Перчатка миру

Закончив с ежедневными осмотрами, Му Цинфан покинул павильоны и отправился в свой кабинет, к бумагам и очень решительно настроенному Чжоу Гуаньцзяню. Зная, за кем он поручил тому наблюдать, лекарь предвидел предстоящий трудный разговор с очередным человеком, который усердно роет себе могилу. Ещё парочка таких искажений ци, и место второго лорда опустеет задолго до того, как их поколению придёт срок уступить место своим ученикам. А Сюэ Юшаню всё же станет лордом лишь не нося титул. Иметь дело с человеком, который большую часть обращённых к себе слов воспринимает как угрозу или личное оскорбление, никогда не было легко. Но что бы Шэнь-шисюн себе ни думал, многие люди в прошлом действительно пытались ему помочь. Порывы благожелательности, натолкнувшись на нелюдимость и мнительность, политые язвительностью, увядали на глазах, превращаясь у одних в безразличие, у других — в гнев и презрение. В случае Му Цинфана и тому, и другому мешали несколько важных обстоятельств. Все прекрасно помнили громкие разбирательства четырнадцатилетней над извергом по имени У Яньцзы, который пытался с нуля воссоздать технологию нательных массивов. Этот человек, загубивший множество жизней в своих безумных попытках, не оставил в живых ни одной из своих жертв, которых он, точнее, называл «учениками». Так гласила официальная версия, но Му Цинфан знал, что правды в ней было далеко не всё. Он происходил из клана заклинателей тени, более того, из клана мастеров массива, хотя и не имел ни малейшей склонности к семейному делу. Фактически его способности ощущать саму Мглу и всё с ней связанное стремились к нулю, и он был слеп к самой опасной в их мире силе. Демоны по сравнению с ней даже близко не стояли. Родители с болью в сердце осознавали, что жизнь с семьей принесет сыну множество бед. Поэтому они отправили Му Цинфана под опеку местной великой секты, которой для их клана был хребет Тяньгун. Тем не менее, Му Цинфан не терял связи с семьей и оставался выходцем из той среды, о чем ему не уставали напоминать — с уважением или презрением. И найнай, будучи в состоянии глубокого душевного расстройства, проговорилась приехавшему навестить семью Му Цинфану, что последняя жертва истязателя выжила. Но, осознав, что сболтнула лишнее, больше не произнесла ни слова и просила внука забыть этот разговор. Однако одна маленькая оговорка знающему человеку говорила слишком многое. Звучало маловероятно, что творение человека со стороны могло быть совместимым с жизнью. Гораздо более правдоподобной виделась версия, что У Яньцзы был отступником из числа настоящих мастеров. Подлинная личность У Яньцзы оставалась открытым и нерешенным вопросом. Даже среди местных мастеров было несколько таких, чьи тела так и не были найдены, и произошли эти трагические события за несколько лет до начала деятельности У Яньцзы. А ведь ещё не факт, что этот урод не сбежал подальше от мест, где его хорошо знали. Но Му Цинфан не осуждал старейшин за ложь. Если бы правда тогда всплыла, всем пришлось бы несладко. Общественное мнение в то время было не на стороне Братства. Никто бы не поверил, что У Яньцзы взаправду действовал в одиночку, даже имея тому доказательства. И суровые обвинения пали бы на голову невиновных, куда безопаснее было сказать, что этот ублюдок от начала не имел к ним никакого отношения. Мужчина был полностью уверен, что о последней жертве он больше никогда не услышит, предполагая, что старейшины тихо помогут бедолаге найти хорошее место в жизни. Рядом с мастером-ремесленником, состоятельным мужем или же монастырём, то уже были детали. Очень странно быть одновременно настолько правым и неправым. Ведь через два года он встретил на приёме человека, адепта своей секты, до жути похожего на портрет той выжившей жертвы. Шэнь Цинцю, его нынешний шисюн, а тогда видный ученик Ву-шибо, которая встретила сироту в одной из экспедиций и привела в секту. Настоящий самородок, сумевший самостоятельно начать формирование