Романтико-эротический алфавит Фонтейна

* * * Герцог (от Her – войско, и zog – тот, кто ведет) у древних фонтейнцев – военный предводитель, избираемый родоплеменной знатью; в Ремурии – звание военного вождя; в период феодальной раздробленности – крупный территориальный владетель, занимающий первое место после короля в вассальной иерархии; в современном Фонтейне – высший почётный титул гражданина. Титул, что присвоен Ризли – всего лишь формальность. Знак уважения со стороны государства, которому он служит. Для широких масс он – благодетель, решивший навести порядок в крепости, дабы обеспечить соблюдение прав человека и эффективное функционирование фабричной части. Иные считают, что он – властолюбец и тиран, что дорвался до власти и вцепился в неё мёртвой хваткой, в тени подавляя любое инакомыслие столь жёстко, что от него даже следов не остаётся. Но мало кто знает, что на деле он жаждал куда большего – взять на себя миссию пастыря, поскольку лишь ему это оказалось под силу ввиду редчайшего сочетания грандиозных амбиций, невероятного трудолюбия и искреннейшего человеколюбия. Недаром же именно при Ризли «группа взаимопомощи» удостоилась внимания сверху и даже финансирования – для организации первичной реабилитации новоприбывших заключённых были выделены специальные помещения и специалисты-психологи из «верхнего мира». Помимо того было введено гарантированное питание, появилось множество способов заработка, первичная медицина стала общедоступной, средства коммуникации были полностью доведены до ума, в исследовательской части был дан зелёный свет разработке нескольких новейших прототипов… Во всех сферах жизни заключённых произошли изменения к лучшему. Всё для того, чтобы крепость Меропид действительно стала для них не просто тюрьмой, местом ссылки или каторжного труда, но местом, где каждый может искупить свои грехи и начать жизнь заново и прожить её достойно и красочно. Как это случилось с самим Ризли. Потому он никогда и не против слов, что каждый из заключённых мог бы тоже стать управляющим, если бы захотел и приложил достаточно усилий для этого. Что до амбиций – просто ему всегда мало одной достигнутой задачи, и он ставит перед собой всё новые и новые. И результат переоценить трудно. Именно поэтому Фонтейн, чьим подданным, пусть и не полностью, управляющий крепости является по сей день, решил наградить его высшим гражданским титулом из всех возможных, дабы отметить его великие заслуги. Герцог Ризли – звучит солидно и уважаемо. Но Ризли бы сказал, что ему это вовсе не нужно, ведь амбиции его не были никогда особо направлены вовнутрь, к себе. Всё, чего он добивался и к чему стремился – это благополучие и гармония вокруг, в том месте, где он оказывался. Поэтому в крепости наведён порядок, в его кабинете есть граммофон, удобная мебель и обилие книг, а его любимый чайный сервиз изыскан и красив, но не вычурен. И поэтому же на шее вроде бы и висит галстук, как знак, что управляющий находится на рабочем месте, но и в достаточно свободной манере этот элемент одежды приспущен, чтобы из-под расстёгнутых пуговиц выбивался жар могучей груди, не мешая мужчине остыть, ведь Ризли эмоционален, а тело его на эмоции откликается всегда очень ярко. Эмоции… Одна из тех вещей, которые часто мешали ему, но он никогда не позволял им взять верх над собой, оставляя разум спокойным и чистым, способным к холодному анализу в любой момент, даже самый непростой и тяжёлый, как бы ни бушевали чувства. Все люди подвержены эмоциям, но не все могут с ними справляться, и в этом Ризли от большинства и отличается. Это и делает его действительно способным стратегом – как бы ни был развит разум, он ни к каким результатам не приведёт, если человек не волен над своими чувственными порывами. Однако управляющий крепостью не занял бы своё место, если бы не был таким – собранным, сосредоточенным и готовым к любым задачам в любую секунду своей жизни. И всё же на церемонии награждения – как ему кажется, ненужной и бессмысленной – он сильно волнуется. Не позволяет себе слишком больших вольностей от нервов, но ввиду слишком горячего тела заметно потеет, со стыдом вспоминая, что утром забыл про существование дезодоранта. Публики почти нет – церемония закрытая, присутствуют лишь он, Верховный Судья, госпожа Архонт, судебный дуэлянт Клоринда, пара секретарей, кое-кто из чиновников и журналисты из популярных газет, однако для новоявленного герцога получение титула – самый настоящий стресс, и он очень беспокоится за то, не увидит ли кто-то, как его тёмно-серая рубашка темнеет в некоторых местах от избыточного жара. А вроде бы лето в этом году не слишком жаркое… – За ваш неизмеримый вклад в установление порядка и развитие всей экосистемы крепости Меропид… – с гордостью и теплом произносят губы Юдекса Нёвилетта прямо напротив, пока его длинные пальцы, как всегда обнятые дорогой и тонкой тканью тёмных перчаток, аккуратно и слегка медлительно закрепляют булавку с гербом на груди Ризли. Кажется, дракон даже не чувствует того, что награждаемый страшно взволнован, а на лице среброволосого будто бы ни единой эмоции, однако всё это – лишь для журналистов. Им точно не стоит знать, что творится в сердцах двух мужчин, скованных формалистскими цепями по рукам и ногам. – Это огромная честь для меня. Благодарю вас и весь Фонтейн за эту награду и почести, – немного неловко отвечает Ризли, с непривычки трогая герб с рельефной головой волка на груди и осмысляя тяжесть металла. Это точно нужно будет носить с достоинством. И очень аккуратно. И поменьше трогать блестящий родированный металл пальцами, дабы не оставлять следов. Взгляд Юдекса напротив загадочен и никому не понятен, кроме герцога. Ни журналистам, ни леди Фурине, ни даже Седэне. Разве что, может, Клоринда что-то понимает, ведь от её проницательных глаз вряд ли можно что-то утаить. И всё же Ризли старается. Быть официозным и сдержанным, как и всегда. Не подавать вида, что взмок и чувствует себя не достойным находиться рядом с этими людьми. Держаться с гордостью. Уважать самого себя так, чтобы это увидели и поняли правильно. Ведь вскоре журналисты будут задавать вопросы. Парочку задать им сегодня разрешили. – Как вы ощущаете свой новый титул, Ваша Светлость? – произносит странные слова девушка, отчего Ризли даже не сразу понимает, что она обратилась к нему, а не к Юдексу или кому-то ещё. Он мешкает с ответом. Ризли ведь понятия не имеет, как ощущает своё нематериальное приобретение. Скрежет металла в крепости, стук и гул сложных станков, лязг тюремных цепей и звон алюминиевых ложек в трапезной… даже сладкий шёпот дракона в постели – всё это куда привычнее для него, чем звучание таких слов в его адрес или вынужденное ношение этого вычурного куска металла на груди, пусть эскиз для герба и вставку из голубой шпинели он и выбирал сам. И всё же добрая полуулыбка Юдекса, стоящего поодаль от журналистов, даёт понять, что Ризли достоин. Что им гордятся. Что титул этот – не фикция, не просто формальная награда от государства за заслуги. Он действительно хорошо поработал, и именование герцогом – одна из форм благодарности и уважения к нему. Как от Фонтейна в целом, так и от Нёвилетта лично. Похоже, возвести Ризли в титул герцога было именно его идеей. – Думаю, мне придётся привыкать к этому какое-то время. Но я буду носить этот знак с честью и достоинством, – честно отвечает мужчина, снова с волнением поправив герб на своей груди, словно он куда-то собирался сползать. – Это же значит, что я на верном пути. Что я всё делаю правильно. Значит, я буду продолжать то, что начал. Такой ответ их скорее не устраивает. Слишком ожидаемо, сдержанно и лаконично. Они спрашивают что-то ещё, но мужчина уже почти не думает о сути диалога. Он постоянно посматривает на Судью, что не может сдержать улыбки даже тогда, когда уже не глядит в ответ на герцога, а разговаривает с Фуриной о чём-то своём. Ризли знает, что улыбка эта посвящена именно ему – он давно уже научился её отличать. Прекрасные губы Нёвилетта плохо лгут, когда на них направлен проницательный взгляд голубых глаз. А когда Ризли их касается – и подавно. А касаться он их будет сегодня очень много. * * * Гиперфиксация – особое психологическое состояние, при котором человек чрезмерно и длительно зациклен на одной идее или задаче, часто в ущерб другим аспектам жизни. Будни Юдекса выглядят до ужаса скучными. Бесконечные и утомительные разборы дел, ведение судебных процессов, систематизация отчётности, планирование, ведение переговоров с ключевыми лицами Фонтейна, изучение и оптимизация всего на свете... Бумаги порой составляют единственное, что вообще видит Владыка Гидро перед собой, и так может продолжаться неделями напролёт. Даже настойчивые просьбы заботливых мелюзин не могут отвлечь его от работы, ведь порядок и справедливость в цветущем Фонтейне – главная ценность, которая превыше всего