Самое лучшее время

Раз время там течет иначе, мы не знаем, как именно Сатору Годжо перенес прошедшие с Хеллоуина 19 дней. Возможно, для него они пролетели в один миг, а может быть, ему пришлось ждать столетие.

Свет рассек густую тьму, опал и разлился, заполняя собой пространство. Под веками зудело. Годжо потер ладонями лицо и открыл глаза. Стояла тишина. Пыль плыла в полосах солнца, пахло росой, деревом и будущим зноем. Потолок был знакомым потолком его старой комнаты. Годжо просыпался под ним сотни раз, но вряд ли хоть раз думал с такой искренностью: как хорошо. После залитой кровью платформы в Сибуе и гадкой улыбки Кэндзяку оказаться здесь — как вернуться домой. Поразительно, что Тюремное царство дарило такие теплые грезы. Годжо сел на постели, смял в ладонях одеяло, потер круглое коричневое пятно и медленно подтянул к себе колени. Ткань была шершавой, успевшей нагреться там, куда падало солнце. Колени Годжо пахли порошком. Мир был таким материальным, таким настоящим, что под веками снова начало зудеть. Не хотелось разрушать иллюзию, но Годжо был сильнейшим магом, он нужен был в Сибуе, он должен был. Сатору сложил пальцы и закрыл глаза, готовясь нащупать магию артефакта. Энергия растеклась, сила забурлила, намереваясь сломать печать и развенчать ложный мир, но ничего не произошло. Никакой печати не было. Годжо открыл глаза. Он по-прежнему сидел в своей старой комнате, на его коленях лежало одеяло, а в лучах солнца плыла пыль. Круглое коричневое пятно. Вдруг вспомнилось, что они с Гето поставили его, рассыпав на кровать «Мальтизерс». Это было две недели назад. Две недели назад, подумал Годжо, тогда какой же день сегодня? Он медленно спустил на пол ноги и поднялся. Реальность не пошла рябью: пол был твердым и теплым, комната — обжитой, его комнатой. Годжо знал, что в шкафу валяется форма техникума, в тумбочке фантики вперемешку с конфетами, скомканные черновики, на которых он рисовал слишком серьезного для плевой лекции Сугуру. Пара жетонов от игровых автоматов. Открытка с Окинавы. Под веками снова жгло. Годжо безошибочно потянулся за телефоном, — неужели тогда он был таким? Он успел подзабыть — взглянул на дату, хотя уже знал, что сегодня за день. Будильник пока не прозвенел, но в то утро — в это утро — Годжо не спалось. В сентябре было не продохнуть от жары, цикады стрекотали с обеда до ночи, асфальт плавился, аппетита не было. Сатору заставлял себя выползать из комнаты, чтобы тренироваться. Без Гето в техникуме было скучно. Гето задерживался на своем задании. Тогда Сатору думал, что тот наверняка делает что-то сопливое: прохаживается по диким тропинкам глубинки, любуется закатами и рыбачит. Возможно, думал Сатору, он купил себе дурацкую соломенную шляпу, чтобы дополнить свой дурацкий облик. Годжо мог думать так еще около трех часов до того, как Яга Масамичи позовет его поговорить. А потом все должно измениться. По крайней мере, так было в прошлый раз. Сатору заставил себя встать с постели, умыться и вытащить из шкафа форму. День был до нелепости погожим. На ступенях сидела сонная черная кошка. Она самозабвенно вылизывалась, но настороженно замерла, когда Годжо подошел ближе. Он помнил эту кошку. Он вообще ярко помнил сегодняшний день. Почти десять лет назад… Сатору ничего не забыл. Он списывал это на тогдашнюю свежесть своей совершенной бесконечности. — Кс-кс-кс, — позвал Сатору, садясь на корточки. Кошка презрительно посмотрела на него, взвилась и юркнула в кусты. Годжо задрал голову, придержав пальцем очки на кончике носа, небо отразилось в его глазах, сделав обоюдно синий глубже. Нельзя было проваливаться в магию, каким бы прекрасным и реальным не казался мир вокруг. Это всего лишь иллюзия. Нужно быть осторожней. Годжо не планировал нарушать границы мнимых воспоминаний до того, как сумеет нащупать сущность проклятия. Если получится коснуться чужой магии, то, возможно, получится разобраться, как ее разрушить. Но сейчас он должен просто прожить этот день еще раз. — Что? Это оказалось не так-то просто. Прошло десять с лишним лет, но Годжо помнил свои эмоции: он помнил, какого цвета они были, как шершаво скатывались по горлу и горько оседали в животе. Может, поэтому и тогдашние слова вспомнились легко. Или это было частью магии врат Тюремного царства: она вытаскивала из подсознания любые воспоминания. В конце концов, Годжо помнил про «Мальтизерс» и про то, куда дел свою студенческую карточку после того, как потерял и нашел ее вчера. Его одурманенное сознание считало, что это случилось вчера. — Не вынуждай повторять. Сугуру убил всех жителей этой деревни. — Я с первого раза услышал. Потому и удивился. — Мы проверили его дом. Прибыли поздно, но, судя по крови и обстановке, он, скорее всего, и родителей убил. — Черта с два он их убил! — Сатору. Я и сам… Сам не понимаю, что происходит. Яге Масамичи тяжело дался этот разговор, неуклюже. Годжо теперь по опыту знал, каково это: из всеведущего наставника превратиться в обычного растерянного человека — до последнего строить хорошее лицо при плохой игре. Надо отдать Яге должное, он не пытался строить. Он дал Годжо и самому себе испуганно разойтись. Нужно было унять колотящееся сердце, вытереть вспотевшие ладони. Сатору избегал этих мыслей с утра, но теперь позволил себе подумать о Гето. Жизнь семнадцатилетнего Годжо сегодня разделится на «до» и «после», но жизнь тридцатилетнего Годжо уже делилась всевозможными способами. Семнадцатилетний Годжо не видел своего единственного лучшего друга две недели. Он был зол и напуган. Но настоящий Годжо, которому было почти тридцать и который убил своего единственного лучшего друга собственными руками… этот Годжо скучал. Даже если Сугуру будет всего лишь частью могущественного проклятия, которое насильно вытаскивает из разума Сатору детальные воспоминания, даже если он будет ненастоящим, а их встреча — короткой и полной слов, которые когда-то уже были сказаны, Годжо все равно до щекотно сжимающегося сердца, до слез, до рези в горле будет рад его видеть. Ступеньки летели под ногами. Раскаленные и пыльные, ровно такие, какими Годжо их помнил. Сёко должна была найти Гето. Она должна была позвонить, и она действительно позвонит. Это было неизбежно, но Годжо все равно казалось, что вот-вот все изменится: Сёко не наберет, Гето не придет, призрак Тоджи настигнет Годжо по дороге в Синдзюку. Что-то должно было пойти не так. Но телефон зазвонил. — О, Годжо. Я нашла Гето. — Ты с ним? Сёко звучала немного не так, как Сатору привык: эмоциональней, чище даже через динамик устаревшего телефона. Он прислушался к собственному голосу — тот тоже звучал иначе. Мягче, выше, в нем было что-то, что взрослый Годжо безвозвратно потерял. — Да. В Синдзюку. — Ты же не собираешься с ним драться? Тогда Сатору пытался шутить с Сёко, хотя его руки дрожали. — Ни за что. Я еще жить хочу. Годжо рассмеялся и пообещал найти их обоих в Синдзюку, когда доберется до Токио. Он слушал рассказ Сёко, пока спускался от техникума к автобусной остановке. Там было пусто, а в автобусе — жарко, как в парнике. На металлических поручнях облупилась краска, Сатору отковырял кусочек и растер между пальцев. Автобус ехал вдоль леса, мерно качаясь, когда водитель притормаживал перед поворотом. Пахло искусственной отдушкой от висящей над лобовым стеклом фигурки ананаса и машинным маслом — так всегда пахло в старых автобусах. Поразительно. Даже если все происходило исключительно в голове Сатору, а разум под воздействием проклятия скрадывал все неточности, которые в реальности были бы нелепы, мир вокруг был слишком материальным. Годжо никогда не встречал такой иллюзии. В ней словно не было изъянов. На платформе было не протолкнуться. Стоило поехать раньше, другим поездом, это даже не имело значения, ведь Сёко все равно позвонила бы ему в то же время, но Сатору пытался повторить этот день с дотошностью. Ехать пришлось в толпе, крепко держась за поручень и тоскуя по роскоши мобильного интернета. Бежать от своих мыслей было некуда: он увидит Гето. Материального, юного, — Сатору помнил его лицо — еще не замкнувшегося в своей картине мира. Годжо много столько раз спрашивал себя, смог бы он переубедить Сугуру, если бы тогда приложил чуть больше усилий, но сейчас это было неважно. Годжо вспотел, пока бежал от станции через Синдзюку. Плечи оббил людской поток, ноги — затоптали, волосы прилипли к мокрому лбу. Черная форма в такую жару — проклятие. Но Сатору все равно бежал. Когда-то его гнал страх, но теперь он больше не боялся. Если проклятие хотело сыграть с его памятью, придется позволить, но Годжо успеет насладиться. Впитать, учуять, вслушаться, всмотреться. Жаль, нельзя было потрогать. — Объяснись хоть, Сугуру, — сложно было заставить свой голос не улыбаться, но Сатору прилагал усилие. — Сёко ведь все рассказала. Больше мне добавить нечего, — голос Гето тоже звучал немного иначе. Со временем в нем прибавилось театральных заискиваний, он стал ниже, в нем появилась жизнь (она звучала фальшиво, но все же). — Ради этого ты поубиваешь всех немагов? И родителей? — В этом деле нужно быть последовательным. К тому же сейчас не только они для меня семья. — Я не это спрашивал. Ты же сам говорил, что нельзя убивать бессмысленно. Годжо хотел бы наплевать на драматичность момента, схватить Гето за руку и потащить в ближайшую забегаловку. Он купил бы ему еды на все деньги, что нашлись в карманах. Он бы сказал: я понял, но пока забудь. Потом пожаловался бы, как скучно в техникуме без Гето, какие очаровательные и несносные у Годжо ученики, и как он сам по-прежнему очарователен и несносен. Может быть, посетовал бы, что «Мальтизерз» не отстирывается от белого белья. — Так смысл есть. Великий. Я несу справедливость. — Да нифига. Перебить немагов, чтобы создать мир для магов. Да в жизни не получится. Бессмысленно браться за невозможное. Такого Гето, юного и самоуверенного, Годжо запомнил лучше, чем драматичного взрослого. С ним было больше воспоминаний. Больше фоток. Они