Язык цветов

      Умерший еще до рождения внучки дед, сбежавший молодой отец, бросивший свою пассию при упоминании беременности, медленно разваливающаяся неполная семья с консервативным воспитанием, которое часто прерывается на громкие ссоры и обвинения в сторону друг друга. Потерянная в ужасе вдова, не справляющаяся со своим горем, считающая собственную дочь проклятой, гонит её из дома, приводя к порогу смерти. В школе и во дворе дети считали Рен странной, когда ее равнодушный взгляд серых глаз проводил дорогу следом за каким-то счастливым ребенком, держащимся за руки родителей. Ни слёз, ни капризов, ни обид, ни печали, ни злобы – её лицо выражало безразличие вплоть до пугающей пустоты, отражающейся во всем виде.              Маленькая, она не понимала, почему должна страдать без того, чего и не имела в принципе. Без материнской любви, без отцовского внимания и заботы, без мужской фигуры в воспитании в общем, Хаджиме растёт настолько несформированной, что весь её характер строится лишь на том, чтобы угождать ворчливой и угрюмой бабушке, которая теперь вынуждена идти по той же самой тропе, что была вытоптана еще много лет назад, при жизни с дочерью Кото. Бесконечная работа и занятость, занимающие все время, которое можно было бы отдать заботе об одинокой внучке, приводят к тому, что та вырастает незаинтересованным в жизни и социуме человеком. Её взгляды на жизнь просты, обыденны и скучны – спокойствие, одиночество и отстраненность от всего того, к чему стремятся остальные.              В мире есть люди, чья жизнь сложилась намного и намного хуже, ведь в конце концов, Рен не загнулась и не повесилась в собственной комнате, лишенная каких-то привилегий, которые даны другим с рождения. И тем не менее, изо дня в день, она слышала, как в соседней комнате, заваривая очередную кружку темного, крепкого и горького кофе, бабушка ворчит себе под нос о том, что их семья безусловно проклята и обречена на неудачи. Вина поглощает сердце, травит змеиным ядом самую главную мышцу в теле, и юный разум рисует кошмарные, ужасные образы, в которых виновата лишь одна маленькая девочка, разрушившая семью своим появлением на свет. И именно в этих навязчивых мыслях, бабушка умирает не потому, что всю жизнь находится во лжи, стрессе и работе, после которых выпивает три чашки терпкого кофе за вечер, а потому, что ее внучка – носитель проклятья и ходячая мисс-невезение.              Одиночество снедает голову, темным омутом разрастается где-то под мозгом, дырой возле сердца встает в груди. И эта бесконечная вина душит, сжимает горло такими холодными руками, что кровь в жилах стынет от мурашек, бегущих по спине ледяными уколами. Словно сама Смерть шепчет на ухо, что она здесь лишь из-за одной маленькой фигуры, которая просто родилась там, где ей не следовало это делать. Ни друзей, ни семьи, ни понимания окружающих, ни одной мысли о собственном будущем, один страх, управляющий телом, словно то существует только на инстинктах. Разум погружается в настолько всепоглощающее болото, что его впору назвать депрессией, которая развивается не на шутку быстро. И так будет постоянно, будет без конца, и все эти мысли когда-нибудь просто поглотят девушку, которая не понимает, где найти спасение.              Изменения пугают, всегда страшат, но в них – надежда. Рен так сильно желала спокойствия, что боялась двигаться, боялась что-то поменять и повернуться в другую сторону, отличную от той, по которой ступает уже несколько лет. Возникающие излишне резко и быстро, изменения ужасают ее, но по прошествии времени, дышать будто становится легче, и шею уже не сжимает холод смертоносных мыслей. Люди вокруг приносят не только боль и тревогу, смешанную с паникой и непониманием, они приносят умиротворение, уверенность, тягу к более высоким заслугам. Та девушка, что раньше хотела лишь не утонуть, теперь хочет всплыть на поверхность, хочет выбраться из всего того, что гложет её, ведь чужие старания и внимание настолько впиваются в сердце, что оставить их без внимания – почти кощунство и предательство, не меньше.              