остального. Мирского – уж точно. И на Юдекса не действуют даже уговоры, что без него хотя бы пару дней как-нибудь Фонтейн протянет, ведь разбирать документы и вести заседания могут и другие люди, а даже если и нет, в работе уж точно можно сделать небольшой перерыв. Но Верховный Судья непреклонен. Ничто не может выгнать его из кабинета, даже собственная усталость или недомогание. Тогда мелюзины прибегают к последнему способу. Хотя после Великого Дня Прощения Первородного Греха Народа Фонтейна всё чаще этот способ становится первым ввиду своей очевидной эффективности. – Мсье Нёвилетт, вы будто неделю не спали, – раздаётся в просторном и светлом кабинете с золочёными сводами звонкий и тёплый голос герцога, что, конечно же, по чистейшей случайности решил в этот день выйти на поверхность. – И я рад видеть вас в полном здравии, Ваша Светлость, – с небольшой язвительностью отвечает Юдекс, не поднимая глаз от бумаг и продолжая писать длинным и красивым пером, подаренным ему герцогом. – Я крайне благодарен вам за недавно присланную партию жандарматонов, изготовленных по новейшей технологии ваших инженеров. Машины показали себя великолепным образом и позволили освободить жандармов от ряда вынужденных обязанностей, отчего работоспособность и эффективность выполнения задач последними также выросла. Фонтейн готов заказать партию в пятьсот единиц с полной оплатой в следующем... – А кто освободит тебя от ряда вынужденных обязанностей, мой дорогой Юдекс? – мягко спрашивает Ризли, уже стоя у стола и осматривая обилие документов перед судьёй, из искреннего уважения борясь со своим желанием отодвинуть их все в сторону без разбора. – Кто позволит тебе отдохнуть, чтобы и твоя работоспособность и эффективность возросла впоследствии? Я уверен, что ты бы такой расклад оценил... Пока он плавно обходит стол, его крепкая и жилистая рука с какой-то необъяснимой изысканной лаской скользит по поверхности стола и по бумагам, едва касаясь их и приближаясь к руке дракона, всё ещё держащей перо. Само же это перо становится вмиг чрезвычайно тяжёлым, неприятным на ощупь, лишним, мешающим. Словно чужим и инородным. Тем, чего не должны касаться пальцы. Ризли дотрагивается до пера и осторожно вынимает его из ослабшей хватки среброволосого, бережно откладывая в сторону, на специальную маленькую подставку. К слову, её, как и прочие принадлежности для письма, которыми сейчас пользовался Нёвилетт, именно герцог ему и подарил. – У меня ещё так много работы... – тихий голос судьи звучит как мольба или исповедь. – И ты действительно думаешь, что она не подождёт, пока ты отдохнёшь? – управляющий крепости Меропид молвит тепло и мягко. Движения его уверенны, но вместе с тем исполнены ласки и заботы: он легонько дотрагивается до чужой кисти в перчатке, приподнимая её и отводя в сторону, так же подхватывает и другую руку, стоя теперь подле судьи, неспешно поворачивает его в свою сторону и тянет обе кисти дракона на себя, наклоняясь и целуя по очереди каждую длань. Его взгляд выражает, возможно, куда больше, чем уста, ведь вряд ли он прямо сейчас, во дворце Мермония, скажет вслух, как ему тревожно за душевное и физическое состояние Юдекса, показав тем самым его хрупкость и уязвимость не меньшую, чем та, коей обладают обычные люди, смертные. Однако Нёвилетту удаётся читать его взгляд день ото дня всё легче, ведь эмиссар всегда перед ним открывался, был честен и искренен. Даже если молчал – ибо дела его всегда говорили куда больше. Как и взгляд – такой же, как и сейчас. – Как давно ты спал, Нёви? – вопрошает герцог, присаживаясь перед возлюбленным на одно колено и с трепетом поглаживая его по бледной и мягкой щеке большим пальцем. Усталость судьи он лицезрел сейчас даже по цвету лица. – Я... не помню... – тихо отзывается Юдекс и невольно льнёт к руке, а в его голосе звучит будто бы даже вина, а не усталость. Его тон таков, что он готов оправдываться перед любимым, хотя это и немыслимо само по себе. И всё же ему совестно перед Ризли за то, до чего он себя довёл. Он бы не смог извиниться, хоть на языке так и вертятся эти ненужные и неправильные слова, говорящие о сожалении и о желании, чтобы всё было иначе, а не так, как сейчас, ведь знает, что это лишнее, и что главное, что хотел бы услышать герцог – это согласие. На поддержку, на содействие, на участие. На отдых. – Ты позволишь мне помочь тебе? – шепчет Ризли и продолжает всё так же сидеть на полу перед Юдексом и поглаживать