Hello Winter

       Холодный воздух хлестал по щекам, пока Шерлок спускался по ступеням, его шаги гулко отмеряли последние секунды перед неизбежным. У ворот его, как он и предполагал, давно поджидали: Мать, с губами, плотно сжатыми в тревожной складке, уже готовилась обрушить на него всё, что скопилось за долгие часы поездки от дома до школы. Ее пронзительный взгляд, полный негодования и усталости, обещал нудную, нелицеприятную беседу. Рядом с ней Майкрофт, прислонившись к машине с привычной ленцой, наблюдал за братом с тем самым выражением — смесью любопытства и легкого презрения, которое давно стало его визитной карточкой. Но больше младшего Холмса удивило присутствие отца, предпочитавшего комфорт их семейного гнезда всяким скандалам. Он стоял чуть в стороне, в своей привычной роли безмолвного наблюдателя. Его лицо оставалось невозмутимым, как и всегда, но в глубине глаз мелькала едва заметная искра — то ли сочувствие, то ли сожаление. — Уильям Шерлок Скотт Холмс! — резко произнесла мать, делая шаг вперёд. — Что за безобразие! Дисквалифицирован! Я надеялась, что ты хотя бы раз сможешь сосредоточиться на деле, а не устраивать из всего цирк. Шерлок молча сжал футляр, который прятал под курткой, словно тот был единственной защитой от её слов. — Это недопустимо, — продолжила мать, её интонация становилась всё громче, привлекая внимание прохожих. — Я больше не потерплю подобного. Ты должен понять, что дисциплина и работа над собой важнее твоих этих… — она сделала широкий жест рукой, будто слова о том, что именно она имела в виду, были слишком утомительными. Майкрофт усмехнулся. — Я предупреждал, что он снова опозорит нашу фамилию. Но кто меня слушает? Надеялся, что ты хотя бы постараешься. Видимо, я слишком переоценил тебя. Шерлок поднял на него глаза, в которых было больше презрения, чем страха. Он хотел ответить, но сдержался, вместо этого чуть отодвинув футляр за спину. — Что это? — спросил Майкрофт, заметив движение. Его внимание привлек предмет в руках брата, точно это была улика в очередном деле. — Только не говори, что теперь ты музыкант. — Это подарок, — бросил Шерлок, стараясь не встречаться взглядом ни с кем из них. На лице матери раздражение внезапно сменилось восторгом. — Подарок? Скрипка? Неужели? О, это замечательно! Кто тебе её подарил? Учитель? Или кто-то из учеников? Почему ты не сказал мне об этом сразу? — Не важно, — отрезал Шерлок, не желая делиться воспоминаниями о Мисс Харкурт. Даже мысль о том, чтобы упомянуть её фамилию, казалась неправильной. — Ах, вот как, — Майкрофт прищурился, звуча ещё более насмешливо. — Что ж, это объясняет твою неудачу на выставке. Видимо, ты был слишком занят своими новыми подружками, чтобы заниматься настоящим делом. Отец, стоявший рядом, слегка кашлянул, привлекая к себе внимание. Он шагнул ближе, его тон тихий, но твердый. — Думаю, нам стоит дать ему возможность объясниться, прежде чем делать выводы. Мать бросила на мужа быстрый взгляд, в котором не было ни капли согласия. — Ты все еще хочешь оправдать его? После всего, что он натворил? — Она обернулась к младшему. — Я знаю, что ты умен, но твоя упрямость делает из твоих талантов обузу. Шерлок фыркнул. Он не собирался ничего объяснять. Все их слова были пустыми. Они не поймут ни музыку, ни его, ни того, почему скрипка теперь казалась ему важной. — А может, — продолжала мать, уже мягче, вспоминая о новом трофее сына. — ты хочешь, чтобы мы организовали тебе уроки музыки? Это могло бы помочь направить твою энергию в правильное русло. Майкрофт хихикнул на ее слова. — Уроки? Он не продержится и месяца. Бросит, как только поймёт, что это требует усилий. — Достаточно! — неожиданно громко сказал отец. Его взор на мгновение встретился с глазами Шерлока, и в нём была явная поддержка. — Уроки — это его выбор. И обсуждать это сейчас — не лучшая идея. Давайте просто поедем домой. Мать хотела было возразить, но махнула рукой, демонстрируя своё недовольство. Она пошла к машине, Майкрофт последовал за ней, но перед тем, как сесть, бросил брату ещё одну ехидную улыбочку. Не дожидаясь ни приглашений, ни строгих указаний, Шерлок безмолвно залез в чёрный Range Rover. На