ЖЕНСКОЕ НАЧАЛО МУЖЕСТВЕННОГО МУЖЧИНЫ

      Когда входной полог опустился, отделяя его и Вэнь Кэсина от остального мира, Чжоу Цзышу немного успокоился, переставая наконец так истово краснеть и злиться. Наедине со своим неугомонным приятелем он чувствовал себя более уверенным и не таким уязвимым. Правда ровно до того момента пока наглец Кэсин не начинал к нему подкатывать и всячески приставать, явно домогаясь внимания, мало напоминающего братский и дружеский интерес.       Но сейчас тот вёл себя хорошо и Цзышу посчитал, что, наверное, сможет расслабиться и наплевав на всё попробует-таки насладиться удивительным вечером и широко разрекламированным сюрпризом. В эту минуту с той стороны импровизированной двери раздался спокойный голос управляющей:       — Хорошо господин. Я пойду, но оставлю девчонок поблизости и если вам что-то понадобится, то просто громко кликните их, и они всё сделают. Приятного вам вечера.       — Спасибо тётушка, и передайте мою огромную благодарность госпоже Ян. Я обещаю, что не останусь в долгу и обязательно отплачу за её гостеприимство.       — Непременно передам. Итак, молодой господин, я удаляюсь. Желаю хорошо провести время и вам, и вашему… кхм-мм… спутнику. — Вежливо проговорила чопорная матрона с нечитаемой интонацией в голосе и слегка поклонилась. Её силуэт, подсвеченный с той стороны фонарями, горящими вокруг павильона, отчётливо выделялся на светлой ткани полога, немного колышущийся и гротескный словно призрачная фигура театра теней.       Вэнь Кэсин тихонько засмеялся, кокетливо стреляя в растерявшегося друга глазами, словно заправская куртизанка в богатого клиента. Под этим взглядом Чжоу Цзышу ощутил, как его уши вновь предательски краснеют и движимый инстинктом самосохранения или ещё какими-то неведомым чувством, тут же метнулся к висящим широкими складками занавескам, чтобы поплотнее их задёрнуть.       В этот момент он интуитивно стремился понадёжнее укрыться от любопытных взглядов задержавшихся служанок или случайно забредших в эту часть поместья гостей, беспокоясь не то о собственной реакции на игривое кэсиновское поведение, не то опасаясь, что будет понят неправильно. Хотя кому есть дело до мнения посетителей публичного дома? А уж, что думает тутошняя прислуга и подавно никого не интересует.       К тому же, разве такое поведение не является нормой в подобном месте? Хотя Вэнь Кэсин ведёт себя с ним так почти всегда не зависимо от того, где и среди какого количества людей они находятся. Так что, наверное, стесняться заигрываний, когда сам согласился прибыть в логово льва, как минимум глупо. Или не глупо?..       Убедительного ответа на все эти вопросы у Чжоу Цзышу сейчас точно не было и искать их совершенно не хотелось. Поэтому всё, что ему оставалось — это попытаться отгородиться от людей снаружи и искренне надеяться, что его растерянность и смущение не станут поводом для новых скабрезных шуточек веселящегося и явно наслаждающегося происходящим напарника.       — Так лучше и… более приватно… — тихо пробормотал он, не обращая внимания на хитрую усмешку Вэнь Кэсина, наблюдающего за ним исподлобья и прячущегося за своим роскошным веером из драгоценного шёлка.       И, как бы в ответ на его слова, снаружи раздались торопливые шаги по деревянному настилу моста. Сначала более грузные и чёткие, а затем лёгкие и дробные. Первые звучали дольше, постепенно удаляясь, а вот вторые довольно быстро стихли. Видимо управляющая уходя, действительно приказала служанкам ждать, отойдя подальше от павильона, что те и исполнили, замерев в отдалении и уподобившись трём обезьянам «ничего не вижу, ничего не слышу, никому ничего не скажу»[1].              