Ведьма и священник

Тусклые лучи заходящего солнца пробирались сквозь темные полотна занавесок на огромных окнах библиотеки. Я ступала еле слышно, не хотела, чтобы кто-то следил за мной. Обычно во второй половине дня здесь было пусто, чем я успешно воспользовалась. Эдвард заявлялся в читальню предпочтительно к полуночи, пока снаружи его караулила похотливая карга. Ральф же захаживал сюда к полудню. Пройдя вглубь помещения, дальше к многочисленным стеллажам, я заметила, как половица подо мной скрипнула. — Вот же… — с уст готово было слететь ругательство, но неожиданный шум меня опередил. Я подняла голову на звук и увидела рыжего священника. От его растерянного вида щеки обожгло предательским румянцем. Книга, что он видимо читал до моего появления, покоилась на полу. Похоже, я напугала его своим присутствием и тот ее выронил. — Миледи, — неуверенно поздоровался Ральф, нервно поправляя колоратку. Пока юноша был застигнут врасплох, я непроизвольно подошла к нему и опустилась вниз, чтобы поднять томик. В надежде заполнить неловкую паузу между нами и сместить фокус внимания со своего покрасневшего лица. — Ах, что вы, не стоило! — будто только что очнулся от гипноза, взволнованно затараторил священник, опускаясь ко мне. Мы случайно столкнулись ладонями, одновременно хватаясь за обложку. Я с удовлетворением осознала, что он читал труд своего предка. Тот, что я так добродушно одолжила ему. Начал изучение, значит. Тем лучше, вскоре сможет поделиться со мной необходимыми для задания знаниями. Я невольно улыбнулась и встретилась взглядом с юношей. На этот раз его глаза не держали исключительно зрительный контакт, они бегали по всему моему лицу, часто останавливаясь на губах. Мне даже показалось, что зелёные глаза задержались на моем бюсте. Я пару раз невинно моргнула, возвращая парня в реальность. Он нахмурился и тряхнул головой. — Ерунда, — отозвалась я, оставляя книгу в его руках. — Всегда рада помочь. Вам. Мы синхронно поднялись и уставились друг на друга. Я жадно наблюдала, как сын божий борется со своей мужской сутью. Прошло совсем немного времени с тех пор, как он застал меня нагой в комнате. Я знала, что он смотрит, но он даже не подозревал об этом. От сего незнания, будоражащего его воображение, парню явно было ещё тяжелее понять себя и природу наших отношений. Любопытное зрелище. Ральф пару раз собирался что-то сказать, но все слова застревали в горле. Я буквально ощущала, как его одолевало множество вопросов ко мне и к самому себе. Чувствовала, как что-то изменилось в молодом священнике. Однако, ни одного греха в нем до сих пор обнаружить не удалось. — Благодарю, — наконец выдавил юноша, крепко сжимая ветхий томик в руках. Зелёные глаза продолжали хаотично бегать по моему силуэту, не смея встречаться со мной прямым взглядом. Он рвался уйти и одновременно жаждал остаться. Нерешительно замер, резко перестав быть себе хозяином. Я же, подгоняемая азартом вывести мальчишку на чистую воду, подвести к черте — поддержала невнятный диалог. — Продвинулись в изучении? — я кивнула на книгу. Заметно расслабившись от безобидного вопроса, Ральф опустил напряжённые плечи. — Прошло, кхм, не так много времени, — его мысли продолжали отвлекаться на что-то другое. — Не особо, миледи. А вам уже пора ее вернуть? — Нет, все в порядке, — я отмахнулась, внимательно наблюдая за реакцией парня. — Часто бываете в библиотеке? — С тех пор, как вы дали мне эти труды — прилично. Но предпочитаю дневное время, свободное от службы. Да и мистер Пемброк занимает читальню ближе к полуночи. О, я знаю. Я притворно закусила губу, создав на своём лице самое взволнованное выражение. — Вот как… Я полагала, в вечернее время