Пламя, волк и ласточка

Они играли до поздней ночи, пока вокруг не догорели разожженные вечерние костры. Дани вышел из командного шатра, но отвлекать Геральта не стал, а одиноко отправился спать в небольшую палатку, которую они с ведьмаком делили на двоих. Цири наотрез отказалась спать в одном с ними пространстве и устроилась где-то в большом женском шатре. Мужчины и женщины в армии обычно спали вперемешку и вповалку, где придется, не разделяясь, но чародейки кое-как смогли при помощи нескольких рослых девиц из «Имперы» и «Альбы» отвоевать себе отдельное место, куда мужикам вход оказался заказан. Геральт пришел, когда продул три партии подряд. Эмгыр, не раздеваясь, завалился на лежанку и задумчиво пялился в тканевый потолок, постукивая пальцами по краю покрывала. – Бессонница? – спросил ведьмак, стягивая у входа в палатку под небольшим масляным светильником сапоги. – Она самая, – омега повернулся на бок, – ужасно хочу поспать на животе, и чтобы поясница перестала болеть. И нога тоже. И о ванне горячей мечтаю, но пока мы в походе, должны разделять тяготы солдатской жизни. – Я думал, это стратегия Демавенда или Визимира, но никак не твоя, – Геральт сел рядом на край его лежбища, – еще в Каэр Морхене мне казалось странным видеть тебя верхом во главе войска, потому что ты всегда выглядел более... – Изнеженным? – Отстраненным. – Это моя последняя большая война, – Эмгыр потянул на себя покрывало, – не хочу размениваться на дворцы, кареты и ванны, пока должен быть со своими людьми. – Ты так много думаешь о долге? В самом деле? – А тебе как кажется? – Странно узнавать тебя спустя столько лет именно с этой стороны, – Геральт разлохматил волосы и расстегнул кафтан, – такая самоотверженность – и ради чего? – Ради империи, – Эмгыр сел, подложив под поясницу подушку, – нам нужно где-то жить, что-то есть и где-то держать всю эту безудержную военную махину. Воевать бесконечно нельзя, нужно хоть что-то захватить и контролировать, чтобы солдаты были при деле без лишнего риска. Все это начал мой отец, а я закончу, пусть и такой ценой. – Почему нельзя насытиться Темерией, раздавить наконец-то партизан Мэвы, перекусить на десерт Веленом, Лирией, Ривией и прочей шушерой по границе Понтарра? Укрепить там свою власть, а потом попытаться еще? Зачем рваться на север сейчас, словно отступить нельзя? – Третьего поражения мне не простят, – Эмгыр взял руку Геральта в свои ладони и принялся бездумно поглаживать крупные выпирающие костяшки, – да и Радовид жизни не даст. Если я не одолею его сейчас, то и до лета не доживу. Или он, или его бывший омерзительный воспитатель, или свои же всадят нож в спину. Со щитом или на щите, Геральт, ставки в игре всегда возрастают от раунда к раунду, но если в гвинте нужно победить дважды, то в жизни достаточно и одной победы, самой последней. Север покорится, таково его предназначение, а если нет – то и мне жить незачем. – Какие глупости ты говоришь, когда спишь так мало, – Геральт положил ладонь на загривок омеги, придвинулся к нему и поцеловал в лоб, словно неразумного ребенка, – а как же Цири? И ребенок? Неужели ради них жить нельзя? Эмгыр взглянул на него покрасневшими от переутомления глазами и промолчал, неловко дернув плечом. – Давай спать, утро вечера мудренее. Они спали в обнимку, чтобы было теплее: ночи все еще оставались слишком холодными, не спасали даже шерстяные покрывала, поутру обычно вокруг палаток даже выпадал снег, а вода в лужах покрывалась хрустящим прозрачным ледком. И в этот раз Геральт со спины обвил тело Эмгыра руками, пристроил голову так, чтобы уткнуться лбом меж его лопаток, и провалился в сон без сновидений, ощущая ладонями, сомкнутыми на животе омеги, как внутри него медленно шевелится малыш. Солнце еще не взошло, но лагерь уже просыпался, наполняясь звуками голосов и бряцанием оружия. Геральт открыл глаза и на мгновение почувствовал себя потерянным. В последние дни Эмгыр обычно все-таки, даже просыпаясь раньше, дожидался пробуждения ведьмака, его тепло и запах были неотъемлемой частью утра, но сейчас палатка была пуста, и ощущение одиночества заставило сердце Геральта сжаться в ставшем привычкой приступе тревоги. Он быстро поднялся, накинул на плечи пропахший без стирки потом плащ и вышел наружу. Легкий утренний морозец пробирал до костей, и Геральт поежился, стараясь прогнать из затекших во сне конечностей ощущение мелких противных иголок. Решив, что Эмгыр, скорее всего, занят делами, он направился к командному шатру, где обычно еще засветло собирались офицеры. Подойдя к шатру, Геральт услышал приглушенные голоса и сразу, не особо задумываясь, понял, что они принадлежат Эмгыру и тому, кого он предпочел бы не слышать больше никогда – Морврану Воорхису. Осторожно приоткрыв полог, он заглянул внутрь и замер, пораженный услышанным. – Ваше величество, – убеждал Воорхис мягко и вкрадчиво, словно змеиным шепотком устилая себе дорожку, – нет никакой необходимости оставаться здесь, на передовой. Ваша личная безопасность должна быть превыше всего. В столице вас никто не тронет, я это гарантирую. Оппозиция слишком разобщена, я направил вам донесение еще третьего дня, ни о каком организованном заговоре не может быть и речи. – Ты сам звучишь, как настоящий предатель, – ответил после небольшой паузы Эмгыр, в его голосе зазвучало плохо скрываемое раздражение. – Не далее, как месяц назад говорил, что у меня есть враги в самом близком кругу, так и как же после этого ты можешь гарантировать мою безопасность? – Но те заговорщики были пойманы и казнены, ваше величество, – льстиво настаивал Воорхис. – Их больше нет, только гниющие трупы раскачиваются на веревках в назидание глупцам, а верные подданные с нетерпением ждут вашего возвращения. Негоже императору оставаться в лагере, где его может задеть шальная стрела. Столица – самое безопасное место в данную минуту. Или хотя бы соблаговолите вернуться в Вызиму, всяко дело это будет надежнее границы. – Это и настораживает, – пробормотал Эмгыр, наклоняясь над столом, – то, что все так подозрительно гладко. Но в чем-то ты и прав, сейчас у меня просто нет доказательств, что в столице мне грозит что-то большее, чем на передовой. Геральт навострил уши, прислушиваясь к их разговору, вспомнил предостережение Цири, и теперь, видя, как Воорхис старательно пытается убедить императора вернуться, окончательно убедился в том, что опасность реальна. Воорхис продолжал обхаживать императора, многословно рассыпаясь слащавыми заверениями и приводя аргументы, которые казались верхом здравомыслия. Он снова и снова на разный манер повторял о необходимости присутствия императора в столице, радости подданных, которые, не сходя с места, жаждали видеть правителя, и о том, что августейшей особе не место на передовой. – Ваше величество, армия нуждается в свежих силах. Новый выпуск офицеров из нильфгаардской академии ждет вас, по старой традиции, чтобы вы лично благословили их, как верховный жрец солнечного культа. Разве можно в такое время отказывать молодому поколению в религиозном окормлении? Эмгыр молчал, задумчиво глядя на карту, разложенную по столу и прижатую на углах всяким барахлом. Геральт не видел, но готов был об заклад побиться, что в его мечущихся меж чернильных росчерков и линий глазах мелькало