хранились в телефоне, в этом самом, лежащем сейчас в кармане. Дурацкие. Драгоценные. Годжо тщательно перекидывал все до единой, когда обновлял модель. — А ты наглец. — Чего? — Тебе ведь это по силам, Сатору. Но заявляешь, будто остальным такого мира не добиться. Ты сильнейший из-за того, что родился Сатору Годжо или же твоя сила и делает тебя тобой? Эта длина волос шла Гето больше. Он был таким красивым. Он всегда был красивым, у него это получалось непринужденно, мимоходом. Гето был из тех людей, которые в торговом центре вытягивают из наваленных на стойку тряпок две особенно отвратительные, уходят в примерочную, а потом возвращаются, благоухая стилем. Годжо не умел так при всей неотразимости. В одежде Гето он выглядел не как экстравагантная супермодель, а как посмешище. Сатору едва не пропустил свою реплику: — Не понимаю, к чему ты клонишь. — Если мне все же удастся стать тобой, глядишь, сумею свою невозможную мечту воплотить в жизнь. Я с судьбой определился. Теперь буду ей следовать. Гето собирался уходить. Годжо смотрел ему вслед без взведенного курка, жалея только о том, как мало времени они могут провести вместе. Вот бы это был другой день: когда они все выходные играли в баскетбол (Сатору был ужасен), когда пытались ночевать в кинотеатре, когда Сугуру исполнилось семнадцать, он разомлел от добытого пива, чмокнул Сатору в губы, уронил голову на грудь и трогательно уснул. Годжо стебал его еще неделю. А сейчас Гето просто ушел. Годжо вернулся в техникум, когда день клонился к закату. Он поговорил с Ягой и лег в постель. Проклятие должно было развеяться, хотя Годжо так и не понял его смысла. Встреча с Гето его не вымотала, не сделала так больно, как сделал Кэндзяку, стоя на платформе в мертвом теле его лучшего друга. Он был рад видеть Сугуру, да даже молодого Ягу. Засыпать в своей комнате. Сатору выключил лампу и накрылся одеялом с головой. Вдохнул запах порошка, поскреб ногтем коричневое круглое пятнышко. *** Свет рассек густую тьму, опал и разлился, заполняя собой пространство. Под веками зудело. Годжо потер ладонями лицо и открыл глаза. Стояла тишина. Пыль плыла в полосах солнца, пахло росой, деревом и будущим зноем. Потолок был знакомым потолком его старой комнаты. Годжо рывком сел на постели, сбросил с ног одеяло и схватился за телефон. Что ж, хорошо. Он может прожить этот день снова, но в этот раз он, по крайней мере, попытается поехать в Токио на другом поезде. Не изменилось ровным счетом ничего. Кошка презрительно посмотрела на Сатору и бросилась в кусты, Яга был расстроен и растерян. «Ни за что, — сказала Сёко. — Я еще жить хочу». Годжо остановился возле станции, раздумывая, что случится с иллюзией, когда он перестанет идти по пути, проложенному воспоминаниями. Он мог оказаться в пространстве, похожем на бесконечность, белом, как нетронутый холст. Это могло разрушить иллюзию, а могло запереть его в проклятом «нигде». Сатору решил, что должен попробовать. Ничего не произошло. Он ехал на поезде, на котором не ехал в тот день, наблюдал за компанией шумных, явно нетрезвых ровесников, за женщиной в ярко-зеленом платье и огромным мужчиной с нелепо крошечной собакой. Гето был там же, но его пришлось ждать, потому что Годжо приехал слишком рано. Он как-то не сообразил и все равно бежал через весь Синдзюку, запыхался и взмок. Сугуру сказал все то же самое, Годжо долго смотрел ему вслед, переживая поутихшую радость от возможности видеть его живым. Он медленно пошел к станции, намеренно сделав крюк, чтобы не ехать в час пик. Яга снова пытался с ним поговорить. Годжо постоял в душе, выкрутив напор и подставив затылок воде. Она выбила мысли. Годжо лег в своей комнате и долго разглядывал ее омытые темнотой очертания. *** Свет рассек густую тьму, опал и разлился, заполняя собой пространство. Под веками зудело. Годжо потер ладонями лицо и открыл глаза. Ладно, подумал Годжо, хорошо. Он послонялся по территории техникума, выслушал Ягу, сел на поезд с подростками и женщиной в зеленом платье. Гето снова ушел, но Сатору рад был его видеть. *** Свет рассек густую тьму, опал и разлился, заполняя собой пространство. Годжо перевернулся и зарылся лицом в подушку. Ему надоело разговаривать с Ягой и смотреть, как Гето уходит. Он решил по крайней мере не говорить с Ягой. Сёко не позвонила ему. Гето не было в Синдзюку. *** Свет рассек густую тьму, опал и разлился, заполняя собой пространство. Под веками зудело. Годжо потер ладонями лицо и открыл глаза. Раньше он думал, что Сёко позвонила ему, потому что знала, что он знает, и им обоим хотелось видеть Гето и выслушать его. Их с Сёко нельзя было назвать друзьями даже тогда (она всегда умудрялась отступать на шаг, даже если была рядом), но она хорошо знала их обоих. Они могли бы быть друзьями, если бы Сёко этого хотела. Может быть, она позвонила, когда Яга сообщил ей, что их с Годжо разговор состоялся. Сёко явно узнала раньше, но не хотела взваливать на себя бремя расскажи-Годжо-новости. Он написал Сёко: я в курсе. Сёко позвонила ему. Годжо помахал женщине в зеленом платье и неспеша прогулялся через Синдзюку. Гето снова ушел. Годжо не стал ждать Ягу на лестнице, он вымылся, зачем-то прибрался в своей комнате и лег в постель. *** Свет рассек густую тьму, опал и разлился, заполняя собой пространство. Стояла тишина. Пыль плыла в полосах солнца, пахло росой, деревом и будущим зноем. В комнате снова был бардак. Годжо сел на постели. У него было безупречное чувство времени, и он не мог нащупать ни капли магии, хотя пытался каждый день. Нет никаких шансов, что иллюзия настолько хороша, чтобы величайший маг человечества не мог ее отыскать. Если Годжо здесь — где бы он ни был — шесть дней, то люди в Сибуе уже мертвы. Все кончено. Возможно, Тюремное царство тут не при чем. Возможно, он действительно застрял в прошлом, во временной петле, по какой-то причине зацикленной именно на этом дне, а ее создатель хотел, чтобы Годжо сделал что-то, что сможет все изменить. Может быть, в том времени, которое Годжо не успел прожить, люди проиграли проклятиям, и маги нашли способ исправить то, что уже случилось. Может, Годжо здесь для этого. Или нет. Или Тюремное царство погрузило его в подобие сна. Или он здесь, в прошлом, случайно, по ошибке высших сил, ведущих собственную недоступную человеческому разуму игру. Кошка презрительно посмотрела на Сатору и скрылась в кустах. Годжо впервые заметил светлое пятнышко на ее черном хвосте. Он отправил Сёко смс и сразу поехал в Синдзюку. Хотелось прогуляться. Гето снова ушел. Годжо встретился с Ягой на лестнице — он был в курсе. Они с Сёко и правда переписывались. *** — Объяснись хоть, Сугуру, — сказал Годжо и тут же почувствовал, как сильно устал. В этом не было никакого смысла. — Сёко ведь все рассказала. Больше мне добавить нечего. Гето шел впереди. Годжо хотелось догнать его и дернуть за волосы. Он подумал, какого черта, перешел на бег, схватил Гето за покачивающийся хвост и потянул на себя. Сугуру его не ударил, он запрокинул голову, вскинул брови и ухмыльнулся, хотя лицо оставалось скованным. Конечно, он все понимал. Он ждал, что Годжо в любой момент может его убить, но до болезненной уверенности надеялся, что этого не произойдет. «На моем месте, — Сатору разжал пальцы, — как бы ты поступил на моем месте?». — Я голодный, — Годжо завел руки за спину и склонил голову, чтобы очки съехали к кончику носа. — Давай поедим. — Я не передумаю. Я не могу, — медленно ответил Гето, явно удивленный тем, что Годжо перестал задавать вопросы и кричать на весь Синдзюку. — Ага, — легко согласился тот. Гето заморгал. Его лицо стало таким милым. Годжо должен был купить ему молочный коктейль или вроде того. Может, Гето не любил сладкое, но кто откажется от холодного коктейля в такой день? Он, правда, не знал, какой Сугуру любит. — Я понял. Хорошо. — Я ухожу, — сказал Гето, и Годжо, несмотря на зудящее желание схватить его за руку, это позволил. Должно быть, думал Годжо по пути в техникум, непроизнесенная злодейская речь весь день не давала Сугуру покоя. *** Свет рассек густую тьму, опал и разлился, заполняя собой пространство. Годжо сел на постели, потер ладонями лицо и открыл глаза. Вчерашняя выходка ничего не изменила, он по-прежнему был здесь. «Я в курсе», — написал он Сёко. «О чем ты?» — ответила она где-то через двадцать минут. Оу, Годжо глянул на часы, половина седьмого — это рановато. Сёко еще ничего не знала. «Какой молочный коктейль нравится Гето?» «ТЫ спрашиваешь МЕНЯ лол» Годжо отложил телефон и высвободил магию. Как обычно, ничего не произошло. Он решил, что купит шоколадный. Гето посмотрел на протянутый коктейль так, будто знал наверняка, что тот отравлен. Из круглой крышки торчала фиолетовая трубочка, по бокам стекал конденсат, у Годжо замерзла ладонь. — Ты не любишь шоколадный, — наконец, предположил он. — Не особо, — откликнулся Гето. Не страшно. У Годжо было много попыток. На этот раз он не стал ничего говорить: догнал Гето развернул его за локоть и протянул коктейль. Тот все еще выглядел удивленным, когда нехотя отпил. — Я голоден, — снова сказал Годжо. — Я тебя угостил, так что ты должен мне ужин. — Не должен, — Гето вскинул брови, не отнимая трубочку от губ. Коктейль был неплох: Годжо его попробовал. — Ладно. Тогда я снова тебя угощу. Гето отвел стакан в сторону. — Я не передумаю. — Конечно. — Я серьезно. — Знаю. — Я ухожу, — Гето развернулся и пошел вперед. Гораздо медленней, чем в прошлые разы, но он снова уходил, а Годжо снова ничего не делал. *** Свет рассек густую тьму, опал и разлился, заполняя собой пространство. Почему он ничего не делал? Годжо уже думал об этом вчера вечером, пока игнорировал Ягу и машинально наводил порядок в комнате. Он боялся — да, именно боялся — изменить что-то слишком сильно, но не был уверен, почему. Он хотел вырваться, хотя бы понять, где находится его тело (если это все же иллюзия), и на чем зациклена петля (если это все же прошлое прямо как в фантастических фильмах), он хотел