протяжении всей дороги его семья была занята чем-то вроде импровизированного дебата, цель которого — разобраться, как именно следует воспитывать младшего члена их клана. Мать, полная решимости и негодования, говорила о дисциплине, её голос звенел, как церковный колокол, который никто не просил звонить. Майкрофт, усевшись рядом с Шерлоком, время от времени отпускал колкие замечания. Проницательный взгляд, который он бросал, только усиливал атмосферу. Отец, занимавший место водителя — или, скорее, посредника, — делал робкие, но решительные попытки внести в разговор нотку спокойствия, как будто считал, что его роль в этом хаосе заключалась в том, чтобы удержать всё это на плаву. А Шерлок, к удивлению всех, был абсолютно безмолвный. Казалось, он физически присутствовал в машине, но ментально находился где-то в другом месте, где не было ни вопросов, ни дискуссий, ни Майкрофта с его вечной снисходительностью. Все звуки — спор родителей, сарказм брата, даже скрип снега под колёсами — доносились до него через толстый слой воды, искажённые и отдалённые. Его мысли же были ясными. Он был один в этом странном, тихом мире, где мелодия продолжала звучать в его голове, мягкая, но настойчивая, как напоминание о чём-то, что он ещё не успел осознать.

***

Майкрофт, устроившийся на заднем сидении с грацией человека, которому подвластна вся машина, а не только его уголок, внимательно наблюдал за младшим братом. Его выражение было сложным коктейлем из настороженности и тщательно завуалированной заботы — смеси, которая легко могла бы быть неправильно истолкована как равнодушие, но на самом деле говорила о глубоком, если и слегка настороженном интересе. Шерлок, обычно излучавший безудержную самоуверенность и саркастическое презрение ко всему, что не соответствовало его высоким стандартам, на этот раз выглядел подозрительно неразговорчивым. Его руки крепко держали футляр того самого музыкального инструмента, который ещё недавно он так яро презирал. Глаза младшего Холмса были прикованы к морозному окну, но взгляд не видел ничего конкретного, лишь устремлялся куда-то вдаль, туда, где обрывки его мыслей уносились ветром. Впереди, в кресле пассажира, сидела их мать. Слова ее изливалисьг энтузиазмом, ярким и почти радостным, словно она никак не замечала густой атмосферы тишины, окутывающей заднее сидение. Этот энтузиазм, однако, казался совершенно неуместным, как если бы она пыталась заполнить пустоту, которую сама не понимала. — Представьте, как это обогатит его развитие! — говорила она, обращаясь то к водителю, то в воздух. — Творческое увлечение, особенно музыка, может воспитать терпение, усидчивость, а это то, чего ему явно не хватает. Я могу поговорить с директором школы. Возможно, нам удастся получить дополнительные занятия или скидку на уроки. На это Шерлок не издал ни звука. Футляр с надписью «В. Р. Х.», слегка потёртой на углах, лежал у него на коленях, будто не простой предмет, а ключ к чему-то важному. — Шерлок, ты слышишь меня? — спросила мать, слегка повернувшись назад. В её интонации сквозил оттенок раздражения, но она старалась держаться сдержанно. — Я уверена, что это откроет для тебя новые перспективы. Мы уже давно обсуждали с твоим отцом, что тебе нужно увлечение получше, чем твои детективы. Разве это не прекрасная возможность? Шерлок не отрывал взгляда от стекла, но уголки его губ слегка дрогнули, будто он хотел сказать что-то, но передумал. Майкрофт, напротив, не собирался оставлять это без внимания. Он нахмурился, и его слова прозвучали низко и отрывисто: — Ты необыкновенно тих. Это на тебя не похоже. Обычно ты бы уже возразил или выпустил очередную порцию едкого сарказма. Что случилось? — Ничего, — коротко ответил Шерлок, не удосужившись даже посмотреть на брата. Майкрофт скользнул взглядом по футляру, вглядываясь в серебряные инициалы. Интересно. Очень интересно. — Это подарок, говоришь? — медленно произнёс Майкрофт, как будто подбирал слова, чтобы вызвать младшего Холмса на разговор. — Как правило, личные вещи не становятся подарками. Кто этот В. Р. Х.? Что за человек? Отец, который до этого момента долгое время молчал, глядя на заснеженные