сомнение. В этот момент он, не в силах больше сдерживаться, окончательно отдернул полог шатра и вошел внутрь, не удостоив нильфгаардцев ни стуком, ни предупреждением. Эмгыр вскинул голову, реагируя на звук шагов, и Геральт попытался сразу поймать его взгляд для молчаливого предостережения. Воорхис резко развернулся, его глаза вспыхнули гневом, неестественно бледное лицо с россыпью родинок исказилось от возмущения. – Да как ты смеешь, простолюдин! – выплюнул он, интонация моментально сменилась с ласковой сдержанной убедительности на полную презрения ярость. – Что ты себе позволяешь?! Как ты посмел ворваться сюда без стука, нарушив приватность императорской беседы? Думаешь, тебе все дозволено? Его слова, словно целый дождь из плевков, обрушились на Геральта, но ведьмак остался невозмутим, потому как видел одного лишь недоумевающего Эмгыра. В голове внезапно вспыхнула мысль о том, что лицо детеныша, который родится от двух нильфгаардских аристократов, тоже будет очаровательно светлым, с расцветающим чуть что по щекам румянцем, с крошечными точками родимых пятнышек, да и вообще выйдет эдакое чудо: большеглазое и непременно с горбатым колючим носом. – С тобой я препираться не собираюсь, много чести, – отрезал Геральт, усилием воли вынуждая себя сохранять спокойствие – думы о возможной внешности омежьего младенца хорошо отвлекали от желания размазать лицо Морврана по ближайшему камню. – Я вмешался, чтобы напомнить императору то, что он и так должен знать. Дани, ты слово дал, помнишь? Воорхис растянул губы в улыбку и шагнул вперед, сжимая кулаки. Геральт был абсолютно уверен – до насилия дело не дойдет, однако на всякий случай добавил еще раз, говоря раздельно и убедительно: – Я не стану тратить на тебя время, но все же скажу, что если его величество примет предложение и вернется в столицу, то умрет. Дани, – он снова попытался перехватить пляшущую в золотистой радужке панику, – ты забыл, что пообещал Цири? Меньше месяца прошло, и ты уже собираешься нарушить слово? Ты только-только получил доверие дочери – так не предавай его. Эмгыр вздрогнул, словно от удара, опустил взгляд, и на его лице едва различимо промелькнула тень стыда. Ведьмак ясно почувствовал: сейчас самое время мягонько по-кошачьи надавить на больные точки и дать понять о собственной готовности к защите и поддержке. – Ты прав, Геральт, – омега утомленно поднес руку к виску, – вчера мы говорили с тобой о долге, и как же легко было забыть эти слова, когда так гладко сулят… да ты и сам слышал, впрочем, о чем мы говорили. – Ваше величество, – подал было голос Воорхис, намереваясь возобновить уговоры, но Эмгыр жестом заставил придворного умолкнуть. – Геральт, помнишь, как ты однажды ты в Вызиме на прогулке в саду пересказал мне смеха ради один разговор с Сигизмундом Дийкстрой? – спросил он, будто бы в палатке они с ведьмаком остались вдвоем. – Да, разумеется. – Как он меня тогда назвал? Геральт почувствовал, как краснеют уши. – Прям так и сказать? – Как эта жирная реданская свинья меня назвала? – Эмгыр выделил голосом каждое слово. – Эмгыр – лживая падла, которую оппозиция прижала за жопу, – пробормотал Геральт, стараясь не отводить вопреки зудящему желанию взгляда. – А что на это ответил ты? – Только не когда речь идет о его дочери, но к чему все эти вопросы? – А к тому, – Эмгыр развернулся к Воорхису и тяжело уперся ладонями в край стола, – Морвран, ты все понял из этого дивного диалога между достопочтенным Сигизмундом, который перевешал половину твоих лучших шпионов из северной сети разведки, и господином ведьмаком? Воорхис недоуменно приподнял бровь. – В этом диалоге каждая реплика блещет неприкрытой кристальной чистотой истины, хотя я сегодня почему-то с самого утра убеждаюсь в том, что такому вруну, как ты, истина неведома. Я действительно лживая падла во всем, что не касается моей дочери, и оппозиция действительно мне угрожает, я знаю, что ты физически не мог расправиться со всеми недовольными за столь краткий срок. Я остаюсь здесь и не вернусь в Нильфгаард, пока не закончится война. А с тобой за твою ложь разберусь позже. Лицо Воорхиса исказилось, будто его лба, разгладив сеточку морщин, коснулась ледяная рука, в глазах вспыхнула ненависть, губы искривились в едкой усмешке. Его узкая рука в пене манжетного кружева нырнула за пояс, и в следующее мгновение в ней сверкнуло лезвие, извлеченное из кожаных ножен. – Ты пожалеешь об этом! – прошипел Морвран и, одним шагом обогнув угол стола, бросился на Эмгыра с ножом в руке, словно разъяренный зверь, готовый оборвать чужую жизнь. Геральт, чьи инстинкты никогда не давали сбоя, среагировал быстрее, чем осознал происходящее. Он просто широко шагнул вперед и мощным ударом кулака врезал Воорхису по загривку. Аристократ, не ожидавший эдакой неприятности, предсказуемо потерял сознание и рухнул на Эмгыра, как подрубленное дерево. Нож выпал из его ослабевшей руки и с глухим стуком упал на утоптанный земляной пол. Император, которого только что пытались убить, словно парализованный, застыл под тяжелым телом в доспехах, руками отчаянно вцепившись в металлические наплечники. Он смотрел на валяющегося в обмороке Воорхиса со сложной смесью испуга, растерянности и запоздалого осознания собственной близости к смерти. Но миг ступора миновал, Эмгыр отшатнулся назад, выползая из-под предателя, его дыхание стало прерывистым, разомкнувшие хватку пальцы мелко задрожали. Омега провел ладонью по лицу, пытаясь унять охватившее его волнение. Маска самоуверенности пошла трещинами и ссыпалась с его привычно невозмутимого облика, оставив беззащитного, хрупкого и испуганного человека, подвергшегося нападению. Геральт, увидев сковавший омегу испуг, подошел к нему и бережно взял за руку, чувствуя, как она колотится. Пока он помогал Эмгыру подняться на ноги, сердце сжалось от жалости и припозднившейся нервозности. Нож, пусть теперь он и покоился у ножки стола, бесполезно поблескивая, всего минуту назад был слишком близко к омежьему горлу. – Все хорошо, – прошептал Геральт, стараясь звучать как можно мягче, – он больше не причинит тебе вреда, даю слово, что позабочусь об этом, – он бормотал и бормотал, видя, как Эмгыру ничуть не становится лучше, – Дани, слушай, хватит трястись, я рядом, тебе больше ничего не грозит. Он притянул омегу к себе и крепко обнял, стараясь то ли согреть теплом собственного тела, то ли защитить от всего плохого и чувствуя, как часто и испуганно бьется испуганное сердце в чужой груди. – Я здесь, – сам не веря в сказанное буркнул Геральт и поцеловал Эмгыра в седой висок. – Никому не позволю причинить тебе вред. Никогда не позволю, пока жив сам. Он ласково погладил омегу по спине, проведя ладонью от поясницы до загривка, и почувствовал под пальцами окаменевшие от волнения мышцы. Эмгыр постепенно расслаблялся, его дыхание выравнивалось, Геральт видел, как ужас в светлых глазах сменяется благодарностью. – Спасибо, – проговорил Эмгыр, доверчиво прижимаясь к Геральту в поисках утешения, – что оказался рядом вовремя, ты спас мне жизнь. Снова я у тебя в долгу и нечем платить, – он невесело усмехнулся, получив еще один поцелуй – на сей раз в щеку. Геральт продолжил обнимать омегу до тех пор, пока не почувствовал, что тот полностью успокоился. И тогда ведьмак