проснуться, если спал, хотел помочь людям в Сибуе и заставить Кэндзяку сдохнуть. И поужинать с Гето. Годжо думал, изменится ли будущее, если он хотя бы попытается заставить Сугуру остаться. Может, эта петля (если это петля) зациклена не на его решениях, а на решениях Сугуру. Может, он в ней не один. Он написал Сёко около девяти утра, она ответила, что днем поедет в Синдзюку. Годжо попросил ее сообщить, во сколько именно она сядет в поезд. Сёко скинула маячок. Телефон зазвонил примерно через полтора часа. — О, Годжо. Я нашла Гето. — Во сколько? — спросил Годжо, зажав трубку между плечом и ухом. Он уже ехал в Синдзюку. Вагон был полупустым, в углу сидела женщина средних лет. Она держала в одной руке соломенную шляпу, а другой обмахивалась брошюрой зоопарка «Уэно». Они с Гето никогда не были в «Уэно». — Эм, — Сёко смешалась от дотошности. — Минут пять назад? Или меньше. — А где ты? — В Синдзюку. Годжо вздохнул. Он добился точного их местонахождения сквозь растущее раздражение Сёко. — Мы не собираемся оставаться прямо тут, — сказала она. — А ты еще не освоил телепортацию. Звучало полувопросительно. Годжо пожал плечами. Головой он давно освоил телепортацию, но это тело не обладало нужной мышечной памятью, а практиковаться в вагоне движущегося поезда Годжо бы не стал. Его могло расщепить. Он мог умереть. Интересно, что будет, если он умрет внутри петли? — Не освоил, — сказал Годжо. Было кое-что еще, что его интересовало. — Гето ответил на твой звонок? Мне он не отвечал. — Я написала, что буду ждать его здесь, он не ответил, но пришел. Такой загадочный, — Сёко засмеялась. — Что? Не надо так на меня смотреть. Твое криминальное амплуа меня не впечатляет. — Спроси его, какой молочный коктейль ему нравится. — Вы же женатая пара, как ты можешь не знать? Она не станет спрашивать, понял Годжо. Ему пришлось положить трубку, хотя висеть так с Сёко (и Гето) на телефоне ему нравилось. Он купил мятный. Прежде чем уйти, Гето сказал, что коктейль слишком сладкий. Может, в следующий раз стоило взять ему тот жуткий лимонад с огурцом. *** Свет рассек густую тьму, опал и разлился, заполняя собой пространство. Под веками зудело. Годжо прижал к ним пальцы, но не стал открывать глаза. Медленно помассировал три раза в одну сторону, три раза в другую. Стоило спросить себя, чем он занимается. Ему стоило серьезно подумать над тем, как выбраться из ситуации, в которую он угодил. Выйти на открытую площадку и проверить, сможет ли он реализовать территорию и насколько сильна его бесконечность. У него уже мелькала идея выехать за пределы Токио, чтобы узнать, на какое расстояние простирался мир (иллюзия не могла быть такой огромной). Годжо должен был высвобождать больше магии, чтобы истончить чужую технику (если это была техника). Даже если он устал, у него все еще были обязательства перед магическим и человеческим миром, он не мог легкомысленно застрять в прошлом, пытаясь угадать, какой молочный коктейль нравится Сугуру, просто чтобы увидеть, как от удивления точностью выбора исказится его лицо. Он не мог хотеть... нет, разумеется, он мог и хотел, но просто не должен был тратить столько времени, чтобы сказать Гето «да, я здесь, и я знаю тебя лучше всех, я люблю тебя больше всех». Стоило задать себе некоторые вопросы. Годжо отправил Сёко сообщение и начал с бесконечности. Она оказалась такой же сильной, как была, когда ему исполнилось восемнадцать. Телепортироваться не удалось, и Годжо решил не заморачиваться. Он потратил на освоение телепортации около года, и даже если его навыки не обнулялись с каждым возвращением в начало этого проклятого дня, торчать в петле целый год Годжо самонадеянно не собирался. Однако его магия ничего не дала. Мир реагировал на нее как обычно. Годжо чувствовал остатки своей магии и фонящий неподалеку техникум, мелкие проклятия в лесу, но на этом все. Он прошел к станции и сел на поезд в противоположную от Токио в сторону. Вышел на конечной и снова сел на поезд. Сёко позвонила ему. — Я нашла Гето. Где ты? До тебя не дозвониться. — Черт, Годжо забыл, что связь десять лет назад была отстойной. — Гулял. Ты нашла Гето? — Я только что это сказала. Годжо посмотрел в окно. Он должен был проверить, насколько далеко сможет уехать от Токио. — Хорошо. Я вас найду, — соврал он. Мир за окном поезда гас постепенно, электрический свет рассыпался, как песок по черному кафелю. Сатору проснулся от того, что мужчина в спортивном костюме тряс его за плечо. — Извините, — сказал он. — Конечная. Годжо вышел на крошечный перрон, спрыгнул с бетона на проселочную дорогу и пошел вперед вдоль леса мимо полоски асфальта, ведущей в ближайший населенный пункт. Дневная жара сошла, было даже зябко, но Годжо быстро согрелся, потому что почти бежал. Тропа уперлась в высокую траву. Годжо пошел сквозь нее, пока не вышел на вытоптанное пространство. Он лег прямо на землю. Над его головой ярко нависли звезды, ночь пела и шелестела, он был далеко от Токио, там, куда прежде не ездил никогда, но мир оставался совершенным. Слишком красиво, подумал Годжо, слишком хорошо. Он вытащил телефон и обнаружил несколько пропущенных от Сёко и Яги. Была еще смска с неизвестного номера: «Завтра в 14 возле ж/д Синдзюку». — Завтра так завтра, Сугуру, — шепнул Годжо. Он потратил какое-то время, чтобы заучить номер, с которого пришло сообщение, внес его в телефонную книгу, а затем закрыл глаза. *** Свет рассек густую тьму, опал и разлился, заполняя собой пространство. Номера не было в телефонной книге, но Сатору внес его заново, как только открыл глаза. Он боялся, что забудет его, как забываются многие вещи, о которых ты думаешь перед сном, но этого не произошло. «Привет! ;))) Это Годжо-сан», — написал Годжо. После вчерашнего эксперимента он договорился сам с собой считать происходящее происходящим наяву, а мир — реальным. Возможно, это было ошибкой, но Годжо устал искать то, чего на самом деле не существовало. Люди не верили в магию и проклятия, Сатору Годжо не верил в путешествия во времени, но если люди ошибались, то что мешало ошибаться Сатору Годжо? «Я скучал» «Невежливо вот так игнорировать меня, Сугуру» Годжо умылся, надел форму и вышел на улицу. Кошка сидела на ступенях. Она мяукнула, когда увидела его. Сатору присел на корточки, сказал «кс-кс-кс». Кошка посмотрела на него, как на безнадежного идиота. «Вообще-то у меня есть предложение, которое не помешает твоей преступной деятельности, не игнорируй меня» Сатору вздохнул. С чего он вообще взял, что это телефон Сугуру. Может, он позаимствовал чей-то, чтобы отправить смс, а потом заблокировал номер. «Откуда у тебя этот телефон?» Сатору подавил желание позвонить. Это спугнет Гето, который не понимает, как давно Годжо оставил позади его предательство и его жизненный выбор. «Ты дал его мне >:)» «Не давал» «Упс» Если сказать Гето, как все обстоит на самом деле, он поверит? «Встретимся?» «В 14 возле ж/д Синдзюку» И чем он занят до двух часов, рассеянно подумал Годжо, отвечая согласием на последнее сообщение. Что он успел понять, да так это то, что Гето, несмотря на свое поведение при встрече, на самом деле хотел его увидеть. Он бы инициировал их встречу сам, если бы Годжо не желал прояснить ситуацию как можно быстрее. В два часа дня Сатору ждал возле станции. Он думал, что придется уговаривать Сугуру на мирный обед, но тот, молчаливый и напряженный, сам отвел Сатору в примечательное заведение, в котором готовили собу на бамбуковых подносах. Он мялся, прежде чем толкнуть дверь и пропустить Годжо, которого все это ужасно забавляло, вперед. Это не должно было походить на свидание, но походило, даже если Сугуру придержал дверь только чтобы не поворачиваться к врагу спиной. В ресторане было уютно, людей немного — пиковое время ланча уже прошло. Гето переговорил с юным администратором, и Годжо едва не захихикал: у них был забронирован стол. — Извини, что без цветов, — поддел он, когда они сели и взяли меню в руки. — Ничего, — отозвался Сугуру в тон после секундного замешательства. — Но на второе свидание не рассчитывай. — Я очарован, — Годжо упер локти в столешницу и положил подбородок на тыльные стороны ладоней, как кокетливая барышня. — Ты разобьешь мне сердце. — Разве еще нет? — Сугуру теперь смотрел в меню, и из его голоса исчезла игривость. Годжо вздохнул, откинувшись на спинку стула. Вообще-то да. Гето был прав. Именно так и можно было охарактеризовать ту прошлую боль — потеря. Сугуру было тяжело терять. — Я уже взрослый мальчик. Справлюсь, — сказал Годжо, потому что это действительно было так. Сугуру усмехнулся, продолжая смотреть в меню. Да ради бога, он выбрал этот ресторан, ему не нужно было меню, даже Сатору знал, что он закажет. — Это ведь рискованно, — медленно заметил Годжо, имея в виду самого себя, их двоих и вынесенный магическим миром приговор. — Ты волен поступать, как сочтешь нужным, — Гето закрыл меню и с преувеличенной аккуратностью отложил его на угол стола. — Но если начнешь здесь, будут жертвы. — Очень драматичная реплика. Гето улыбнулся и невинно пожал плечами. Проказник, подумал Годжо. Они сделали заказ и дождались его в тишине. Сатору молчал с удовольствием, Сугуру, кажется, мучился недосказанностью. Годжо решил задать вопросы, которые полагалось задать, чтобы его не нервировать. — Ага, значит вот так. Понятно. — Сатору нахмурился, ковыряя свою собу. Видимо, это получилось слишком театрально, так что Гето хмыкнул и склонился к нему, отложив палочки. — Ничего не скажешь? — Не хочу портить наше свидание. — Ты сказал, я разбил тебе сердце. — Гето шутил, но… — Ты меня бросил, — получилось неожиданно зло. Сатору сам от себя не ожидал и заморгал, сконцентрировав взгляд на складках скатерти. Чувство, облеченное в слова, сделалось удивительно правдивым. Точным. Гето выпрямился, кажется, даже вздрогнул. Должно быть, ожидал высокопарных слов или шутки. Что ж, Сатору не хотел этого говорить. Ему было тридцать лет, он не мог обвинять мальчишку, сидящего перед ним, в том, что когда-то