Posttrial night

      Столас жмурил глаза, надеясь, что те слипнутся навсегда. За эту ночь он просыпается уже трижды, всё произошеднее за день ощущалось как сон, кошмарное видение, не связанное с реальностью. Но открыв глаза, бывший принц обнаруживает не свои раскошные покои, с дорогим ремонтом, своё уютное гнёздышко, где он мог страдать красиво, а небольшую комнатушку, в которую он толком не помещался из-за роста. Кое-где ободранные обои, у жесткого дивана, на котором сейчас лежал Столас, торчала обивка. Блиц старался создать уютную атмосферу, на стенах фотографии друзей и дочери, в углу висели бумажные гирлянды, комната в целом была прибранной. Но Столасу, который прожил в самых лучших условиях, было тяжело свыкнуться. Он кутается в лоскут ткани, по идее являющийся пледом, и пытается уснуть. Снова.       Как бы он хотел оказаться дома. Нежиться в своей мягкой кровати, принять тёплую ванную с пенной и лепестками роз, есть хлопья под завывания барышни из случайной мыльной оперы, обнять Октавию. Разлука с ней - самый страшный его приговор. Столас мог связаться с ней, но что ей сейчас не скажи - он предатель, посрамивший её хрупкое доверие и любовь в очередной раз, похотливый мужик, сделавший пользу в сторону мимолётной связи. Стелла не подпустит его к ней, она наслушается того, что насочиняет мать, и желание увидеться чахнет в зачатке. Столас понимал, что заслужил всё это: опозорить себя перед всем адом, стать имповой грушей для битья, в отместку за каждого, кто лишился головы в суде из-за таких богатых и влиятельных ублюдков, как он, злорадствующие и полные отвращения взгляды, дочку, которая больше не назовёт его отцом. Он проебался, беспечно распоряжаясь гримуаром. Он подставил себя, подставил Блица. Столас желал своему маленькому бесёнку лишь самой лучшей судьбы, и, как он впоследствии понял для себя, должен был озаботиться последствиями. Если бы в тот вечер он воздержался от просмотра телевизора, если бы пришёл секундой позже? Блиц мог умереть в тот день. И Столас был готов взять ответственность за это.       Одинокая слеза, щекотнувшая кожу, быстро перерастает в надрывный плач. Столас сдавлено кычет, пушистая грудь нервно вздымалась, держа в себе жалобные завывания. Он сгибается в комочек, обнимает руками свои плечи, когти с силой впиваются в плотную ткань чужого свитера, наровя добраться до оперения, сделать себе больно. Материал не поддавался, и истеря, Столас лег прямо, хватаясь за голову. Войдя в зал суда, он уже не расчитывал выйти, но теперь он здесь, и следующий век вынужден быть червём. Что о нём подумал бы отец, прознав, что сын пал ниже импов? Разочарование семьи, отродье, посмешище для знати.       Руки обмякли в районе груди, нащупали сердце и сжали. Блиц просто чувствует себя обязаным, он обогрел из чувства благодарности, не так ли? Его любезность ничего не значила, но стоило ему проявить каплю заботы, посмотреть в его сторону так, будто он боялся за его жизнь, бережно взять за руку, помочь оттереть всякую дрянь с перьев, как в нём теплилась хрупкая, почти иллюзорная надежда. Но душа Столаса сейчас изранена настолько, что продолжать эту мысль - самоубийство. Он пытался забыть и привыкнуть к жизни без него - пусть продолжает, отказаться от встреч с ним во второй раз будет больнее.       Прежде, чем прозрачные слезинки успели стечь вниз по лицу, чьи-то подушечки пальцев аккуратно утерли их, оставляя на щеках мокрые следы. Столас вздрагивает от робких прикосновений, его зрачки смотрят вверх и находят Блица. Он в один шаг обходит диван, садиться на колени рядом с демоном, снова трогает его за щеки, стараясь делать это нежно. – Столс, Столас, эй, дыши, птичка, - колыбельно шептал он. Блиц предстал совсем в другом амплуа: одетый по-домашнему, в белой футболке с забавным принтом лошадки, встревоженно смотрел в белые зрачки, неловко гладил его перья на макушке. - Мы.. мы прорвёмся, окей? Столас моргает, слезинки запутались