизи кресло. — Черт! — ругательство вылетело будто из самых глубин души не готового к болезненному столкновению. Рейх едва вскинул брови от неожиданности, оторвавшись от желанной плоти, глядя за сморщившимся в лице Россией. — Вероятно, нам лучше занять куда более удобоваримое положение… — он нехотя принялся подниматься с тела русского, ощущая, как его чресла пульсировали, а плоть охватил холод из-за отсутствия подле столь притягательного жара. Взгляд лазурных глаз, вскользь окинув комнату, зацепился за ложе, где некогда, до прихода его хозяина, Россия соблазнился подушкой. Цесаревич посмотрел на оппонента, кивнув в сторону кровати, как бы предлагая подходящий вариант, вместе с тем подтвердив серьезность своих намерений идти до конца на поводу у чувственного тяготения. Рейх вновь склонился к мужчине, потянув его на себя, рывком поднимая с ковра, привстал на носочки, лишь бы дотянуться до заветных уст, вновь впился в те, покорно следуя воле русского, шествуя к перине, желая слиться с ним, не тревожась особо о том, что почти не знаком с суженым, не видя в акте ничего запретного, напротив, воспринимая оный как новое начало и совершенно естественный повод к выплеску эмоций, питаемых к столь внезапно возникшему в его поле зрения объекту вожделения, испытывая прежде невиданное им чувство, что загорелось ярким всполохом в душе. Все прочие мысли из головы наследника Руси мигом вышибало желание. Пусть ранее он не счел бы подобное поведение допустимым, но теперь это не являлось чем-то значимым. Освободив, наконец, желанное тело от злополучного платья, Россия, произведя рокировку, повалил Рейха на мягкие одеяла. Икры Рейха, длинная копна волос которого ныне была беспорядочно раскидана по подушке, в мгновение сомкнулись на пояснице желанного мужчины. На ощупь, не смея оторваться от партнера хоть на секунду, юноша задернул балдахин, дабы дать знать даже вошедшим по делу слугам, что их господин ныне крайне занят и не может быть потревожен, пока не соизволит поднять тяжелые шелка, расшитые невычурным узором, изображающим герб германской фамилии. Вслед за одеждами наследника кайзера невостребованным ныне оказался и сюртук с кюлотами русского, кои немец отбросил в угол ложа, пред этим весьма юрко избавив Россию от оных. Малость неуклюже — из-за полумрака — цесаревич прибрал темные, местами светлые волосы, дабы в случае чего ненароком их не прижать рукой, что причинило бы их обладателю не самые приятные ощущения. Движимый желанием, но сдерживаемый самообладанием, от коего пока не мог отрешиться в полной мере, он действовал весьма осторожно, скорее повинуясь действиям германца, пусть изначально и принял инициативу на себя, но все же был отягощен запрятанными в потаенных уголках разума принципами благодетели. — Нас не потревожил никто из слуг, хотя прежде в сей час они заглядывали, ни единного шага я не слышу за дверью, а мой личный камергер, верно, на время отлучен… Ум моего отца столь же изобретателен, сколь он сам прямолинеен, — изрек Рейх, довольствуясь близостью мужчины, мало тревожась о собранной русским копне, игнорируя всякий дискомфорт, учиняемый заколкой, что скрепляла хвост на макушке, не елозя по перинам, лежа смиренно, совершая лишь податливые движения навстречу разгоряченному телу партнера.