другому такому же мальчишке было больно. — Лучше я пойду, — Сатору поднялся из-за стола, и Гето наконец посмотрел на него. В лице Сугуру Годжо почудилось что-то болезненно уязвимое. Стало еще невыносимей. Это было не про жизненный выбор, не про дилемму добра и зла в вакууме, это было… личное. Сатору думал, что все давно в порядке, но оказался не прав. День изнывал от зноя. Сатору прошел несколько кварталов, прежде чем это заметить. Он зашел в кофейню умыться и купить воды. «На улице очень жарко», — написал он Гето, но тот предсказуемо не ответил. Годжо знал, все случилось не просто так. Случившееся зрело в Гето со смерти Рико, а Годжо просто не заметил, потому что был слишком занят открывшейся силой. Он долго носил в себе вину, холил ее и лелеял. Ему можно было найти оправдание, и он себя простил. Наверное, простил. Ведь если Гето принимал решения сам, то принимал железно. Стрелка его компаса была острой и верной. Годжо когда-то завидовал ему по-белому: не каждый человек так тверд. Так что отсрочить возможно и получилось бы. Изменить — вряд ли. Понимая это, Годжо вцепился в чувство вины обреченно и голодно: как мог он, Сатору Годжо, сильнейший из сильнейших, не уследить за единственным другом? Больше у Сатору тогда никого не было. Он не умел заводить друзей. Он не умел их терять. Вина, тяжеловесная и горькая, прятала то, от чего Сатору пытался отвернуться, чтобы не казаться ребенком самому себе: как мог Сугуру так поступить? Как он мог бросить Сатору в одиночестве? «Мелочно и глупо», — заключил Годжо, взглянув на свои чувства со стороны и ужаснувшись их глубине и искренности. Они были здесь, «на ладони» его сознания, и Годжо решил, что больше не станет от них отворачиваться. Какой бы ребяческой не казалась ему подавленная когда-то давно боль, он может признать ее. И он может простить Сугуру. *** Свет рассек густую тьму, опал и разлился, заполняя собой пространство. Годжо открыл глаза, игнорируя зуд. Стояла тишина. На душе было тяжело. Годжо умылся, вышел во двор, сел на ступени и принялся ждать черную кошку. Ступени понемногу нагревались — может, в этом был секрет. Кошка ждала, когда камень станет достаточно теплым, чтобы вытянуться и блаженно умыться, а как только она приступала к утренним процедурам, появлялся он, Сатору Годжо, и нарушал покой. Но такой уж Сатору человек. Ради его общества приходится жертвовать покоем. Ему тоже пора было жертвовать. Как бы сильно не хотелось застрять здесь с Гето и призрачной возможностью обрести то, что Годжо когда-то потерял, он не может оставаться здесь по-настоящему. Стоило признать: Сатору делал недостаточно. Он мог бы попробовать больше. Он должен был попробовать все. *** Свет рассек густую тьму, опал и разлился, заполняя собой пространство. Годжо сел на постели и уставился в стену. Было кое-что, о чем он не успел всерьез подумать: честность. Сугуру оставался собой, это означало, что и Яга, и старейшины, и Великая Тенген тоже оставались собой. Сатору должен был попросить помощи. — Я знаю, — сказал Годжо, прежде чем Яга начал говорить. — Но сейчас это неважно. — А что важно? — оторопело спросил Яга, и Годжо ему рассказал: сыпал фактами, пока Яга не сказал «ладно, наверное, я тебе верю». По правилам совет не мог собраться день в день, но случай был исключительным. — Завтра это повторится, — мрачно заметил Годжо. Он чувствовал себя абсолютно выжатым, пытаясь убедить окружающих, что не сошел с ума. Старейшины, скорее, заподозрили у него помутнение рассудка из-за открывшейся полной бесконечности, чем всерьез поверили в выкрутасы времени. — Мне снова придется тебя убеждать. — Попробуем справиться сами, — вздохнул Яга. Годжо попросил проводить его в библиотеку и постарался запомнить, какие полки и какие книги стоит посмотреть, когда захочется взять выходной от повторения одних и тех же вразумляющих речей. Книги оказались бесполезны. Годжо несколько раз ложился спать рядом с Тенген, направляя энергию, но это тоже не сработало. Он поднимался в храм, ездил в магические места, делал какие-то странные шаманские упражнения, которым научил его Яга, когда он объяснялся в тринадцатый раз. Он не видел Гето четыре недели, пытаясь вырваться из петли всеми техниками магического мира, но… *** Свет рассек густую тьму, опал и разлился, заполняя собой пространство. …ничего не работало. Годжо устал. Он позволил очередному дню пойти по «правильному» пути, а вечером, когда нашел Гето в Синдзюку, понял, что больше не может не рассказывать ему, что происходит на самом деле. — Я устал, — сказал он, когда Гето остановился и обернулся к нему. — Ты не представляешь, в какой я заднице. — Я не представляю, в какой ты заднице, — медленно повторил Сугуру, полагая, что может с этим поспорить. — Все твои дьявольские планы — детская возня по сравнению с моей задницей. — Хочешь поговорить о своей заднице? — Годжо скучал по насмешливому засранцу. — Да, — честно сказал он. — Может, у тебя есть какое-то неисполненное желание? Нереализованный план? Как мне заставить этот день закончиться? — Он и так скоро закончится, — недоуменно произнес Гето, глянув на вытащенный из кармана мобильник. Сатору захныкал. Он дошел до Сугуру и бескомпромиссно обнял его, замершего с отведенной в сторону рукой с телефоном. — Постоим так, — припечатал Сатору. От одежды Сугуру пахло дешевым порошком, от волос — шампунем, кожа на шее — самим Сугуру, немного потом и токийской пылью. Он зашевелился, убирая мобильник в карман, а затем обнял Сатору в ответ. — Что случилось? — чуть погодя спросил он. Люди ворчали, огибая их, стоящих посреди дороги. — Много всего, — Годжо обнял его покрепче. — Тебя так давно не было рядом. — Чуть больше двух недель, — возразил сбитый с толку Гето. Сатору захихикал, а затем вздохнул. Он отпустил Гето и позволил ему уйти. Затем привычной дорогой вернулся в техникум. Перед сном Годжо думал о Сибуе. О том, сколько времени прошло в реальном мире и сколько людей успело погибнуть. Он думал о своих учениках, о том, что будет, если они не справятся. Вряд ли они справятся. Годжо был сильнейшим — для них сильнейшим — и не смог. *** Свет рассек густую тьму, опал и разлился, заполняя собой пространство. Годжо решил снова попробовать поговорить с Ягой и коснуться энергии Тенген. Бесплодные попытки доводили его до края. *** Свет рассек густую тьму, опал и разлился, заполняя собой пространство. Под веками зудело. Годжо потер ладонями лицо и открыл глаза. Он уткнулся в свои колени и закричал. Вскочил с постели, схватил настольную лампу и с силой бросил ее в окно, сломал зеркало, затем шкаф, испортил стену, изрешетил осколком подушку, перевернул кровать, тумбочку, не остановившись, даже когда острая щепка рассекла ему ступню. — Это уже ни в какие ворота, — сказал Яга, застав его в полном раздрае посреди разгромленной спальни. — Я был расстроен, — бесцветно отозвался Годжо. Надорванная открытка с Окинавы валялась в углу, от которого он никак не мог отвести взгляд. *** Свет рассек густую тьму, опал и разлился, заполняя собой пространство. Может быть, подумал Годжо, лежа в постели и глядя в потолок, я действительно должен что-то изменить. Он колебался. Жизнь научила Годжо нести ответственность за свои ошибки. Он был готов многое поставить на карту, но только со временем понял, как дорого обходятся промахи. Кэндзяку в теле Гето — цена его эгоистичной сентиментальности. Поэтому теперь Сатору было страшно менять то, что случилось так давно. Все действительно могло измениться, и невозможно было предугадать, как. Гето сделал Сатору тем, кем он был. Не прожив уход друга, стал бы он вступаться за Оккоцу и помогать Юджи? Позаботился бы он о Мегуми? Сатору знал, что был хорошим наставником. Он по-своему любил своих детей. Смог бы он так их любить, если бы в нежном возрасте утраченная дружба не сломала в нем что-то, что должно было сломаться? Великая сила, принадлежащая тебе одному, не должна радовать — она должна угнетать. Знал бы Сатору это так же твердо, как знает сейчас, если бы однажды Гето не разбил ему сердце? Годжо не имел право переписывать это событие, даже если было очень больно. Может быть, мне нужно убить Сугуру, подумал Годжо, это тоже станет невосполнимой потерей. Может, это то, чего от меня ждут. Сатору боролся с этой мыслью девять дней. Перед сном он думал о Сибуе. *** Свет рассек густую тьму, опал и разлился, заполняя собой пространство. Годжо поговорил с Ягой, ответил на звонок Сёко и сел на поезд. Годжо смотрел на повернувшегося к нему спиной Гето. Годжо думал о Сибуе. Бой был недолгим. Молчаливым и безжалостным. Годжо бил, наплевав на жертвы среди немагов. Годжо победил. Кругом пахло кровью. Он прижимал тело Сугуру к себе, баюкал его, вглядываясь в юное измаранное лицо. Сатору не было так больно даже в день смерти настоящего Сугуру, взрослого Сугуру из будущего. Сатору плакал под созданным им барьером, не подпуская к ним с Сугуру никого, пока день неизбежно не закончился. *** Свет рассек густую тьму, опал и разлился, заполняя собой пространство. Годжо прижал ладони к лицу. Спасибо, подумал Сатору, спасибо, что это не сработало. Он никуда не пошел, оставив телефон на постели, а дверь в комнату — открытой. Гето никогда не задвигал створку окна до упора, так что забраться к нему было легко. Годжо лег в его постель. Белье было чистым, но пыльным, воздух застоялся. Сугуру не было здесь почти месяц, но комната хранила его присутствие, его запах, его вещи, привычку педантично раскладывать книги и при этом сваливать одежду в кучу. Сатору столько раз пробирался сюда ночью, засыпал, когда они засиживались. Они дрались в этой комнате, даже целовались. Жаль, что так редко. У них было время, но они потратили его бездарно. Годжо не позволит этому повториться. И он не станет убивать Сугуру. Больше — никогда. Двух раз было достаточно. *** Свет рассек густую тьму, опал и разлился, заполняя собой пространство. Свет рассек густую тьму, опал и разлился, заполняя собой пространство. Свет рассек густую