предложил: – Пойдем, – сказал он, разрывая объятия и сразу же беря Эмгыра под руку, – раз все позади – нужно привести себя в порядок и поговорить. – Хендрик! – позвал оруженосца на выходе из шатра император, – там, возле стола валяется господин Воорхис, ты прекрасно его помнишь, он начальник имперской разведки и глава дивизии «Альба», смещенный мной с этого поста в твоем присутствии для исполнения обязанностей временного правителя в столице. Юнец дисциплинированно кивал, как болванчик, вытянувшись в струнку. – Он только что пытался убить меня, и, если бы не Геральт, намерение бы осуществилось. Сейчас господин Воорхис без сознания, в это состояние его любезно отправили, но вряд ли он пробудет в нем долго. Сперва свяжи его покрепче, а потом разыщи господина де Витта, пусть тот в своей манере досконально побеседует с Морвраном, передай ему, что меня интересуют, – Эмгыр принялся загибать пальцы, – мотивы, имена, заказчики, сроки, пароли и явки. Лицо не уродовать, не унижать, конечности не отрывать, максимум поработать с суставами, ну, господина де Витта учить нет нужды, он знает, как я люблю. Геральта слегка передернуло от такой кровожадности, но он благоразумно не стал сообщать от этом вслух, рискуя угодить под горячую руку. После пережитого потрясения, когда смерть смотрела Эмгыру в глаза, на воздухе ведьмаку показалось, что сама атмосфера вокруг стала еще тяжелее, словно духота сгустилась в обманчиво холодном воздухе накануне неминуемой грозы. Когда Хендрик помчался выполнять распоряжение, а Эмгыр, получив из рук другого оруженосца кружку с горячим медовым отваром, уселся на предусмотрительно подстеленный ему плащ под деревом возле своей палатки, и ведьмак молча сел рядом с ним. Им обоим требовалось как следует пораскинуть мозгами – каждому о своем. Эмгыр, прихлебывая из кружки, что-то чертил лезвием своего ножа на земле, а Геральт сначала бездумно пялился на плывущие по небу пасмурные серые облака, а затем принялся поглядывать на омегу исподтишка. Наблюдая за Эмгыром в дни вынужденного простоя, ведьмак не мог не заметить тревожные перемены в его поведении. Его любовник, всегда полный пугающей пламенной силы, которая то подпитывала его ум, то выплескивалась в эмоции, на берегу Понтарра словно выматывался день ото дня, превращаясь в тень самого себя. То ли его медленно изматывала поздняя беременность, то ли нагрузка, которой он себя подвергал, потому что каждое утро, еще до рассвета, когда лагерь только начинал просыпаться, Эмгыр уже был на ногах. Он часами проводил время в командном шатре, и Геральт часто слышал жалобы, ворчания и уговоры Хендрика, уговаривающего императора поесть, на что омега, как и на вопросы о сне, лишь раздраженно отмахивался, говоря, что «нет времени на глупости», а от «походной еды» у него, видите ли, «изжога». Геральт прекрасно понимал, что Эмгыр, решив ввязаться в войну лично, тащит плечах ответственность, что требует от любого смертного невероятных усилий, но не мог не беспокоиться, видя, как омега худеет, под глазами у него появляются темные круги, а лицо желтеет, становясь бледным и изможденным. Мысли о возможном вреде от такого напряжения не только для самого Эмгыра, но и для его детеныша, заставляли сердце Геральта тревожно сжиматься. Словно неразумно позабыв о своем положении, омега изнурял себя работой, пренебрегая собственными потребностями, ведь требовательный гордец и упрямец, которому трудно признавать чужие слабости, никогда не примет своих. – Ты слишком переживаешь, – вдруг, вырывая Геральта из размышлений, заговорил негромко Эмгыр, нарисовавший на земле целый лабиринт из сложных узлов и переплетения линий. – У тебя все на лице написано, не только же ведьмакам иметь чутье. Ты бы хотел, чтобы все было иначе даже после нашего вчерашнего разговора, да? Геральт кивнул. – У всего есть цена, не забывай об этом. Эмгыр вздохнул, отводя взгляд, и, не дождавшись реакции, продолжил: – Я не могу позволить себе слабость, я не могу отступить сейчас, когда мы так близки к цели. Если мне придется пожертвовать моральным обликом, отдыхом, пищей, сном, что ж, такова цена. Он снова посмотрел на Геральта, поймав, наконец, взгляд, все еще остающийся нечитаемым. – Я знаю, что ты волнуешься, в тебе говорит инстинкт, эта ваша смешная потребность защищать и заботиться, как должен делать альфа с омегой, – его голос смягчился, – и я благодарен тебе за это. Но тебе придется накрепко усвоить, что я не могу быть иным, особенно, сейчас, когда армии нужна сила во главе. Ну не будет во мне уступчивости и мягкости, которые ты хотел бы видеть, для них сейчас не время. Геральт покачал головой, тревога внутри него сменилась негодованием. – А когда будет время? Когда враги закончатся? Так они у таких, как ты, будут всегда, а ведь ты сам говорил, что скоро постареешь и боишься умереть. Ты не можешь жертвовать собой ради иллюзий, – проговорил он, словно взывая к чужому здравомыслию, – не можешь подвергать опасности жизнь ребенка, который тебе так нужен, Воорхис был прав, это какое-то исступленное безумие. Эмгыр отвернулся, его губы сжались в тонкую линию. – Я знаю, что делаю, – пробормотал он, – я знаю, что у всего есть цена, и я готов ее заплатить. На его лице промелькнула утомленная, печальная улыбка. – Мне нужно в командный шатер, хочу пообщаться с чародейками, так что, если найдешь мне своих подруг, буду очень признателен. – Надеюсь, Воорхиса уже оттуда увели, – буркнул, поднимаясь на ноги, Геральт, – кстати, о Трисс и Йеннифер, – он подал руку и помог омеге встать, – ты же в курсе, что с обеими у меня были... – Отношения? Разумеется, в курсе, – омега с досадой перевернул опустевшую кружку, – и? В чем суть вопроса? – Я так много ревную тебя, а ты? Тебе ревность не свойственна? Эмгыр фыркнул, улыбнувшись куда веселее, чем минуту назад. – Ловко ты меняешь тему, прям-таки будто светской беседой крутишь, – он медленно пошел к шатру, заложив руки за спину, – видишь ли, Геральт, глупо ревновать одного ведьмака, когда четыре раза в год ко мне прибежит любой из вашего племени, стоит только захотеть. Вы же, альфы, понятия не имеете о самоконтроле, учат вас там в ваших школах или нет, и не спорь. – Не хитри, – отрезал Геральт. – Ты говоришь об инстинктах, а я спросил о чувствах. Эмгыр с досадой цокнул языком. – Ладно, тебя не проведешь! Скажу честно, некоторые потуги ревности я действительно испытывал, но ты не даешь мне повода усомниться в себе – это, во-первых, а, во-вторых, глупо ревновать, тем самым крича о своем собственническом желании, существо, которое живет на свете сто лет и наверняка переживет тебя в несколько раз. Признаться, поначалу мне и правда хотелось привязать тебя к себе покрепче, тогда, в Вызиме, да и сейчас хочется, но, Геральт, – он остановился и взглянул ведьмаку в лицо, – я ведь и правда не проживу на свете долго по меркам твоего возраста. Год, десять лет или даже двадцать при наилучшем раскладе, а потом ты похоронишь меня и снова останешься один. Я буду лежать в земле, а те, кто знали меня ребенком или юношей, Лето, ты… – глаза его лихорадочно засияли, – будете и дальше бродить по миру, скучая каждый раз, когда придется засидеться на одном месте дольше недели. Даже теперь я не могу быть до конца уверен, что ты завтра не затоскуешь в моем лагере и не унесешься навстречу приключениям с Цириллой в арьергарде. Какая уж здесь ревность! Геральт рассеянно обнял человека за плечо. – Я никуда не уйду, пока ты жив, честное слово, – пробормотал он, целуя омегу в висок, – можешь мне доверять. – Я тебе доверяю, но привязывать не хочу, вы, ведьмаки, слишком цените свою свободу, чтобы держать вас в цепях клятв, предназначений, обещаний и связей. Постель любовника, как было с Трисс, Йеннифер и сотней, как я подозреваю, других красавиц и красавцев помоложе меня – хорошо, но вряд ли ты надолго задержишься в супружеской, пусть даже она и будет императорской.  – Ты владеешь миром, но не личной жизнью? – Мир тоже под вопросом, – Эмгыр определенно развеселился от их разговора и потому, похлопав Геральта по плечу и напомнив ему о просьбе найти чародеек, он быстрее зашагал прочь. Ближе к ночи господин де Витт пригласил Эмгыра в свой шатер – продемонстрировать результаты трудов праведных. Геральт не хотел идти с ними, но омега ухватил его за локоть и потянул за собой так настойчиво, что отказать приказной хватке не получилось. Морвран сидел на земле, привязанный за высоко вздернутые руки к столбу, намертво врытому в землю, и выглядел так паршиво, что ведьмаку даже стало его жаль. Все двадцать пальцев, включая, разумеется, те, что на ногах, были лишены ногтей, щеки опухли, показывая, что зубов бывшему шпиону теперь тоже изрядно не достает, грудь под заботливо расстегнутой рубашкой изобиловала причудливыми узорами порезов и лоскутами содранной кожи. Бледное красивое лицо нильфгаардца с кровавыми соплями под носом и неловко свесившаяся голова красноречивее некуда говорили о том, что он в глубоком и благостном обмороке. – Я все записал, ваше величество, – армейский палач и пыточных дел мастер деловито продемонстрировал исписанный убористым аккуратным почерком с двух сторон пергамент, – он вообще не особо зажимался, после зубов вообще запел соловьем, так что беседа была взаимно приятной, люблю таких сговорчивых клиентов. – Благодарю, – Эмгыр пробежал сплошной текст на родном языке взглядом, – можете быть свободны, я приглашу вас, если еще что-то потребуется. – Вот, пригодится, здесь горькие соли, запах весьма бодрящий, – палач протянул на открытой ладони небольшую склянку из темного стекла, дождался, пока император заберет его, аккуратно захлопнул маленький ящичек с окровавленными инструментами – среди них Геральт успел разглядеть поблескивающие хромировкой лекарские клещи, и удалился, опустив за собой шатровый полог. Ведьмак был уверен, что, если бы не условный этикет, запрещающий плевать, харкать и издавать прочие раздражающие звуки в присутствии его величества, де Витт насвистывал бы, как человек, полностью удовлетворенный своей работой. Эмгыр взял пузырек, с любопытством сунул его себе под нос, скривился и, наклонившись, поднес стеклянное горлышко Воорхису к лицу. Тот, пару раз вдохнув, закашлялся от резкого запаха и открыл мутные от боли глаза. – Как твое самочувствие? – вежливо осведомился Эмгыр, садясь напротив Морврана, чтобы находиться вровень с ним. Геральт, восприняв это как молчаливое разрешение, тоже плюхнулся поближе к полотняной стене. – Неприятно, но благодарю за заботу, – Морвран не выглядел испуганным, напротив, увидев перед собой Эмгыра, он будто бы внутренне расслабился, – я все рассказал. Что теперь? Сожжешь меня живьем? Эмгыр протянул руку и коснулся пальцами отекшей набрякшей кровью щеки с настоящей неподдельной нежностью. – Ты родная мне кровь, – он дотронулся до слипшихся светлых волос, бережно заправил грязную прядь за ухо, – Геральт, ты знал, что Морвран мне родственник, как по отцу, через моего дядюшку, земля ему пухом, так и по матери? Кузен и племянник разом, аристократические семейства переплетаются между собой порой очень причудливо. – Это ничуть не помешало тебе меня пытать, – усмехнулся Воорхис, ерзая, чтобы сесть чуть удобнее, – впрочем, я не в обиде, на войне как на войне. Я поступил бы так же, если бы возникла нужда. – Теперь ты со мной честен, и я это ценю, – Эмгыр убрал руку и посмотрел на окровавленные подушечки пальцев, – расскажи мне сам, не хочу читать сухое канцелярское донесение. За что? Почему ты хотел убить меня? Не другие, о них я знаю, а ты. Почему? Морвран бросил взгляд на Геральта, но, понимая, что ведьмак уходить не собирается, заговорил, скупо бросая слово за словом: – Ревность. Зависть. Обида. Я ревновал к твоим бесконечным романам, потому что ты всегда готов был притащить в спальню любого грязного вшивого ведьмака, а до меня дошел черед, лишь когда больше никого рядом не оказалось. Я завидовал и завидую твоей власти, а оппозиция предложила мне трон, если ты умрешь, и как можно скорее. Я обижен за то, что, став отцом возможного принца, все еще остался советником, хотя мечтал оказаться на месте консорта. Думал, это хоть что-то для тебя значит. – Был ли шанс избавиться от меня без ножа в груди? – Эмгыр с любопытством разглядывал свои грязные от крови ногти с таким любопытством, будто сроду ничего интереснее не видел. – Да, если бы ты смог договориться со своей упрямой дочерью, посадил бы ее на трон и выдал за меня замуж. Эмгыр засмеялся, и Геральт тоже волей-неволей почувствовал, как на лице расплывается улыбка. – Даже не знаю, что хуже для тебя: беседы с господином де Виттом или брак с Цириллой. Она действительно упряма, как рогатый бес, ведьмак не даст соврать, а еще норовиста и обращается с мужиками, которые ей не нравятся, как с нечистью. Отцовские замашки, знаешь ли, да и материнские тоже. В ее руках ты бы плясал по струнке и прыгал, как дрессированная собачка, еще похлеще, чем со мной. – Верю, – Морвран кивнул, – но теперь это неважно, я попытался – и проиграл, опрометчиво было нападать на тебя в присутствии ведьмака, но гнев полыхнул у меня в глазах, и хотелось лишь одного. Больше не хочется, я знаю, что пожалел бы о содеянном, как только нож оказался в твоей глотке. – Пожалел бы меня или ребенка? – Вас обоих, – пленник болезненно повел плечами и попросил, – развяжи. У меня нет оружия, а с тобой твоя ручная псина, я и дернуться не успею. Очень уж плечи ноют. Омега согласился, встал и собственным ножом, который он всегда предусмотрительно носил на поясе, разрезал тонкую пеньку. – И все же гнев был сильнее разума? – Сильнее даже прочих чувств, – Воорхис с наслаждением размял запястья и опустил руки на колени. Эмгыр вернулся на свое место, и разговор продолжился. – Мне кажется, что кроме варианта с женитьбой на Цирилле, есть еще один выход из тупика, но вряд ли ты на него согласишься, – сказал Морвран, пощелкивая пальцами так, чтобы не прикасаться лишний раз к воспаленной красноте вместо ногтей. – Какой? – Думаю, ты догадываешься, – юноша наклонился вперед, самонадеянная наглость полыхнула в его утомленных глазах, – лучший способ легитимизировать незаконного ребенка и прикрыться от недовольной аристократии – заключить брак и посадить подле себя на трон того, кого они хотят видеть. – Я не выйду за тебя замуж, – Эмгыр мотнул головой так решительно, что растрепались волосы, – это исключено по целому ряду причин, самая существенная из которых – ты меня чуть не зарезал десять минут назад! Если бы не это, я, может быть, еще бы и подумал, хотя