Эпизоды из прошлого

Полиция не могла тянуть, но им пришлось потерять драгоценное время. Анализы подтвердили наличие наркотических веществ в организме допрашиваемого. Дела обстояли совсем неважно, вскоре у парня начался абстинентный синдром. Эцеля отвезли в больницу и оказали первую медицинскую помощь. Государственная страховка покрывала расходы заключенных США, важным условием пенитенциарных учреждений было принудительное лечение различных зависимостей. Людям страдающим психическими заболеваниями выдавались необходимые медикаменты, например, антидепрессанты или нейролептики. Диабетики получали нужную терапию, лекарства и инсулин. Омрачали ситуацию лишь переполненные лазареты и длинные очереди на запись, но за новым поступившим велось внимательное наблюдение, он чрезвычайно важен, ведь этот парень контактировал с серьезным преступником, которого давно ищут. На следующий день, в больнице, Эцель познакомился с адвокатом, который отозвался на это дело. Он показал свое удостоверение и сказал мальчику, что явился к нему на помощь, что будет защищать его безвозмездно, так как он заметил процессуальную ошибку и множественные нарушения должностных лиц, которые зацепились за него для быстрого закрытия нескольких дел. Казалось, появившийся попечитель взялся за работу из чистого энтузиазма, из-за любви к своей работе, с другой стороны если он выиграет это громкое дело, он сможет поднять свой профессионализм и заслужить звание лучшего адвоката штата. - Никто не имеет право относится так к несовершеннолетним… - повторял он, грозя пальцем на внешние нападки госслужащих. - Его имя Франсуа Дювалье. Появившийся из ниоткуда, высокий широкоплечий мужчина с кожей цвета темного коньяка, в идеально сидящем на нем костюме-тройке баклажанового цвета. Уроженец из Франции с аристократическими замашками и плавными движениями кистей рук, летящими кончиками пальцев он указывал на документы и строки в них. Его манера говорить вальяжная и бархатная, как маэстро он рассказывал о идеально заученной конституции, подчеркивал нужное низким басом своего голоса. Все это располагало к нему и успокаивало человека, попавшего в трудную ситуацию. - Подпишись здесь, если ты согласен, чтобы я защищал твои гражданские права в этом деле. – На его указательном пальце сверкнула печатка с драгоценным рубином. Мужчина протянул именную ручку – Держи. - Парень взял ручку, почти не отводя свои внимательные глаза с Дювалье. Это был образованный, невероятно стильный адвокат, знающий себе цену. Добрые глаза, цвета темного ореха, переливались оттенком жгучего красного рома, его длинные, заплетенные в дреды, темные волосы, сейчас были убраны в строгий пучок на затылке. В его глазах горели огонь и жажда справедливости. Эцель сразу отметил, что это необычный человек, который, спустя время, затеряется в остальной массе. Парень обрел надежду, когда встретил его. Внутри что-то екнуло и сказало: «Доверься, доверься хотя-бы в последний раз… Это твой шанс.» Может быть ему просто хотелось переложить свои проблемы на чьи-то плечи покрепче, Эцель устал бороться с этим обезумевшим миром в одиночку. - Спасибо Вам – подписался парень – Буду рад любой помощи в этом разбирательстве – - Мы обязательно добьемся справедливости и докопаемся до правды. Ты лишь должен быть вовлечен в процесс, быть честен со мной, приходить на каждую встречу. Я уверен, что тебе не грозит такой срок, который тебе дали. – По решению, уже завтра Эцель должен быть в оранжевой робе и находиться под надзором в государственной тюрьме. После общего обеденного перерыва, он также был обязан прийти на свидание со своим адвокатом. Они снова встретятся, на этот раз за ограждением тюремной зоны, на улице, в летней беседке, куда обычно приходят родные и знакомые заключенных в этот сезон. - Мы обсудим с тобой некоторые вопросы, которые у меня накопились в процессе просмотра записей. Завтра ровно в два часа дня. Тебя вызволят и отправят ко мне. - Когда адвокат покинул больничную палату, Эцель почувствовал себя опустошенным и печальным. Он лег на бок и закрыл глаза, зарывшись в белую подушку. К горлу подступил ком, но он не дал волю своим эмоциям. Парня обняли призраки прошлого, ему стало невыносимо от осознания того, что он все-таки скучает по Дэвилу. Ему показалось, что от Дювалье шли те же невидимые вибрации, что и от Него. Теперь все напоминает о Нем. Эцель не мог забыть Его… Это было так же больно и невозможно, как отрезать от себя кусок мяса, содрать кожу или лишить себя всех пальцев. Самым неприятным было то, как они расстались. Недосказано, обменявшись парой враждебных взглядов. Теперь они никогда больше не увидятся. Никогда… Он никогда больше не почувствует даже легкую пощечину от Него, больше никакого физического проявления. Как безлика без тактильности эта жизнь. Будь он в гневе, или в милости, Дэвил был обожаем, в любом своем проявлении. С ним никто не сравнится, кого бы Эцель не сравнивал, как бы не хотел позабыть Его. - Снова это наваждение. Может быть я сделал ошибку… - Парень выпил снотворное, которое лежало на столе. Возможно это его последняя мягкая кровать и тихий сон…