тьму, опал и разлился, заполняя собой пространство. Свет рассек густую тьму, опал и разлился, заполняя собой пространство. Свет рассек густую тьму <…> <…> *** Годжо потянулся за телефоном, нащупал его на тумбочке и только затем открыл глаза. Под веками зудело. Хочу сходить в Уэно. Сугуру. Сходи со мной в Уэно. Я знаю, что ты натворил, но напоследок хочу сходить. «Серьезно? Я по-твоему идиот» Эм, я бы не стал убивать тебя в Уэно! Там же куча народа. И я вообще не хотел бы тебя убивать. Сугуру. Тебя не было месяц, и я очень скучал. «Хорошо» В 12 ок? «Ок» Годжо не терпелось, так что он приехал слишком рано. Яга звонил ему пару раз, но это не имело значения. Годжо планировал отключить телефон, как только встретит Сугуру. Ему бы хотелось пофоткать зверюшек и пофоткаться с Гето, ну, и чтобы тот пофоткал его безупречное юное лицо, но какой в этом был смысл, если завтра утром этих фотографий не останется. «Я возле станции. Почему ты опаздываешь?» — написал Годжо в пятнадцать минут первого, и тут же вздрогнул от раздавшегося над ухом голоса: — Я здесь, Сатору. Годжо обернулся. Гето выглядел так, как и всегда выглядел в этот день, весь в черном. Годжо передернуло. Сам он надел светлое, ведь какого черта он продолжал бы ходить по городу в форме техникума. — Тебе голову напечет. Есть кепка? — всерьез спросил Сатору. Сугуру засунул руки в карманы и странновато засмеялся. Годжо не следовало забывать, что тот не в порядке. Все произошло буквально вчера, Гето убил кучу людей, своих родителей, конечно, он не в порядке, он не подумал про целый день на жаре. — Можешь взять мою. Я хочу купить себе с пандой. У них ведь есть сувениры, а? — Это то, о чем ты хотел спросить в первую очередь? Кепка? — Нет. Но если тебя хватит солнечный удар, я не узнаю всего остального. Годжо лучезарно улыбнулся, а Гето тут же помрачнел. — Тут не о чем говорить. — Ладно, — Сатору махом нахлобучил на голову Гето свою кепку, схватил за запястье и потянул вглубь парка. — Я хочу посмотреть крокодилов. — Сатору... Годжо его проигнорировал. Он не хотел ничего обсуждать. Держать Гето за теплое запястье, под которым бился пульс, было вполне достаточно. Сугуру не упирался, шел следом, праздно поглядывая по сторонам: — Может, купим воды здесь? Внутри парка должно быть дороже. Точно, подумал Годжо, Сугуру же теперь родитель. — С кем ты оставил девочек? — Каких девочек? — Су-гу-ру-у-у... — С доверенным лицом. — Боже, — Сатору закатил глаза, — звучишь так важно. Им бы здесь понравилось. — Мы даже не зашли в парк. — Там есть жирафы и мороженое. Гето пожал плечами. Конечно, подумал Сатору, с Годжо-саном не поспоришь, особенно когда он прав. Они купили билеты и кепку для Сатору, прошли мимо заграждений. Сугуру взял брошюру в киоске и замер посреди дороги, полностью погрузившись в изучение маршрута. — Где тут крокодилы? — поинтересовался Годжо, отодвигая карту от лица Сугуру. — В самом конце. Жирафы тоже. Сначала насладимся гориллами и пандами. — Кто вообще любит смотреть на обезьян? — Я люблю. — О! Чувствуешь родство? — У них нелепо длинные конечности, они творят всякую фигню, издают смешные звуки и воруют еду. Я привык к такому обществу, — ровно ответил Сугуру, опуская карту и выразительно глядя Сатору в лицо. — Я думал, ты их не любишь, — протянул Сатору «ты знаешь, что я имею в виду» тоном. — Я не имею ничего против настоящих животных и тебя. — Эй! Сугуру шумно свернул карту и зашагал по дорожке, махнув Сатору, чтобы пошевеливался, но тот не намеревался спешить. Он протащит Гето по всем вольерам, даже если тот начнет рыдать. — Слоны с самого начала. Роскошно, — Сатору прилип к ограждению. Слон был равнодушен к обильному вниманию. Но у него был хобот и, вау, что ж, даже в тридцать лет Годжо впечатлился. Гето рядом с ним достал телефон и сделал фотку. — Девочкам, — пояснил он. — Тебе надо сводить их сюда, серьезно, — промурлыкал Годжо. — Свожу как-нибудь, — Сугуру пожал плечами. — Сейчас много дел. — Ты зависаешь со мной в зоопарке. — Я по тебе скучал, — Сугуру выгнул бровь, намекая, что Годжо полный придурок, раз этого не понимает. — И хотел проверить свою удачу. — Типа если я тебя замочу, значит, не судьба, — Сатору постарался улыбнуться. — Типа того, — Гето отошел от вольера и качнул головой, намекая, что они умудрились пропустить панду. — Значит, ты был не уверен? — Я был уверен. — Ага. Панда добрые пять минут пыталась залезть на высокий пень, Сатору болел за нее всерьез, Гето тоже наблюдал, склонив голову вбок. Он выглядел увлеченным, но вздохнул, когда мягкие, исключительно смешные лапы вновь соскользнули с дерева. — Мы простоим тут до вечера, а она все равно не залезет. — Малыш старается, Сугуру. — Мы так не успеем к крокодилам. Это было бы катастрофой, так что Годжо согласился пойти дальше. Они посмотрели на красных панд, львов, тигров, обезьян, медведей, пингвинов и кучу других птиц. Дошли до лисиц, которых Сатору бескомпромиссно нарек дальними родственниками Гето. Во вторую часть парка пошли пешком, хотя Годжо упрашивал покататься на монорельсе. — Духота и куча детей. Давай прогуляемся, — возразил Сугуру, и Сатору не стал больше с ним спорить. Жирафы были поразительными. Годжо подтащил Гето вплотную к ограде, распихав малышню. — Посмотри, какой он высокий. Плевать он хотел на всяких мошек под ногами. — Мошек типа кого? — Типа зебр. Гето хмыкнул, сфоткал Сатору на фоне жирафов и повел его к аллигаторам. Они развернули длинную дискуссию на счет того, можно ли спастись от аллигаторов, если случайно упадешь к ним в вольер: — Они сытые. Их кормят люди. Они родились в зоопарке, — мудро рассудил Сатору. — Им скучно. Охота — это инстинкт и азарт, — заявил Гето таким лицом, будто и сам был не против кого-нибудь сожрать. Они купили мороженое и сели на скамейку. Сугуру не пытался начать настоящий разговор всю их странно мирную прогулку, но Годжо знал, что, в отличие от него самого, тот промолчать не сможет. Годжо шел в Уэно, чтобы посмотреть на Сугуру и аллигаторов, пока сам Гето жил другими переживаниями. — Почему ты... Ты не расстроен? — наконец, спросил Гето немного другим, чем до этого, голосом. — Ты думал, я буду пытаться тебя переубедить, — Годжо не спрашивал. — А мне как будто все равно и тебя это беспокоит. Суругу кивнул. Он смешался от такой прямоты. — Мне не все равно, — веско сказал Годжо. Он засунул в рот все оставшееся в стаканчике мороженое, потому что оно явно растаяло бы, пока Сатору будет говорить. Холод ударил в голову, Годжо открыл рот, задышал, как пес. Гето рассмеялся против воли: — Что ты за чудовище? — Мне это говоришь ты! — Годжо обвиняюще ткнул в него пластиковой ложкой. Гето развел руками без малейшей тени раскаяния, и Сатору попытался вспомнить, как был расстроен: — Я злился. И не понимал, что пошло не так. Это было ужасно. Мне хотелось увести тебя силой, но ты же не будешь слушать. А я не могу спасти того, кто этого не хочет. К тому же, тебе уже вынесли приговор, это можно было бы исправить каким-нибудь геройством ради человечества, но ты не будешь геройствовать. Так что нет, мне не все равно. Я расстроен. Но ничего не исправить. Попади Годжо на пару месяцев раньше сегодняшнего дня, он бы из кожи вон вылез. Он бы не отлипал от Гето, запер бы его в техникуме, день ото дня водил бы его за руку, пока петля не рассыплется от его упрямства. — А еще ты меня бросил. Есть вещи важнее личного счастья, но это все равно разбило мне сердце, — Годжо откинулся на спинку скамейки. Да, откровенность выматывала. Он скосил глаза на Гето, который пришибленно смотрел на землю между своих коленей. — Почему ты говоришь это так просто? — наконец спросил он, и Годжо даже не знал, что на него нашло, но этот день был таким замечательным, что он просто не мог солгать своему лучшему другу. — Я простил. Это произошло давно... — Две недели назад — Больше десяти лет. Гето поднял голову и вскинул брови. — На самом деле я из будущего. Мне двадцать девять, — Годжо хихикнул. — Я попал в прошлое, во временную петлю, и проживаю сегодняшний день уже... Даже посчитать не могу. Прошло точно больше двух месяцев. Понятия не имею, как это прекратить. — Конечно, — ровно сказал Сугуру, его глаза сощурились. — Откуда у меня твой телефон? Откуда я знаю про Нанако и Мимико? — Да, если отсечь все невозможные варианты, ты определенно из будущего, — Гето фыркнул и сложил руки на груди. — Мы пошли в зоопарк, потому что мне нужно разнообразие. Тебе бы не понравилось столько раз делать одно и то же, — обобщил Годжо, справедливо рассудив, что вываливать на Гето все будет жестоко. Он сделал вид, что не замечает его скептицизма. — Это называется рутина. — Буквально, Гето. Я знаю каждое слово, которое ты мне скажешь, если все пойдет, как должно пойти. — И как должно? — Утром Яга скажет мне, что ты натворил. Потом Сёко встретится с тобой и позвонит мне. Я приеду в Синдзюку и буду орать на тебя, а ты будешь говорить, что не отступишься. Я тебя отпущу, мне придется вернуться в техникум одному, снова поговорить с Ягой, и в общем-то все. — Сёко мне писала. — Да? — Да. — Но ты не пришел. — Я же с тобой в Уэно, как я приду, — Гето развел колени и сполз чуть ниже по спинке скамьи. — Буду орать на тебя. Этого, знаешь ли, я и ждал. А ты орал на крокодилов. — Я здоровался. Или ты чувствуешь себя обделенным? Могу и на тебя поорать, — Годжо поиграл бровями и склонился, сунувшись Сугуру в лицо. Тот оттолкнул его пятерней, как надоедливого котенка. Они посидели в тишине, наблюдая за людьми. Ребенок в яркой панаме прилип к клетке с птицами, мать стояла рядом, измотанно прислонившись к поручням и улыбаясь тихой улыбкой. Пожилой мужчина прогуливался вдоль дорожки, заложив руки на спину, женщина средних лет в соломенной шляпе ела мороженое из такого же стаканчика, как у них с Гето. — Почему ты меня отпустил? — вдруг спросил Гето. — Когда все шло, как должно. Я убил много людей. Это правда был я. — Ты убьешь еще больше, — рассеянно заметил Годжо, стараясь не думать о том