Спустя ещё какое-то время до ушей Чжоу Цзышу, застывшего в нерешительности посреди помещения, донеслось несколько коротких хлопков, разорвавших тишину снаружи, плотным кольцом окутавшую их роскошную обитель.       — О, скоро начнётся! — С искренней радостью в голосе воскликнул Вэнь Кэсин. А затем добавил чуть тише, улыбаясь так широко и приязненно словно он радушный хозяин, встречающий важных гостей, пришедших на званный ужин: — Брат Чжоу, проходи к столу. Давай с тобой выпьем, перекусим и насладимся представлением. Да не стой ты столбом словно бедный родственник! Двигай сюда, а то вино госпожи Ян само себя не выпьет…       От его слов Чжоу Цзышу отмер и вдруг остро ощутил, что действительно проголодался. К тому же он был вовсе не прочь промочить горло хорошим вином. В том, что вино отменное мужчина даже не сомневался. Уж что-что, а в винах его привыкший к роскоши и удобствам друг разбирался отлично, заказывая во время их попоек только самое лучшее.       Поэтому недолго думая и не дожидаясь повторного приглашения, он резво двинул к столу и уселся на один из низеньких стульчиков с прямой спинкой и мягкой атласной подушкой на сидении. Повернулся к всё ещё улыбающемуся и явно заинтересованному его реакцией Вэнь Кэсину, и одарил приятеля такой светлой и невинной улыбкой, что тот аж поперхнулся от неожиданности.       Удовлетворившись произведенным эффектом, Чжоу Цзышу наконец-то по-настоящему расслабился и приготовился получить максимальное удовольствие от предстоящего совместного вечера, всем своим видом выражая святую простоту и невинность. В конце концов, раз избежать приглашение на это так называемое «свидание» он не смог или не захотел, то теперь вынужден будет принять всю полноту ответственности за своё решение и смирится с последствиями.       Однако легко этому пройдохе Кэсину, призывно пялящемуся на него из-под пушистых ресниц, точно не будет, и он ему просто так не сдастся. По крайней мере не сразу и не за красивые глаза. Хотя кэсиновские глаза действительно хороши и завораживают своим призывно-манящим взглядом, но он ещё этому сексуальному демону крови то попортит, ну или попытается продать свою невинность подороже. Если вообще сможет сопротивляться обаянию господина Вэня…       Если, конечно, сможет.              «Тьфу ты, что за дурные идеи рождаются в твоей голове Цзышу?!» — отдёрнул он сам себя и откинувшись на спинку стула, уставился на озёрную гладь рассеянным взглядом, вновь погружаясь в собственные мысли.       

***

      Ждать обещанного представления им пришлось, наверное, минут десять. Зато, когда сбоку от павильона раздался плеск воды и тихий шорох плывущей сквозь заросли лотосов лодки, они успели уже выпить по паре чаш вина, произнеся два прекрасных и весьма откровенных тоста. Вернее, говорил Вэнь Кэсин, витиевато и вдохновенно, а Чжоу Цзышу лишь пил, наслаждаясь терпким и лёгким вкусом изысканного напитка с персиковыми нотками и душистым цветочным ароматом.       — Так жарко мне — лень веером взмахнуть. Но дотяну до ночи как-нибудь. Давно я сбросил все свои одежды — сосновый ветер льется мне на грудь[2]. — пафосно продекламировал благодетель Вэнь, нарочито обмахиваясь веером и смотря на Цзышу с лёгкой насмешкой, поигрывая при этом бровями, как заправский ловелас, коим он впрочем и являлся. — А-Сюй, мне так жарко! — подмигивая воскликнул он и ослабил пояс своего роскошного ханьфу. Верхнее одеяние[3] слега съехало с плеча, открывая нижние одежды из тончайшего хлопка и полоску нежной лилейной кожи над ключицей.       Чжоу Цзышу против воли проследил изящный изгиб кэсиновской длинной шеи и тихо сглотнул, зацепившись взглядом за открывшийся ворот. Чтобы он не думал о характере и поведении своего нового друга, но этот шельмец был красив словно небожитель, а его кожа светилась в мерцающем свете фонарей подобно драгоценному жемчугу.       