в ресницах, из-за чего Блиц выглядил расплывчато. – Ох. Я р-разбудил тебя? - он вытирает мокрое лицо руками, на деле просто размазывая свои слёзы по щекам. – Что? А. Да не-не, забей, - он натянуто улыбается, и Столас понимает, что тот врёт. - Тебе.. тебе что-нибудь нужно? Воды, еды? Демон задумчиво молчит какое-то время, свет его глаз слегка тускнеет, веки устало опускаются. Столас медлено качает головой, голос теряет всякий эмоциональный оттенок: – Не нужно. Блиц растерянно хлопает глазами, будто ожидал чего-то другого. Продолжения. Он нагло спиздит, если скажет, что не скучал, не хотел новой встречи. Долгая разлука с ним ломала ребра, их расставание - очередной проёб в его послужном списке, из-за которого он ненавидел себя только сильнее. Но теперь Столас совсем близко, лежит на его диване, моется в его ванной, ходит в вещах, купленных им, Блиц может прикоснуться, он может вести диалог, и слушать душераздирающую тишину с этими возможностями трудно. Столасу хуёво, ему хуёво по его вине, конечно ему, блять, нужна передышка. Как он чувствует себя, находясь рядом с Блицем? Конечно, у него не то, чтобы были варианты, да и ситуация такая, что есть переживания по-серьезнее, но очевидно, их ссора так и не разрешилась, Блиц чувствовал, что ниточка, связывающая их с Столасом, вот-вот порвётся, а замолчать в их положении - означает оборвать её с концами. Бес решается заговорить тогда, когда прирывать тишину становится неприлично и странно: – Послушай, я... - он замолкает лишь на мгновение, чтобы получить его молчаливый взгляд. Зрачки Столаса медленно перекатились в его сторону, он готов был выслушать, значит Блиц будет унижаться до конца. - Я понимаю, щас совсем не время для серьезных разговоров, просто.. просто дай мне шанс, окей? - ответом послужили изогнутые брови и ожидающий взгляд. Руки Блица нервно теребили край футболки. Невысказанные мысли застряли комом в горле, по большей части это расскаяние нужно было ему самому, чувство вины и сожаления довольно часто сопроваждало Блица, но сейчас оно было таким болезненным и жгучим. Столас не простит его уже никогда, что бы не сказал, как бы не молил, стоя на коленях: Блиц разбил его сердце, разрушил ему жизнь, а теперь вынуждает зависить от себя. Но он должен хотя бы показать ему, что ему жаль. Бес разворачивается спиной к дивану, поджимает ноги к груди. Он не может смотреть ему в глаза. - Знаешь, я думал, что мне отхуярят голову прям там. Я... я, типа, заслужил, да. М&М, моя Луни, они так смотрели на меня, представляю как они уссались. В тот момент я пиздец сожалел о том, что дерьмово показывал им их значимость в моей жизни. И Физу, он сегодня мне столького понаписал... Тебе... тебе я особенно хуево это демонтрировал. Ну, то есть, вообще никак, - Блиц усмехается нервно, но ничего веселого в этом нет, он и сам прекрасно это знал. - Я так благодарен тебе, Столс, правда. Я не заслужил этого, я не стоил ТАКИХ потерь! Но я жив, и пока я дышу, я сделаю что угодно, чтобы ты почувствовал себя лучше. Блиц оборачивается на Столоса, мечтая увидеть в его взгляде облегчение. Но он не находит. – Блиц, - его голос слаб и тих настолько, что в ночной тишине приходится прислушиваться, чтобы уловить сказанное. - Ты ничем мне не обязан. Всё это - в том числе и моя ошибка, другого исхода быть не могло, и я должен был подумать об этом. Я не буду стеснять тебя долго, спасибо за заботу. Он отворачивается, считая диалог законченным. Блиц нервничеет сильнее, нет-нет-нет, он не этого хотел, он не хочет отпускать его, он не договорил, но уже чувствовал, что проебался где-то снова, сказал что-то не то, выразился не так. Блиц переворачивается к нему всем телом. – Нет-нет-нет-нет, ты не понял! Позволь мне всё исправить, блять! Я ПРАВДА сожалею, но дай мне ещё одну попытку, прошу! - Блиц смотрит на чужую руку, думает, стоит ли, а затем накрывает её своей ладонью. - Я не могу отпустить тебя, Столас. Тебе хуёво, и дело не