дне, когда он не отпустил. — Но пока это возможно, я буду тебя отпускать. — А когда станет невозможно? Годжо знал точную дату. Это снова сделало больно. — Ну... однажды ты определенно перейдешь черту, — хихикнул он, цапнув Гето за колено. — Я не скажу, как далеко простирается твоя безнаказанность. Они вышли из зоопарка и погуляли по Амейоко. Годжо настоял на одинаковых нелепых футболках «Я люблю Токио», заставил Гето переодеться и переоделся сам. Они поели такояки, Годжо, забывшись, хотел взять по пиву, но женщина за прилавком оглядела его с головы до ног, заострив внимание на кепке с пандой, и сказала веское «размечтался». Гето смеялся над ним, щурясь, как лисица. Когда они добрались до станции, Сатору не дал тишине «а что дальше?» повиснуть между ними. Он быстро чмокнул Сугуру в щеку (у того комично вытянулось лицо) и побежал вдоль перрона. — Я тебе напишу, — прокричал Сатору, свернув в уходящий поезд. Печальный Яга встретил его у ворот техникума. — Тебе нужно кое-что узнать. Это про Гето, — начал он на минорной ноте, — плохие новости. — Все завтра, — Годжо пронесся мимо него. — У меня был хороший день. *** Свет рассек густую тьму, опал и разлился, заполняя собой пространство. Годжо машинально глянул дату на телефоне, но нет, чуда не произошло. Хорошо, подумал Сатору, отлично, я сдаюсь. В конце концов, кто сказал, что он не должен провести дни, говоря Гето «да, я здесь, и я знаю тебя лучше всех, я люблю тебя больше всех»? Возможно, именно на это и стоило потратить время. *** Свет рассек густую тьму, опал и разлился, заполняя собой пространство. Сугуру был опустошен. Сатору уверился в этом, однажды проследив за ним в Синдзюку. Сугуру не почувствовал его присутствия. Он дошел до переулка, ведущего, как выяснил Годжо, к его дому, прислонился к стене и стоял несколько минут, закрыв глаза и опустив тяжелые руки вдоль тела. То, каким он был, когда думал, что его никто не видит, дало Сатору больше, чем все предыдущие попытки поговорить откровенно. *** Свет рассек густую тьму, опал и разлился, заполняя собой пространство. Сатору решил сводить их обоих в десертное кафе и купить Гето сэндвич с тунцом или что-то вроде того. Гето согласился. Он сидел за круглым ослепительно розовым столиком, весь в черном, огромный для изящной мебели, как растерянный отец, согласившийся поиграть с дочерью в чаепитие. Годжо выглядел не лучше, но на нем хотя бы были светлые шмотки, и, по правде говоря, интерьер заведения ему нравился. — Я сейчас, — доверительно шепнул Сатору, наклонившись и хлопнув Гето по бедру. Тот выгнул бровь, но ничего не сказал. И ничего не заподозрил. Когда Годжо вернулся из туалета, совершив свое крамольное дело, Гето выглядел злым. Видимо, обнаружил пропажу. — Верни мне телефон. — А? — Сатору распахнул глаза в притворной невинности. Ох уж эти восхитительные старые телефоны (на них были отверстия для брелков). — Немедленно, — зарычал Гето и вытянул руку. Кажется, только милые розовые стулья удерживали его от драки. — Хорошо-хорошо, — Годжо закатил глаза. — Но имей в виду, я уже перекинул себе твои голые фотки. — У меня нет голых фоток, — ровно сказал Гето, что прямо указывало на вранье. Он сжал вложенный в руку телефон и нахмурился, когда брелок, прицепленный Годжо в туалете, стукнулся о ладонь. Потом задрал локоть так, чтобы дигимон на брелке повис на уровне его глаз. — Ты забрал его ради этого? — Ага, — Годжо сел, пододвинул к себе чашку. — Думаю, у тебя все же есть голые фотки. — Это Бийомон, — сказал Гето с «о, ужас, я знаю это» лицом. — Вау, — Годжо рассмеялся и смутился: то, что случилось между ним, тем DVD и Сугуру было почти насилием. — Я думал насчет Патамона, потому что его брелок симпатичней, но ты и Пегасмон — это нелепо. А вот Каратенмон... Ну, знаешь, вся эта мрачная тенгу-тема. — Это отвратительно, но я понимаю, о чем ты говоришь, — Гето с искренним страданием ткнул брелок пальцем. Бийомон закачался из стороны в сторону, и Годжо расплылся в улыбке: — Как насчет еще одного дигимон-марафона? — Через мой труп. — Нет, ты должен быть в сознании, — Сатору погрозил пальцем скептичному лицу Сугуру, который не стал с ним спорить. *** Свет рассек густую тьму, опал и разлился, заполняя собой пространство. Снова. И снова. Они сходили в токийский океанариум, пару раз были в кино, но у Гето всегда было до смешного мало времени, чтобы потусоваться с Сатору. Это было объяснимо, но несправедливо. Годжо решил, что их предварительными договоренностями можно пренебречь. Поезда в Токио начинали ходить рано утром. *** — Приве-е-ет, — протянул Годжо, когда дверь перед ним распахнулась. Пару секунд он лицезрел побелевшее лицо Гето, а затем дверь захлопнулась. Годжо хихикнул. — Какого хрена? — зарычал Гето из квартиры, чем заставил Годжо рассмеяться уже всерьез. — Твое лицо. Твое лицо стоило вообще всего, что мне пришлось пережить, чтобы добраться сюда в утренний траффик. За дверью воцарилась образцовая тишина. — Сугуру, открой. Я принес кофе. Довольно затруднительно убивать тебя, пока я держу стаканы. Раздался сердитый шорох и дверь снова распахнулась. Гето выглядел очаровательно: растерянный, злой, в помятой домашней одежде, босой, с неряшливым, сбившимся набок хвостом. Годжо протиснулся мимо него в квартиру и всучил стаканчики, чтобы благополучно разуться. — А что на завтрак? — беспечно поинтересовался Сатору, проходя вглубь квартиры. Она была небольшой, необжитой, девочек, которых Сугуру забрал с собой из Хасабы, нигде не было видно. Сатору поискал глазами хотя бы девчачьи вещи, но либо те были спрятаны, либо дети в этой квартире не жили. — А где девочки? — Ты за ними пришел? — мрачно поинтересовался Сугуру. Он поставил стаканы на низкий столик и отступил от Годжо на несколько шагов. — Просто интересуюсь. Думал, они с тобой. Купил им… крендельки, — Годжо порылся в сумке и продемонстрировал Гето бумажный пакет, замаслянный в одном из углов. Пакет Гето отобрал. — Что ты здесь забыл? — Я пришел в гости. Никто не знает, что я здесь. Яга даже не знает, что я знаю, что ты в розыске. Расслабься, — Годжо, оглядывающий квартиру, наткнулся на DVD-проигрыватель. — Вау. А диски есть? Глянем потом фильм? Это довело Сугуру до кипения. — Откуда ты знаешь, где я живу? Сатору, какого черта? — Гето мог бы кричать, но вместо этого он рычал. Его плечи напряглись, он весь напружинился, как будто готов был броситься в драку прямо так, не выпуская из рук пакет крендельков. — Я следил за тобой. Наткнулся на тебя как-то в Синдзюку, ты меня не заметил, — соврал Сатору так, что Гето стало очевидно, что это вранье, хотя, видит бог, разве Сатору лгал? По сути, так и было. — Это бред, — веско заметил Гето. — Так что у нас на завтрак? Гето сощурился. Вздохнул. Как будто смирился. Прошел на кухню и открыл холодильник. Сатору последовал за ним шаг в шаг, заглянул через плечо. Что ж, хотя бы яйца были. Надо в следующий раз купить побольше еды, решил Сатору. Гето приготовил яичницу им двоим, пока Годжо болтал, какой была унылой его последняя миссия и как скучно торчать в техникуме без Гето. Когда тарелки оказали на столе, тот уже не порывался выставить Годжо вон. — Почему ты не поедешь домой? — Сугуру отпил кофе и видимо, видя замешательство Сатору, пояснил: — В Киото. В смысле у тебя есть, где остановиться. В Киото прикольно. — Что мне там делать? Заниматься икебаной? — Годжо скривился. Он мог бы съездить туда ради разнообразия, но он мог съездить ради разнообразия куда угодно. Только какой смысл в путешествиях в одиночестве? — Я бы сходил в Ботокудэн, — Гето снял крышку с кофе и собрал ложкой налипшую на края стакана пенку. — И в Фусими Инари. — Ты думаешь, я не был в Фусими Инари? — Годжо скривился. Он обошел весь Киото вдоль и поперек. Он мог бы устроить Гето лучшую экскурсию в его жизни. — Это же Киото. Я был везде. — Может, оно будет по-другому, когда ты взрослый. — Я не взрослый, — Годжо фыркнул. — И ты тоже. Сатору притих, задумавшись про Киото. Жаль, что они не ездили туда. Это было бы весело, совсем как на Окинаве. Можно было бы даже уговорить Сёко, но вряд ли бы она согласилась тусоваться с ними двумя. Ну и ладно. Сатору бы отвел Гето во все не-туристические места, о которых только удалось бы вспомнить. И, так уж и быть, на всю историческую попсу Годжо тоже был согласен. — Там отстойно одному, поверь, я в этом эксперт. — Ты же тусовался с кем-то, — возразил Гето. Сатору рассказывал ему, как сбегал из поместья в детстве. Он делал это столько раз, что приставленные к нему люди стали относиться к его побегам буднично. В выходные их даже негласно включали в расписание. — Я уже и имен не помню. Это были ненастоящие друзья. — Бедняжка, — протянул Сугуру, сведя брови. Годжо снова захотелось дернуть его за волосы. — Заткнись. Придурок. Мой лучший друг — придурок. — Повтори? — Гето сделал грозный вид, какой разыгрывал всегда, когда они собирались подраться. — Ты мой лучший друг, — обезоруживающе произнес Сатору, нежно улыбнувшись. Гето стушевался. Это было предсказуемо, но прекрасно. — Ты поэтому здесь? — наконец спросил он. — Да. Но я не считаю, что ты прав, — Годжо тряхнул головой, чтобы смотреть на Гето не сквозь очки и не пропустить ни единой эмоции. — Я считаю, что ты жалеешь о том, что натворил. Челюсть Гето напряглась. Теперь он злился по-настоящему. — Убирайся, — тихо уронил он. — Не жалеешь? — Не жалею. — Ладно. Я не прав, — Годжо опустил взгляд к своей тарелке. Яичница подостыла, но у них еще был пакет крендельков. Годжо не спеша доел свою порцию, давая Сугуру остыть. — Тебе все равно придется уйти, — снова начал Сугуру. — У меня есть дела. — До двух часов? — хихикнул Годжо, но заметив откровенно изумленный взгляд, пожал плечам, чтобы не доводить Сугуру до паранойи. — Что? Все важные дела надо делать до обеда. М... Я могу подождать тебя здесь. — Нет. — Тогда я пойду с тобой. — Сатору. — Что? Куда ты идешь? — Годжо было все равно. Даже если это злодейские дела, он не отказался бы взглянуть. Гето сделает