Встретимся на том же месте (Meet Me at the Checkpoint)

—Что-то вы слишком молчаливая, —говорит Снейп, протягивая ей целебное зелье, когда она медленно садится на больничной койке. — После двух недель безумного бреда о проклятии Долохова и о том, как сильно вы его ненавидите — настолько, что мне пришлось пропустить мимо ушей некоторые ваши... фигуры речи — я думал, что без успокаивающей настойки мы не обойдёмся. Гермионе хочется рассмеяться над абсурдностью всего происходящего (успокаивающая настойка, серьёзно?), но у неё получается лишь равнодушно пожать плечами. Запрокинув голову назад, чтобы выпить зелье, она позволяет глазам пробежаться по худощавой фигуре Снейпа. Он стоит прямо, будто аршин проглотил, а его лицо почти ничего не выражает. Что ж, возвращаемся к началу. Снова. Она чувствует, что от этой мысли у неё всё сжимается внутри. —Долохов блефовал, — говорит Гермиона. Она хочет запустить пустым флаконом в стену, чтобы он разбился вдребезги, но Снейп забирает несчастную склянку из её сжатой руки, уже отведённой назад для броска. — Он чуть не убил вас, — тон Снейпа звучит максимально мягко, и в то же время в нём слышится недоумение. — Да, но использовал для этого заклятие весьма скучное и заурядное. Sanguis Exulceratio. Снейп надолго замолкает, нахмурив брови. — Кровь и разложение, — бормочет он. — Весьма эффективно, и вполне объясняет ваши раны, но вы уверены, что было только это? Определённо, должно... — Только это, — перебивает Гермиона и вздыхает. — И больше ничего. Я видела это у него в голове. Видела, как он кидался им направо и налево; видела, как хвастался, раздуваясь от чувства самодовольства. — Видели… но как? — спрашивает он, усаживаясь на стул рядом с ней и держась всё так же по струнке прямо. — Я воспользовалась легилименцией. Я объясню это чуть позже, но, — она лениво и пренебрежительно машет рукой, — блин... Я просто… Я думала, это проклятие должно было быть гораздо круче, более впечатляющим что ли… Услышав это, Снейп издаёт неожиданный звук, похожий на сдавленный смешок. — А вы разве нет? — спрашивает она. — Да, до этого момента, — признаёт он, наклоняя голову. — Но Долохову всегда был чужд творческий подход, он никогда не отличался оригинальностью, так что… — Тогда я просто ни черта не понимаю, в этом нет никакого смысла, — говорит Гермиона, чувствуя, как в груди разгорается знакомая волна раздражения. — Вы же только что сами всё объяснили — что именно вы не понимаете? Она берёт себя в руки. — Откуда взялось это странное подобие временной петли, в которой я застряла. ____________________________ Она не может усмирить растущую безнадёжность, которая омрачает все сцены в её воспоминаниях, даже когда Снейп мягко отстраняется, давая ей передышку после каждой из них. Она снова полностью исключает момент их поцелуя. Возможно, это эгоистично с её стороны, а может, наоборот, слишком великодушно, но она не может допустить, чтобы эта новая версия Снейпа увидела, как неприлично она была влюблена в то время, когда у неё ещё была надежда. ____________________________ — Вот это нихера себе! — Знаю. — Но даже тот факт, что на вас наложили это самое заклятие Долохова дважды, не должен повлиять на исход... — Знаю. — Как и тот факт, что в первый раз это было сделано невербально, и воздействие стало менее эффективным... — Знаю. ____________________________ Однако, чего Гермиона не знает, так это того, какой во всём этом смысл. ____________________________ Гермиона лежит в кровати и смотрит куда-то вдаль, задаваясь вопросом, в чём был смысл становиться Повелительницей Смерти, если она так на самом деле и не умерла. Как иронично, думает она, что множество людей, стремившихся заполучить бессмертие, просто погибали в этих своих исканиях, в то время как всё, чего хочет сейчас она, — просто снова стать смертной. Воскрешающий камень, вогнавший её в чувство потерянности и одиночества, стал своеобразной вишенкой на торте в происходящем с ней дурдоме. У неё никого не было. Никого, кто мог бы помочь ей пережить последние минуты. Будет ли так же и в будущем? И наступит ли вообще будущее, если она обречена на этот сизифов труд до конца своих дней? Она была так уверена, что причиной всего происходящего с ней было проклятие Долохова, что теперь, зная правду наверняка, она не может до конца её принять. Что ещё произошло в Отделе тайн? Что вызвало те странные видения у Луны, а саму Гермиону привело к этому состоянию? Её сны апатичны и бесцельны, а мысли сумбурны. — Кажется, Дамблдор был прав, — со вздохом говорит она, когда Снейп навещает её на следующее утро. — Я не думаю, что смогу что-то сделать с крестражем внутри Гарри. И скорее всего, именно из-за крестража они были обречены на неудачу с того самого момента, как появились в поместье Малфоев, принимая во внимание мгновенную способность Волдеморта неведомым образом чувствовать, что Гарри рядом. Между ними ведь была связь, приближающая их друг к другу; привязь, становящаяся всё короче до тех пор, пока оба в конце концов не встретят свою судьбу. — Зелье было лишь одной из гипотез, — пытается возразить Снейп, но Гермиона равнодушно пожимает плечами. — Директор сказал, что мы не можем изменить то, что предначертано. Что он тоже занимался этим вопросом. — Судя по вашим воспоминаниям, у меня сложилось впечатление, что степень вашего доверия к директору несколько… неудовлетворительная, — говорит Снейп, садясь на стул у её кровати. В его руках баночка с целебной мазью, и он задумчиво крутит её туда-сюда. — Вообще-то, я слышала нечто подобное и раньше, — продолжает Гермиона, — от Луны. Пророчества вплетены в структуру пространственно-временного континуума; это базовые, неизменные составляющие времени. Мы не можем нарушить их. Я могу изменить почти всё, вернувшись назад во времени, но не.… не их. Мы никак не сможем обойти тот факт, что Гарри должен встретиться с Волдемортом лицом к лицу, один на один. — Но он ведь уже делал это однажды, в ваших воспоминаниях, — тихим голосом говорит Снейп. — Неужели вы так разочарованы из-за того, что будете освобождены хотя бы от одного обязательства, которое сами же на себя возложили? — Я думала, что смогу спасти его, — отвечает она, и на её глазах против воли наворачиваются слёзы. — Я знаю, что сейчас он жив и здоров и находится у Дурслей, я просто… — она сердито смахивает предательские капли, бегущий по щекам, — я не знала, что будет так тяжело смотреть, как он умирает. Он был полон надежды. Он был так уверен, что всё получится, что мы... что я не подведу его… — Грейнджер, вам нужно пересмотреть свою постоянную потребность брать на себя ответственность за всё и всех вокруг… — Смешно слышать это от вас… — Да, но я заслужил нести эту ответственность, — резко перебивает он. — Потому что я сам виноват во всём том, что пошло в моей жизни наперекосяк, — сделав выдох, он становится более спокойным и отстранённым. — Вы, наверное, считаете во всём виноватой себя, но поверьте мне: это не так. Но ей так не кажется. Совсем не кажется. ____________________________ С этого момента всё стремительно несётся под откос. ____________________________ Что ещё можно сказать об этой петле Гермионы, кроме того, что она постоянно путается и теряется во времени? Она умирает три дня спустя, когда тайком покидает больничное крыло и отправляется в библиотеку, чтобы найти подтверждение своей правоты о неизменности пророчеств, забыв прихватить с собой порцию целебного зелья. И на сей раз это, вне всяких сомнений, это исключительно её вина.