Ни матери, ни отца, ни дедушки или бабушки – никого у неё нет, но Хаджиме больше не чувствует себя одинокой, когда просыпается по утрам. За стеной хлопочет с самого утра подруга, которая отвешивает комплименты и засыпает заботой и похвалой, под окном иногда оказывается юноша, который приносит подарки и вместе с этим поддержку, что так не хватало раньше. И даже тот самый раздражающий сенсей, громкий, до невозможности шумный, навязчивый, прилипчивый, и то кажется кем-то, кто не оставит наедине с проблемой. Словно дальний родственник, приезжающий раз в год, Годжо делится какой-то информацией, упрямо ездит по ушам, рассказывает то, что практически не приносит пользы, но из-за стараний так и хочется выдать шоколадную медаль наряду с грамотой «какой ты молодец». Каким бы чудным он ни был, Сатору старается и наблюдает за каждым своим учеником, хоть и делает это в своеобразной манере.              Холодное и яркое утреннее солнце заливает небольшую комнатку женского общежития, заставляя раздраженно повернуться спиной к окну, что не завешано шторами из-за вечерней усталости и постоянной забывчивости. Желания встать с кровати не появляется еще ближайшие пять минут, а после короткого взгляда, брошенного на красный циферблат часов, Рен и вовсе измученно стонет, прижимаясь спиной к постели и раскидывая руки и ноги в разные стороны. До самого первого будильника буквально час, но сна нет ни в одном глазу. Удивительно, но та усталость, что держалась в юном теле несколько лет, в последнее время приходит все реже и реже. С вечера до утра время сна сократилось, если не учитывать то, что днем девушка часто засыпает из-за растрачивания проклятой энергии.              Не изменяя негласной традиции, та сползает с кровати на пол и зевает, дрожащими пальцами стирая выступающие слёзы. Ноги прижимаются к прохладному полу, пижамная тонкая рубашка задирается где-то на середине спины, заставляя поясницу покрыться мурашками. Вытянув ноги вперед, Хаджиме пятками натыкается на разбросанные вещи, затем оглядывает свою обитель и тяжело вздыхает. Лишний час бодрствования будет разумно потратить на приборку помещения, которое вчера так благоговейно было захламлено и погружено в хаос, вот только заниматься этим никто не хочет. Подгребая к себе ноги и складывая их в позу лотоса, студентка указательным пальцем проводит сверху вниз по книжным корешкам, мысленно прочитывая каждое название, выведенное витиеватыми и не очень, шрифтами. Эти пыльные книжонки её совсем не интересуют, из-за чего разглядывать их вскоре становится скучно.              Самой важной сейчас оказывается та мысль, в которой упрямо встает вопрос – а куда, собственно, всё это девать?               Книжная полка у Рен всего одна, и та уже занята. В комнате достаточно места для второй полки, но ни её, ни денег на подобную мебель у девушки, естественно, нет. Если закинуть все эти бабушкины вещи обратно в коробки, то это будет выглядеть как-то неуважительно, или, по крайней мере, некрасиво в идеях эстетики, о которой вряд ли кто-то беспокоится. И всё же, решая оставить все это на потом, Хаджиме беззаботно и даже лениво машет рукой, встает на ватные ноги и ерошит белые волосы, гнездом вставшие на голове. Длинная челка мигом падает на лоб, и её приходится сдуть из-за внезапно возникшего раздражения, что забирается в тело. Обычно эти волосы никак не волновали студентку, но теперь они мешают ей и лезут прямо в глаза, чему раньше никто и никак не возражал. Зачесывая пальцами челку на макушку, она бредет до ванной, где пытается умыться и почистить зубы.              