их так или иначе. Сугуру сжал губы, на его лице отразилась борьба, но потом он нехотя ответил: — К девочкам. — И почему мне нельзя? — в юности Сатору не нравилось возиться с детьми, но теперь, когда он нянчил подростков, все было немного иначе. Дети смешные, невинные. Они — чистый лист, на котором Сатору изо всех сил старался не наставить клякс. — Не хочу, чтобы ты знал, где они живут. Эту квартиру придется сменить. Сатору пожевал губы. Ему-то что. Его завтра не планировало наступать в ближайшем будущем. — Может, приведешь их сюда? Или нет. Давай сводим их в то кафе в Синдзюку. Погуляем. Я поеду сразу туда и не узнаю, где они живут. Гето посмотрел на него как на идиота. — Что мешает мне просто не прийти? — Тогда я поеду сюда. И буду ждать, когда ты вернешься. А ты рано или поздно вернешься. Гето демонстративно вздохнул, встал, сложил тарелки и скрылся в ванной, наказав Годжо вымыть посуду. Сатору послушался: Гето ему было даже немного жаль. Они встретились, как договаривались. Нанако и Мимико оказались очаровательными. Они смотрели на Гето как на божество, а на Годжо принялись беззастенчиво виснуть. — Это твои настоящие волосы? — спросила Нанако, уцепившись за штанину Годжо и задрав голову. Мимико была поскромней. Сначала она пряталась за Гето, но после пирожных взбодрилась и осмелела. — Ага. Нанако-тян мне не верит? — У тебя глаза такие. Как будто ненастоящие, — Нанако аккуратно дернула Годжо за штанину. — Гето-сан сказал, что ты сильный маг. — Гето-сан так сказал? Я польщен, — Годжо бросил на Гето смеющийся взгляд. — Да, ты не глупая обезьянка, — сказала Нанако. Это было неудивительно — то, что дети повторяли слова Гето. Но все равно... Годжо было дико слышать такое из уст ребенка. — Маленькая ведьма, а вы умеете летать? — Годжо подхватил взвизгнувшую Нанако под руки и легонько подкинул. — Поставь-поставь-поставь! Гето-сан! — Сатору засмеялся, одной рукой прижимая девочку к себе, а другой пытаясь ее защекотать. Мимико снова спряталась за Гето, опасаясь, что и ее постигнет судьба сестры. Но она все равно улыбалась. — Хватит! — Годжо подождал, пока Нанако захнычет, и только потом ее отпустил. Красная и запыхавшаяся, она отбежала в сторону Гето и одернула платье. Тот потрепал ее по волосам. Они дошли до парка, погуляли между деревьями и сыграли в прятки. Гето дважды пытался увести девочек, оставив не слишком старательно спрятавшегося Годжо в одиночестве, но тот каждый раз догонял их и притворно обижался. — Нельзя так со мной обращаться, — он толкнул Гето в плечо, и тот рассмеялся. — Какой пример ты подаешь детям? — Но вы сами ведете себя плохо, — робко заметила Мимико, которую Годжо тоже покатал на руках, несмотря на протестующие визги. — Вы балуетесь. — Иногда побаловаться полезно, — назидательно заметил Годжо, погрозив пальцем. — Вы бы видели, как балуется Гето. Он хуже меня. — Не ври, — нахмурилась Нананко. Гето оборвал почти начавшийся спор, объявив, что девочкам пора домой. Он выразительно посмотрел на Годжо, который преувеличенно зевнул, заявив, что уже очень поздно и ему пора спать. — Мы только пообедали, — возразила Нананко. — Много ты знаешь, — Годжо от души взлохматил ее и без того растрепанные волосы. Они распрощались, Сатору поехал обратно к квартире Гето, чтобы дождаться его там. Он купил продуктов и сел на пол возле двери. Гето чуть не споткнулся об него, когда вышел из-за поворота. — Добро пожаловать домой, — улыбнулся Сатору. Лицо Сугуру на мгновение дрогнуло. — Почему ты не поехал в техникум? — Мы же договорились поужинать. — Мы не договаривались. — Да? Но я все равно уже здесь. Гето со вздохом пропустил его в квартиру, помог занести пакеты на кухню и убрать продукты в холодильник. Когда все было сделано, он закрыл дверцу, прислонился к ней локтем и выразительно посмотрел Сатору в лицо: — Значит, я балуюсь? Ах. Годжо прекрасно знал это настроение Сугуру. — Скажешь, такого не было? — он стратегически отступил на шаг, перемещаясь поближе к пустому пространству. — И когда было? — Сугуру шагнул за ним. — Ты балуешься прямо сейчас, — медленно произнес Сатору. Он сдернул со стула кухонное полотенце, бросил в Гето с криком «лови!» и умчался в спальню. Сугуру понесся за ним с полной самоотдачей, поймал в дверях и повалил мимо кровати. Они боролись вполсилы, как разумные дети, чтобы не разгромить комнату, и Гето победил. Он побеждал почти всегда, когда они дрались без магии и оружия. — Окей. Сдаюсь, — Сатору расслабился, откинул голову. Его очки предусмотрительно валялись на кровати над их головами. Гето ослабил хватку и приподнялся, самодовольно ухмыляясь. Потом он сжал губы, словно не хотел говорить то, собирался сказать, но промолчать считал неправильным: — Я скучал по тебе. — Прошло всего две недели. Сугуру кивнул. Он сгорбился, сидя на бедрах Сатору, и уткнулся лбом ему в плечо. Годжо погладил его по волосам, выпутал резинку из растрепавшегося хвоста и пальцами разгладил пряди по спине. Гето ждал, что он что-нибудь скажет. Может, пошутит над моментом уязвимости, чтобы разогнать напряжение, но Сатору совсем не хотелось шутить. — На самом деле я не хотел. Не так, — сказал Сугуру так тихо, будто сам не желал слышать свой голос. — Я знаю, — отозвался Сатору, продолжая гладить его по голове. — Все хорошо. — Нет, — прозвучало сдавленно. Что ж, это была правда: все было трагически необратимо. — Я тебя все равно люблю, — просто сказал Сатору. Гето долго не поднимал головы. Когда он набрался сил, то выпрямился, фыркнул и бегло потер руками лицо. Годжо ждал. Тогда Гето вздохнул и с убийственной серьезностью произнес: — Давай сходим в прокат и посмотрим «Дигимон». Сатору расхохотался так, что начал икать. *** Годжо начал приходить в гости чаще. Невозможно было остановиться теперь, зная, что при хорошем сценарии Гето его не прогонит, и зная, каким близким Сугуру может быть, когда они оба лежат в постели, чувствуя тепло тел друг друга, и смотрят какую-нибудь ерунду, взятую в ближайшем прокате. Иногда, чаще, чем иногда, Годжо проваливался в мысли о Сибуе и о долге. Однажды он шепнул, разогнав вечернюю тишину: они с Гето ждали доставку еды. — Сугуру, — он дождался усталого мычания, — я сильнейший? — Ну да, — Гето фыркнул. — Но не в первую очередь. Для начала ты нелепейший. Самодовольнейший. Невыносимейший. — Какой кошмар, — Годжо рассмеялся, перекатившись на спину. — Так ты меня любишь. Гето повернулся на бок, положив локоть под голову и сощурившись в улыбке. — Еще ты иногда вреднейший. Упрямейший. — Нет, — справедливо возразил Сатору, — упрямейший у нас ты. — Ладно, — Гето покладисто пожал плечами, — с вреднейшим не поспоришь? — Мы оба бываем вреднейшими. — Готов согласиться. Сатору повернул голову, чтобы увидеть лицо Сугуру, такое же сонное, как и его голос. Сатору так скучал по нему. Не здесь, не когда им едва исполнилось восемнадцать, а там, когда он уже взрослый и все еще — без Сугуру — одинокий. Приятно было разделить с кем-то бремя: сильнейшего, упрямейшего, вреднейшего. Только у Сугуру это получилось. Возможно, будет лучше, останься Годжо здесь. Или он готов вернуться, сперва выполнив свое предназначение. Годжо не жалко больше не быть сильнейшим и даже больше совсем не быть, если ему будет позволено вернуться. Сугуру лежал с закрытыми глазами. Сатору улыбнулся пришедшей в голову мысли, потянулся к тумбочке и взял с нее телефон ничего не подозревающего Гето. — Я так и думал, Сугуру. Гето открыл глаза. Его лицо ничего не выражало, а затем он разглядел свой телефон в руках Сатору, увидел открытую галерею, ряд фотографий и побледнел. Годжо хихикнул: — У тебя есть голые фотки. *** — Значит, в твоем времени я мертв? — беззаботно спросил Сугуру. Они сидели на скамейке в ближайшем к дому Гето парке. Сатору пытался приманить вытянувшегося на солнце кота сладкой булочкой, но тот, видимо, был сыт. — Да, — отозвался Годжо. Они не первый раз вели эту полушутливую беседу. Сугуру иногда верил ему как будто бы до конца, а иногда нет. Иногда Годжо самому начинало казаться, что он заставляет Гето играть в глупую игру. — И кто меня убил? Ты? Годжо поморщился: — Ну… технически… Это был не вполне я. — Но закончил все ты. Годжо вздохнул: — Мы попрощались на хорошей ноте. Сугуру рассмеялся. — Ладно. Если я умер, где меня похоронили? Годжо почесал щеку. Это была опасная территория, на которую он не хотел ступать. — Тебя планировали кремировать. — Но? — Но я заупрямился. — Развеял бы мой прах где-нибудь над морем. — Я раскаиваюсь. Стоило так сделать, — Сатору отвел взгляд, и именно это заставило Гето понять, что что-то было не так. Он приподнял брови. Годжо вздохнул. — Твое тело украл древний шаман. Вселился в него, что-то вроде. Это обезоружило меня в сражении, поэтому теперь я застрял здесь. — В моем теле расхаживает какой-то поехавший? — Ага. — Полный отстой, — Гето цокнул языком и запрокинул голову, развалившись на скамье. Было трудно сказать наверняка, поверил ли он Сатору или просто глубоко погрузился в странную игру, в которой делал вид, что верит ему. Затем Гето спросил как будто даже игриво: — Значит, вид моего тела тебя обезоружил? Годжо застонал: — Захлопнись. — Если бы я разделся посреди битвы, у меня был бы шанс? — Это не то, что я имел в виду. — Но все-таки? — Это было бы очень странно. — Тебя несложно впечатлить. Сатору бросил остатки булочки в развеселившегося Гето и решительно поднялся со скамьи, направляясь в сторону его квартиры. Было настроение приготовить что-нибудь на ужин и сказать Гето, что он останется ночевать. Годжо делал так много раз, Гето почти никогда ему не отказывал, и это в любом случае ничего не меняло. Просыпался Годжо все равно в техникуме. Мысли о Кэндзяку немного перебили аппетит. Сатору мучился до самого вечера, пока в темноте спальни не решил, что обещания должны быть произнесены вслух: — Сугуру, я не шучу, — шепнул он, — первое, что я сделаю, когда вернусь, это отберу твое тело и похороню его по-нормальному. — Я очень тронут, — искренне зевнул