В ответ на проявленную им явную заинтересованность в своей персоне, Вэнь Кэсин лишь тихо рассмеялся, подмигивая и поводя плечами так, что с левой стороны ханьфу скользнуло ещё ниже, увлекая за собой и нательную рубаху. Показавшийся краешек круглого, но мускулистого плеча вкупе с красиво очерченной ключицей, выглядывающей из-под тёмного локона, небрежно вьющегося возле шеи, дополненные к тому же искристым взглядом истинного демона-соблазнителя, ввергли Чжоу Цзышу в ступор и заставили покраснеть.       Или это вино?       Скорее всего именно выпитое вино и придавало всему происходящему этакий налёт интимной близости, а глазам Чжоу Цзышу явно лихорадочный блеск. В конце концов он же взрослый мужчина и просто так поддаваться чувству похоти не будет. Поэтому однозначно виновато вино…       Вэнь Кэин вновь рассмеялся и перегнувшись через низенький столик с закусками вытянул руку с веером, чтобы похлопать им Чжоу Цзышу по предплечью и произнести томно и тягуче:       — В небесах луна блистает, прорезая сумрак туч — словно в иней облекает землю лунный яркий луч!..[4] — И театрально вздохнув закатил глаза, добавив с лёгким прищуром: — А-Сюй, ты так на меня смотришь словно мы луна и луч… Я тебе нравлюсь?       — Прикройся охальник, а то ещё простудишься! Тоже мне луна…хм-мм… полуголая! — хмыкая фыркнул в ответ Чжоу Цзышу, и отвёл глаза в сторону, краснея ещё больше.       — Полуголая?! — Кэсиновская бровь взметнулась вверх и изящно изогнулась, из-за чего на высоком, красивом лбу мужчины образовались тоненькие морщинки. Его алые, полные губы искривились в лёгкой усмешке и он продолжил говорить, как ни в чём не бывало, ставя Чжоу Цзышу в тупик новыми вопросами: — Брат Чжоу, ты заботишься обо мне? Мне это ведь не почудилось? Эти прелестные нотки заботы в твоих грубых словах… — И не дожидаясь ответа, уже через секунду добавил полунасмешливо-полуигриво с явным торжеством в голосе: — Мне кажется или тебя действительно беспокою я и моё здоровье?! — После чего задумчиво замер, пристально изучая лицо своего собеседника с преувеличенным вниманием и явно ожидая от него ответа.       Чжоу Цзышу смутился ещё больше и не найдя ничего лучше, просто уставился горящим взглядом в ответ. Но господин Вэнь явно был не тем человеком, которого можно было так просто выбить из колеи. Поэтому он, посоревновавшись в гляделки со своим «дорогим братцем Чжоу», соблазнительно улыбнулся, стрельнув напоследок глазами в Цзышу словно арбалетной стрелой, и плавно потянулся на стуле, напоминая большого сытого кота, увидевшего маленькую мышку и решившего с ней поиграть.       От этого движения ослабленный пояс его ханьфу окончательно развязался, а верхний халат сполз аж до локтя, увлекая за собой и остальные слои одежды. Левое плечо Вэнь Кэсина обнажилось, а с ним и ключица, и даже часть грудной мышцы, прорисованной так чётко и красиво, что Цзышу против воли залюбовался, всё ещё стесняясь и краснея от того, что просто не смог не пялиться на прекрасное тело своего спутника. Правда, к чести его выдержки и самообладания, он тут же взял себя в руки и хмуро заметил, поднося к губам очередную чашу с вином:       — Какого беспутного демона ты мне сдался, чтобы заботиться!.. Просто не хочу потом выхаживать больного, если ты, господин Вэнь, простудишься и сляжешь.       — Опять этот «господин Вэнь»! — притворно возмутился Вэнь Кэсин. — Я не простужусь и тебе не придётся меня выхаживать, хотя от твоей заботы А-Сюй я бы не отказался… — благодушно парировал он грубость Цзышу, но нижнюю рубашку таки слегка подтянул. Не преминув при этом призывно улыбнуться и вытянуть свои полные губы так, будто он посылает своему собеседнику воздушный поцелуй.       