улицы, повернул голову. — Может, лучше оставить мальчика в покое? — сказал он твёрдо. — Если он не хочет говорить, это его право. Старший сын, конечно, не сказал ничего поперек главе семьи, но его взгляд был красноречивее любых слов. Он ясно давал понять, что Холмс вовсе не собирается отпускать эту тему. Оставить что-то без ответа? Это было бы равносильно тому, чтобы Майкрофт забыл заправить свою рубашку утром. Мать раздражённо вздохнула на молчание Шерлока, словно пыталась вытолкнуть из себя всё накопившееся негодование, и опять обернулась к задним сидениям. — Ну, хоть скажи, кто подарил тебе этот инструмент. Это преподаватель? Или кто-то из твоих одноклассников? Или девочка из пансиона? Мы могли бы выразить благодарность. На слове «девочка» Шерлок слегка дернулся, что, естественно, не осталось без внимания Майкрофта. — Это не важно, — холодно отрезал Шерлок. Его голос звучал ровно, но пальцы, что держали футляр, невольно сжались крепче, как будто этот жест мог защитить его тайну. — Не важно? — мать вскинула брови. Смесь упрёка и лёгкой драматичности, которые были ей так свойственны, пронизывала пространство. — Всё, что касается тебя, важно для нас! Она посмотрела на Шерлока с тем выражением, которое матери обычно используют, когда говорят: «Мы это делаем для твоего блага», хотя на самом деле это для их собственного спокойствия. — Может, не стоит так на него давить, дорогая, — снова вмешался отец. — Иногда лучше дать человеку время. Мать опять бросила на него короткий взгляд, полный недовольства, но ничего не сказала. Тишина в машине стала ещё плотнее, словно снежные хлопья за окном проникли внутрь и осели на каждом из них. Младший Холмс смотрел на футляр, избегая любого зрительного контакта. Майкрофт, впрочем, продолжал не отводить глаз от брата. Его внимание было таким же неумолимым, как те снежинки, что падали за стеклом. Обычно он знал всё о Шерлоке — каждый его каприз, каждую слабость. Но сейчас перед ним была не просто интересная задачка по высшей математике, а своенравный подросток; Господи прости, с личной жизнью и секретами. И именно это раздражало Майкрофта больше всего. Между тем машина свернула на узкую улицу, где снег ложился мягким ковром, полностью стирая следы жизни, оставленные людьми ранее. Отец посмотрел в зеркало заднего вида на младшего сына, и их орбиты встретились на секунду. Шерлок был весь в себе, поглощённый чем-то, и тем не менее отец не сказал ни слова, не задал ни одного вопроса. Только взгляд — спокойный, устремлённый и глубокий, словно он прошёл через весь шум и нашёл самый скрытый уголок его тревог:«Я вижу, что с тобой происходит. Давить на тебя не буду». Но Шерлок, несмотря на негласное обещание отца, не почувствовал облегчения. Ведь рядом с ним по-прежнему сидел Майкрофт, и этот факт не позволял ему полностью расслабиться. Напротив, его присутствие, с этим неизменно охотничьем взором, только усиливало напряжение. Шерлок знал, что его брат не упустит ни одной детали, что он выжидает момента, с какой-то почти животной точностью, когда сможет поймать его на ошибке или недосказанности. В попытке успокоится, Шерлок покрепче прижал неожиданный подарок. Все его мысли возвращались к ней. Несмотря на весь хаос, окружавший его, он ощутил странное, но настойчивое желание, которое никак не укладывалось в рамки обычного любопытства. Оно было чем-то более глубоким, почти неосознанным — потребностью разобраться, понять, ухватить суть. Что именно? Скрипку, ту загадочную девочку или, возможно, что-то большее? Этого он ещё толком не знал, но чувство росло, как мелодия, набирающая силу. Мысль мелькнула у него в голове, неуловимая, но цепкая, как едва различимый мотив:«Это не просто музыкальный инструмент. Это метод. Ключ к тому безупречному хладнокровию, которое есть у неё и которого мне так не хватает». И идея эта была не просто откровением, а чем-то, что заставило его на мгновение замереть. Потому что Шерлок не привык думать о чужих качествах как о чем-то, что могло бы стать для него примером. И всё же здесь, в этой скрипке, в её холодной, но притягательной уверенности, он почувствовал вызов — вызов, который не мог оставить без ответа.

