She Is Always Right | Она всегда права

      Я прихожу ближе к полночи, в одиннадцать тридцать пять. Поднимаюсь на крышу очередной бетонной громады, бросаю брезгливый взгляд вниз, на набивший оскомину вид.       Черно-белые улицы извиваются, словно щупальца гигантского кальмара с присосками из светящихся фонарей.       Бэйсин-Сити. «Город грехов».       Дождь струится по зеркальным фасадам небоскребов, будто сам город плачет, пытаясь омыть тяжесть своих грехов. Лужи на асфальте блестят, отражая свет из окон. Воздух пахнет озоном и бедой. Ветер свистит, путается в волосах, колет легкие ледяными иглами.       Плевать. Я здесь ненадолго и не для того, чтобы наслаждаться пейзажем.       Никто не знает меня в лицо, но любой в этой проклятой дыре расскажет обо мне достаточно, чтобы больше не захотелось спросить. Глаза каждого урода, что живет здесь, встречались со мной взглядом. Я помню эти глаза по грехам. Знаю, как сделать так, чтобы они перестали сверкать в свете неоновых вывесок.       Я — убийца. Бесчувственный и хладнокровный. Лучший из всех. Я не ошибаюсь и не сомневаюсь. Если меня нанимают — я довожу дело до конца.       Всегда. Без исключений. Без лишних вопросов.       Не из-за денег, у меня их более чем достаточно. Но этот город нуждается в чистке. Убийцы, наемники, насильники и извращенцы. Продажные копы, чинуши и прочие подобные им мрази. Они расползлись повсюду, заражая своей гнилью и смрадом даже тех, кто едва появился на свет.       Я не просто убийца. Я считаю себя хирургом, слой за слоем удаляющим раковую опухоль.       Но сегодня я здесь не поэтому. Я пришел, чтобы выполнить необычный заказ. Мой самый странный заказ.       Впервые заказчица пожелала, чтобы я прервал ее собственную жизнь. Усмехаюсь, кривлю губы в едкой ухмылке, с привычно приподнятым одним уголком губ.       Как смешно. Глупо. Нелепо. Обычно люди вертятся изо всех сил, лишь бы выжить, а тут она сама взяла и заказала свою смерть. Впрочем, в месте, подобном этому, и более нелепые вещи считаются нормой.       Голубиная почта? Эта дамочка, видно, совсем без царя в голове. Хотя, если пытается замести следы, это можно считать даже мудрым. Отвечаю коротким «да» на ее письмо с местом и временем встречи, и больше ни строчки. Не важно, зачем ей это, кто она, почему так решила. «Клиент всегда прав», так говорят. Я здесь не для рассуждений о морали. Я просто делаю работу.       И все же меня зацепило.       Мой «Кольт» уже ждёт, затаившись в кармане пиджака, как гадюка, готовая жалить по команде. Я сливаюсь с тенью колонны у ближнего края обзорной площадки. Крыша небоскреба — идеальное место. Выстрелы утонут в шорохах ветра и сигналах полицейских сирен, что жалобно воют внизу, ни о чём не подозревая.       Все же, она неглупа. Вряд ли ей захотелось в последний миг полюбоваться сверху на всем ненавистный Город Грехов. Значит, она все продумала.       Рука нащупывает зажигалку — серебристый хром, матовые грани, гравировка «D.М.», хотя ее давно пора вытравить кислотой. Щуря глаза, подношу зажигалку к лицу, чиркаю колесом. Пламя вспыхивает изумрудно-зеленым цветом, соревнуясь с дождем.       Они говорят, мое изумрудное пламя — предвестник смерти. Мне это нравится. Нравится чувствовать над ними власть.       Я позволю ей прикурить. Я всегда начинаю с этого. Огонь зажигалки сверкнет в темноте — мой маленький, фирменный знак.       Я совру ей о том, что давно наблюдаю за ней. Что мне нравится каждый изгиб ее тела в этой одежде, ее мокрая от дождя прическа и пронзительные глаза.       Я скажу, что заметил смирение в ее глазах, понимаю, как сильно устала она бежать от самой себя.       