Чжоу Цзышу на это непотребство лишь хмыкнул, здраво рассудив, что все его замечания только распаляют охальника ещё больше. Он пожал плечами, налил новую чарку и демонстративно повернулся лицом к озеру, где на плавучей импровизированной сцене рассаживались пёстро одетые музыканты, настраивая инструменты и собираясь играть.       — Ты такой очевидный А-Сюй, — насмешливо проговорил Вэнь Кэсин. Но не увидев никакой реакции на свою провокацию, тут же переключился на предстоящее представление, глубокомысленно заметив: — Парнишка, сидящий за цинем[5] очень элегантный и его руки… Его руки — это руки прирождённого музыканта!       Чжоу Цзышу на это лишь пожал плечами типа «ты у нас разбираешься в искусствах — тебе и судить», но не успел что-либо добавить так как музыканты закончили свои приготовления и над озером полилась плавная, тягучая музыка, такая же томная и тёплая, как и этот чудесный вечер. Они замолчали, полностью отдаваясь звучащей мелодии, и даже вечно насмешничающий и неугомонный Вэнь Кэсин притих, очарованный прекрасными звуками.       Музыка была незнакомой, с вплетением чужестранных мотивов и отголосками барабанов на заднем плане. Она как бы говорила слушателям: расслабьтесь и получайте удовольствие в этой жизни, не ждите будущего и живите моментом…              Чжоу Цзышу вновь налил себе полчаши вина и пригубив самую малость вдруг подумал, что это просто чудесно сидеть вот так вот с другом и пить вино под музыку. А ещё лучше, если этот друг твоя родственная душа. Он хотел бы встретить свою родственную душу и бродить с ней по миру, но проклятые гвозди совершенно точно не дадут ему столько времени. Вэнь Кэсин вновь потянулся и что-то пробормотал, как и он полностью покорённый очарованием льющейся над озером мелодии.       «Он действительно красив и смел, образован, остроумен и опасен. Просто идеальный спутник для меня! Идеальная родственная душа…» — внезапная мысль больно кольнула сознание Чжоу Цзышу, заставив его невольно вздохнуть.       — Милый А-Сюй, тебе нравится музыка? — тихо прошелестел обычно зычный и звонкий кэсиновский голос, а сам он каким-то неуловимым движением оказался сбоку от Цзышу, сидя на парчовой подушке, небрежно брошенной на покрытый толстым персидским ковром помост, и легонько хлопая его своим веером по колену. Халат окончательно съехал с его плеч, а ханьфу сильно сбилось на правую сторону обнажая и плечо, и ключицу, и кэсиновскую руку — накачанную и рельефную — до локтя, и даже темнеющий коричневым пятном крупный торчащий сосок, наполовину прикрытый тонкой тканью нижних одежд.       Чжоу Цзышу повернул голову и застыл словно зачарованный, рассматривая растёкшегося возле своих ног друга. Вэнь Кэсин выглядел соблазнительно, расслаблено и до ужаса развратно. К горлу подкатила горькая слюна и Цзышу с трудом сглотнул, не в силах отвести взгляд. Распутник тихо засмеялся, сияя глазами и проворковал самым томным и нежным голосом:       — Мой дорогой А-Сюй, давай выпьем! — и протянув руку подхватил почти пустой кувшин, чтобы налить им вина. Пока пиала наполнялась он с чувством продекламировал отрывок из стихотворения Ли Бо, вкладывая в слова некий особый смысл от чего у Чжоу Цзышу по телу бежали мурашки, а пальцы на ногах поджимались не то от предвкушения, не то ещё от чего-то. — Достигнув в жизни счастья, испей его до дна. Пусть полон будет кубок под молодой луной…[6]       Чжоу Цзышу следил как завороженный за плавными движениями своего товарища, очарованный его голосом и стихами, и только мелко сглатывал не в силах вымолвить ни слова. Он подставил свою чашку и кивнул в знак согласия и благодарности. Вэнь Кэсин просто-таки лучился самодовольством и похотью, кидая на Чжоу Цзышу странные взгляды из-под длинных ресниц.       Но от этой молчаливой игры их отвлекло нечто, полностью приковавшее внимание к происходящему на барже, заменяющей сцену.              