«Даже здесь все говорят только о тебе… Все хотят узнать кто ты, где ты и каковы твои мотивы. Меня воспринимают только как посредника, через которого они выйдут на тебя. Ты снова меня затмил. Наверное, нет такого места, в котором я могу спрятаться от тебя. Забыть тебя. Уверен, что ты даже не вспоминаешь обо мне сейчас. Ты, наверное, даже забыл мое фальшивое имя, которым сам же меня назвал. Знаешь, мне оно стало нравиться…»

Небо плакало, а затем перестало, закрылось своими руками-тучами. Утро задалось угрюмым. Мокрые дороги, поднимающиеся из луж брызги, темная трава чужих лужаек… Как же, оказалось, бесценна свобода, ведь это настоящий подарок, сделанный жизнью. По холодным стеклам автобуса стекали прозрачные слезы небес. Длинный салон был набит преступниками от тринадцати до восемнадцати лет. США – единственная страна, где ребенка в возрасте тринадцати могут приговорить к пожизненному тюремному заключению.

«Мы слишком молоды для заключения, запретов и правил…»

Транспорт остановился у тротуара огромного корпуса здания. Послышались строгие голоса охраны. За железной сеткой тюремной ограды, надзиратели поймали невысокого парня, который отчаянно пытался закопать заточку во дворе, вытянув длинные листья сорняка над землей. «Мужская тюрьма для несовершеннолетних преступников «Грэй Хиллс»» - приветствовала новоприбывших вывеска, встроенная в крепкий кирпич. Жирный готический шрифт не вселял надежды на счастливое времяпровождение. Темноволосого парня подтолкнули, чтобы тот пошевеливался. Руки Эцеля были в наручниках, он вышел из автобуса. Ярко-оранжевая роба сидела на его теле свободно, слабые руки и тонкие запястья были под тяжестью металлических браслетов. Несмотря на опущенные в смирении плечи, в его глазах жила внутренняя сила. Парень не стал срезать волосы и менять свой имидж, как это делали другие парни в целях удобства. Эцель считал, что не хочет предавать себя, отдаваться тюрьме полностью. Он будет так же, как и раньше, заботиться о своих длинных волосах. Это была его абсолютно законная воля. Для многих подростков самовыражение было выше всего остального, даже если на кону стоит их безопасность. Оранжевая колонна из новеньких продвигалась к зданию где велся тщательный осмотр каждого прибывшего. - Унизительно! – выкрикнул кто-то из толпы. – - Кашляй – в приказном тоне велел исполнять надзиратель. – Так проверяли на протаскивание запрещенного в тюрьму. Каждый новоприбывший преступник должен был раздеться в отведенной комнате, сесть на корточки и покашливать. Если заключенный намеревался пронести наркотические вещества и сомнительные свертки в своем заднем проходе, то это сразу же обнаруживалось.

