Клей Гесемский

Горячая, ослепляющая ярость пронзает его, как поток лавы вершину вулкана. Она бурлит в его крови, тяжело бьется в груди с каждым отчаянным, прерывистым ударом сердца. Он чувствует ее каждой клеточкой тела и души — поглощающую его, как лесной пожар, готовый сжечь всё и всех, стоящих на его пути. Его отец — этот человек, которого он несколько мгновений назад называл отцом, — стоит перед ним на коленях на выцветшем и потрепанном бамбуковом коврике, сморщенный, старый и до отвращения слабый. Его нижняя губа дрожит. Темные запавшие глаза блестят от невыплаканной вины. Этот человек не его отец. Не тот, кто вырастил его и когда-то звал сыном. Этот человек не имеет ничего общего ни с происхождением Саки, ни с его чертами лица. Сейчас Саки вглядывается в его лицо в поисках связи с ним. Все, что смотрит на него сквозь морщинистую кожу и редеющие седые волосы, — это Йоши. Брат, который никогда не был его братом. — Я всегда любил тебя как сына, — говорит Юта, стоя перед ним, готовый просить прощения, и в его голосе слышится дрожь. Руки Саки дрожат. Внутри него бушует необузданный гнев. Он сдерживает каждую каплю ярости, чтобы не поднять их и не ударить по маленькому костлявому лицу. — А Йоши знает? — спрашивает он, с трудом выдавливая слова сквозь стиснутые зубы. Печаль в чертах Юты становится глубже. — Не знает, — вот что отвечает он. «Ложь! — яростно кричит голос, пробивающийся сквозь темное облако в сознании Саки. — Он снова лжет тебе, он только и делает, что лжет!» Маленькая, отдельная часть Саки хочет верить словам старика. Но этот гнев. Этот глубокий, нарастающий гнев затмевает все доводы рассудка жаром и пламенем, и Саки не может мыслить здраво, чтобы хоть на секунду поверить, что Йоши вообще не догадывался об этом потрясающем факте. — Он любит тебя, — голос Юты звучит умоляюще. — Как и я, Саки. Возможно, последнее время я слишком необдуманно проявлял это, но… пожалуйста, дитя. Пожалуйста, не позволяй этому все изменить. «Все изменить? — лает голос. — Все уже давно изменилось, старик». Саки стоит, ощущая в себе метра три роста, возвышаясь над мужчиной. — Для этого уже слишком поздно, — бурчит он. Что-то теплое касается его лица. Саки требуется несколько секунд, чтобы понять, что это слезы. Потерев лицо со смесью смущения и стыда, он разворачивается на пятках, не обращая внимания на последние крики мужчины позади него, и выбегает из додзё. Ложь. Все ложь. Вся его жизнь и существование — большая, уродливая ложь. Хамато Юта не был его отцом. Йоши не был кровным братом. Саки не принадлежал этому месту — его украли с места, где он должен был родиться; его собственный кровный клан убит и преждевременно уничтожен по вине человека, что склонился перед ним и просил прощения, словно это большее, что Саки мог получить и на что согласиться. Такого не могло быть. Ничто в мире не могло заставить его изменить свое мнение; не было силы, достаточно мощной, чтобы заставить его думать, что во всем, что сказал Юта, он был прав. Даже Шен. Она не смогла простить его. Не смогла вновь принять в свои объятья и решительно сбежала с его так называемым братом в место, где они счастливо растили ребенка, — и все это было частью жизни, которая должна была принадлежать ему. У Саки кружится голова, когда он пробирается через лес по тропинке, которую годами хранила его мышечная память, чтобы найти их общий дом. Большое дерево во дворе, на котором они мальчишками построили качели. Верхнее окно, где была их общая спальня, пока они не выросли и не уехали. Дом, о котором Саки думал, что тот в какой-то степени его, хотя жил здесь заложником, сам того не зная. Он останавливается и делает глубокий, прерывистый вдох, тяжелое горе накатывает на него волной, когда его с глухим ударом бросает на колени. Кончики пальцев ищут опору в мягкой земле под ним, разрывают под ладонью траву, отбрасывая ее всего лишь на добрых полтора фута от места, где он остановился. Отец, которого он никогда не узнает. Мать, лица которой никогда не вспомнит. Возможно, семья, которой суждено было распасться, и все это по вине старого дурака, которого он звал ото-сан всю сознательную жизнь. Грудь тяжело вздымается, и Саки заставляет себя подняться на ноги. Это место не было его домом. Семья, живущая здесь, не была его семьей. Имя, которым он когда-то гордился, теперь было просто горьким, отвратительным словом, вызывавшим тошноту, стоило Саки вспомнить о нем. И Йоши. Брат, у которого было все, чего он только мог пожелать. Любимый сын, теперь по очевидной эгоистической причине. Он должен был знать. То ли Юта поделился с ним информацией, то ли он сам докопался до правды — Йоши не посвятил в это Саки, как поступал и с многими другими вещами, когда они стали старше. Саки смотрит на дом перед собой. Идеальная жизнь, которая теперь тлеет в пламени его ярости. Юта убил его законного отца. Убил без пощады и оставил сиротой ребенка, которого взял к себе. Саки не нуждался в клане Хамато так, как они нуждались в нем, просто чтобы успокоить свое чувство вины и горе. Они не были нужны Саки. Он мог бы уйти прямо сейчас и оставить их гнить в их проблемах. Мог уйти из этого дома с качелями во дворе и общей спальней для мальчиков, зная, что все это было иллюзией. Но Саки не хотел этого. Он хотел подпитывать свою ярость. Хотел раздувать пламя и позволить ему разорвать их так же, как оно разорвало его. Он начнет с Юты. Обременит его идеями своего плана, прежде чем покончить с ним, как тот покончил с его настоящим отцом. Даст понять, в каких ошибках тот должен покаяться перед смертью. А потом Йоши. С ним он разберется позже. Саки выпрямляется, становясь выше, чем был когда-либо прежде, и расправляет плечи, чтобы немного легче нести лежащий на них груз. Это люди больше не выставят его дураком. Больше никогда.