золотого ядра и интуитивно выйти на путь баланса. Побочным эффектом подобного было нестабильность самого золотого ядра — неизбежное зло в данных обстоятельствах. Но, как и в случае с У Яньцзы, далеко не всё в официальной версии было правдой. Когда, Шэнь Цинцю, возмущенный даже пропахшим травами воздухом, впервые оказался у него на приёме, выяснилось много вещей, проливающих свет на жизнь этого человека. Неладное Му Цинфан почувствовал, когда ему стоило немалых усилий и нервов убедить упрямого и язвительного пациента соблюдать правила и раздеться до одних штанов. Тело оказалось испещрённым шрамами, говорящими о жестоком нраве либо родни, либо хозяев, от которых молодой человек вполне мог сбежать. Вероятно, шрамы и были источником раздражения Шэнь Цинцю, который не стремился открывать их даже лекарям. Но и воспротивиться этому он не мог — ежегодный осмотр был обязательным и строго регламентированным. Подобное Му Цинфану приходилось видеть, увы, не раз: Цанцюн принимала под своё крыло людей с очень разными судьбами. И далеко не все можно было назвать благополучным. По-настоящему привлекали внимание отнюдь не шрамы, а полноценный нательный массив. Надёжно спрятанный и никак не использующийся. Будь он исправен, Шэнь-шисюн был бы совсем иным человеком, и Цинцзин не принадлежал бы ему. Логичным предположением было, что массив изначально имел значительный изъян. И раз для его сокрытия нужно было прилагать незаурядные усилия, едва ли ошибка была непреднамеренной. Массив, кроме Му Цинфана, будто никто и не замечал. Как выяснится позже, его наставник и мастера залов на самом деле не были осведомлены об этой особенности Шэнь-шисюна. Никаких разговоров, никаких записей. Му Цинфан сам заметил массив почти чудом, воспользовавшись лазейкой, которую люди, скрывшие массив, просто не учли в расчётах. Бытьё огрехов в подсчётах не раз за жизнь приносило Му Цинфану самые неожиданные сюрпризы. Истинный нательный массив, будучи одомашненной Мглой помещенной в человеческое тело, сохранял множество её свойств. В том числе оставлял специфическую рябь в потоках ци, которую можно было заметить, но научиться замечать требовало незаурядных усилий. Однако, сделав это однажды, уже не развидишь. Однако это была крайне редкая способность, ведь истинная природа нательных массивов держалась в строгом секрете. А тем, кому она доверилась, не было нужды учиться замечать такую мелочь с практической точки зрения. Овладение таким сомнительным навыком обычно считалось старческой придурью. Но родители считали, что чем больше у Му Цинфана возможностей хоть как-то взаимодействовать с Мглой, тем целее будет его голова. И им удалось добиться передачи ему необходимых знаний, пусть и с условием принятия Уз Тишин. Закон един для всех, будь ты учеником мастера, или же семилетним мальчишкой, для которого эти знания, как трость для слепого. Му Цинфан покачал головой, воспоминания было не из приятных. Он вырос в Цзянху, и поэтому не мог детский восторг перед непознанным и сказочным, притупить тот, факт, что он разлучаться с семьёй. И пусть он этого до конца тогда не осознавал, но чувствовал, что никогда в новом доме не будет до конца своим. И ведь прав оказался, кем он был по крови все всегда помнили прекрасно, и большее, что делали смотрели на это сквозь пальцы. Но мужчина всегда ходил на грани риска стать частью скандалов, со своей двойной лояльность. Но всё же старания родителей увенчались успехом, ведь навыки обнаружения Мглы и массивов у Му Цинфана были таковы, что сейчас принять его за слепого было бы затруднительно. Хотя сам мужчина старался не привлекать вниманием к этим своим навыкам. Просто чтобы возникала меньше вопросов к мотивам его семьи почти отказаться от кажеться обычного ребенка. И именно благодаря этим навыкам он и обнаружил массив Шэнь Цинцю, чего даже многие заклинатели тени не смогли бы сделать. Слишком уж хорошо он был спрятан. Му Цинфан был тогда настолько сбит с толку, что даже не спросил Шэнь