«Ты только посмотри на что я тебя променял… На дикое общество, где словарный запас каждого - ровно двадцать пять слов. Конечно же они знают больше, но нецензурные я не стал брать в расчет. Мне не с кем поговорить. Здесь я один такой независимый интеллектуал. Не понимаю почему я вообще с тобой разговариваю, ты ведь все равно меня не слышишь. Наверное, я сошел с ума. Я начинаю забывать тебя, твои черты внешности, которые раньше меня так будоражили, ты стоишь передо мной как просто образ, сгусток энергии и настроения. А может тебя вообще не было? Может ты всего лишь моя фантазия? Теперь прошлое мне кажется таким отдаленным, таким нереальным, как когда-то давно приснившийся сон. Сейчас я в исправительном заведении и это мое настоящее, Дэв. Я это принял… Ах, если бы я только мог отправить тебе это прощальным письмом.»

Обеденное время подходило к концу, из-за здешнего менталитета, Эцель только сейчас смог подойти к поварам с подносом. Блюда здесь были неплохими. Овощи и мясо, был даже фастфуд из картошки фри и бургера, но их разобрали. Напитком был ненатуральный апельсиновый сок. Жаловаться было не на что, он взял то, что осталось. Столовая битком была наполнена галдящими подростками. Ни к кому не хотелось подсаживаться и поэтому Эцель выбрал пустое место, которое только-что освободилось. Как только он принялся за еду, к нему придрались «бежевые старожилы», это те что находятся здесь уже не первый год. Старшие латина в светло-коричневой униформе, которые задирают новеньких в оранжевых робах. - Запомни, это не твое место! Это место латина! Они дают по морде, таким белым сучкам как ты. – В итоге завязалась первая драка за сегодняшний день. Парня выкинули из-за стола и опрокинули на него поднос. В столовой стало шумно, на это зрелище, как стервятники, слетелись другие заключенные. Дикие подростки были еще более дикими чем люди в племенах, вот что понял Эцель. Парни свистели и выкрикивали непотребства, чтобы накалить обстановку до предела. Все закончилось, как только надзиратели остановили банду нападающих. Злейших врагов развернули от друг друга, образовавшуюся сходку разогнали. Эцелю велели идти в душевую комнату, а напавших заперли в своих камерах на целый день, таковы были правила наказания. - Это твой шкафчик. Здесь все гигиенические принадлежности от дезодоранта до сменной униформы. Всегда закрывай его. Хранить только необходимое, не делать тайники или заточки из зубной щетки. Хранить сомнительное запрещено. Никаких сигарет, лекарств и наркотиков. Каждый вечер перед сном мы проверяем вашу с соседом камеру на наличие лишнего. Если обнаружим хоть одно нарушение оба понесете наказание. - Надзиратели без личности. Одинаковые голоса и серые униформы. В этой тюрьме всего три цвета, и оранжевый – не самый лучший из них, он будто кричит «Эй! Я новенький! Кто-нибудь прибейте меня!» Парень знал, что здесь можно добыть сигареты и даже вещества за небольшую плату, ведь этим промышляли сами заключенные. Курить во дворе тайком - никому не запрещалось. Также имелся магазин, где возможно было купить все необходимое. Правда в месяц за тюремную работу платили всего лишь двадцать долларов. Особо не разгуляешься… Но многим помогали их родители, они пополняли счет заключенного на «необходимые» нужды, стоило только расплакаться и сделать несчастный вид на очередном свидании с семьей. Видеться с родными разрешено раз в неделю, продолжительность – полчаса. Эцель же виделся лишь со своим адвокатом. В отличие от семьи, попечитель мог посещать заключенного через день, у него были на это права. Парень подготовил запасной комплект униформы и принял душ. Отмылся от соуса и картофельного пюре. Его рукав униформы пропах горчицей и беконом, а на оранжевой робе, прямо по середине, теперь стояло большое пятно от апельсинового сока. После водных процедур пришлось потратить время на стирку, озираясь по сторонам в поиске неприятелей, которые только и ждали, чтобы жестоко напакостничать. Все обошлось, в это время в общей душевой и прачечной не оказалось никого. Было невыносимо обидно, но мальчик взял себя в руки и закончил со своими делами, толком даже не пообедав, потратив время на отмывание, стирку и сушку. Время близилось ко встречи с доверенным лицом. Франсуа Дювалье уже ожидал за уличным столиком под навесом, солнце сегодня не щадило никого, в Санпет было по-летнему жарко. Полных восемьдесят шесть градусов по Фаренгейту гласили датчики термометра. Юрист был обязан томиться в своем формальном одеянии, как и все остальные работники тюрьмы. Свободная роба заключенного оказалась не такой уж и плохой... Надзиратели вывели Эцеля во двор. За железной сеткой он стоял и ждал, когда назовут его имя. Сегодня ему не было интересно даже взглянуть на адвоката, чтобы обрести былой покой. Руки были скованы наручниками, парня удерживал тюремный охранник. - Заключенный номер Z1865 – На замке замигал зеленый индикатор, железная калитка с неприятным скрипом открылась. Парня привели в место для свиданий и усадили за стол напротив темнокожего адвоката. Руки подростка освободили и озвучили, что у обоих есть полчаса на разговор. Эцель только сейчас поднял свои глаза и осмотрел место. Здесь, на улице, без наручников, под голубым летним небом, на живой траве, он почти уловил