На помост из причалившей сбоку лодки стали выходить танцовщицы, вернее танцоры, в развевающихся одеждах из тонкого, струящегося шёлка. Верх их костюмов был почти прозрачным и состоял из коротеньких кофточек, не прикрывающих даже пупок и снабжённых пышными рукавами. А на бёдрах на золотых поясах держались многослойные полупрозрачные юбки нежно-розового цвета, темнеющие к подолу багряными языками, что создавало ощущение будто танцоры кружатся, утопая в сполохах тёмного пламени.       Мелодия полилась ещё более тягучая и томная с рокочущими нотками и пьянящими переходами. Благородный гуцинь сменила нежная флейта, уводя слушателей в какие-то небесные дали, но затем в дело вступили цимбалы[7], опуская их на самое дно адской бездны и сжигая в огне похоти и страсти. Танцоры на помосте извивались и трясли бёдрами, торопясь вслед за мелодией, и создавали нечто невообразимое то сходясь в хороводе, то растекаясь огнём по углам и изгибаясь так немыслимо, что даже искушенный в боевых искусствах Чжоу Цзышу всерьез задумался о том, что его тело далеко не такое гибкое.       — А-Сюй, правда они прекрасны? Особенно тот в центре в более ярком одеянии… Ты только посмотри какой он гибкий! — подал голос, всё ещё сидящий у его ног Вэнь Кэсин и потянулся за маленьким пирожным в виде розовой хризантемы, а затем указал рукой на миловидного юношу, особо замысловато изогнувшегося дугой среди извивающихся тел.       — Да, ты прав, и они действительно не плохи. А тот парнишка просто мастер своего дела. Такой… кхм-мм… талантливый и гибкий… — Буркнул Цзышу, стараясь не пялиться на полураздетого друга, но своё колено, на которое как на подлокотник кресла опиралась кэсиновская рука, он так и не отодвинул.       — Он тебе понравился? Правда?! Я могу пригласить этого мальца к нам выпить… Хочешь А-Сюй?.. — затараторил Вэнь Кэсин хитровато прищурившись и смотря на друга снизу и сбоку, явно задумав очередную шалость с участием его и этого парнишки-танцора.       Чжоу Цзышу тяжело вздохнул, немного оторопев от предложения друга, но так и не успел возмутиться очередной странноватой кэсиновской идеей, как действие на сцене переменилось, полностью захватив его внимание.              Во время их короткого диалога одну мелодию сменила другая, в которой ведущая роль принадлежала барабанам и тамтамам, а группа танцоров скрылась в помещении лодки. Спустя мгновение на помост вышло два новых участника представления. Весьма необычных участника надо сказать. Они явно были выходцами из южных земель, лежащих далеко за пределами Поднебесной.       Гибкие и мускулистые словно юные тигры, с обнажёнными торсами в широченных белых штанах — совершенно не сковывающих движения, а лишь подчёркивающих их грацию — красивые и опасные, больше похожие на воинов, чем на танцоров, они были воплощением истинной силы подобно спустившимся с небес богам войны. У обоих артистов имелось по кривой сабле-кукури[8], которую Чжоу Цзышу в своей жизни видел пару раз и даже держал в руке, хорошо запомнив её лёгкость и боеспособность.       Свое выступление иностранцы начали с импровизированного танца-поединка. Каждое движение полуголых смуглых тел, на гладкой коже которых играли блики от множества факелов, установленных с трёх сторон импровизированной сцены на кованных столбиках, было точно выверенным, смертоносным и до ужаса соблазнительным и сексуальным. Чжоу Цзышу смотрел во все глаза, пытаясь узнать боевые техники, взятые за основу для хореографии этого необычного танца, но понять их природу и принадлежность так и не смог.       