сам факт разделения власти с тем, кто не предан мне полностью, мне претит. Ты, заручившись поддержкой дворянского совета, получил бы слишком сильный рычаг для давления на меня. Воорхис не стал отпираться и кивнул, улыбнувшись уголком губ: – Я расскажу, как выглядит картинка в твоей голове, Эмгыр, – сказал он мечтательно, – поначалу мы и правда в таком случае правили бы вместе, но потом я убедил бы тебя сосредоточиться на рождении и воспитании детей, а в случае отказа шантажировал бы близостью уже родившихся, угрожая их отнять, и вот ты неумолимо стареешь, а я только лишь становлюсь сильнее, и когда ты превратился бы в измотанного старика с окончательно подорванным здоровьем, я был бы на пике зрелости, и тогда отнять у тебя корону было бы проще простого. Так ты думаешь, я бы поступил? – Допустим, – настороженно протянул омега, – однако это слишком отдает паранойей. В гневе ты можешь броситься с ножом, в это теперь поверить легко, но вот так медленно и расчетливо губить меня, к тому же вовлекая в это разрушение наших детей… нет, Морвран, с кем угодно, но не со мной. – Выходи за меня – и узнаешь, – сладко улыбнулся, насколько позволяли онемевшие от боли и припухшие губы, Воорхис, – если повезет, я буду любить тебя, защищать твою спину от оппозиции, пока ты воюешь и караешь, воспитывать нашего единственного общего ребенка, не требуя большего, и даже терпеть ведьмака в твоей постели по вторникам и четвергам, но меня придется любить и уважать в ответ, чего вполне может требовать законный супруг. – А если не повезет? – Тогда тебя ждут пять-шесть лет непрерывных беременностей, чтобы загнать и ослабить тело частыми родами, а потом медленное мучительное и жуткое угасание рассудка в закрытых дворцовых комнатах с младенцами на руках, пока я восседаю на твоем троне в твоей короне и правлю твоей страной. Такими темпами ты даже не успеешь состариться, что-то точно случится раньше: смерть ли в родильной горячке, яд в бокале или шаг с подоконника в Башне Слез, тебе будет уже неважно. Выбирай, Эмгыр, выбирай с умом, что лучше – рискнуть и при худшем раскладе хотя бы умереть спокойно в родных стенах, или остаться здесь в палатке и сдохнуть на дыбе у Радовида. – Приятно видеть искренность, пусть и столь запоздало, но нет, никакого брака с мальчишкой, которого я старше на тридцать лет, пусть условия и прельщают, – фыркнул Эмгыр и, видимо, решив сменить тему, спросил, – почему заговорщики послали тебя сейчас? Кажется, это не было твоей инициативой. – Наилучший момент, как нам казалось, или убить тебя, или убедить вернуться в Нильфгаард. Так было бы лучше для всех, в том числе, и для тебя, – Морвран с тоской поглядел на свои изуродованные пальцы, – сам понимаешь, с ублюдком в животе ты аристократии не нужен, у них свои взгляды на престолонаследие. Их устроила бы Цирилла, но не новый внебрачный младенец черт знает какого происхождения, тем более что при наличии наследника в династии вар Эмрейс давить на тебя, как они делали раньше, было бы невозможно. – Победителей не судят, – напомнил Эмгыр, но Воорхис хрипло захохотал, запрокидывая голову и плюясь кровавой слюной. – Ты еще не победитель. Да и не быть тебе покорителем Севера, в лобовой схватке Радовида не победить. Не твоя земля, сам знаешь, ведь торчишь у этой речушки не первый день. Что толку от огромной армии, если ее нельзя переправить? Что толку быть хорошим дипломатом и стратегом, если плохо смыслишь в тактике и слишком упрямишься, чтобы идти на поводу у собственных генералов? Реданцы на своей территории, ты будешь бодать их щиты лбом долгие месяцы, а нильфгаардцы не хотят столько ждать, устилая вассальными костями земли нордлингов. Он наклонился вперед и, переведя дух, продолжил, шепелявя изуродованным ртом: – Нет, Эмгыр, тебе не победить, если не начнешь хитрить, а хитрость твоя иного толка, она плохо годится для маневров. Останешься здесь – и сдохнешь в бою или, того веселее, взбунтуются солдаты, это пока ты для них царь и бог, а что будет, когда пройдут весна и лето, снова придет зима, закончатся припасы, а северяне наберутся сил? Темерия соберется с духом и ударит с тыла, и плевать, что у тебя с ней договор. Умно использовать эльфов, но и они тебе не будут верны, присяги-то не давали, да и вообще себе на уме. Они передерутся с Синими полосками, и твоя армия оскудеет еще сильнее, а дальше ударят морозы, и тебя отбросят прямо на вилы ривийских партизан, которых ты по глупости не стал добивать и тоже оставил в тылу. Нет, лучше бы тебе умереть сейчас, чем гибнуть через год меж двух армий или возвращаться домой, где тебя будут ждать. Кругом враги, Белое Пламя, и ты при любом раскладе спляшешь только на собственном кургане. Лучшее милосердное решение для тебя – мой нож, а худшее… что ж, здесь вариантов больше, но я думаю, что наихудшим исходом для тебя было бы угодить вместе с ребенком в руки Радовида. Мне доносили, что он любит грезить расправой над тобой. Скормить младенца собакам? Отдать тебя солдатам, ослепить, свести пытками с ума и превратить насилием в ничтожное пресмыкающееся животное? Он способен действительно на все, я боюсь этого, и тебе следовало бы. На некоторое время Морвран затих, морщась от боли, и Эмгыр, воспользовавшись этим, честно сказал: – Так вот как все выглядит в твоей голове. Что ж, это любопытно, и я благодарю тебя за откровенность. Мне ее не хватало. Придется все это как следует обдумать. – Мне жаль тебя, жаль наше дитя, но ты сам загнал себя в ловушку, – Воорхис устало откинулся назад, прижимаясь лопатками к столбу. – Это я тоже ценю, – Эмгыр сложил руки на груди, – окажешь мне последнюю услугу? – А что взамен? – Милосердная смерть. Воорхис не думал ни секунды, и Геральт прекрасно его понимал. – Что от меня требуется? Не хочу, чтобы меня жгли. – О, не думай, сожжение для особых врагов, а ты… – Эмгыр хищно облизнулся, – я приказал бы привязать тебя к четырем лошадям, а дальше сам знаешь, это надолго. – Не сомневаюсь. – Сколько сейчас шпионов в стане Радовида? Беседа приобрела исключительно деловую интонацию, глаза Воорхиса разгорелись любопытством. – Один. Он извел почти всех, но один мой человек довольно близко к королю, вхож в его совет, кажется. – Как я могу связаться с ним? – Эмгыр азартно прикусил губу и прищурился. – Напрямую – никак. Разве что пожертвовать верным человеком со своей стороны. Я расскажу, как, или попробуй изложить план, а я подскажу, что можно сделать лучше. – План только-только родился в моей голове, его еще следует отшлифовать, однако… –Эмгыр сделал паузу, глаза его бегали, словно император продумывал комбинацию в гвинте, – если я хочу, чтобы твой шпион скормил Радовиду кое-какую информацию, мне нужно… – он заговорил с вопросительной интонацией в голосе, – чтобы человек из нашего лагеря стал дезертиром и перебежчиком… Воорхис кивнул. – Он доберется до Радовида и расскажет ему о мученической смерти своего командира Морврана Воорхиса под пытками. Радовид не поверит ему, оставит под наблюдением, однако выслушает, и тогда мой человек передаст шпиону информацию, которую тот, в свою очередь, пользуясь доверием короля, выдаст за свои данные. И снова молчаливый кивок. – Кто твой шпион? – Кларп ван Варнхаген, там, у Радовида он зовется иначе – Каспар Фрей. Рослый