***

Когда Шерлок, не говоря ни слова, поспешил в свою комнату по приезде домой, Майкрофт, закрывая за собой входную дверь, продолжал обдумывать ситуацию с той настойчивостью, которая была свойственна его интеллекту. В его голове разворачивался тщательно выстроенный план, как шахматная партия, в которой каждый ход имеет значение. Время было ограничено, но Майкрофт, как всегда, сохранял ощущение полного контроля и превосходства, словно все события уже были предрешены. С неизменной осанкой, отражающей спокойную уверенность, которой не был чужд, он оглядел родителей, шумно обсуждавших младшего сына на улице, и набрал номер школы на домашнем телефоне. Представившись отцом Шерлока, Холмс говорил так уверенно и вкрадчиво, что его тон был подобен дремлющему хищнику, готовому нанести удар в любой момент. На другом конце раздался женский голос, мягкий, но наполненный профессиональной вежливостью и тем стандартным набором формальностей, который был так характерен для этих телефонных разговоров. — Добрый день. Чем я могу вам помочь? — Здравствуйте, — произнёс Майкрофт, расправляя плечи еще больше и выдавая из себя образцового родителя, который, несмотря на свои девятнадцать лет, уже успел наработать достаточный опыт в области дипломатии и уверенности. — Я интересуюсь вопросом, который касается моего сына. Недавно он потерялся, и мне было бы крайне любопытно узнать все подробности по этому поводу. Я слышал, что это как-то связано с одной из учениц, и, естественно, мне бы было приятно получить всю возможную информацию. На другом конце телефона возникла небольшая пауза: — Мы не можем обсуждать детали, связанные со студентами, без соответствующего разрешения. — Да-да, конечно, — перебил Майкрофт, его интонация сохраняла спокойствие, но с лёгкой тенью властности. — Но мы все понимаем, что потерять ребёнка — это не просто вопрос дисциплины, это вопрос безопасности и ответственности. Раз уж моя семья оказалась вовлечена, мне необходимо понять, что произошло. Вновь несколько мгновений ожидания, и, наконец, голос снова раздался: — На самом деле, ваш сын был с президентом студенческого совета в тот момент. Я была тем, кто занимался всей ситуацией. Всё прошло спокойно, и, слава богу, мы всё уладили довольно быстро. Майкрофт сосредоточился. Президент студенческого совета? Это было зацепкой. Он решил не давить слишком сильно на учителя и сохранять видимость полного спокойствия. — Очень хорошо, — произнёс Майкрофт, ровно и уверенно, без малейшего намёка на поспешность. — Могу ли я узнать, кто этот президент? Её имя, конечно, необходимо для завершения всех формальностей. Женщина на другом конце замедлила речь, словно ищя подходящие слова, и Майкрофт почувствовал, как это молчание тянется, как натянутая струна перед нужным моментом. — Эм… Да, конечно, — сказала учительница, явно не до конца уверенная в своём ответе. — Полное имя — Винтер Розалинд Харкурт. Наша гордость и эталон дисциплины! Майкрофт едва заметно улыбнулся про себя, как стратег, который только что сыграл несколько шагов вперёд в игре, не выдавая своего преимущества. Это было именно то, что ему было нужно — плодотворный разговор, как он и ожидал, с интересной, хотя и несколько неожиданной поворотной деталью. В свете новой информации ситуация становилась всё более комичной. Шерлок, казалось бы, никак не мог быть связан с чем-то таким, как скрипка, и уж тем более с кем-то, кого называют «эталоном дисциплины». Это было для него, как шокирующее сочетание несочетаемого — и именно поэтому так притягивало внимание. — Благодарю вас за информацию, — произнёс Майкрофт в тоне учтивости, как будто он вел спокойный разговор о покупке нового столика для библиотеки. — Надеюсь, с такими мерами ситуация не повторится. Учительница больше ничего не добавила, и разговор завершился в той обволакивающей атмосфере, которую Майкрофт считал вершиной своей дипломатии. Он положил телефон с чувством приятного контроля, словно только что завершил не просто телефонный звонок, а изящный шахматный дебют, где все фигуры оказались именно там, где он и хотел. Винтер Розалинд Харкурт. Имя