знакомое чувство свободы. Эти тридцать минут – его счастье, как искусственное дыхание для отказавших легких. Ветер колыхал его влажные, еще не до конца высохшие, вьющиеся волосы. Мистер Дювалье пододвинул запечатанный конверт с печатью. - Прочти - Усталый подросток взял конверт в руки, повернул его лицевой стороной к себе. Судебное письмо. - Я добился, чтобы тебя судили лишь за твои деяния. Ни за чьи больше. – многозначительно глянул адвокат блестящими глазами. Казалось этот человек уже все знает, всю историю парня. Во взгляде поселилась забота и проницательность. – Прокурор поступил неэтично обвинив тебя в сокрытии другого преступника. – Открыв конверт, Эцель всмотрелся в письмо. Среди множества незнакомых слов, он увидел имя своего дяди. «Феликс Эрдман» затерялось в напечатанном тексте. Сердце сжало в металлические тиски, так же как его запястья двумя минутами ранее. - Твой родной дядя - Феликс Эрдман. Так? – Эцель растерялся, без слов он просил поведать ему больше о добытой информации. - Нам удалось достать данные о твоем родственнике и силами юриспруденции, тебе разрешили проститься с ним. Ты ведь не был на его похоронах. – галантно запрокинул ногу на ногу Дювалье и оперся на подлокотник стула. Крупный драгоценный камень на пальце сверкал как раскаленная лава в ночи. – Следовательно, ты – Эцель Эрдман. Так? - Эцель до сих пор не верил в смерть своего дяди, такое просто отвергалось разумом, но это было так. Перед мальчиком подтверждающий документ с блестящими печатями и подписями. - В любом случае, ты имеешь право навестить его могилу хотя бы раз. Ведь он был твоим единственным опекуном. Ты ведь не против? – улыбнулся своей белоснежной улыбкой Дювалье, по-светски оттянув ворот рубашки из-за духоты. Этот человек очень постарался, чтобы такое стало возможным… Его благородная душа, наверное, не знает границ. Все это было настолько важно для парня, что он не смог ничего ответить. Конечно же он был не против. - Я не знаю, как Вас отблагодарить за это… - - Не стоит благодарности, я делаю это не просто так. Ты ведь знаешь, что качественно выполненная работа принесет мне большую известность в этом нашумевшем деле. Меня покажут на известном канале, воздадут почести, как только я докажу, что ты никак не связан с тем убийцей и что тебя подставили. У меня уже собраны некоторые доказательства. – положил он темную ладонь поверх своей папки. Его короткие ногти были настолько аккуратными, бежевого оттенка, отличающегося своей нежностью от больших темно-кофейных рук. Он постукивал мощными пальцами. – Я уверен, такой ребенок как ты не может провернуть то, что они мне описали. Поэтому я взялся за это дело. Я хочу тебе помочь, но сначала базовые гражданские права должны вступить в силу, чтобы не нарушить твои права с нашей стороны. – Парень запустил пятерню в свои влажные волосы, он был измотан, не хотел думать ни о чем больше, кроме как о Феликсе. Его коленка нервно задергалась под столом, мальчик прикусил нижнюю губу, на которой теперь был лишь небольшой белый шрам, вместо колечка от пирсинга. - Да, конечно... Завтра! Мы можем лететь отсюда прямым рейсом? – он прозвучал как наивный ребенок, для которого все было возможно. - - Твоя подпись здесь. – протянул ему мужчина очередной документ на твердой подложке – Эцель несмотря подписался и вложил металлическую ручку обратно в бархатный футляр. - Рейс «Нью-Йорк - Берлин». Я буду навещать тебя и доложу об этом подробнее при следующей нашей встрече. – сказал мистер Дювалье – Твои расходы будут покрыты государственным бюджетом США на законной основе. Как твой официальный адвокат я буду обязан присутствовать рядом всю твою поездку. – - Вы летите со мной? – Темнокожий мужчина кивнул со скромной изысканностью джазовых музыкантов, как они делают это при завершении своего выступления за контрабасом. - Именно. Тебя отпустят только при доверенном лице. – Дювалье собрал документы со стола. Ровно тридцать минут. Их время кончилось. Адвокат встал и собрался уходить. Эцель снова почувствовал, что не хочет прощаться с ним. Теперь это был единственный человек, с которым было приятно находиться. Его размеренная речь, его начитанность и любовь ко всевозможной роскоши так и манили, хотелось бы прожить его шикарную жизнь благоразумного адвоката, напитаться его словами о своей невиновности, ведь все твердили только о преступлении и вине… Но увы, парня снова сковали наручниками и увели обратно в карцер к недалеким, недостающим до его ума людям, настоящим дикарям, общество которых ему было противно. Было редкостью, когда Эцель действительно привязывался к незнакомцам. Быть может это из-за его оторванности от мира или от немыслимой помощи со стороны... Парень был благодарен этой большой темной фигуре, которая заслонила его от нападок инспекторов. Франсуа Дювалье замечательный человек, он Фемида в человеческом обличии. Возможно такова тактика, и после оказанного доброго жеста, правосудие захочет услышать правду о Дэвиле… И пусть оно ее услышит. За прощание с Феликсом, Эцель выдаст все, он должен увидеть могилу дяди – окончательное подтверждение его смерти, он просто обязан поставить точку, иначе израненное сердце никогда не успокоится. Надежда снова зажглась в душе. Теперь появился стимул выдержать все испытания.