блондин, прямой нос, под левым глазом крупная родинка, глаза зеленые. Довольно приметная северная внешность, думаю, узнать его будет легко, если ты дашь своему дезертиру четкие инструкции. – Непременно, – Эмгыр придвинулся к Морврану, ловя его взгляд, – как ты хочешь умереть? Яд, удушение, сломанная шея, веревка, меч? Воорхис поднял руки достаточно медленно, чтобы омега не отшатнулся от резкого движения, и положил их Эмгыру на плечи. – Той единственной ночи было слишком мало. Хотел бы я быть затраханным тобой до смерти, – усмехнулся он, – столько лет видеть тебя рядом, служить тебе, наблюдать за каждой твоей течкой – и не иметь возможности даже прикоснуться, созерцая вереницу ведьмаков в очереди к постели, куда мне нет хода. – Боюсь, этого мне Геральт не простит, но я тоже был бы не прочь такой смерти для тебя, – Эмгыр подался вперед всем телом и почти что сел Воорхису на колени, позволяя рукам скользнуть с плеч на спину и осесть на пояснице. – Перережь мне горло, – попросил бледный нильфгаардец, и по его виду трудно было сказать, шутит он или нет, – пока целуешь в последний раз. Думаю, вряд ли такую смерть можно назвать жестокой, да к тому же на чей еще счет могли так выпасть кости? Геральт со своего места видел, как Эмгыр изменился в лице, брови его надломились, меж них залегла скорбная морщинка. Ладонь омеги легла на щеку Воорхиса, и тот подался к ласке, как детеныш к родительском прикосновению. – Почему именно ты? – особо не требуя ответа спросил Эмгыр, звучало так, будто бы он задыхается от горя, – кто угодно… но не ты! И мне перерезать тебе горло? – Я родился, когда ты взошел на престол, – Воорхис тоже протянул руку и дотронулся до его лица, бережно утирая слезы в уголках светлых глаз, – мое детство… – Я видел, как ты растешь, как же я мог быть с тобой, зная это, – Эмгыр надавил ему на грудь пальцами свободной руки, в голосе его явственно зазвенело отчаяние, – маленький принц, родня по крови. Тебя хотели посадить на трон вместо меня, когда ты бегал по дворцу босиком и играл с детьми прислуги, бесчисленное количество раз. – Я вырос и продолжил играть, – Морвран говорил совершенно спокойно, ни тени страха не было на его лице, напротив, Геральт готов был поклясться, что оно выражает крайнюю степень обожания, – шпионские игры удавались мне славно, и ты радовался моим успехам, но вот я попробовал партию на другом поле – и проиграл. Это честно, и я не в обиде, все-таки почти двадцать три года я грелся в лучах Великого Солнца. Он нащупал на поясе Эмгыра ножны и разомкнул их. Геральт немного напрягся, готовясь чуть что сорваться с места, но в этом не было нужды – Морвран просто вложил рукоять ножа в ладонь омеги и сомкнул его пальцы, а потом покорно запрокинул голову, открывая беззащитное горло. – И Белое Пламя спалило тебя дотла, – Эмгыр потянулся вверх и прикоснулся губами к высокому бледному лбу. – Прошу, не рассказывай нашему ребенку о моем позоре, – попросил Воорхис и закрыл глаза. – Он будет знать, что ты был прекрасным воином, великолепным командиром и хорошим человеком, которого я по-своему любил, клянусь, только правда – и никакого позора, – пообещал Эмгыр, а затем крепко поцеловал Морврана. Тот разомкнул губы, позволяя чужому языку проскользнуть в свой рот, а затем лезвие мягко дотронулось до его горла, блестящая острота погрузилась в плоть, и Воорхис застонал в поцелуй с тяжелым низким стоном. Кровь полилась меж их телами, пачкая одежду, но Эмгыр не отстранился, продолжая целовать умирающего пленника, пока тот не испустил дух. Тогда и только тогда омега встал, обтер нож о край испачканного камзола и убрал его обратно на пояс. Геральт молчал, опасаясь, что слишком громко дышит. В эти мгновения, пока с губ Морврана слетали последние крохи жизни вместе с прерывистым дыханием, он ощутил, как его собственная связь с омегой перестала дрожать и укрепилась, из тонкой шелковой нити превратившись в крепкий оплетенный сталью канат. Меж ними перестал маячить призрак третьего человека, чье незримое присутствие отравляло ведьмаку жизнь, заставляя изводиться ревностью, и даже ребенок в омежьем теле не мог помешать чувству, потому что он целиком и полностью принадлежал Эмгыру, а не бледноликому мертвецу с подтеками слез, оставивших отпечаток на припудренных щеках. Некоторое время Эмгыр в полном безмолвии смотрел на мертвое тело, а затем поднес к губам пальцы, чтобы прикоснуться окровавленными подушечками к отпечатку последнего поцелуя и сохранить его настолько, насколько это возможно. – Пойдем, – низким прерывающимся голосом приказал он, – нужно многое обсудить. Только сейчас Геральт почувствовал подзабытую на некоторое время иглу ревности в сердце. – Ты скорбишь или вожделеешь утерянную возможность? – язвительно спросил он, думая, что следует переключить внимание Эмгыра с горя на какую-то иную эмоцию – и ярость, и злость, и похоть подходили, зная омежий характер, одна другой лучше. – О чем ты говоришь? – настороженно спросил Эмгыр, с подозрением прищурив глаза. – Я говорю о том, что только что видел, – Геральт меньше всего хотел обнажить свое волнение и потому постарался придать голосу нотки снисходительности, которая всегда с удивительной надежностью доводила Эмгыра до белого каления.  – Ты поцеловал человека, которому перерезал глотку, так нежно, что в скорбь верится как-то с трудом. Или это была тоска по власти над глупым мальчишкой? Ты жаждешь того, что ускользнуло из твоих рук? Партия была разыграна, как по нотам, лицо Эмгыра исказила ярость, щеки пошли красными пятнами. Омега сделал шаг вперед, и Геральт почувствовал, как на него надвигается темная волна гнева. Едва заметная обычно разница в росте сейчас выглядела внушительно и чувствовалась как никогда остро. – Ты не понимаешь! – зашипел Эмгыр с угрозой, – Ты никогда не поймешь! – Объясни мне, тогда, – с вызовом ответил Геральт, скрестив руки на груди. – Я хочу понять. Эмгыр с силой схватил Геральта за подбородок, больно впиваясь короткими ногтями в кожу. В его глазах вспыхнул гнев, такой обжигающий, что у Геральта на мгновение перехватило дыхание. — Замолчи, — прорычал император, и резкая пощечина обожгла щеку ведьмака. Вспышка боли и унижения на мгновение ослепила Геральта, упоив его восторгом от собственных умений играть на чужих чувствах. Щека ныла, но это была справедливая цена за то, чтобы безмолвный Эмгыр больше не глотал слезы. Прежде, чем ведьмак успел ответить, омега притянул его к себе и яростно поцеловал, вдавив губы в его рот с такой силой и таким голодом, словно хотел оторвать кусок. Геральт почувствовал соленый привкус на кончике языка. Горечь, слезы, боль — все смешалось в поцелуе, больше похожем на отчаянную попытку человека заглушить боль и хотя бы частично переложить ее на другого. Геральт не отстранялся, позволяя Эмгыру настигнуть его, наполнить собой и в некотором роде даже подчинить. Наконец омега отодвинулся сам. – Ты… – Эмгыр задохнулся и отпустил подбородок Геральта. – Ну почему ты иногда как ляпнешь… – пробормотал он с какой-то беспомощностью. – Не жалей о содеянном, – приказал ему ведьмак так строго, что брови на бледном лице недоуменно приподнялись, – его жизнь уже не вернуть, ты поступил справедливо. Мертвых тоже жалеть не стоит, жалей лучше себя, ты-то еще пока