За горизонт событий

      Мой отец был астрофизиком. Его с детства увлекало все, что было связано с космосом. Когда в старшей школе у меня начались уроки астрономии, каждый вечер неизменно заканчивался одним и тем же: он делился со мной догадками о происхождении Вселенной, ее сингулярности, нашей планетарной системы и, в конце концов, людей. Глаза отца вечно горели безумным пламенем научного интереса, который ничто неспособно было утолить. И все же самым страстным его желанием было разгадать черные дыры — области в пространстве и времени, где привычные законы физики не работают, рассыпаются в пыль так же, как и любой, кто в них попадает.       Я знаю о черных дырах куда больше любого обывателя. Я знаю, как они затягивают и уничтожают, расщепляя тело на мельчайшие частицы.       Через некоторое время после пробуждения в Роткове мне начало казаться, что я сама стала черной дырой. Темной, холодной, безжизненной, способной лишь к разрушению и поглощению. Все вокруг меня портилось, иссушалось, путалось: люди умирали и пропадали, город лил кровавые слезы. Перед сном мне частенько стали вспоминаться слова отца:       — Только представь, Лэйн... Гравитация там так сильна, что даже свет неспособен ее преодолеть. Если когда-нибудь... Если когда-нибудь человеку удастся пересечь горизонт событий черной дыры, выжить и добраться до сингулярности, то мы сможем путешествовать во времени, понимаешь? А может, и в другие миры попадем!       Тогда отец не знал, что вскоре другой мир сам навестит нас, обрушится на Землю и превратит ее в пепелище, приоткроет завесу тайны о себе. Ангелы, демоны, рай и ад, Всадники Апокалипсиса... Все это оказалось куда реальнее рассказов отца.       — Лаборант, как успехи? Книга поддается?       Если я — черная дыра, то Дмитрий — звезда, чье вещество я постепенно поглощаю, намереваясь уничтожить, стереть в порошок. От этой мысли у меня раз за разом появлялись мурашки по всему телу: почему генерал позволяет мне забираться все глубже под изрезанную шрамами кожу? Почему он не боится меня, как это делает почти весь остальной отряд?       — Я уже говорила, генерал. Без нужных страниц продвинуться в переводе почти невозможно.       Его глаза похожи на две колкие льдины. Я заметила, что иногда они казались теплыми, когда он смотрел на меня. Это странно. Лед ведь не бывает теплым, даже если тает в чьих-то руках.       — Найдем страницы, Лэйн. Просто доживи до этого момента.       Я доживу. Жизненный цикл черной дыры не определен, а вот звезды со временем гаснут, даже если их не поглотить.       Ты неизбежно умрешь. Рано или поздно, генерал. Я лишь постараюсь стать тем, что тебя убьет. Я воспользуюсь твоей слабостью и окажусь как можно ближе: ты и не заметишь, как начнешь растворяться во мне.

***

      Не знаю даже, что нравилось мне больше: холодная Сибирь или дождливый Оксфорд. Могу быть уверена лишь в том, что оба этих места заставляли меня чувствовать себя уязвимо и неуютно. Я все еще была чужой для большинства окружающих меня людей, но генерала это не касалось. Каждую свободную минуту он теперь предпочитал проводить рядом со мной, делая вид, что хочет контролировать процесс перевода книги.       Я даже почти ему поверила. Но вот незадача: он сидит в моей комнате посреди ночи и таращится на едва прикрытые тканью кожаной юбки бедра. Книга лежит сбоку от меня, и на нее генерал не обращает ни малейшего внимания.       Что-то между нами изменилось с той ночи, когда мы делили мою постель. Жажда усилилась. Я из кожи вон лезла, лишь бы он меня заметил, и меня очень раздражало, когда он обращался за помощью к другим. Разве важно, что я чего-то не умею? Я способна учиться куда лучше других.       — Поищем завтра зацепки по твоему адресу, — сказал Дмитрий, наконец подняв глаза на мое лицо. — Чем скорее найдем страницы, тем лучше. Ты слышала Донован.       — А что насчет комнаты? Ко мне кого-то подселят?       — С этим есть небольшая проблема, — генерал почти закатил глаза. — Ни Анна, ни Кира переезжать не хотят.       Состроив невинное выражение лица, я предложила:       — Спроси кого-нибудь из мужчин... Лестера. Или Ноа. Или...       — Нет.       Голос генерала показался мне недостаточно ревнивым. Я решила давить до конца.       — Почему?       — Ты не будешь жить на пустом этаже один на один с малознакомым мужчиной, — ответил Дмитрий, выгнув бровь.       — Но других девушек в отряде нет, а жить одна я не хочу.       