Monster

      Беды начались на рассвете четвертого дня осады. Пришедшие как обычно на утреннюю дойку женщины обнаружили, что все коровы и овцы вздулись животами; некоторые уже лежали, подогнув под себя ноги и безучастно, смотрели стеклянными глазами, пуская слюни. Весь скот предварительно загнали в один загон, чтобы было легче охранять от мародерства и распределять мясо и удои. Под ногами животных лежала свежая трава вперемешку с вечерним сеном. Опытный скотник, пожевав зеленую травинку, закашлялся и тут же сплюнул её на землю.       — Перечная морковь, — сказал он сквозь зубы. — Всех поить срочно. И убрать тут всё!       Но было уже поздно. Из двухсот дойных коров и почти полутора тысяч овец, к следующему утру дожила лишь треть, и те перестали давать молоко. Животные ходили понурые и стремительно худели. Чтобы хоть как-то сохранить стадо, их начали докармливать зерном из запасов, приготовленных для людей.       — Один ноль, в пользу Шейдхеды, — прокомментировал кхал Ник случившееся, и удвоил охрану конюшни.       Еще через день была отравлена проточная вода. Перламутровые пятна жирными кляксами покрыли берега арыка, а при попытке использовать эту воду, пусть и после фильтрации для технических нужд, на коже появлялись ожоги. Местный охотник узнал в отраве сок молочайного дерева, что обильно растет на территории Трикру. В Дельфикру это зловредное дерево вырубили еще при его деде.       О том, что этот сок легко воспламеняется и дымит ядовитыми испарениями, они узнали этим же вечером, когда столицу обстреляли зажигательными стрелами. Загоревшиеся крыши и сараи, люди бросились тушить отравленной водой из арыка.       Желтый, едкий дым окутал улицы. По счастливой случайности ветер дул не в сторону конюшни с Ингранрона и люди Ника не надышались этой отравой. Но те, кто вдохнул этот ядовитый дым, умирали в страшных мучениях, отхаркивая собственные легкие и не дожили потом до утра.       Правда, когда дым распространился за пределы стен города, то последствия дымовой атаки ощутили на себе и люди Шейдхеды. Поднялся шум и крики. Кольцо осады на какое-то время расцепилось, а на утро, недалеко от вишневой рощи Ник насчитал пять погребальных костров.       Следующей ночью обстрел повторился, но в этот раз люди не тушили огонь водой, а использовали землю, ветки и одеяла. И снова, как только стемнело, черное небо расчерчивали огненные полосы стрел, обрекая жителей на еще одну бессонную ночь.       Но основная диверсия произошла незаметно: часть людей, в том числе и двое кочевников, вдруг стали жаловаться на сильную жару. На улице было по-осеннему прохладно. Люди Ника вдруг впадали в буйство: рвали на себе одежду, расчесывали пальцами кожу на груди в кровь; лезли в драку, когда товарищи в более здравом уме пытались оттащить их от арыка, куда они хотели искупнуться. Одного местного чудом удалось снять с крыши — он возомнил себе, что может летать.       Вначале Ник принял это за помешательство из-за недостатка еды, воды или, возможно, ограниченность пространства и стресса из-за осады. Но на следующий день все становилось только хуже. Всё больше людей с обезумевшими глазами пили отравленную воду из мутного арыка; никто их не отгонял. Некоторые катались по камням площади, дико выли сквозь стиснутые в крошево зубы, или бросались на других людей, кусая их так, что вырывали куски мяса. Весь город помешался в страшной агонии.       Те немногие, кто ещё находился в здравом рассудке стали искать виновных. Короля, вяло сопротивляющегося, выволокли по ступеням из дворца и подвесили за ноги языком вниз. Рядом, вспоротый крюком за горло болтался друид. Потом насмерть забили двух женщин из пекарни. Стали ходить слухи о проклятье, настигшем людской род за не смытые кровью грехи прошлого и необходимости жертвоприношении забытым, страшным богам.       Этой же ночью, воющих детей вместе с оставшимся скотом запертых в одном сарае, сожгли заживо...       Ингранрона насмерть держали оборону конюшни. Ник начал опрашивать своих людей: что ели, что пили и где были перед отравлением: оказалось, что те двое молодых — одного из которых пришлось привязать к столбу, так как он начал грызть собственные пальцы рук, — ходили к девушкам из пекарни, и они угощали их булочками, в обмен на вяленую конину. Кхал, пробивая себе дорогу длинным шестом, плотно обмотанным с одного конца мешковиной, чтобы оттолкнуть безумцев, но не убивать на месте, направился в пекарню.       Заглянув внутрь подвала, где не было ничего подозрительного, только капли крови повсюду: здесь убивали людей. Трупы вытащили на улицу и скинули в арык, чтобы точно из него никто больше не пил. Ник провел рукой по столешнице присыпанной мукой и понюхал. Смесь ржаной и пшеничной муки… Стоп. Он попробовал на кончик языка и тут же сплюнул. Так и есть — спорынья!       