живой. – Что это ты вдруг раскомандовался? – сердито спросил Эмгыр, скрещивая руки на груди с самым высокомерным видом из возможных. – А что, накажешь меня? Ногти все вырвешь? – парировал весело Геральт. Эмгыр, как разъяренная барышня, яростно топнул ногой, видимо, не имея от возмущения иных аргументов. – Ты слишком часто отдаешь приказы, пора бы отдохнуть и немножко их повыполнять, не находишь? – хмыкнул ведьмак, – знаешь, полезно бывает сбросить напряжение и послушать кого-то кроме себя любимого. – Я себе не любимый, – отрезал омега, но лицом несколько подобрел, – я думал, ты слишком стар, чтобы трахаться в палатке. – От нас обоих подванивает к вечеру, ты весь в крови, а я чертовски плохо выспался, однако уже несколько дней у нас ничего не было, – Геральт говорил как можно более заискивающе, и Эмгыр очевидно, приняв правила игры, все сильнее и сильнее разгорался азартом, – так почему бы и не пораскинуть костями… – Заткнись, – потребовал омега, протягивая к нему руки и кладя их на расшитый золотой нитью воротник камзола. Взгляд Эмгыра изменился, в нем вспыхнуло что-то совсем безумное, и омега резко притянул Геральта к себе, его руки скользнули по телу ведьмака: на этот раз в дикости неудержимого желания, а не в порыве гнева. — Ты ведь хочешь этого сильнее, чем я? — прошептал Эмгыр ведьмаку в лицо, — Я чувствую, что ты специально меня взбесил, чтобы своего добиться. Это умно. Геральт, пока его голодно и с пошлыми звуками целовали, почти вгрызаясь в губы, по понятным причинам промолчал, но его тело ответило на прикосновения, собственное желание действительно пробуждалось со стремительной неумолимостью, хотя их тела и правда пахли потом, дымом и землей, одежда и кожа Эмгыра к тому же разили кровью чужака, они оба не мылись как следует уже больше недели, обходясь мокрыми полотенцами перед сном, но это не отталкивало, а наоборот, усиливало ощущение природного тяготения, потому что за слоем вони естественные звериные запахи тел казались только ярче. Ведьмак не дал Эмгыру опомниться. Разорвав поцелуй, он резко оттолкнул омегу от себя и, словно поддавшись горячему порыву, встал перед ним на колени, торопливо расстегнул пряжку свободного ремня и стянул к коленям черные штаны вместе с бельем, не обращая внимания на протестующее шипение. – Я стреножил тебя, – усмехнулся он, когда в волосы вцепилась рука, – да-да, ты та еще норовистая кобыла, когда упрямишься. Подхватив Эмгыра под бедра, он то ли дотащил, то ли довел омегу к туго натянутой стене шатра, развернул лицом к холстине, чуть наклонил, надавив меж лопаток, и, воспользовавшись разницей в росте, пристроился со спины. – А как же цветы, уговоры и полтора часа вылизывания? – засмеялся Эмгыр, услышав, как ведьмак плюет на ладонь. – Сразу после валяния в бочке или хотя бы купания в реке, пусть она и холодновата пока, – пообещал Геральт, спуская собственные портки и размазывая по полувставшему члену слюну, – а то, извини, воняешь ты, как настоящий лесной черт, да и я ничуть не лучше. – Поверю на слово, – проворчал омега, чуть шире, насколько позволяла одежда, расставляя ноги, – да хватит плеваться, ты не зерриканский верблюд, в конце концов, там и без твоих плевков мокро! Геральт послушался, и, прихватив одной рукой Эмгыра за талию, другой помог себе пристроиться, чтобы через минуту возни вслепую – пока суть да дело в шатре окончательно сгустился мрак – наконец-то с непозволительной спешкой и резкостью втолкнуться в липкую скользкую влагу чужого лона. Эмгыр вздрогнул и выгнулся в спине так, словно пределом его мечтаний было исключительно восседать всю оставшуюся жизнь на ведьмачьем члене. – И правда мокрее некуда, – прорычал Геральт, несколько переигрываю с грубостью, но похоть захватила его с головой. – И что же тебя так завело, что ты растекся, как в течку? Неужели поцелуи со связанным замученным мальчишкой, пока его кровь льется тебе на живот? Эмгыр попытался было вцепиться в ткань перед собой, чтобы иметь хоть какую-то опору, но пальцы беспомощно скользили по плотной холстине, тело содрогалось, поэтому, пошатываясь от каждого толка вперед и держась на ногах только благодаря хватке ведьмака, он предпочел промолчать. Тишина отдавала некоторым подобие покорства, что заводило Геральта пуще прежнего, он двигался настойчиво и грубо, заставляя Эмгыра стонать, хрипло вздыхать и сжиматься посильнее. Некоторое время они пыхтели стоя, наслаждаясь тем, с какими грязными и громкими шлепками соприкасаются их бедра, но затем омега вскрикнул без какого-либо удовольствия раз, другой и третий. – Болит… – пожаловался Эмгыр дрожащим голосом, – спина… болит… Геральт на мгновение замер, но не остановился. Он чувствовал, как тело Эмгыра напряжено до предела, возбуждаясь от мелкой мучительной тряски. – Геральт, пожалуйста, – умоляюще попросил омега, упираясь ладонями в хлипкую ткань, – я не хочу лишиться поясницы, прошу, давай опустимся на землю. Геральт напоследок сполна и от души двинул бедрами, вызвав болезненный вопль, а затем сделал шаг назад, не видя, но чувствуя, как липкие нити смазки тянутся за его членом, как паутина. – Ляг и позволь мне взять то, что я хочу, – приказал он, показывая на лежанку де Витта. Развернувшийся к нему лицом Эмгыр тяжело дышал, его лицо, шея, грудь в разрезе воротника покрылись крупными каплями пота. Он оттолкнулся от стены и на подгибающихся ногах шагнул вперед, его движения были медленными и неуклюжими. – Умоляю… – прошептал он, – ляг вниз… сам и помоги. Геральт повиновался, опустился на колени, а затем лег на спину, глядя на Эмгыра снизу вверх. Омега навис над ним, все еще содрогаясь от смеси возбуждения с болью. Он на мгновение замер, словно не решаясь, а затем сел на ведьмака верхом, обхватив его бедрами. Стиснув зубы, Эмгыр опустился на набухший член Геральта, помогая себе рукой, чтобы направить его куда нужно. Движение внутрь вышло слишком резким и болезненным, но в то же время невероятно острым. Геральт застонал от удовольствия и протянул руки, чтобы вцепиться в ляжки Эмгыра пальцами, оставляя на них багровые синяки. – Посмотри на меня, – с жаждой прорычал ведьмак пару раз на пробу двинувшись вверх под придавившей его к лежанке тяжести, – Смотри мне в глаза, пока я тебя трахаю. Не смей отворачиваться или закрывать глаза! Эмгыр подчинился. Изнемогая и вздрагивая от каждого толчка, бьющего его так глубоко, что боль пульсировала в матке, он стонал и кричал на грани рыданий, взмокшие волосы падали ему на лицо, он отводил их руками, торопливо заправлял за уши, закатывал глаза, но не отворачивался. Геральт начал двигаться под ним сам, с силой отталкиваясь от земляного пола, не дожидаясь инициативы и принимая чужой вес прямо на свой пах. – Упиваешься властью, а сам готов чуть что оседлать первого встречного и упрашивать его, – проговорил он, сам удивляясь почти что ненависти в своих словах, – что может быть для омеги лучше, чем трахаться с детенышем в животе в тот же день, когда ты своими руками прирезал альфу, а? Эмгыр всхлипнул замер в верхней точке движения, отказавшись опускаться несмотря на хватку Геральта на своих ногах. – Плачь, – жестоко приказал Геральт, подаваясь еще выше и отрывая задницу от лежанки, – расплачься для меня, ты же этого хочешь. Умоляй меня! Ну же! Омега не