Я пообещаю, что впредь никогда не оставлю ее одну.       Я дам клятву спасти ее. Увезти далеко отсюда и укрыть от всех бед.       Я совру, что люблю ее.       Я совру, что люблю ее…       «Бам!».       Без четверти полночь на крыше раздаются легкие шаги. Я вжимаюсь теснее в колонну, чтобы удостовериться, что мы одни, прежде чем выдам свое присутствие.       Ее тонкие каблучки звонко стучат по намокшему бетону — неторопливо, и ровно, как удары метронома. Звук стихает через десяток шагов. Она замирает у дальнего края обзорной площадки.       На лестнице тишина. Убеждаюсь вновь, что гости празднуют в VIP-зале приемов и никто не надумает не вовремя покурить.       Бросаю последний взгляд на ненавистный мне город. Сейчас оказаться бы в миг где-нибудь далеко отсюда, среди гор, и смотреть на блестящую в свете луны озерную гладь.       Что со мной? Сегодня я слишком сентиментален. Все этот странный заказ…       Я покидаю свое укрытие, отделившись от колонны.       Еще до того, как замечаю ее силуэт, до меня доносится тонкий шлейф карамели. Сладкий запах духов будоражит. Пробирается глубоко под кожу.       Она стоит спиной ко мне, опираясь на ограждение. Красное платье облегает фигуру, будто вторая кожа, подчёркивает каждый изгиб. Красный — символ этого города. Цвет страсти. Цвет крови. Цвет греха.       Легкий ветер играет её каштановыми волосами. Мой взгляд скользит по её ногам, по талии, по шее. Она словно фарфоровая статуэтка, изящная и безупречная.       Я замираю в тени, скрытый от её взгляда. А она неподвижно застыла у края. Глядит вниз, в бездну города, на грязные, искалеченные улицы. Сотни метров до земли. Если бы у неё хватило смелости — она бы просто шагнула и полетела.       Запах духов отравляет мой холодной разум. Морщу нос и от стука в висках прикрываю глаза, рука машинально ложится на пистолет в пиджаке.       Внутри штанов становится тесно, я чувствую знакомую пульсирующую тяжесть и понимаю, что у меня стоит. Проклятье! Что за долбанная реакция на жертву?! Завершив дело, точно наведаюсь к девочкам Гейл. Утоплю свою совесть в женском податливом теле, да так, чтобы все мозги выпали.       Гребаная карамель! Это слишком личное.       Работа. Соберись, ты здесь ради работы!       Я иду вперед, более не таясь. Шаг. Другой шаг. Еще пара секунд и я приближаюсь, вспоминая, что должен сказать.       — Мэм, хотите покурить?       Дождь моросит, устилая ее напряженные плечи мелкими каплями. Она медленно поворачивается, и тут всё летит к чертям. Все меняется. Это не просто жертва. Я знаю её.       Моё сердце пропускает удар.       Она встречается со мной взглядом. Спокойно, без страха. Глаза — карие, теплые, такие до боли знакомые. Смотрит так, словно уже простила за все, даже за то, чего я ещё не успел совершить.       Ее губы в алой помаде трогает тень улыбки, и она протягивает руку с бенгальским огнем. Это так неуместно и одновременно символично. Бенгальский огонь. Невинная игрушка из детства. Мгновение, когда не замечаешь пороков, боли и крови вокруг. Понимаю гротескный намёк. Подношу свою зажигалку.       Щелк. Пламя «Зиппо» вспыхивает зеленым, лижет тонкую проволоку праздничной палочки, и золотисто-красные искры разгораются на конце.       Свет играет, переливается на ее лице, и я не могу оторваться от того, как сквозь яркие всполохи плавится, тая, горячий шоколад ее глаз. Она вновь улыбается. Мой взгляд притягивают ее яркие губы. Первый поцелуй. В школе. На Рождество.       