все уже отбывают ко сну. Так странно, накануне я слышала, как кто-то стоял за моей дверью и явно следил за мной. Глаза юноши округлились, кровь прилила к щекам. Руки сжали потрепанный томик пуще прежнего. Он надеялся, что она никогда не узнает об этом. Однако, в глубине души понял, что стало любопытно, что было бы, если бы узнала? Выругала, на чем свет стоит? Отвесила бы звонкую оплеуху? Или же перестала общаться вовсе? Последнее, как Ральф думал, было хуже всего. Но нет, это было не самое страшное. Ужаснее всего то, что он согрешил. Так просто поддался греху и не испытал… отвращения? Страха? О, нет. Впервые за долго время Ральф ощутил чувство прекрасного, завидев случайно переодевающуюся женщину необычайной красоты. Да, он и прежде наблюдал эти аристократические изгибы, но то было в повседневной манере. В одежде. Тогда же он испытал полное благоговение перед женской красотой. И я это почувствовала. Но священник не мог лгать. Он принёс обет своей вере. И за то, что одно правило он уже нарушил, ему надлежало не усугублять свою ситуацию ещё больше. — Неужели господин Пемброк… — бессовестно давила я, подталкивая юношу к правде. — Простите, миледи, — тихо перебил меня Ральф. — Я тогда возвращался из библиотеки, так как она была занята. Ваша дверь была приоткрыта. Я хотел подойти, чтобы закрыть её или сказать об этом вам, но… Не смог. Он виновато опустил взгляд вниз. Я смотрела на него во все глаза. Неужто и впрямь такой правильный? Что ж ты сразу об этом не сказал, святоша? — Не волнуйтесь, я быстро ушёл оттуда. Но не сразу. — Ещё раз прошу прощения. Я изобразила сочувствие. — Значит, вы видели… — Не переживайте, я все забыл! — быстро затараторил парень. — Простите меня. Подобное больше не повторится, обещаю вам. Я ощущала, как он желает сбежать отсюда, но любопытство пригвоздило безвольное тело к месту. Что-то держит его возле меня. Но это вовсе не похоть. — Вам понравилось? — Прошу прощения?.. Веснушчатое лицо вытянулось от удивления. Ральф явно не ожидал от меня подобных вопросов. Для него я — чистейший прелести чистейший образец. Пора понемногу приоткрывать завесу тайны… Не пожалею ли? — Перестаньте извиняться. Я знаю, что вы пробыли за дверью приличное количество времени. Если бы я была на вас зла, вы бы давно об этом узнали, — спокойно оборвала его я. — Скажите, вам настолько понравилось, что вы задержались? Ральф нервно сглотнул, пряча взгляд в пол. Он совсем запутался. Не понимал, как следует обращаться со мной теперь. Смеюсь ли я над ним или говорю серьёзно? — Это было самое прекрасное, что я видел в жизни. — с трудом вымолвил он. Я пораженно выгнула бровь. Рот приоткрылся от удивления. Теперь я пребывала в шоке от неожиданности его поведения. Будто почуяв перемену в моем настроении, юноша продолжил, более тихо: — Не в том смысле, что вы подумали. Я все-таки святой отец. И не смею помыслить о грязи в отношении вас. По коже прошлась россыпь щекочущих мурашек. Моё тело непривычно странно откликнулось на признание молодого священника. Это вызвало полный диссонанс чувств. — Но вы так же и мужчина. Разве грязно думать о близости с женщиной, которая вам нравится? — меня так и подмывало вывести святошу на чистую воду. Я шагнула ближе. — Это неправильно. Я нарушаю клятву. Мне придётся ещё долго замаливать свое недоразумение. — он не сдвинулся с места, нервно облизывая пересохшие губы. Это жест не укрылся от меня, и я усмехнулась про себя. — Недоразумение? Но вы ведь что-то чувствуете… — Мой голос стих на пол тона ниже. Мы оказались в опасной близости, когда я оказалась прямо напротив юноши. Веснушки смешались с выступившей краской на лице, дыхание заметно участилось. — Разве это