его щёчку и шейку, просунув пальцы под высокий воротник – от этих ощущений у дракона всё тело под мантией покрывается мурашками, и только эмиссар знает, что на свету под определённым углом эти мурашки переливаются перламутром. – Я думаю... что... – глаза судьи невольно прикрываются, а его тело постепенно обмякает и расслабляется, погружаясь в сладкую негу, – мне... нужна помощь, да... От этих слов руки герцога становятся более настойчивыми, и вот уже Нёвилетт находится в его объятиях и чувствует странную всеобъемлющую сонливость, от которой он даже немного теряется во времени и пространстве. Тепло чужого тела обволакивает и создаёт чувство такого покоя, комфорта и безопасности, что даже Властелин Гидро в этом чувстве, неподвластном его пониманию, утопает и забывается, ни о чём более не думая и ничего более не желая, кроме как остаться тут, с любимым, в этом моменте, застыв навечно. Ризли решает поступить немного иначе. Он всё ещё нетороплив, учтив и деликатен, но от объятий всё же отстраняется, отчего бровки Юдекса невольно сползаются чуть ближе к переносице, однако это продолжается лишь несколько секунд, пока герцог, задействуя силу своих могучих мышц, с лёгкостью берёт свою любовь на руки, держа его крепко и прижимая к себе, как бесценное сокровище, а горячее дыхание его согревает уставшую и измученную трудовым одиночеством душу и утомлённое тело, разнеженное и обмякшее окончательно. – Ваша Честь, я выписываю вам постельный режим, – с едва уловимой усмешкой молвит герцог, но лицо его остаётся серьёзным, а сам он аккуратно и очень плавно, словно в танце, несёт возлюбленного к одному из шкафов с необычным секретом, известным только им двоим да помощнице Седэне, что всё это время сидела почти у самой двери кабинета судьи, навострив уши. – Дотянешься до книги, милый? Нежное слово попадает прямо в хрупкую душу Юдекса, и на его губах появляется лёгкая и почти неуловимая улыбка. Не глядя, ибо помнил наизусть нужное положение, он тянется тонкими длинными пальцами в чёрных перчатках к одному из вычурных фолиантов, и стоит ему прикоснуться к золотому переплёту, как массивный шкаф медленно отъезжает в сторону, открывая за собой скрытый проход в тёмное, но уютное и тёплое помещение секретного коридора. Того, что отведёт их домой. – И насколько же я оставлю Фонтейн? – Нёвилетт обернулся и взглянул за спину Ризли – туда, где остался его массивный письменный стол с несколькими стопками документов. – Ты его не оставляешь, любовь моя, – на сей раз Ризли усмехнулся полноценно. Столь сильная привязанность Юдекса к работе, буквально гиперфиксация на ней, столь самоотверженное служение – всё это напоминало ему самому тот путь в крепости, который он прошёл несколько лет назад, и оттого странным ему казалось, что Нёвилетт, будучи куда более древним существом, ещё не понял, что мир не рухнет в одночасье, если он хотя бы просто будет чаще спать. – Ты заботился о Фонтейне, о его людях, невероятно долго. Позволь же теперь ему самому позаботиться о себе. Доверься ему. Понаблюдай со стороны. Вместе со мной. Вот увидишь, он справится, всё будет в порядке. А если что случится – мы ведь будем рядом, так что тотчас вмешаемся. Хорошо? Голос герцога настолько уверенный и даже задорный, что Нёвилетт верит ему. Не только словам. Этот тон слишком убедителен. Речи Ризли всегда были для Юдекса источником своей собственной уверенности и вдохновения. Даже в самые тёмные дни. Даже в моменты сильнейшего отчаяния. Казалось бы – когда-то он своими устами вынес этому юноше приговор, отправив его в крепость Меропид. А потом юноша возмужал и... стал носить его на руках, заботиться и беречь хрупкое сердце дракона от всех невзгод. Удивительные обстоятельства – но именно они и заставляли осознавать, что происходящее действительно реально, ведь даже в сказках такого не напишут. И тёплые объятия Ризли, его сильные руки, уверенная речь с нотками гордости и невероятно вдохновляющее предложение довериться Фонтейну – всё это вызывало в душе Нёвилетта такой подъём, что в миг, когда они остались наедине в тёмном коридоре, а шкаф за ними закрылся, скрыв последний свет, из груди дракона вырвался тихий и трепетный вздох, а хорошо видящий в темноте герцог мог с удовольствием лицезреть его стеснительную лёгкую улыбку. – Пожалуй, я готов довериться... – прошептал Нёвилетт, прильнув к возлюбленному и уложив голову ему на плечо. – Надеюсь, вы не разочаруете... – Не