Сколько лет я искал её в этом городе, перебрав сотни адресов, оставляя за собой горы трупов? Сколько раз думал, что она давно мертва или сбежала подальше от этого ада? Она исчезла из моей жизни, пропала, растворилась в дымке тумана, испарилась без следа. Каждый раз, когда мне казалось, что я уже близко, ускользала прямо из рук. Но вот теперь она передо мной — живая, нежная, хрупкая. Она нашла меня. Сама. Хуже того, заказала мне собственную смерть.       — Мой подарок все еще у тебя…       Я крепко сжимаю зажигалку в кулаке. Впервые за долгое время у меня дрожат пальцы.       Дьявол! Какого демона она наняла меня, чтобы я убил её?!       Я должен поговорить с ней. Должен знать, почему она пошла на это.       — Ты! — Не узнаю себя. Мой привычный холодный голос хрипит. — Какого черта ты делаешь? Зачем?       И она говорит. Голос легкий, уверенный, звонкий, как колокольчик. Говорит спокойно. Без истерики. Словно уже приняла свою смерть. Но вот слова — слова режут воздух, как лезвия бритвы.       — Этот город… Он отравляет. Марает всех. Разлагает людей изнутри. Вокруг грязь, насилие, тьма без конца. Здесь ты либо жертва, либо палач, сегодня ты, завтра тебя. Невозможно остаться чистым. Сначала ты просто пытаешься выжить, а потом уже и не замечаешь, как превращаешься в монстра. Я устала. Я бежала, скрывалась, слишком долго делала вид, что смогу. Но я так устала бояться и оборачиваться на каждый шорох. Я прошу лишь об избавлении.       Слушаю. Слышу правду в каждом слове. Внутри громыхает злость. Бенгальский огонек потрескивает искрами.       Она рассказывает мне все.       О сыворотке — секретном проекте правительства, ее экспериментальной разработке, восстанавливающей плоть и кости.       Она хотела творить добро, дарить шанс на новую жизнь. Когда к ней пришли люди сенатора, убеждали помочь его сыну, невинной жертве наёмников, она поверила. День за днём, месяц за месяцем вводила дозы, наблюдала жуткое перерождение.       Его выписали из больницы, а она продолжала снабжать его сывороткой через курьеров, воображая себя благодетельницей.       А потом позвонили — велели приехать, привезти новую дозу. Ферма, дом за колючей проволокой, крики женщин, рвущиеся в ночь, как надрывные скрипы сломанного механизма.       Она вошла, надеясь помочь. Но встретила своё творение — жёлтую тварь с нечеловеческими глазами.       Монстр накинулся на неё, хлестнул плетью. Глубокие ссадины, боль завибрировала в костях. Чёрт знает, что ещё он бы сделал, если бы не выстрелы снаружи, отвлекшие его на мгновение. Этого хватило, чтобы сбежать.       Она мчалась прочь на машине, отрываясь от продажных копов, погналась в лабиринт улиц и чудом нырнула в Старый город — автономный квартал проституток, где «закон» не смеет явиться без приглашения. Гейл и Венди укрыли её на пару ночей, не требуя платы.       Вскоре объявился Марв — громила с каменными кулаками, тот, кто устроил ту стрельбу у фермы, давшую ей шанс сбежать. Он рассказал о том, что там происходило, про семью сенатора — одержимых безумством безбожников, растлителей, палачей.       Фотограф Дуайт, показал материалы полицейского дела о сыне сенатора, протоколы, что так пытались скрыть. В них — показания Джона Хартигана, честного копа, которого подставили за то, что попытался остановить это исчадие и почти сделал это, приковав долбанного ублюдка к койке.       Садист. Педофил. Уродец. Всё встало на свои места: её наивность использовали, чтобы оживить монстра, чудовище в человеческой шкуре.       Она вернулась к родителям, надеясь найти убежище, но нашла лишь пустые взгляды. Им промыли мозги, заставили забыть родную дочь, не пустив ее на порог, отправив наемников по следу.       