Но до этого много дней все ели выпечку и не было никакого отравления! Оно случилось именно сейчас, когда город был оставлен без свежего мяса, молока, отрезан от проточной воды и каждую ночь подвергался беспокоящему обстрелу горящими стрелами. Кто-то прошел в город и отравил муку спорыньёй. Кто-то незаметный, вызывающий жалость, чтобы его тайно пустили за ворота к родственникам. Какая-нибудь девчонка-помощница из пекарни. Небольшой щепотки порошка из этого черного грибка было достаточно, чтобы превратить людей в зверей, а город в общую могилу.       — Гроб готов. Крышку и гвозди подвозят сами жители.       Ему некогда было устраивать охоту на ведьм. Ник вернулся в конюшню и строго запретил употреблять зерно, даже из фуража. Оставаться в Дельфи дальше — было самоубийством. Собрав в круг самых опытных всадников, он начал готовить план прорыва осады…

***

      Малахай был доволен: всё шло так, как задумано. Дельфи скоро падет к его ногам, и не столь важно — живыми или мертвыми. Его устраивали оба исхода для столицы. В деревнях вокруг полно испуганных людей. А вот кхал Всадников и его оставшиеся люди, не должны вернуться в клан. Ну, или, по крайней мере, в минимальном количестве для наглядности.       До чего же невежественный народ, — сокрушался про себя Шейдхеда, лежа на топчане в своём шатре. — Я несу им силу в объединении, а они еще и сопротивляются. Хотя, я бы тоже сопротивлялся, если бы чужой Командующий привалил в Санкру и сказал, что будем жить вместе, по моим правилам во имя общего процветания и со мной во главе, иначе смерть. «Надо доходчиво объяснять каждому выгоду такого союза», как говорил Юлиан. Но я пытался объяснять эту выгоду каждой деревне в Трикру, но как только уходил, мне тыкали сюрикенами в морду.       Он провел по уродливому шраму на щеке и поморщился от неприятных воспоминаний. А потом они убили Рика… А я убил их всех. Признаю, немного увлекся. Особенно на юге Трикру; там теперь лишь пепел и дикие звери. Доходчиво объяснил, в общем. О, я бы и Тондиси взял в тот год, если бы не проклятые Maunon с их ядовитым туманом. Бельмо на глазу. Стоило только пройти мимо горы Везер с гонакру, как эти стерильные ублюдки со страху пускали злого духа со всех отверстий. Но стоит отдать должное моей экспансии в Трикру: ripas стало значительно меньше. На них оказалось весело охотиться.       — Что насчет Азгеды?       — С какого момента ты здесь находишься Титус?       — С тех пор как Вы стали говорить вслух, Heda.       — Азгеда — что кол на сиденье моего трона в Полисе. Я ненавижу ледяной народ с момента своего зачатья в песках Сангедакрю. Гены пальцем не сотрешь, — Малахай перевернулся на бок, чтобы видеть зашедшего в шатер Хранителя. — Трой — угроза всей Конгеда. Их нельзя победить, их можно только уничтожить. Я не питаю любви к Трикру, и ты это знаешь, но я не позволю никому другому грабить и убивать моё Трикру на границах.       Титус присел на край топчана и потянул Малахая за обнаженную руку, заставляя его сесть спиной к себе. Перезаплетать лохматого Командующего — обязанность Хранителя. Он вынул из кармана частый гребень и, взяв одну из кос, начал её расплетать, осторожно вычесывая походу колтуны и запутавшийся мусор.       — У ледяной Королевы Нии везде шпионы, — сказал Титус, откладывая в сторону специально вплетенные, мелкие металлические украшения. Подобное, делалось для того, чтобы противник не смог схватить за волосы во время боя, не поранив руки. — Она узнает о Вашем плане нападении, еще до его осуществления, Heda. Она уйдет вглубь территории за Весёлый перевал, в ледяные горы, в недоступные леса и разрушенные города, где её не достать.       — Ты знаешь о моих двух провалах в Азгеде?       Титус невнятно хмыкнул и продолжил слушать.       — Первый раз я напал с границ Трикру и нас вышвырнули. Я потерял оба фланга и треть основного гонакру. Нам не хватило выучки. Я учел это. Через полгода я зашел со стороны Санкру, но нас снова вытоптали. Нам не хватало численности, чтобы бороться с Азгедой. По факту их было меньше, но у них была конница. Теперь ты понимаешь, почему я здесь?       — Вы здесь не из-за непокорности Дельфи, ведь так?       — Вялое восстание короля-импотента меня не особо впечатлило, — Шейдхеда зябко передернул плечами. — Я мог разделаться с ним весной, когда его гона будут отозваны на полевые работы в свои общины. Но мне нет дела до землепашцев, копающихся в грязи, до тех пор, пока их грозный сосед — Ингранрона, имеет полуторатысячный табун. Мне нужны его кони.       