«Я намереваюсь доказать им обратное, тебя ведь подставили.» - эхом повторялись в голове слова адвоката.»

Вечером после обыска камеры, Эцель лежал в своей постели. Повезло, что ему досталось нижнее место. Он устал, трудно было уснуть из-за храпа соседа, делящего с ним одно небольшое помещение. Франсуа Дювалье не покидал голову. Парень восхищался им, считал самым правильным и достойнейшим человеком, которого удалось только повстречать. Как правильно он находил ответы на вопросы, как деликатен и тактичен был с ним... В первую очередь, он общался с ним как с полноправной личностью, а не как с падшим преступником. Кто-то сказал бы, что это его работа и адвокат по защите прав несовершеннолетних должен быть таким, но Эцель был уверен, что не все так умеют, многие задирают свои носы будучи зрелыми важными людьми. Дювалье был при высоком статусе, по нему было видно, в его породе, в его благородном богатстве французских колониальных кровей. Он был понятен европейцу, был близок по духу, внутренне это сразу чувствовалось. Эцель засыпал от своих мыслей. Впервые мыслеформы были такими легкими и не отягощающими… Легкие как сиреневые фиалки растущие на лугах. «Феликс, я любил тебя и всегда буду любить. Я обязательно вернусь в Берлин и навещу тебя. Я уверен, ты меня слышишь и отвечаешь тем же. Прости, я не должен показывать слабину своему новому окружению, поэтому я не буду плакать. Поберегу слезы для твоей могилы, может на месте, куда они упадут, вырастут прекрасные цветы...»