Все продемонстрированные па, выпады, схождения и кульбиты были чем-то не совсем человеческим; больше похожие на демонические искусства, чем на умения обычных воинов, хоть и продвинутых. Даже ему, жестокому и умелому убийце, посвятившему всю жизнь изучению различных боевых техник и навыков, многие связки казались сложными и даже непосильными.       Цзышу действительно восхищало то, насколько гибкими и ловкими были юноши-танцоры, насколько точны и сильны были их удары, которые к его удивлению не ранили партнёра, проходя в опасной близости от его тела. Просто невероятно насколько ловко танцующим удавалось контролировать собственную силу и имитируя настоящее сражение, проворачивать трюки безопасно и красиво. Поэтому всё, что сейчас происходило на сцене было поистине фантастическим действом, достойным его искреннего уважения и похвалы. Примечания от автора: 1. Три обезьяны — устойчивая композиция из трёх обезьяньих фигур, закрывающих лапами глаза, уши и рот. Обезьяны спасали людей от гнева богов, закрывая им уши, рот и глаза. С тех пор три обезьяны стали талисманом защиты от клеветы и наговоров. Позже, в буддизме, значение талисмана стало несколько иным. Считается, что три обезьяны символизируют собой идею недеяния зла и отрешённости от неистинного. «Если я не вижу зла, не слышу о зле и ничего не говорю о нём, то я защищён от него». В русском переводе более популярна версия «Не вижу зла, не слышу зла и не говорю о зле». Каждая из трёх обезьян имеет собственное имя: не видит Мидзару, не слышит Кикадзару и не говорит Ивадзару.       Выбор обезьян в качестве символа, вероятно, связан с игрой слов в японском языке. Фраза «не вижу, не слышу, не говорю» звучит как »мидзару, кикадзару, ивадзару», окончание »дзару» созвучно японскому слову «обезьяна». Символы каждой из трёх обезьян включены в стандарт Unicode: 🙈, 🙉, 🙊. 2. «Летним днем в горах» («Так жарко мне — лень веером взмахнуть…») 夏日山中 (懒摇白羽扇) — классическое поэтическое произведение авторства Ли Бо (701 г.-762 г.). В работе автор использовал это стихотворение в переводе Гитович А.И.       Ли Бо — поэт времен династии Тан, известный как бессмертный гений поэзии и прозванный современниками »поэтом-святым» и «гениальным поэтом». Ли Бо принадлежит к числу самых почитаемых поэтов в истории китайской литературы и является одним из крупнейших мировых литературных гениев, стоящий в одном ряду с именами Данте и Петрарки, Низами и Фирдоуси, Пушкина и Шекспира. Он оставил после себя около 1100 произведений (включая порядка 900 стихотворений). Также он известен своим неуемным воображением, эпатирующей манерой поведения, глубокой философичностью и яркими образами даосов в своих произведениях. По распространенным преданиям Ли Бо отличался ещё и своей неуёмной любовью к спиртному. Как и Ду Фу, он много времени проводил в путешествиях. Странствия давали пищу его жадному до впечатлений сердцу и взгляду, способному замечать мельчайшие детали. Его гений оказался способен переработать, осмыслить и выразить в творчестве все воспринятое богатство.       Умер Ли Бо в Данту (ныне провинция Аньхой) в 761 г. По легендарной версии, поэт утонул в реке Гуси, притоке Янцзы, вывалившись пьяным из лодки, когда пытался поймать отражение луны в воде, а затем взлетел на небо. Существует также версия о смерти от отравления ртутью в результате употребления даосских эликсиров долголетия. Однако в серьезных исследованиях эта версия не упоминается. 