Цинцю, что происходит. А после догадался сам, и необходимость спрашивать шисюна отпала. В свете открытия сильно бросался в глаза тот факт, что даты суда над У Яньцзы и попадания Шэнь Цинцю в орден подозрительно сходились. А когда Му Цинфан начал об этом думать, стало ясно, что сходится слишком многое, чтобы совпадение дат действительно было случайным. Шэнь Цинцю был беспризорником с зачатками золотого ядра — лакомый кусок для всякой швали. К тому же он обладал высокой чувствительностью к Мгле, раз полноценный, да ещё и дефектный массив не отправил его в могилу до сих пор. А Шэнь Цинцю в то время было всего восемнадцать — оптимальный возраст для посвящения в заклинатели тени. Всё это вкупе создавалось образ человека, мимо которого У Яньцзы точно бы не прошёл. И если исходить из этой теории, то секретность массива выглядела закономерной. Шисюну ведь не нашлось места в официальной версии событий. А значит, и доказательства случившегося лучше спрятать под половицу, насколько это возможно. Картина у Му Цинфана сложилась, но он решил молчать, потому что сами причины его осведомлённости могли выйти ему боком. А последующие годы только подкидывали аргументы его догадкам. Во-первых, Шэнь Цинцю довольно близко общался с Ли Му, мастером массивов и старейшиной Дуяна, что могло свидетельствовать о том, что массив нуждался в отладке, как и хронические заболевания — в регулярном лечении. Да, люди списывали их общение на близкую дружбу Шэнь Цинцю с правнучкой старейшины, но ведь одно другому не мешало. Во-вторых, шисюн стал охотником, а туда просто так не идут. Опять же, влияние Ли Шу, известной охотницы, никто не отменял, но и гнев на У Яньцзы, перешедший на ему подобных, вероятно, имел место быть. У Му Цинфана это вызывало уважение к шисюну: оберегать других от того, от чего пострадал сам — благородный поступок. Вся эта трагичная история не могла не порождать долю сочувствия, которую даже характер Шэнь Цинцю не был способен разрушить. Потому и целитель был склонен относиться более скептически к слухам, окружавшим шисюна. Но, впрочем, и защищать человека, который любую помощь воспринимал превратно, тоже не видел смысла. Рядом с кабинетом его дожидался шиди, который на удивление выглядел не раздражённым, как можно было бы предположить, а скорее растерянным, вызывая этим немало вопросов. — Глава Му, приветствую, — с этими словами друг поклонился. — Чжоу-шиди, рад тебя видеть, заходи. Му Цинфан, пройдя к рабочему столу, принялся распрашивать друга, мысленно готовясь услышать самые неожиданные вещи. Однако для начала решил уточнить самый главный вопрос. — Шэнь-шисюн снова игнорирует наши рекомендации? — С этим всё непривычно хорошо, Му-шиди. Со слов Бай Лу лорд Шэнь тщательно выполнял наши рекомендации, оттого и восстанавливается куда быстрее обычного. Вероятнее всего, сегодняшний осмотр будет последним. Му Цинфан искренне не понимал, что у некоторых людей в головах, раз согласие на нормальное лечение вызывает у целителей удивление. — Прекрасно, пусть и неожиданно, но всё же, Чжоу-шиди, я не вижу в этом факте поводов для таких волнений и просьб о срочной встрече. Что на самом деле случилось? Просьба на встречу включала слово «срочно» в разных вариациях трижды в небольшом тексте, не упоминая при этом сути дела. Му Цинфан прекрасно знал друга, с которым когда-то делил комнату в ученическом общежитии, и знал, что повод для подобного был уважительный, и для срочности, и для осторожности. — Му-шисюн, у меня есть основания предполагать, что в ходе последнего искажения ци лорд Шэнь потерял часть воспоминаний, в чём он не сознаётся. — Рассказывай. Ответ был произнесён с тяжёлым вздохом, потеря памяти действительно была последним, что ожидал услышать Му Цинфан, и, к тому же, она слабо поддавалась лечению. В этом вопросе даже опытнейшим целителям приходилось уповать на переменчивую милость Небес. — После того как лорд Шэнь проснулся, он вел себя растерянно и отстраненно, своё близкое