Бледное лицо встречает зеркало, отражается там, и, кажется, выглядит не так уж и плачевно сегодняшним утром. Глубокие и темные круги под глазами медленно тускнеют, и опустевшие серые глаза сегодня слегка поблескивают от бодрости. И хоть кожа все такая же белая, без единого намека на румянец, болезненный вид понемногу покидает хрупкое женское тело, испещренное светлыми шрамами. Собирая белые отросшие волосы в небрежный пучок и завязывая его по обыкновению, Рен сегодня замирает на одном месте, глядя в зеркало. Мотнув головой и роняя пряди челки назад, она захватывает их заколкой и открывает вид на глаза. Несколько локонов из-за своей длины всё же обрамляют лицо, но теперь не так прячут вечно уставшие черты внешности.              Склонив голову набок, к плечу, Хаджиме еще пару минут смотрит на своё отражение, пока ей не надоедает это занятие. Ничего необычного в этом нет, точно нет – твердит она сама себе, хоть и понимает, что такие изменения, как желание открыть для других свое измученное лицо, точно значит больше, чем ей хочется думать. Из-за возвращения Годжо утренняя тренировка отложилась на вечер, а второгодки оказались под прицелом проведения уроков, из-за чего поговорить с Инумаки сейчас вряд ли выйдет. Предупредившая об изменениях в расписании, Кугисаки сейчас явно спит, ведь с момента пробуждения из её комнаты не издалось ни единого звука, кроме каких-то скрипов деревянного каркаса постели. Натягивая выданную в первый же день приезда форму, Рен представляет себе одинокую прогулку в холодном свете солнца, которое терпеть не может, но в захламленной комнате сидеть – ещё противнее.              Покидая общежитие, напоследок поборовшись со своим страхом высокой лестницы, девушка сонно зевает и шагает по светлой каменной дорожке. Вымощенная почти белыми кирпичами, она возвращает стуком каблука каждый шаг. Разглядывая невыносимо огромный комплекс техникума, Хаджиме опускает взгляд на носок своей туфли, который тогда залил водой Инумаки, удивленный внезапным появлением незнакомки возле его цветочного сада. Вообще, сам факт того, что относительно взрослый парень так бережно ухаживает и созидает цветочные грядочки, умилит любого, что так и зацепило девушку. Только представляя Тоге с лейкой в руках, упрятанных в садовые перчатки, она чувствует, как губы растягивает легкая улыбка.              Больше всего эмоций в Рен вызывал именно этот второгодка. Улыбнуться, успокоиться после паники и слёз, хихикнуть над выписанной в блокноте шуткой, смущенно смять бумажку с милой надписью в дрожащей руке, смутиться в стыде из-за неловкой ситуации – всё рядом с ним, всё из-за него. Забавно, что больше всего ей импонирует контакт с тем человеком, который буквально не может с ней разговаривать напрямую. Но те записки, приклеенные к предметам или выданные лично в руки, помогают не хуже, чем высказанные вслух слова, греющие и ласкающие уши будто самый теплый, сладкий мёд. Именно такой собеседник ей нужен, именно с таким собеседником вся та робость, вся та неуверенность потихоньку спадает на нет, ведь никто не осудит вслух, никто не скажет прямо в лицо о том, что с губ срывается что-то нелепое и настолько глупое, что слушать стыдно.              Вчерашняя их встреча, которую устроил сам Инумаки, встав под окно студентки, греет душу не меньше, чем какая-то долгожданная покупка желанной вещи или любимое блюдо.              Скользнув глазами скорее машинально, чем специально, в сторону сада, Хаджиме медленно замедляется, а потом и вовсе замирает на месте. Снующий между грядками, в садовых перчатках и размазанной по щеке грязью, Тоге терпеливо и трудолюбиво вырывает какие-то сорняки, после чего ковыряется в почве маленьким инструментом с короткой деревянной лакированной ручкой. Делая несколько шагов ближе к заборчику и тому куполу, который накрыл это ставшее родным место, девушка смотрит за тем, как её друг сдувает остриженную челку с фиолетовых глаз и неторопливо хлопает по темной земле, перед этим хорошенько прополов её. Поднявшись на ноги, Инумаки снимает одну перчатку и берется за лейку в виде зелёного слоника, когда замечает первогодку неподалеку от себя. В форме он видит её не первый раз, но большую часть времени все встречались в спортивной одежде, поэтому взгляд скользит по фиолетовой ткани жилетки, по короткому галстуку, по белой рубашке и чистому воротнику, после чего возвращается к серым глазам.              