выдержал. По его щекам покатились слезы, чтобы через секунду смешаться с потом и засохшими брызгами крови на подбородке. Они снова принялись двигаться, Эмгыр, разостлавшись по груди Геральта, начал стонать и хрипеть громче, чем раньше, его тело то и дело сводило в судороге, и всякий раз он слабо цеплялся пальцами в плечи Геральта. — Пожалуйста… — прошептал Эмгыр, его голос наполнился слезливой мольбой незнамо о чем – во всяком случае, прекратить он точно не просил. — Пожалуйста, Геральт… Геральт, сосредоточенный на том, чтобы ненароком не сбиться с ритма, не ответил. Он продолжал двигаться, заставляя Эмгыра плакать и умолять все жалобнее, пока не почувствовал, что сейчас у омеги в этой позе попросту откажут ноги, и он свалится на Геральта мешком, чем наверняка повредит живот. Решение пришло внезапно. Ведьмак, подавшись вперед еще резче и выше, подхватил Эмгыра руками под живот, впившись пальцами в мягкую плоть, и, не давая ему опомниться, одним ловким движением перевернул его на спину. Из-за тесноты шатра это движение вышло неловким, да к тому же омега от неожиданности принялся брыкаться, но Геральт был сильнее, и Эмгыр, со стоном выдохнув, оказался лежащим не на лежанке, а на остывающем теле Морврана. – Mala`orta! – выругался омега, чувствуя, что под спиной оказались холодные одеревеневшие руки. Безжизненные глаза пленника не видели, как дрожит Эмгыр, лежащий поверх его тела, как его ноги свешиваются, касаясь пола. Голова Эмгыра покоилась на груди Морврана, и Геральт заметил, что остатки свернувшейся крови еще сильнее пачкают его омегу, особенно там, где в почерневшую лужу попали раскудрявившиеся от влаги волосы. Вид зрелища, сочетающего в себе похоть, насилие и смерть, где живой любовник словно находился в объятиях мертвого, заставил Геральта почувствовать что-то похожее на безумный восторг. Он снова навис над Эмгыром, готовый продолжить начатое безумие, но уже в новом, странном и извращенном контексте, от чего внезапная тишина показалась еще более тяжелой и зловещей: нарушалась она лишь тяжелым дыханием Геральта и всхлипами Эмгыра. На мгновение время замерло, словно они оба находились на грани между жизнью и смертью. Геральт не торопился, он вовсю наслаждался этим моментом, наслаждался своей пусть и временной властью, наслаждался хаосом и безумием, позволяя злому торжеству поглотить рассудок. – Что такое, омега? – спросил он, сполна налюбовавшись, впившись вновь пальцами в бедра Эмгыра и притягивая его ближе к себе. – Холодно? Чувствуешь прикосновения своего ненаглядного Морврана? Эмгыр затрясся от отвращения и возбуждения, которые, казалось, боролись внутри него, разрывая душу напополам. Он попытался отвернуться, но Геральт не позволил, обхватив его лицо ладонью и заставляя смотреть прямо себе в глаза. – Ты же хочешь этого, признайся, – прошептал ведьмак со всем возможным ядом, который сочился из его рта, словно слюна. – Хочешь, чтобы мы с Морвраном взяли тебя вдвоем, чтобы мы оба наполняли тебя, обнимали ненасытную сволочь четырьмя руками и грызлись за поцелуи. Или, вернее, хотел бы, потому что теперь никого между нами нет, и твоя случайная интрижка издохла! Эмгыр ничего не ответил, его губы поджались, по щекам потекли новые слезы. Геральт усмехнулся. – Не стесняйся, – продолжил он, двигаясь внутри омеги неспешно, но жестко и размашисто. – Позволь себе насладиться этим безумием, завтра морок рассеется, словно ничего не было. Ты же любишь чувствовать себя грязным, любишь, когда тебя используют? Думаешь, что ничего другого не заслуживаешь? Эмгыр рвано кивнул, его тело стало от судорог совсем непослушным. Геральт ускорил темп и усилил напор, его движения становились все более резкими и глубокими. – Скажи мне, что именно тебе нравится, Дани, – потребовал он, – ты так течешь от удовольствия или от отвращения? Ты возбужден тем, что я делаю, или тем, что лежишь на трупе, раздвинув ноги? – Геральт… – прошептал Эмгыр, воздевая руки почти в молитвенном жесте, – пожалуйста… – Что «пожалуйста»? – издевательски переспросил Геральт, перехватывая его запястья и стискивая их до боли, – Умоляй меня. Проси, чтобы я трахал тебя сильнее, проси, чтобы я наполнил тебя так, как никогда раньше. Скажи, как тебе нравится, когда я тебя насилую. Эмгыр больше не мог сдерживаться, непокорное тело подалось вверх, крупно содрогнулось, напряглось до предела, выгнувшись в дугу, и омега излился с громким стоном, добавляя грязи к царящему вокруг беспорядку. Геральт продолжал двигаться, не останавливаясь ни на секунду, пока сам не добрался до оргазма, изливаясь так обильно, что семя потекло наружу. После этого они оба на мгновение застыли, тяжело дыша и пытаясь справиться с нахлынувшими эмоциями. В воздухе витали запахи пота, спермы и смерти, Геральт, тяжело опираясь на руки, глубоко втянул ноздрями этот весьма сомнительный букет ароматов и позволил себе улыбнуться, ощущая свою победу. Он не знал, что будет дальше, но этот момент, безумный, жестокий, но такой желанный, полноправно принадлежал ему. – Геральт, – прохрипел Эмгыр устало и несколько приглушенно – криками он все-таки сорвал голос, – я, конечно, благодарен тебе за… это… но, пожалуйста, больше так не делай, пока мы в лагере. Я же теперь не отмоюсь, кроме ледяной воды в лохани мне ничего не светит. Геральт усмехнулся, вытирая тыльной стороной ладони чужую сперму и мазку со своего живота. – Да ладно тебе, – ответил он не без хитрецы, – понравилось же, признай, пусть я, может, и был чересчур груб, за что прошу прощения. Трупешник добавил пикантности, не так ли? Давай как-нибудь повторим, очень уж живым себя чувствуешь, когда втрахиваешь живого стонущего омегу в мертвеца. Эмгыр поморщился и сел, стараясь не смотреть на труп Морврана. – Я бы удивился, если б ты хотел втрахивать мертвеца в живое, хотя шут вас, ведьмаков, знает, вы извращенцы через одного, – он с кряхтением согнул колени и встал, цепляясь руками за шатерный столб. Геральт тоже сноровисто вскочил, стараясь не замечать бурлящий в голове туман. – Повторим с трупом Радовида, – сказал омега с вызовом в голосе, когда ведьмак помогал ему натянуть штаны, – но только если, когда я все же выйду победителем, и мы с тобой оскверним его тушу, ты позволишь мне пригласить в постель кого-нибудь третьего. Временно и без чувств, исключительно удовольствия ради. Геральт поднял бровь, удивленно глядя на Эмгыра. – Третьего для ебли? – переспросил он и пообещал, – посмотрим. Главное, чтобы он был достоин императорской чести. – Только не Лето, – процедил Эмгыр, почуяв намек, – вы вдвоем меня разорвете. – Ну, это мы еще посмотрим, кто кого разорвет, – ответил Геральт и, кое-как собрав с себя остатки жидкости тряпкой, вытер руки за неимением о штаны. Затем, без лишних слов, подхватил Эмгыра на руки, словно легкую куклу, и понес к их собственному шатру. – Мне нужно переговорить с Хендриком, – попытался было протестовать омега, но Геральт безапелляционно запретил одним словом: – Завтра. Опустив Эмгыра на лежанку, Геральт не стал разбираться, как они лежат, а просто рухнул рядом, позволяя усталости поглотить их обоих. Через несколько минут они уже спали, их дыхание стало ровным и тяжелым, а тела сплелись в беспорядочном объятии, пытаясь укрыться друг в друге от безумия прошедшей ночи.