Ей некуда было идти. Каждый знакомый дом стал ловушкой, каждый поворот — засадой. Люди сенатора шли по пятам, как гиены, учуявшие скорую гибель. Она скиталась среди бездомных, боялась просить помощи у старых друзей, чтобы не подставить их под удар.       Гейл и Венди намекали: «Хочешь выжить — так торгуй телом, выменяй душу на кусок мяса, стань одной из нас — и мы тебя защитим». Но она не смогла. Принципы, что хранила с юности, не позволили ей нырнуть в эту бездну.       Время шло: нападения, засады, поджоги.       Страх стал постоянным спутником. Город Грехов выпивал её душу до дна.       Она знала — либо они найдут её и пустят на фарш, либо она решится сражаться и сама запачкает руки. Станет убийцей или ночной бабочкой. Она не могла переступить эту черту.       Лучше смерть, но смерть чистая, по собственной воле.       И тут она услышала об особом клиенте Старого города — том, кто дарит забвение, когда всякая надежда мертва. Девочки шептались о нём, о незримом призраке справедливости. И она поняла: речь о том, кого она когда-то знала, о том, кто был когда-то ей дорог.       Обо мне.       И вот она здесь. На этой долбанной крыше. Умоляет избавить её от мучительного существования, так как сама не в силах. Она хочет, чтобы это было достойно. Глаза смотрят прямо в душу — в них ни слёз, ни надежды, лишь смирение с участью.       Мои плечи трясутся от ярости. Сраный Город Грехов! Исковеркал её жизнь, вынудил просить выстрела в лоб у меня.       Мне хочется разорвать его своими руками. Отстрелить каждую гниющую голову.       Этот город марает всех.       Она права. Это проклятое место уже изуродовало каждого.       Нет, не каждого… Не ее.       Ей достаточно одного взгляда, чтобы я поверил в каждое слово. С этим бенгальским огнем в руке она кажется хрупкой и беззащитной, будто ангел, спустившийся в адское марево прямо с небес. Это мог быть бокал или сигарета. У любой, но не у нее.       Золотистые искры прощально гаснут, осыпаясь на платье. Оставляют в воздухе тонкую полоску дыма. Даже без огоньков ее глаза продолжают мерцать. Красиво, чертовски красиво.       В ней нет никотина, нет спиртного, нет запрещенных веществ. Вряд ли кто-то касался ее так, как желал бы любой мужчина. Непорочна. Невинна. Я чувствую это нутром.       Её красное платье, ласкающее бедра, — лишь оболочка. Она надела его для меня. Чтобы вспомнил. Чтобы не колебался.       Вспоминаю, как бросил ей в спину на танцах, что лиловое ей не идет. Что таким, как она, к лицу пролитая грязная кровь.       — Избалованный трус!       — Фригидная всезнайка!       Восхитительная. Безупречная…       Снова делаю шаг, почти касаюсь рукой. Расстояние между нами — всего пара дюймов. Мы стоим так близко, что я слышу, как бьётся её сердце. Или это моё?       Мелкие капли дождя танцуют на длинных ресницах. Её дыхание прерывистое, как и моё.       Она все ждёт ответа, а я растерял все слова. Я пытаюсь собраться. Надо что-то сказать, но язык словно налит свинцом. Вдох. Выдох.       — Почему я? Почему именно я?       Она молчит долго, всего пару секунд, но я считываю целую вечность.       — Потому что ты не отступишься. Ты — профессионал. И, к тому же… Я хотела разделить последние секунды с тобой. Я скучала.       Холод разливается под рёбрами. Она скучала. Я для неё не просто палач. А в её голосе слышится то, что убивает меня сильнее любой пули: надежда. Даже сейчас, прося о смерти, она ищет крупицу света. Проклятье!       