Неуверенно приподняв руку, Рен слегка улыбается и машет юноше ею, двигая запястьем медленнее, чем следовало бы. Тоге пару секунд не двигается, а потом дергает плечом и отвечает тем же, торопливо открывая дверцу заборчика и направляясь теперь к девушке с той самой лейкой. Внезапно тело охватывает странное волнение, невнятное, но стремительно растущее, заставляющее колени задрожать. Может быть, из-за того листка с приятными пожеланиями, а может быть, из-за огромного желания увидеть то, как изменился цветок, переданный в бережливые руки парня, который точно что-нибудь и сделал с растением, что так неутешительно увядал в других руках. Списывая все на свою неудачу, Хаджиме и думать не хочет, что во всем виноваты ее неопытность и забывчивость – здесь винить саму себя совсем не хочется, иначе в голове сразу встает образ недовольной бабушки, которая упирает руки в боки и недовольно сжимает свои тонкие губы.              — Конбу! – слишком энергично выдает Инумаки, нехотя перекладывая лейку в руку с надетой грязной перчаткой, — Суджико! – взяв студентку за запястье чистой ладонью, он подтягивает её к себе, заставляя сделать первый шаг, после чего ведет за собой.              Следуя за взбудораженным Тоге, та удивленно вскидывает бровь, пораженная его активностью ранним утром. Кажется, многие говорили о том, что он очень трудно просыпается по утрам, но, похоже, происходит это только тогда, когда ему не нужно вставать и идти поливать цветы. И всё же, прошагав за сэмпаем в сад и проскользнув за дверцу, Рен обводит взглядом цветы, пока её буквально не утыкают носом в один конкретный цветок. Хоть лепестки еще и выглядят слегка болезненно, но стебель уже чуть выпрямился, а сам бутон наполнен какой-то внутренней влагой. Наклонившись, а после и вовсе усевшись на корточки, подгибая юбку руками сзади, девушка молча разглядывает орхидею. Странный трепет наполняет грудь ближе к ключицам и шее, и глаза блестят, когда она протягивает одну ладонь слишком робко, дрожащими пальцами касается белых лепестков, проводит от сердцевины к кончику одного, почти влюбленно делает глубокий вздох, наполняя цветочным ароматом легкие.              — Красиво, – тихо произносит Хаджиме, еле двигая сухими губами, — Очень красиво, – бормочет, останавливая руку, а вскоре и вовсе отодвигая её от цветка.              Легкий теплый ветер пробегается меж рядами цветов, колышет стебельки и бутоны, гуляет в лепестках тихим шепотом морских волн. Белые пряди челки выбиваются из неаккуратной прически, падают на лицо, заставляя сморщиться и сдуть их с глаз, раздвигая надоедливые волосы пальцами и поднимаясь на ноги. Развернувшись, Рен встречается с замершим на месте Инумаки, который смотрит аметистом прямо ей в глаза. Молчание, в любой другой ситуации ставшее бы неловким, сейчас можно назвать каким-то сокровенным, почти нужным. Тот мыльный пузырь, накрывающий это место, словно замкнулся вокруг, укрывая от окружающего шума. Неожиданно возникнувшая, тихая капель становится громче, щекочет уши, за которые так торопливо заправлены белые волосы. Коротко вздохнув, девушка опускает взгляд и видит, что вода капает из опущенной лейки прямо на её туфлю, как тогда.              Протянув руку, она подставляет пальцы под дно лейки и поднимает её выше.              — Всё в порядке, Инумаки? – решается задать вопрос Хаджиме, чуть склонив голову вперед и взглянув на того из-под ресниц.              Встрепенувшись на месте, юноша поднимает руку с лейкой и быстро кивает несколько раз.              — Сяке, – выдавливает он, — Лосось, – мямлит Тоге, сглотнув и опустив взгляд на пару секунд вниз.              — Ты же тут давненько возишься, – вздохнув, студентка подходит ближе и двумя руками берется за бока лейки, медленно забирая её, — Я полью, отдохни. Вам, сэмпаям, ещё ведь на уроки скоро? – вопрос скорее риторический, но в ответ на него парень спешит кивнуть, хоть и не хочет отдавать свою задачу другому человеку, однако, уже не откажешься.              