Титус расплел последнюю косу, и чуть запрокинув голову Командующего на себя, начал расчесывать длинные волосы широкими взмахами. Из-под гребня вниз летел песок и пыль.       — Надо Вас искупать, Heda, — вздохнул Хранитель. — Вы пробовали вести переговоры с Ингранрона?       — Я предложил кхалу Ирвингу вяленую и копченую рыбу из Флокру в обмен на лошадей.       — А он?       — А он, через послов ответил, что у него договоренности с Подакру и в тухлой селедке он не нуждается.       — Как грубо…       — Да-а, — протянул Малахай, когда Титус закончил с расчесыванием и взялся по-новому перезаплетать его. — И после этого, я начал собирать сведения обо всех договоренностях Ингранрона с другими кланами. Когда я узнал о договоренности о военной помощи с Дельфи, меня посетила мысль.       — Выманить лучшие силы Ингранрона на чужую территорию и показательно уничтожить их, — додумал очевидное Хранитель. — Этим Вы показываете свою мощь и развеиваете слухи о непобедимости рейдеров.       — Их элитная конница уничтожена. Оставшиеся полсотни всадников уже не могут представлять собой угрозы. К тому же часть из них ранена и неминуемо погибли в том котле, что мы устроили из столицы. Вряд ли у равнинных дикарей есть особые навыки по выживанию в осаждённом городе. Они раздавлены поражением, голодом и неминуемой гибелью. Однако, я думаю, что через пару дней они могут попытаться прорвать осаду, чтобы уйти в клан. Не надо им мешать. Ошур с ребятами уже на переправе.       Титус закончил с волосами Командующего и повернул его лицом к себе, укрывая плечи лежащим на постели мехом. Лицо Шейдхеды дёрнулось в неизвестной ранее эмоции: ни один Хранитель так о нем не заботился!       — Скоро начнутся холода и снег, Heda. Обмороженные и простывшие гона не смогут воевать.       — В степях снежный покров не ложится до ноября из-за теплых ветров с юго-востока. Ты, в самом деле думаешь Титус, что я не учел всех факторов, перед тем как соваться сюда осенью? Если через два дня столица не откроет ворота, я притащу сюда онагр, — Хранитель удивленно вскинул брови. — Заказал его у Трикру по моим чертежам. Эти дятлы неплохо смыслят в плотничестве. До конца следующего месяца мне нужно быть уже в Ингранрона. Трек я подготовлю. Еще через две недели я поверну обратно в Полис. С лошадьми.       — Это если всё пойдет по плану, Heda.       — У меня есть единая стратегия, а тактику я могу поменять по ходу… — он прислушался к звукам снаружи. — Узнай, что там орут со стороны ручья? Кому не спится.       Когда Титус вышел из шатра, мимо него пробежал, как ошпаренный гона. В сумраке вечера, он мельком заметил его покрытое волдырями лицо. Крики усилились и тогда он увидел, как откуда-то с задней стороны стены столицы стелется густой дым, гнойного цвета.       — Что там происходит?! — выхватил он за рукав еще одного пробегающего мимо гона. Мужчина взглянул на него обезображенным лицом.       — Конница проломила стену и там дым! У них факела и повязки.       Титус зарычал и бросил гона на землю, пнув его ногой.       — Трус! Ты должен быть там, а не бежать! — он хотел еще преподать урок, но его одернула чья-то властная рука. — Heda?!       — Оставь его Хранитель. Я сам разберусь. Гона? — угрожающим тоном обратился он к скулящему на земле мужчине, — Сколько всадников ты видел?       — Около сорока, все на лошадях, — он стал успокаиваться и сел, покачиваясь. — Некоторые по двое. Кхал с ними. У всех обмотаны лица. У коней тоже. В руках факела, чадящие желтым дымом. Они порубили только тех, кто сунулся или был рядом. Мне дым попал прямо в глаза. Как же жжется!       — Всё как Вы предполагали, Heda. Они решили прорваться.       — Промой свои глаза, бери меч и сражайся. Это приказ.       Гона взял себя в руки, протер глаза рубахой и, выхватив меч из ножен, неровным шагом двинул в сторону криков. Лучше погибнуть в бою или от ядовитого дыма, чем так опозориться перед Командующим.       — Тришананкру, — с чувством сказал Малахай, смотря вслед уходящему гона. — Осторожные. Сначала бегут, а когда бежать некуда, сражаются, как раненые кабаны. И такие же безмозглые… — он ловко запрыгнул на оставленную кем-то лавку и внимательно посмотрел вдаль. — Тихо и тайно разобрать стену города, а ведь она была со стороны конюшни! Хмм… И использовать факела, пропитанные ядовитым соком, чтобы ослепить и сбить с толку преследователей. Неожиданно, для дикарей равнин. Их новый кхал умен.       — Не преследовать?       — Пусть скачут, — он спрыгнул с лавки и обернулся к Титусу. — Организуй помощь раненым. Я займусь охраной пролома. Не хочу, чтобы добыча вдохнула свежего воздуха. Когда крысы бегут, корабль тонет…