Сугуру, — тебе тоже спокойной ночи. *** Свет рассек густую тьму, опал и разлился, заполняя собой пространство. Стояла тишина. Пахло росой, деревом и будущим зноем. Годжо весь изнылся: он истосковался по дождю, по прохладному ветру. Сугуру сносил его нытье около часа, а потом не выдержал и вылил на Годжо почти литр купленной для прогулки воды. Они стояли на пешеходном переходе. Прохожие в ужасе отпрянули, кто-то рассмеялся, а Сугуру спросил: — Теперь не жарко? — Нет, — ответил Сатору и полез обниматься. Дома у Гето им обоим пришлось отмываться от налипшей на мокрую кожу пыли. Сатору разморило на жаре, он уложил Сугуру в кровать и принялся делать вид, что дремлет. Сугуру не сопротивлялся. Он лежал рядом и читал потрепанную книжку в мягкой обложке. Страницы из тонкой дешевой бумаги мирно шелестели. Годжо вытянул руку и выхватил книгу, отложив ее на тумбочку. Гето вопросительно посмотрел на него. — Давай потрахаемся? — буднично предложил Сатору. У Гето сделалось такое лицо. — Тебе же только что было жарко, — невпопад заметил он. Годжо пожал плечами. Он давно думал об этом. Между ними в прошлом бывали моменты, но тогда, в восемнадцать лет, близость с Сугуру немного пугала. Теперь же он не был обременен сомнениями и зачатками кризиса ориентации. Это же Гето. Глупо не попробовать из-за риска получить от него по лицу. — Потом вымоемся. Не бойся, Сугуру, — промурлыкал Сатору, подбираясь ближе. Это была чистая провокация. «Ты боишься» заставляло их делать в юности что-то невообразимое. — Ладно, давай попробуем, — вздохнул Сугуру, как будто они собирались вместе осваивать сложную технику. Сатору захихикал, он ласково убрал волосы с лица Гето, который от этой игривой нежности поджал губы. Да-да, подумал Годжо, конечно, делай вид, будто нежность тебе не нужна. Они целовались, и этому наконец-то не было оправданий. Сатору нравилось прижиматься ближе к Сугуру, нравился жар кожи, соленая испарина, то, как Гето жмурился и с резкостью, выдающей робость, тянул его к себе. На Сугуру следы оставались не так легко, как на самом Сатору, но стоило приложить усилие, и Гето жмурился на вдохе и сжимал ладони. Сатору не хотел ничего другого. **** Свет рассек густую тьму, опал и разлился, заполняя собой пространство. Под веками зудело. Годжо потер ладонями лицо и открыл глаза. Свет рассек густую тьму, опал и разлился, заполняя собой пространство. Стояла тишина. Пыль плыла в полосах солнца, пахло росой, деревом и будущим зноем. Свет рассек густую тьму, опал и разлился, заполняя собой пространство. Потолок был знакомым потолком его старой комнаты. Свет рассек густую тьму, опал и разлился, заполняя собой пространство. Годжо просыпался под ним сотни раз, но вряд ли хоть раз думал с такой искренностью: как хорошо. Как хорошо <…> <…> Иногда Годжо думал: почему? Самонадеянно полагать, что мироздание подарило ему время наедине с Гето и с самим собой только потому что Годжо это время было нужно. Наивно верить, что Тюремное царство обладает силой поворачивать время вспять. Он здесь, потому что в глубине души этого хотел? Он здесь, чтобы однажды вернуться? Годжо не обманывался ни в прошлом, ни сейчас: однажды Сукуне суждено возродиться. Годжо попытается его остановить: а кто еще, кроме него? Но Сукуна слишком силен. Наверное, Годжо проиграет. Наверное, это не так уж плохо. Годжо почти готов. *** Годжо знал, что сказать Гето, чтобы успокоить его. Иногда это срабатывало, иногда нет. Пару раз Гето выгонял его из квартиры. Но каждая их ссора, каждый тонкий момент близости обесценивались, как только начинался новый день — только Годжо их помнил. Он говорил «а помнишь» и ловил себя прежде, чем продолжить. Гето не помнил. Сильнее этого бесила только невозможность проснуться рядом. — Мы идем спать, — заявил Годжо, как только Сугуру открыл дверь. — Что ты… — Нет. Умолкни. Идем, — Годжо протащил несопротивляющегося Гето по коридору, толкнул на кровать и забрался следом. Он специально приехал в самую рань, почти в пижаме. Его разум был бодр, но Сатору надеялся, что у него получится. Он сгреб Гето к себе, закинул на него ногу и уткнулся в волосы, которые слабо пахли шампунем и были немного влажными. Сугуру лег поздно и мылся с вечера. — Какого хрена, Сатору? — тихо произнес он. — Спи. Сугуру послушался. Годжо проснулся ближе к полудню. Гето лежал рядом и, казалось, спал, но тут же заморгал, когда Годжо пошевелился. — Как… что на тебя нашло? — тихо спросил он. — Давай завтра встретимся в аэропорту, — вместо ответа шепнул Годжо. Гето сонно замычал, поморщился: Сатору пытался убрать волосы с его лица, видимо, это было щекотно. — Зачем? — Полетим на Окинаву. Гето открыл глаза. Несмотря на сонное лицо, его взгляд казался осмысленным. Гето мог много всего возразить и многое спросить, но вместо этого он сказал: — Хорошо. — Тогда будешь меня там ждать? — спросил Годжо, прекрасно зная, что никакого «завтра», в котором Гето помнит свое обещание, не наступит. — Буду, — пробурчал Гето, зарываясь в подушку. Сатору придвинулся ближе, и тот нетвердо его обнял. — А если приду, а тебя там нет? — Я буду там, — на грани слышимости отозвался Гето (или, может быть, Сатору это приснилось), — и я буду тебя ждать. *** Иногда Годжо думал: может, я сделал это сам? Он вглядывался в свою бесконечность, в самую суть, и находил ее непостижимой. Материя бесконечности была древнее, чем Годжо мог вообразить. Она не обещала раскрывать своих секретов каждому, кому дозволено прикоснуться к ней на короткий человеческий век. *** Свет рассек густую тьму, опал и разлился, заполняя собой пространство. Снова. И снова. Они много гуляли. Гето водил Сатору играть в автоматы в торговый центр недалеко от своей квартиры, Сатору каждый раз выбирал новую кондитерскую, толком не отвечая на вопрос, почему они должны тащиться в такую даль (все кондитерские в доступном от дома Гето радиусе закончились быстро). Они ездили за город на электричке, пробовали рыбачить, купались в пруду, заросшем илом, бросались друг в друга водорослями. Ходили в театр. Сугуру соглашался каждый раз, стоило Сатору предложить позабыть реальность всего лишь на жалкое «сегодня». — Я скучал, — Гето говорил это не всегда, но когда говорил, становился настолько открытым, что Годжо редко отвечал ему что-то, кроме: — Я тоже. Несколько раз они брали с собой девочек, которые, не изменяя себе, сначала прятались за Сугуру, а под конец прогулки висли на Сатору, как любопытные мартышки. Тот выучил, какие десерты они любят, какие цвета им нравятся. Он дарил подарки каждый раз, когда уговаривал Гето позволить ему познакомиться с его детьми. Сатору привязался к Нанако и Мимико, он не знал, найдет ли их живыми там, в своем настоящем времени, но догадывался, что нет. Скорее всего, они мертвы, как и Гето. Сатору сфотографировал их на фоне жирафов и аллигаторов, когда все же уговорил Сугуру взять девочек с собой в «Уэно». Они сфотографировались вместе. О потере этих фотографий Годжо жалел больше прочих. Они с Гето пересмотрели почти все фильмы в прокате возле его дома. Они засыпали в обнимку. Иногда целовались. Сугуру порой нелегко было подтолкнуть к этому всерьез, но, найдя удачный момент, Сатору получал целый день близости. Годжо чувствовал себя вором, присваивающим общие воспоминания, он крал у Гето, крал у вселенной, утвердившей концепцию времени, и не раскаивался ни минуты. Он понял это особенно ясно, когда под вечер они вернулись в квартиру Сугуру. Тот запирал дверь, отвечая смехом на смех Сатору. Все это скоро кончится, — вдруг ясно осознал Годжо, — пора возвращаться. — Ты бы хотел, — спросил Сатору за ужином, — чтобы все было по-другому? Вот так. Он кивнул на накрытый стол, на них двоих, на неверный свет настольной лампы в сгущающихся сумерках. — Я бы хотел, — ответил Сугуру. *** Свет рассек густую тьму, опал и разлился, заполняя собой пространство. Под веками зудело. Годжо потер ладонями лицо и открыл глаза. Стояла тишина. Пыль плыла в полосах солнца, пахло росой, деревом и будущим зноем. Потолок был знакомым потолком его старой комнаты. Годжо просыпался под ним столько раз, что теперь было немного страшно прощаться. Сатору вдохнул запах порошка, застелил постель, погладив темное пятнышко от «Мальтизерс», изловчился почесать за ухом кошку, отправил Сёко глупых смайликов, обнял едва проснувшегося, оторопевшего Ягу и сел на поезд. Они с Сугуру позавтракали в его квартире, провели день в Синдзюку, вернулись обратно, посмотрели фильм и поужинали. Гето переживал, что не успел навестить девочек сегодня, но Годжо успокоил его, как мог. Они лежали обнявшись, было жарко, но никто не жаловался. Сатору дождался, пока Сугуру уснет, а сам долго смотрел в его расслабленное лицо. Он гладил Сугуру по волосам. Было больно, но Сатору думал, что готов. Он почему-то знал, что это случится сегодня. Когда его дыхание рóвно, а дух — спокоен. Когда он благодарен за возможность украсть у вечности немного времени и сделать его драгоценным. Сатору готов был вернуться и готов был встретиться с Гето снова, но присваивать созданные воспоминания одному себе было нечестно. Поэтому они с Сугуру должны встретиться. Должны сделать эти воспоминания общими. Сугуру ему пообещал. Но сначала Годжо должен был кое-что завершить. Сатору взял Сугуру за руку и закрыл глаза. Сон пришел легко. *** Свет рассек густую тьму, опал и разлился, заполняя собой пространство. Перед Годжо на долю секунды мелькнули растерянные лица. Пыль осела на залитый солнцем бетон. — Как оно? Давно ведь так не отдыхал? — спросил Кэндзяку, глядя на Сатору глазами Гето. Это было самое лучшее время, — подумал Годжо, — и я молю, чтобы оно не оказалось плодом моей фантазии. Ему захотелось улыбнуться, тепло и горько, с глубоким настоящим чувством, но для этой улыбки было рано, она предназначалась не Кэндзяку, поэтому пришлось сказать: — На твоем месте я бы тщательней выбирал слова в последние минуты своей жизни. Годжо стоило разобраться с этим побыстрей. Им с Гето еще лететь на Окинаву.