3. Ханьфу (汉服) — это традиционная доманьчжурская одежда Китая. Стандартная одежда ханьфу, это название наряда в целом, обычно состояла из двух, иногда трех, слоев. Нижний слой — это в разные эпохи могли быть штаны с завязками внизу и высоким поясом, наподобие кудза (которые носили крестьяне и как верхнюю одежду) или юбка. И (衣) — нательное бельё. Это не обязательный слой одежды. Средний слой одежды — чжунъи (中衣) — иногда ее называют внутреннее белье или чжундань (中单). Варьируется длинна от промежности до бедра. Обычно фактура простая без узоров. Чжунъи короткие обязательно носятся с юбкой или штанами. Изготавливались из легкой некрашеной ткани. Верхний слой — шэньи (深衣) — это длинный запахнутый халат. У большинства шэньи были широкие рукава. Это рукава-карманы, вокруг руки внутри — узкая манжета. И ещё одна существенная деталь: все китайские халаты запахиваются слева направо. Справа налево запахивается одежда умерших людей (здесь есть некие разногласия, потому что в китайском байдо шэньи описана и как средняя одежда). И наконец пао (袍) — это верхняя одежда, типа пальто, часто на подкладке. Его могли носить как мужчины, так и женщины. Для простолюдинов и бедняков мужской ханьфу мог состоять из штанов ку (裤) — и длинной широкой рубахи. Поверх штанов китайские мужчины носили таоку (套裤), крепящееся к штанам тонкой тесемкой: это был некий «набрючный чехол», поскольку по правилам этикета мужские брюки не должны быть видны. Например, если вам в огород, то можно и так: халат чжидо (直裰), под ним исподние штаны сяку (下裤), поверх — передник, он же сумка для сбора того, что созрело. Плюс бамбуковая шляпа фанли (方笠) или «шапка устрицей». Добавим ещё в гардероб дуаньхэ (短褐) или по-нашему полукафтан он же сермяга — это одежда из тонкого, но грубого некрашеного сукна. Информация взята здесь: https://vk.com/@haskycot-ekskurs-po-srednevekovoi-odezhde-v-kotoroi-hodyat-geroi-nove И здесь: https://ru.wikipedia.org/wiki/Ханьфу 4. «В небесах луна блистает, прорезая сумрак туч…» 静夜思 (床前明月光) — стихи Ли Бо в переводе Аракина Я. И. Отрывок из этого произведения и декламирует Вэнь Кэсин Чжоу Цзышу. Ознакомиться с творчеством Ли Бо можно здесь: https://chinese-poetry.ru/poems.php?action=show&poem_id=6011 5. Цинь — общее название ряда струнных музыкальных инструментов, распространённых в Китае. Наиболее известны семиструнный цинь — цисяньцинь (гуцинь) и двухструнный смычковый матоуцинь. 6. Автор использовал отрывок из произведения Ли Бо «Цзян цзинь цзю» (君不见黄河之水天上来), что переводится как «Поднося вино» («Неужто вы не видите, друзья…»). Перевод был сделан Ахматовой А.А. Ознакомиться с полным текстом можно здесь: https://chinese-poetry.ru/poems.php?action=show&poem_id=2756 7. Цимбалы — струнный ударный музыкальный инструмент трапециевидной формы. Звук извлекается ударами двух деревянных палочек или колотушек с расширяющимися лопастями на концах.       Традиционно старинные китайские музыкальные инструменты подразделялись на «8 тембров», согласно используемым для их изготовления материалам: — шелковые 絲 — струнные (наибольшая группа, вкл. цитры, смычковые и т. п.); — бамбуковые 竹 — деревянные духовые, аналогичные гобоям и флейтам; — деревянные 木 — ксилофоны; — каменные 石 — литофоны; — металлические 金 — колокола, металлофоны, цимбалы, гонги; — глиняные 土 — окарина сюнь, ударный фоу; — тыквенные 匏 — духовые со свободной тростью; — кожаные 革 — ударные-мембранофоны. 8. Кукри, в ином написании Кукури или Кхукри — национальный нож, используемый непальскими гуркхами. Клинок кукри (кукури) имеет характерный профиль «крыла сокола» с заточкой по вогнутой грани, то есть это нож с так называемым обратным изгибом. Считается, что кукри происходит от греческого кописа, имеющего похожий изгиб, и попал в Непал с армией Александра Македонского в IV веке до н. э. По другой версии, характерная форма изогнутого клинка, заточенного по внутренней стороне, была принесена в Грецию из Африки в VI веке до н. э., а оттуда распространилась на Балканы и Средний Восток, оказав влияние на форму ятагана и ряда ножей региона. Вне зависимости от источника происхождения, кукри (кукури) является одним из самых древних видов холодного оружия, дошедшего до наших дней без серьёзных изменений.