грязь? — я аккуратно коснулась его щеки, которая тут же запылала буйствующим огнём. Ральф вздрогнул, но не отпрянул. В его взгляде блеснула надежда на то, что я разделяла его чувства. Но на лице все ещё отражалась внутренняя борьба. — Вы боитесь меня? Святой отец отрицательно помотал головой. — Я не хочу совершать грех. Не хочу, чтобы и вы пострадали. Я должен понести ответственность… — Чувства — не грех. Иначе как, по-вашему, заводятся романы? Строятся семьи? В подтверждение своих слов я опустила вторую руку ему на грудь. Сердце юноши отстукивало четкий военный марш. Я умела тянуть за нужные ниточки в подходящее время. И это сработало. — Что вы делаете?.. — последняя попытка воззвать к разуму слегка охрипшим голосом. — Показываю вам обратную сторону медали. Его ладонь дрогнула, найдя мою на своей груди. Священник аккуратно опустил её вниз, не размыкая рук. Зелёные глаза с благоговейным интересом изучали моё лицо, словно пытались разгадать истинные мотивы вдовы Норфолк. — Значит, вот так выглядит грехопадение? — вопрос прозвучал скорее, как утверждение. Он осторожно прикоснулся к моей щеке. Движения стали более уверенными, внимательными. Может быть, понял мой посыл? Решился отдаться своему чувству и поступиться принципами? — Я пожалею об этом. — шёпотом признался Ральф, приближаясь ко мне. — А я — нет. — на выдохе ответила я, всем естеством стремясь к нему навстречу. Наши губы мягко столкнулись друг с другом, вызывая по телу мелкие электрические разряды. Ведьма внутри меня победно ликовала, склонив наконец святошу на греховную сторону. Однако вместе с этим, я ощутила инородное чувство, доселе мне незнакомое. Трепет холодного сердца, сотрясающего грудную клетку. Мелкие покалывания на кончиках пальцев от близости с молоденьким, явно жаждущим меня, святым отцом. Вот только это не было похотью. Для него это превратилось в нечто возвышенное. Божественное. Чистое.

*

Красота и грех сплелись в его груди воедино, будто колокольный звон, разорванный ветром на обрывки молитвы. Ее губы коснулись его в сумерках читальни, где воск догорал в старинных подсвечниках, смешиваясь с ароматом дикого жасмина в волосах девушки. Ральф не дышал — словно боялся, что святость, годами копившаяся в нем капля за каплей, как воск перед иконой, вытечет с этим выдохом. Ее пальцы, теплые и живые, впились в сутану, вышитую шелком терновых ветвей, и он почувствовал, как под тонкой тканью закипает что-то древнее обетов: дрожь в основании горла, жар, ползущий от сжатых ладоней — тех самых, что час назад благословляли детей у купели. Вкус леди Амабелль оказался слаще вина причастия, острее металла на губах от ночного поста. Он понял, что целует не ее, а само время — миг, когда земное и божественное сталкиваются, как два креста в складках алтарной пелены. Звон набата, сорвавшийся с колокольни, пронзил воздух лезвием, но молодая женщина прижалась сильнее, и в этом движении возродилась вся геометрия их падения: не вниз, а вовнутрь, в бездну, где ангелы носят личины, а запретный плод пахнет детством — ладаном, малиной, слезами матери, провожающей ребенка в семинарию. Отстраняясь, Ральф увидел, как тень от девичьих ресниц легла на щеку крестом. Сердце, привыкшее биться в ритме псалмов, теперь глухо стучало ее именем, и это было страшнее любой ереси. В глазах, еще секунду назад отражавших яркий блеск огня, плавал осколок ее улыбки — хрупкий, как облатка, тающая на языке перед причастием. И он знал: даже если завтра исповедуется в этом, слова покаяния будут пахнуть жасмином. А значит, это станет вовсе не раскаянием, а новым грехом. Сладким и безнадежным, как последний глоток воздуха утопающего, увидевшего в глубине свет.