только в том, что хуёво из-за меня, я кучу раз проебался перед тобой, и я не прошу тебя простить меня, я на это даже не расчитываю блять, но дай себе помочь, мне на тебя не насрать, окей? Знаю, знаю, тебе пиздец как больно меня видеть, но позволь мне сделать что-то хорошее для тебя нахуй, как только всё придет в норму можешь.. можешь бросить меня окончательно. Но пока что... Столас жалобно защебетал и задрожал всем телом. Он скинул с себя кисть Блица, закрыл лицо руками, и уже без истерик, устало плакал. Блиц сдержался, чтобы не выругаться вслух. Зачем он только начал этот разговор? Сейчас и впрямь не время. – Столас... - как можно мягче начал он, думая, как утешить его. - Я... Мне уйти? В ответ не последовало ничего, кроме прерывистых уханий. Блиц молча слушал это, не позволяя себе прикоснуться к нему, успокоить, любые слова и действия вели к одному исходу: Столас несчастен. Лучше не трогать, не говорить, если он не попросит. Блиц поднимается на ноги, пристыженно смотрит в сторону дивана, и собирается оставить его в одиночестве: – Мне жаль, Столс. Мне правда жаль. Однако его хватают за руку, тянут к себе, поддавшись силе, он падает на чужие бедра. Столас спрятал лицо меж плеча и шеи Блица, прижимал его ближе, крепко стискивая в согревающих объятиях. Внутри беса трепетало, щёки окрасились в более бордовый оттенок, одной рукой он, утещая, гладил его по спине, а другой игрался в его волосах. Кажется, они никогда не обнимали друг друга вне постели, без эротического подтекста и грязных слов. – Я скучал, - на выдохе признаётся Столас. Обессиленный и брошенный, способный когда-то окоменять одним взглядом, удивляло, что раньше он создавал впечатление напыщенного мудака, игравшего на его чувствах. Блиц слабо улыбается его словам. Он тоже скучал, думал о нём, о том, с кем видел его в последний раз, было ли у них что-то дальше того поцелуя? Блиц сильнее жмет к себе Столаса, он никогда не отпустит его, не позволит большехуим инкубам прикасаться и засасывать его птичку, он хочет сходить с ним на настоящее свидание, сделать предложение, сыграть слащавую свадьбу как М&М, поцеловать. – Знаешь, - Блиц аккуратно отрывает Столаса от себя. Он смотрит в его опухшие глаза, кладёт руку на его щёку, соприкасается с ним лбами. - Я люблю тебя, Столас. Блиц взял его руки в свои, бережно поглаживал его костяшки, наслаждаясь реакцией: Столас стеснялся, покрылся мурашками, девственно краснел. Бес поддается вперед, по-джентельменски втягивая его в поцелуй. Они всегда пошло лобызались, всегда страстно, грубо, напортисто сплетали языки, в этот момент Блиц мог душить его, шептать на ухо грязные словечки, процесс, не более чем выплеск возбуждения. На этот раз Блиц целовал чувственно, даже робко и интимно для него. Столас не ждал, что это будет так невинно, потому он не сразу начал отвечать, позволяя партнёру самостоятельно выражать влюбленность. Руки демона переместились на плечи беса, а с них на щёки. Блиц взял его за талию и сжал хватку, почувствовав, что Столас начинает отвечать на его любовь. Он забыл о своей уничтоженной репутации, своём бедственном положении, о обиде дочки, всего на миг, но поцелуй утешал, пьянил, позволял передохну́ть. В тёмной комнатушке, где они толком не видели окружающего мира, на неудобном жестком диване, благодарные друг другу, осознали, что любят. Они разрывают поцелуй, уже тоскуя по тем ощущениям. На лице Столаса вычерчивается небольшая меланхоличная улыбка, Блиц ликует внутри, но так смущён, что отводит взгляд. После засосов с бывшим принцем он всегда обтирал губы о ткань рукавов, потому что те были очень влажными. Но теперь бесу кажется, что пора избавляться от этой привычки, ведь ему бы хотелось чувствовать его вкус подольше. – Кхм... - Блиц прочистил горло. - Короче... Мы... эм.. наладится всё ещё, птичка. Столас улыбается чуть обнадеживающе: – Я верю тебе, Блиц.       Им вдвоём тесно, но в эту ночь они уже не отлипнут друг от друга.