Я заметила, как сильно генерал стиснул челюсти, видимо, не желая показывать мне, насколько сильно эта тема выводит его из себя. Донован была права, когда говорила, что он смотрит на меня не так, как на других. Я не дура и понимаю, что кроется за этим взглядом, но профессор не учла одного важного факта: я никогда не довольствуюсь малым.       Мне нужно либо все, либо ничего. Мне нужно, чтобы генерал был только моим. Мне нужно, чтобы колкие льдины ранили всех остальных, но грели меня.       — Тогда я буду жить с тобой, — холодным тоном отчеканил Дмитрий.       Я едва удержалась от того, чтобы не рассмеяться. Уголки губ все же дернулись, но я опустила голову, будто смутилась.       — Как скажешь, генерал.       Строить невинную овечку сил больше не было. Пальцы от возбуждения подрагивали, и я не могла даже взглянуть на Дмитрия, который засобирался уходить за вещами. Он сказал мне что-то, но я лишь пробурчала, что скоро пойду в душевую и лягу спать. После отъезда из Роткова я полюбила горячую воду: стоять под частыми струями с закрытыми глазами, точно в теплых объятиях, успокаивало меня всякий раз, когда казалось, что почва вот-вот уйдет из-под ног.       В Роткове мне так отчаянно хотелось стать причиной, по которой генерал потеряет себя, а в Оксфорде до меня дошло, что я сама могу стать его жертвой. Больше я не смотрела на него, как на объект, который хочу поглотить из-за разъедающего меня голода. Я хотела, чтобы он слился со мной, но лишь потому, что желала сделать его своим. Теперь казалось, что лишь мое тепло должно делать Дмитрия счастливым и заставлять его забывать об ответственности.       Ничье другое. Только мое.       Укутавшись в полотенце, я села на холодную скамью и уставилась на свет луны, проникавший в душевую через большое витражное окно. Тело задрожало, но я старалась не обращать внимания...       — Пап, а что будет, если луны не станет?       — Полюса начнут смещаться, климат изменится. Многие животные вымрут. Вполне возможно, что часов в сутках станет больше... А что такое, милая?       Уже ничего, пап. Уже ничего.       Когда я вернулась в комнату, Дмитрия не было, но сумка с его вещами лежала на диване. Накинув пижаму, я подошла к стеллажу и впервые осмотрела его, ведь раньше идеи почитать у меня не возникало. Увидев знакомое название, я тут же схватила потрепанный переплет и обернулась, чтобы направиться к постели.       Странно, что я не услышала, как генерал вошел. На нем не было привычных классических брюк и рубашки. Клетчатые пижамные штаны сверху чуть прикрывала черная майка. Дмитрий держал в руках полотенце и зубную щетку, стоял посреди комнаты и глядел на меня.       — Ты что, не читала ее?       — Нет, — ответила я, спрятав за спину "Преступление и наказание". — В школе мне казалось, что ничего скучнее Достоевского быть не может.       — Тогда что казалось тебе интересным? — Дмитрий кинул вещи на диван и устроился в кресле напротив меня. — Я почему-то думал, что ты неровно дышала к литературе... Криптограф же.       — Мне нравилась астрофизика. Мой отец был ученым.       — Удиви меня, лаборант, — усмехнулся генерал. — Как делаешь это постоянно.       Я положила книгу на журнальный столик и присела у ног Дмитрий, обхватив свои колени. На меня нахлынуло странное чувство тоски: захотелось обнять не свои ноги, а Дмитрия, но я лишь легко коснулась виском его голени, будто бы очень устала и нуждалась в поддержке.       — Если луна продолжит разваливаться, то нам конец. Даже если удастся расшифровать книгу и остановить появление отродий и зараженных, планета начнет сходить с ума совсем скоро.       Ладонь генерала вдруг легла на мою макушку. Я замерла, даже перестала дышать. Жаль, что волосами нельзя ничего почувствовать. Лишь кожей головы я могла ощутить призрачное тепло, исходящее от его пальцев.       — Принять грядущую смерть нелегко. Но тебе придется, иначе сломаешься еще до нее.       Голос Дмитрия почти ничего не выражал. Мне вдруг захотелось впиться ему в глотку, чтобы вызвать хотя бы одну явную эмоцию, которая утолила бы мою жажду. Вышло только крепко сжать собственные ладони в кулаки.       — А если я не хочу умирать?       — Однажды придется, — Дмитрий почему-то усмехнулся и стал гладить меня по волосам. — Тебе хотелось бы стать бессмертной?       — Нет, — буркнула я, теснее прижимаясь к его ноге. — Они пугают меня.       