Отходя к цветам, Рен наклоняет над ними лейку и наблюдает за тем, как вода раскидистой струей из мелких капель покидает сосуд, падая на землю и впитываясь в темную, здоровую почву. На солнечном свету почти каждая капля блестит, а попавшие на бутоны цветов, росинки выглядят так, словно по цветам рассыпали мелкий-мелкий жемчуг, отливающий перламутром. Отстраненный от работы старательной подругой, второгодка отступает к забору и опирается на него руками и поясницей, глядя за тем, как та справляется с поливом. С приходом этой девушки в его саду стало не так тихо, как раньше, но присущие этому месту спокойствие и умиротворение никуда не деваются. Словно ворвавшаяся сюда, она вдруг расставила порядки, и теперь практически всё внимание студента уделяется вовсе не цветам, а ей самой.              Маленький дождь, которым цветы могут назвать полив, насыщает каждую грядку. Наклонившись пониже, Хаджиме обходит последние растения и поднимает лейку, проводя запястьем по лбу, на который падает выбившаяся челка. В очередной раз за день мучаясь с этой напастью, Рен собирается смахнуть ее в сторону, когда замечает чужую ладонь, что внезапно приближается к лицу. В этот раз, слишком расслабившись, она не успевает отодвинуться и испуганно замирает на месте, когда по её волосам осторожно проводят тыльной стороной ладони, а потом раскидывают кончиками пальцев в разные стороны. Задержав дыхание, девушка поднимает свои серые глаза, наблюдая за тем, как сосредоточенно Инумаки убирает её челку с лица, опустив и отодвинув руку в грязной перчатке подальше, лишь бы не замарать женское лицо.              «О, святые…» – приоткрыв рот, мысленно молится студентка.              Никогда не придающая особого значения физическому контакту, она сейчас держит тишину между ними слишком устойчиво, не возражая тому, что кто-то другой трогает её волосы. Словно заметив это, Тоге одергивает руку и делает шаг назад, тут же натягивая свой воротник повыше, полностью скрывая своё лицо практически до самих глаз. Странная мыльная атмосфера, которая прожила всего минуту, лопается от их смущенных движений и реакций. Инумаки отводит глаза, не смотрит в те, что напротив – Рен настойчиво ищет чужие, будто ищет этим действием ответы на свои немые вопросы, но ничего не находит. Нервно дернув руками, юноша достает блокнот, зажимает между локтем и своим боком, пока стягивает с другой руки перчатку и кидает ее на забор. Что-то торопливо выписывая кривым от волнения почерком, парень протягивает надпись слишком близко к лицу.              «Мне покАзалОсь, что оНи тЕбе мешАют, пРости.» – лишь взглянув на ту, можно понять, насколько сильно беспокоится из-за произошедшего второгодка.              — Всё в порядке, Инумаки, правда! – помахав свободной рукой, старается успокоить его Хаджиме, хоть сама так и не считает, — Ты же помочь хотел, в этом нет ничего такого. Я просто не ожидала, – издав тихий смешок, добавляет она, схватившись за мочку своего уха и дергая её.              «Тебе неудобно с такой длинной челкой, да? Почему не подстрижешь?» – уже спокойнее вздохнув, пишет Тоге, после чего протягивает листок.              Заправив челку за ухо, Рен неловко пожимает плечами и поджимает губы.              — Раньше не мешалась, вот и не стригла. Может быть, подстригу, – вздыхает она, и сама понимает, что сегодня волосы излишне назойливы, как бы странно это не звучит.              В ответ на это Инумаки просто кивает, после чего ненадолго опускает руку с блокнотом и переводит взгляд на цветы. Повторив эту манипуляцию следом за ним, девушка делает шаг в сторону, затем приближается к своему цветку, который пересадили к остальным цветам. Этот одинокий бутон, который так долго увядал в её руках, теперь не один, и выглядит уже лучше. Благодарность пробирает от сердца до самых кончиков пальцев, приятным зудом проносится где-то под ребрами и сводит желудок внезапным жаром. Взглянув на всё ещё молчащего юношу, Хаджиме замечает грязь на его щеке, которую видела и раньше, но в моменте забыла о ней. Приблизившись и оттянув рукав рубашки пальцами, она протягивает руку и вытирает белой тканью размазанную по лицу Тоге грязь. Тот переводит на неё взгляд, опуская воротник пониже, позволяя вытереть и то, что осталось под тёмной тканью.              — Запачкался, – зачем-то объясняет студентка, глядя в фиолетовые глаза.              — Лосось, – осторожно отодвигая женскую руку, парень небрежно вытирает остатки грязи пальцами и стряхивает их, — Такана, – добавляет он, замечая то, что теперь она запачкала свою белую рубашку.              — А? Постираю, не волнуйся, – вздыхает Рен, повернув запястье к себе и заметив темные пятна на ткани.              — Окака… – недовольно бормочет студент, явно замешкавшись от того, что из-за него кто-то замарался.              Усмехнувшись от такой реакции, Хаджиме просто подтягивает пальцами ткань рукава, поднимая его, после чего снова смотрит на цветы.              — Спасибо, Инумаки. Думаю, здесь ей намного лучше, – склонив голову набок, она слегка улыбается, — Со мной бы всё завяло, – признается девушка, царапая пальцами мочку своего уха.              — Хаджиме, – вдруг зовет Тоге, и та вздрагивает в плечах, поворачивая голову к нему. Выдержав паузу, юноша слегка хмурится, взволнованный тем, что может навредить ей своим глупым порывом, — Вербена, – тише говорит он, указав сначала на себя, а потом уже на неё.              Лихорадочно перебирая все значения цветов в голове, которые знает, Рен смотрит в глаза Инумаки.              — Н-нет, я же ничего не сделала… – растерянно отпирается она, наконец вспоминая то, что может значить названный цветок.              — Окака, – повторяет парень, изогнув бровь, словно показывая всем своим видом, что отрицания не потерпит.              Затихнув на пару секунд, Хаджиме отводит взгляд и неуверенно, медленно кивает. Тишина более не прерывается – даже ветер, которые продолжает свои ласки, почти молчит. Разглядывая грядочки с цветами, девушка вздыхает и кладет ладонь на свою шею, кончиками пальцев перебирая белые пряди волос. Ещё недолго постояв, Тоге начинает прибирать вещи, раскладывая перчатки и отобранную лейку по местам. Закончив с уборкой, он еще раз проводит взглядом сначала по своему саду, а потом по фигуре замершей на месте студентки. Приоткрыв дверцу заборчика, Инумаки тихо и медленно уходит, понимая, что остаться надолго из-за предстоящих уроков не может. Его спокойный шаг отдаляется все дальше и дальше, пока не затихает от величины расстояния. Поджав губы, Рен поднимает свою руку и пытается стряхнуть пятна грязи с ткани рукава.              Вся та тревога, которая стояла в теле еще вчера, вся та каша, заваренная вчерашней истерикой, кажутся сейчас настолько мизерными проблемами, что о них не хочется думать. Здесь, в этом саду, где её окружает лишь аромат красивых, очаровательных цветов, тихий шелест ветра и умиротворение, размышлять о том, что в семье происходил кошмар, а последствия обрушиваются на одного лишь потомка – морока, недостойная существования. Больше всего в жизни Хаджиме желает спокойствия, желает размеренности и понимания, желает знать о том, что поджидает её в грядущем будущем. Мечты узнать о том, что превратило её жизнь в хаотичный, ужасающий беспорядок, у неё совершенно нет. И все эти резкие изменения, которые поджидают за углом, теперь не так страшат, хоть и всё еще кажутся слишком кардинальными.              Оттолкнувшись рукой от заборчика, Рен открывает дверцу и выходит из сада.              — Хаджиме-е! Мышонок, постой! – раздается громкий голос Сатору, и подняв взгляд, можно увидеть, как он буквально бежит к ней, размахивая рукой, — Хаджиме-тян! Тебя вызывают на твою первую миссию! – вдруг кричит он, и сердце девушки с таким же громким шумом падает куда-то в желудок.              Спокойствие откладывается на задний план.