окружение, если и узнавал, то весьма смутно, меня в том числе. Исключением можно было назвать главу школы, Бай Лу и старшего ученика. Однако в тот момент я не придал этому обстоятельству большого значения, списав всё на тяжёлое состояние. После этого последовала странная пауза, будто друг сомневался, стоит ли забивать Му Цинфану голову этими размышлениями. Но Му Цинфан лишь одарил его одобрительной улыбкой: такие подозрения не возникают на ровном месте и требуют внимания. — Вопросы начали возникать, когда подобная картина продолжалась до малейших деталей. Лорд Шэнь последние два дня меня будто не узнавал, вместо неприязни демонстрируя сдержанную отстранённость, граничащую с вежливостью. Поведением он был почти таким же и с Гу Фанбин. Бай Лу и Гу Фанбин, вероятно, были ближайшими к Шэнь-шисюну людьми после смерти Сюэ-фурен. Первая была ему шицзе, близкой подругой и советницей, несмотря на невысокий личный статус. Вторая — старейшиной, советницей, наставницей и союзницей на политическом поприще. И потому возникало чувство неправильности от одних слов, что мужчина мог обозлиться или отвернуться от кого- то из них. И потому становились понятными предположения о потере памяти. Да, играть в вежливость ради своей выгоды Шэнь-шисюн умел прекрасно, вне всякого сомнения. Однако от демонстративной холодности к близким людям не было бы никакого проку. Отсюда и ответы на данную странность нужно было искать в чём-то другом, и потеря памяти была вполне возможным вариантом. Сложно проявлять привязанность, если ты потерял представление о человеке и о прожитых вместе годах. Однако, как выяснилось, это ещё не все шокирующие открытия. — Адепты в количестве десяти человек во главе с Гу Фанбин, в крайне встревоженном состоянии, поведали мне новые примеры уже имеющихся у меня наблюдений. Последние три поколения лордов Цинцзин подряд славились тем, что были самодурами, которым редко кто был указ. Вольные дети искусств, наук и стратегии, благодаря чему, при всей своей двусмысленной репутации, они оставались на плаву. Старшие и многое повидавшие адепты закономерно отличались высокой выдержкой ко всем выбрыкам хозяев пика, и ввести их в смятение могли очень немногие вещи. Это никогда не было тем, что можно было легкомысленно игнорировать. — Они же указали на ещё одну удивительную деталь. Лорд Шэнь главу Юэ однозначно узнаёт и проявлял при мне сдержанную неприязнь. Но, как сообщили адепты, за эти несколько дней они имели долгую и спокойно закончившуюся беседу. Возьму на себя смелость предположить, что Лорд Шэнь помнит главу школы и факт давнего конфликта, однако потерял понимание его причин. Чжоу-шиди подготовился основательно, и что примечательно, Шэнь Цинцю ещё не высказал Му Цинфану ничего. Отстранённость, вероятно, была элементарной осторожностью, дабы не сделать и не сказать ничего, о чём потом можно будет пожалеть. Безусловно, у перемен в поведении были и другие объяснения, куда менее безобидные, и что страшнее — не лишённые смысла. Человек на пороге смерти крайне уязвим для существ, облизывающихся на чужие обличия. Му Цинфан всё же решил не поддаваться на самые драматичные догадки о подмене, и мужчина, решив навестить лорда Цинцзин, попробует его разговорить. Если эта попытка провалится, и Шэнь Цинцю уйдёт в свою обычную глухую и язвительную оборону, то придётся обратиться на пик Ваньцзянь, чтобы наверняка отсеять все худшие опасения. Хоть он и не считал это вероятным развитием событий, в подобном деле полагаться на голое чутьё чревато. Через руки Шэнь Цинцю проходит слишком много всего. — Тревожные наблюдения, и ты был прав, настаивая на встрече. Не стоит медлить, и будем надеяться, что Шэнь-шисюн прояснит всё сам, и не придётся вводить дополнительные меры. — Му-шиди, ты сам себе веришь? — Хочу в это верить. — честно ответил Му Цинфан. На что от Чжоу-шиди последовала понимающая усмешка, пусть поблажливого отношения к проблемному лорду он не разделял, но всё же оставался хорошим другом.