Она смотрит на меня с отчаянием и горькой печалью. Прикусывает губу, и я буквально схожу с ума. Горло сдавливает стальной обруч, и я понимаю — я обречен. Первый раз в жизни я не могу довести заказ до конца. Не могу нажать на курок.       Город скалится на меня сквозь неоновые шрамы. Я — убийца, палач, я должен выполнить работу! Я никогда не сомневаюсь. Но теперь я сомневаюсь во всём.       Во мне пламя костра. Её невинность бьёт в голову сильнее шампанского. Запах карамели выбивает почву у меня из-под ног. Я тону в зыбучих песках ее глаз.       Делаю глубокий вдох. Впускаю в лёгкие сладкий яд.       Говорю хрипло, будто осколок стекла застрял в горле:       — Я могу защитить тебя. У меня есть деньги, оружие, власть, тайные связи. Я могу дать убежище и обеспечить охрану. Или вытащить тебя из Бэйсин-Сити к чертовой матери, увезти на другой конец света. Ты не должна умирать. Смерть — не единственный выход!       — Люди сенатора все равно достанут меня. Ты знаешь их не хуже меня, в их руках слишком много власти. Преступники — словно гидра. Отрубаешь одну голову, на её месте вырастают две. Ты знаешь, что я права. Иного выхода спастись от них нет. Я пришла, чтобы умереть. Не искушай меня пустой надеждой. Это жестоко!       Своими словами она загоняет кинжал прямо мне в сердце. Мои кулаки сжимаются. Кости трещат. Я так долго искал её. Вот она здесь. Мой священный Грааль. И я должен прервать ее жизнь?!       Я сжимаю челюсти. Приподнимаю пальцами ее подбородок. Она вскидывает на меня взгляд. Столько боли и безысходности, что у меня внутри что-то ломается.       Когда-то она была моим спасением, лучом света среди мерзкого мусора этого города.       — Ты права. Я знаю их лучше тебя. И, пожалуй, даже лучше всех. Так что, ты уж послушай, что я скажу. Когда-то я верил в закон. Так давно, кажется, будто в прошлой жизни. Был честным копом, пытался очистить улицы по правилам. Но они вынудили меня выпачкать руки в крови. Я поздно понял, что закон — слишком слабый инструмент. Он не защищает, а лишь прикрывает уродов. Я стал пешкой в чужих руках, и когда ты узнала, испугалась… Исчезла… Я потерял не только тебя, но и себя.       Дождь гулко бьется о бетон. Её взгляд скользит по моему лицу. Она слушает молча, и я не вижу в её глазах ни отвращения, ни ужаса, лишь затаенную грусть.       — С тех пор я шёл по следу твоей тени. Я убивал этих подонков, один за другим. Любого, кто мог стать для тебя угрозой. Даже если не знал, жива ли ты наверняка. Каждый шаг, каждый выстрел в надежде расчистить тебе дорогу. Я изучал их. Изучал, как хирург — раковые клетки под микроскопом. Знаю каждого, где он, чем зарабатывает, как ворует, чем убивает, где будет завтра, в котором часу. Я следил за ними, боясь узнать твое лицо в жертве урода, за которым пришел. Я настигал их, едва чувствовал, что они могут достать тебя. Я выдирал зловонные метастазы из плоти этого города, в надежде, что когда-нибудь очищу его для тебя. Знаю, как это звучит, что, конечно же, ты не поймешь меня…       — Нет, я понимаю. Видимо, это и был мой единственный шанс, чтобы выжить. Все это время… Они не могли достать меня благодаря тебе. Ты всегда был таким. Я помню, как ты защищал невинных, пока этот город не добрался и до тебя. Ты сделал то, что он вынудил тебя совершить, но остался тем, кого я знала прежде, — человеком, ненавидящим порок до последнего вздоха. Бэйсин-Сити не подчинил тебя, не сломал стержень. Он боится тебя. И поэтому еще я сейчас здесь, с тобой. Потому что с тобой мне не страшно. Даже умереть. Рядом с тобой я на миг позабыла о побеге.       Её слова разбиваются о мою грудь. Моё сердце сжимается, и я почти готов ее придушить.       — Не смей! Слышишь? Не смей говорить так. Я искал тебя. Искал слишком долго. И чем дольше не находил, тем глубже погружался в грязь. И вот ты стоишь передо мной, словно в нуарном романе. Непорочная. Живая. Свободная. Совершенная. Смысл всей прожитой жизни в этом гребаном городе! Вера в завтрашний день! Вера в то, что когда-нибудь у меня будет семья! И ты просишь меня лишить тебя жизни? Ну уж нет, дорогая. Я не позволю.       Она дрожит. То ли от холода, то ли предчувствуя беду, приближение к развязке.       — Ты не сможешь спрятать меня. Они все равно…       Её голос ломается, и я срываюсь, не дав ей договорить. Хватаю за талию, рывком притягиваю к себе. Наклоняюсь к лицу, прерывая слова поцелуем. Страстно! Жадно! Отчаянно! Рьяно! Безумно!       Сладкий привкус карамели ласкает язык, её дыхание смешивается с моим. Я лечу.       И она сдается. Ее губы отвечают мне с тем же пылом. Так честно, так по-настоящему, так откровенно.       Я хочу оставить на её губах свой вкус, хочу, чтобы она чувствовала меня и в этот миг, и в следующие часы, дни, годы. Она целует так, будто знает: завтра для нас не наступит.       Шум улиц, вой сирен, дождь — всё уходит на второй план.       Мой разум пьян, но огромным усилием воли мне удается собраться.       Глажу по голове, целую ее в висок.       Даю слово укрыть ее от всех бед, подарить безопасность.       Я шепчу, что со мной она будет счастлива. Что я буду любить ее вечно.              ♥~-^√V-----√V-----√V\---              БАМ!!!                     Мир вокруг рушится, будто карточный домик. Оглушительный звук. Я вздрагиваю. Вжимая ее в себя, судорожно ищу пистолет. Но это не «Кольт».       Черное небо над головой взрывается уродливыми огнями. Полночь. Я и забыл, что сегодня за день.       Я лучший убийца в этом городе. Я не нарушаю свой кодекс. Если я берусь за дело, я всегда довожу его до конца.       Но теперь моё дело — спасти её. И никто не посмеет встать у меня на пути.       Я подхватываю её на руки и она вся светится, затмевая светом весь мир за спиной. Она прижимается ко мне. Её тонкие пальцы обвиваются вокруг моей шеи. Её губы вновь находят мои, более горячо, более отчаянно. Ее глаза блестят сотнями искр. В них отражается небо, этот сраный город, я сам и все-таки проблеск надежды.       Я грешник, и этой ночью я согрешу еще больше, чем когда-либо, ведь я знаю, что стану ее грехом. Я вижу согласие в ее карих глазах. И я приму ее всю и дарую себя ей без остатка. Это будет наш грех против всех грехов города.       Я покусился на ангела. Если бог все еще обращает хоть когда-то свой взор на Бэйсин-Сити, меня ожидают адские муки.       Так пусть. Если ад — цена за её жизнь, то я готов платить.       Я раздавлю это гнездо змеиного порока ради нее. Я отсеку эту раковую опухоль с мясом. Куплю каждого, кто продается. Пристрелю каждого, кто не продается. А если потребуется — сожгу этот проклятый город до тла. Ради нее.       Она снова права. Иногда единственный выход — смерть. И город умрет.       Пусть для этого мне придётся пойти против всех в Бэйсин-Сити или против всей Калифорнии, да хоть против всех штатов Америки. Я пойду. Разорву свою душу на части. И я буду грешить так, что дьявол в аду побледнеет.       Нужно сваливать, пока люди не вышли смотреть салют.       Я уношу ее прочь с панорамной крыши небоскреба, оставляя за собой целый город, которому вскоре придётся ответить за всё.       Я люблю тебя.       Mia Mio. Мой ангел. Живая. Моя.

･✻･✻･✻･

(Альтернативная концовка)

      «Ты не сможешь спрятать меня. Они все равно…».       ♥~-^√V-----√V-----√V\______________________       Она всегда права.