Не настолько, чтобы открыто в этом признаться, но в своем желании залезть под чужую кожу я готова на многое. Преувеличивать, лгать, недоговаривать. Прошлой мне это показалось бы ужасным — обманывать человека, с которым хочешь быть ближе. Проблема в том, что от прошлой меня ничего не осталось. Та Лэйн умерла на базе "Сибирь" вместе с генералом Ллойдом и сотнями других несчастных. В разломе среди отродий родилась новая. Пока никаких особенных качеств, кроме неуемной жажды обладать, я за ней не обнаружила. Пытаюсь кроить их — можно сказать, что и не обманываю, ведь сама не различаю, какие чувства настоящие: уверена только насчет одного.       — Ты смирился с тем, что умрешь?       — Я вообще не думаю об этом... Есть куда более важные вещи, — ответил Дмитрий, наклонившись ближе ко мне.       Отряд, мир, я. Что стоит на первом месте?       — Что для тебя важно, генерал? — спросила я, украдкой глядя на него.       Мужчина опустил глаза, задумался, и рука его, гладившая мою голову, постепенно стала замедляться, а вскоре и вовсе остановилась. Он посмотрел на книгу на журнальном столике и произнес:       — Отряд. Все, что мы делаем, каждый из вас. Лишь благодаря нам шанс на спасение можно не упустить.       Пусть будет так. Скоро другое будет заботить тебя так же сильно, если не больше.       — Спасение? Исчезнут отродья и зараженные, что останется? Полупустая планета, усеянная руинами.       — Люди гораздо изворотливее, чем тебе кажется, — почти снисходительно ответил генерал. Это навеяло мне воспоминания о его отце. — Полвека пройдет, и заживем.       Я подняла голову, уставившись прямо в ледяные голубые глаза.       — Знаешь, генерал, ты как нейтронная звезда. Они умеют издавать звуки в вакуумном космосе... А ты умеешь излучать тепло даже в таком ужасном холоде.       Мои слова подействовали ровно так, как было задумано: льдины окончательно растаяли, и сопротивляться своему нутру Дмитрий больше не мог. Не прошло и секунды, как чужие губы требовательно впились в мои, не оставляя даже шанса вдохнуть. Генерал не знал, но после нашего первого "поцелуя", когда он отдал мне воздух, чтобы я не погибла под толщей льда, я была готова к тому, чтобы сделать то же самое для него. Вдохнуть жизнь, когда ему покажется, что смерть уже на пороге.       Происходящее не казалось мне странным: я послушно разомкнула губы и позволила его языку проникнуть глубже. Пара влажных прикосновений, и он отстранился, глядя на меня озадаченно. Кажется, я впервые видела в глаза Дмитрия нечто отдаленно напоминающее страх.       Чего ты боишься, Дмитрий Ллойд? Как мне помочь тебе? Только намекни, скажи, дай знак.       Большие ладони подхватили меня под руки и приподняли. Мне с трудом удалось скрыть победную ухмылку, когда я оказалась сидящей прямо на генерале верхом. Дмитрий облегчил мои старания, снова поцеловал, уколов щетиной, но согрев теплом своих рук.       Я растворялась. Черные дыры умирают, когда их масса приближается к нулю. Тогда все, что они поглотили, чистой энергии выбрасывает в окружающий космос излучением. Но я не хочу отдавать Дмитрия, сколь бы ни была близка к нам обоим смерть. Отныне он — часть меня. А значит, мы умрем вместе.       И все-таки кое-что меня удивило. С момента пробуждения я ни разу не реагировала на чужие прикосновения так же остро, как в момент поцелуя с генералом. Каждый укол его короткой щетины раздражал кожу на моем лице, но эта боль была до безумия приятной. Его теплые ладони согревали мои бедра, и мне удавалось не дрожать. Я не могла оторваться от его губ даже на пару секунд, чтобы отдышаться: каждый раз, когда Дмитрий вынужденно отстранялся, я не давала ему возможности оставить меня надолго.       Ощущала ли я когда-то возбуждение, подобное этому? О том, что было до трехлетней тьмы, я ни черта не помню. Это значения уже не имеет. Важен только генерал и его чувства ко мне.       Дмитрий схватил меня за щеки и с силой отодвинул от себя. Я смотрела в его глаза жалобно и почти испуганно, но даже не пыталась спрятаться: лучше пусть знает, какие чувства способен вызвать во мне своим холодом.       — Лэйн...       Я ошиблась. Забыла, что растопила льдины. Поддалась глупому страху быть отверженной. Его голос был горячее, чем когда-либо прежде.       — Забудь о том, что ты генерал, — прошептала я, поднеся его пальцы к своим ледяным губам. — Позволь себе побыть обычным человеком... Времени у тебя не так много. Смерть уже на пороге, забыл?       — Я не позволю ей войти, — ответил Дмитрий хриплым тихим голосом. — Куда угодно, но только не к нам...       К нам... Я даже не заметила, как улыбнулась.       — Тогда не прерывай меня больше, — сказала почти со смехом.       — Не буду.       Я вновь утонула в теплых объятиях, позабыв о том, что когда-то собиралась задушить генерала в своих ледяных.