***

Вэй Цинвэй решил посвятить день скопившейся горе документов, которой всегда приходилось заниматься, стиснув зубы. Бумажная работа никогда его не прельщала, мастерские были ему куда милее. Но его положение имело ворох обязательств по управлению жизнью пика. И так уже сроки сдачи отчётов прошли. Это собрание должно было быть рутинным поздравлением с сдачей этих самых квартальных отчётов и обсуждением текущих дел. Вышло крайне сумбурное мероприятие, в котором старые дела мешались с новыми и совершенно рутинными. И разбор полётов был адресован как приближённым, так и самому Вэй Цинвэю. Хороши в конечном итоге оказались в все. Но главными обсуждениями были два. Первая тема — списки учеников, готовых получить собственные мечи. Вэй Цинвэя внутри согревала гордость за этих юнцов. Десяток лет назад, когда они сами сменили своих наставников, они взяли первых учеников. А самые талантливые из них уже получили свои духовные клинки. Птенцы начали оперяться, чтобы будущем стать полноценными заклинателями. Однако гордость гордостью, но работа по документированию всего этого принесла порядочную головную боль. Второй извечной темой было удержание деятельных мастеров в рамках выделенного на квартал бюджета, которого вечно хватало впритык, а периодически не хватало вовсе. Неопытные мастера или же, напротив, слишком опытные, всегда были отдельной статьей бюджета и имели свойство создавать перерасходы. Благо в этом месяце эта проблема не добавилась к остальным. Что сказать, духовный меч всегда требовал не только мастерства, но и немалых материальных вложений. В конце концов, они не её основательница, которая доставала бесценные материалы неведомо где и бесплатно, но дух, вхожий в небесное царство, на то и дух. Порядком затянувшееся заседание прервала взволнованная ученица, ворвавшаяся в зал собраний. На совещание, где духу её не должно было быть, не говоря уже о подобном вторжении. Девушка съёжилась под осуждающими взглядами и склонилась в самом почтительном поклоне, держа в дрожащих руках сложенный вдвое лист бумаги, силясь не скомкать его. — Нижайше прошу простить за подобное вторжение, но шицзунь госпожа Гань строго наказала доставить послание срочно и лично в ваши руки. У Вэй Цинвэя чуть глаза на лоб не полезли. Существование этой древней отшельницы, почти сросшейся с архивом, можно было благополучно не замечать десятилетиями. А теперь этой женщине нужно было сообщить нечто лично ему, невзирая на приличия. Хотя, ему лорду, приходилось сталкиваться с её пинаниями на правила, стоило ему только появиться в её владениях! — Надеюсь, это действительно стоит прерывания собрания. Неси сюда. Ученица, передав записку, застыла как статуя в ожидании. «Лорд Вэй, Сюя проявил себя, оказавшись одним из Цзиичжигуаней. Я взяла на себя смелость отправить с ученицей необходимые материалы. Если вы сочтете это дерзостью, эта Гань готова принять всю строгость наказания за себя и порывистость юной девы.» Госпожа Гань осталась самой собой, просто не желая оставлять заклинателя, оказавшегося в беззащитном состоянии, одного на один с проблемой. «Шэнь Цинцю, демон его побери…» Хотя было глупо отрицать, что, несмотря на скверный характер шисюна, он не испытывал предвкушения от наблюдения за легендарным клинком, который в узких кругах был поистине культовым. Последний случай описывал шицзунь по рассказам ещё своего наставника. Решение госпожи Гань было как нельзя кстати. Ведь Вэй Цинвэй, в своё время, не проявил должного усердия в изучении Цзиичжигуанов, почти не веря, что эти знания ему понадобятся. А отправлять Шэнь Цинцю в могилу всё-таки не хотелось, какой бы змеюкой он ни был. — Где книги? Девушка полезла в ворот верхнего одеяния и достала мешочек-цзянькунь, который почтительно передала наставнику. Получив всё необходимое в руки, Вэй Цинвэй больше не был намерен медлить. — Собрание окончено. Вэй Цинвэй передал записку в руки господину Пэю. Старый мастер знает, как распорядиться информацией верно и не станет болтать лишнего. Что было важно, ведь мечи были одной из множества тайных защит секты, и информация о них оберегалась от широкой общественности. И более ничего не объясняя, он вихрем вылетел из своего кабинета в сторону Цинцзин, под ошеломлённые взгляды и оклики подчинённых.