разочаруем, обещаю, – последовал тёплый ответ совсем близко, отчего острое ушко слегка дёрнулось и приобрело почти не различимый в полумраке румяный оттенок. – Ты будешь гордиться. * * * Граммофон – прибор для воспроизведения звука с граммофонной пластинки. Граммофонная пластинка, грампластанка — аналоговый носитель звуковой информации — диск, на одной или на обеих сторонах которого нанесена непрерывная канавка (звуковая дорожка) в виде спирали. Вертикальный профиль звуковой дорожки модулирован звуковой волной. Устройство крепости весьма непросто. Бесчисленные механизмы, сообщающиеся трубы и полости, симметричные мостики и элементы интерьера, похожие на части большого механизма – всё это задумывалось не просто как тюрьма. Герцог знает об этом. Он много раз задавался вопросом о происхождении крепости и о её истинном назначении. Шлюз, сдерживающий воду первозданного моря, был им найден ещё до того, как он произвёл легендарный переворот. Малый шлюз скрывался глубоко в запутанных коридорах и выглядел пугающе. Большой же шлюз был им найден уже после становления герцогом. Однако строение крепости эти шлюзы не объясняли. Похоже, её сложная форма для чего-то использовалась. Ибо к чему в ней такая акустика? Как бы то ни было, продолжая разгадывать эту загадку, герцог пользовался акустикой крепости в своих целях – как прагматических, так и невинных, продиктованных вдохновением и желанием поделиться своей радостью. В очень давние времена акустика помогла с наименьшими затратами эффективно связать всю крепость так, что, вещая из главного кабинета в определённой его точке, можно было передать сообщение во все уголки тюрьмы, даже самые отдалённые. Впоследствии же стараниями прежних управляющих в этом месте был размещён механизм, многократно усиливающий выходящий звук и повышающий его качество. Но в какой-то момент он вышел из строя и был всеми забыт. Герцог Ризли же починил усилитель и… стал временами включать граммофон с музыкальными пластинками. Почему бы и заключённым не послушать иногда хорошую музыку вместе с ним? Почему бы им не разделить его воодушевление и романтическую лёгкость от приятной мелодии? Правда, им-то не видать того, что видят глаза герцога. Не танцует перед ними чудесный среброволосый принц, сбросивший с себя оковы власти и судейского статуса в виде тяжёлого синего одеяния. Лишь пышная белоснежная блуза блистает на его тонких плечах, а узкая талия подчёркнута высокими брюками на несколько пуговиц. Его стан лёгок и изящен, Юдекс будто плывёт, как дивная рыбка в чистой воде, и его танец заставляет герцога двигаться вместе с ним, вторя ритму и подстраиваясь под его лёгкость и воздушность. Ради этого ему даже приходится снять свои грузные ботинки – чтобы случайно не навредить ни дорогим туфлям Юдекса, ни его драгоценным ножкам, что скользят в нежных па так близко. Они вдвоём танцуют так, словно находятся не в подводной крепости-тюрьме, а в дивных райских садах, где музыку для них играют светлые духовные сущности, а не граммофон вовсе. Вдохновение и любовь движут их телами, помогая им оторваться от земли, забыть все невзгоды и тяготы и отдаться друг другу целиком и без остатка. В танце… …и в близости, что следует после. Она становится для них продолжением танца, у неё тоже есть ритм, пусть и не столь соответствующий музыке, ведь подчинён он темпу уже совсем иному, идущему из глубины их тел, из самого нутра жаждущей плоти. Музыка сейчас выполняет для них совсем иную функцию – она заглушает их стоны и крики. Если бы не было музыки, что разливается по всей крепости живыми и яркими звуками, уже давно бы весь Меропид (и за ним следом – Фонтейн) знал, что происходит между герцогом и Юдексом, когда тот спускается в крепость «для деловых разговоров». Конечно, многие и так догадывались, ведь такие сильные и яркие чувства уж слишком тяжело скрыть, однако мужчины стараются изо всех сил, чтобы ничто их не выдало, хотя выходящей вместе с музыкой страсти и потребовалось немалое время, чтобы раскрыться, и теперь это происходит всегда громко, звонко и ярко. Всё же когда Юдекс наконец научился в полной мере себя распускать, когда это требуется, жить стало существенно веселее. Настолько, что порой, когда он слышит знакомые мотивы на улицах Кур-де-Фонтейна, его ноги сами невольно производят танцевальные шаги, а на губах расцветает лёгкая и нежная улыбка – тень той, что он дарит герцогу каждый раз, как они тайно встречаются. * * *