звучало как начало поэмы, но для Майкрофта оно было всего лишь новой зацепкой в пазле. Он медленно откинулся на спинку кресла, позволяя себе мгновение созерцания. Камин перед ним потрескивал, бросая на комнату мягкий свет, а в голове уже выстраивался план действий. Всё шло как по маслу, и это, конечно, приносило ему небывалое удовольствие — удовольствие тех, кто привык видеть мир как лабиринт, где все стены расставлены так, чтобы их легко можно было обходить. Но, как и у Шерлока, у Майкрофта была своя маленькая слабость, преграда, которую ему было как раз очень тяжело избежать. Это была гордость. Как бы он ни пытался скрыть её, именно она подталкивала его к действию, к тому, чтобы выжать из каждой ситуации максимальную пользу. И эта слабость никогда не давала ему сидеть сложа руки, особенно когда рядом был тот, кто мог стать объектом его маленьких манипуляций. И поэтому через пару часов, за ужином, Майкрофт уже не мог себя контролировать перед соблазном внести чуть больше напряжения в атмосферу. Его манеры за столом были безупречны — буквально воплощение того, что принято называть «великосветским воспитанием». Однако в выражении его лица прыгали едва заметные чертики, почти невидимый намёк на что-то большее. Он слегка откинулся на стуле, сложив руки с характерной для него уверенностью, как если бы готовился не просто высказать мнение, а сразу преподнести целую лекцию. — Ну что, дорогой братец, — начал он, растягивая слова с ленивой аристократической изысканностью, — кажется, у тебя появился новый друг. Какое-то таинственное создание из школы для девочек, насколько я понимаю. Шерлок, который до этого выглядел сосредоточенным на своей тарелке, будто решал сложнейшую задачу, внезапно вздрогнул. Его вилка с грохотом упала на стол, а сам он уставился на Майкрофта с таким видом, словно брат только что заявил, что завтрак — это выдумка человечества. Его лицо вспыхнуло краской негодования. — Я не понимаю, о чём ты говоришь, — пробормотал он, избегая взгляда брата. — О, не будь скромником, Шерлок, — продолжил Майкрофт, его голос был сладок и медлителен, подобно мёду, стекающему по ложке. — Не каждый день тебя опекает красивая девушка. Могу только представить, как она тебя «унимала». — Замолчи, Майкрофт! — зашипел Шерлок с той нотой, которая обычно предвещала немедленную реакцию. Он резко встал, стул с грохотом отъехал назад, и, не оборачиваясь, Холмс вышел из комнаты, оставив своих родителей в состоянии глубокой растерянности. Майкрофт вздохнул, устало устремив взгляд на дверь, которая через мгновение вздрогнула от оглушительного удара — Шерлок захлопнул её с драматизмом, достойным финального акта театральной пьесы, и заперся у себя в комнате. В сердце Майкрофта шевельнулось нечто неприятно знакомое — лёгкое чувство вины. Возможно, он и впрямь зашёл слишком далеко, особенно на глазах у родителей. Те как раз переглядывались с видом людей, которые внезапно заподозрили, что в их уютной гостиной завёлся крупный и весьма нахальный пересмешник. Майкрофт это понимал. О, он понимал это с почти болезненной ясностью. И всё же отказаться от своих маленьких интриг было бы для него столь же немыслимо, как отказаться от божественного десерта после ужина — а такое, как известно, делается лишь под угрозой неминуемой казни. Позже, когда вишнёвый пирог остался лишь приятным послевкусием, а дом погрузился в вечернюю тишину, Майкрофт всё-таки нашёл себя стоящим у двери комнаты Шерлока. Сладость десерта смешалась с горечью осознания собственного некрасивого поступка, и эта смесь оказалась на удивление стойкой — никак не желала выветриваться, мешая ему отойти ко сну. Он постучал — не громко, но достаточно, чтобы дать понять, что это он, а не кто-то из родителей. — Шерлок, это я, — произнёс старший брат непривычно мягко. — Я просто хотел поговорить. Из-за двери не раздалось ни звука. Майкрофт сделал паузу, но потом добавил: — Я узнал её имя. Винтер Розалинд Харкурт. Ты не должен смущаться из-за неё. Она кажется… хорошей. Раздался лёгкий шорох, и спустя мгновение дверь приоткрылась. В проёме стоял Шерлок, глаза его были прищурены, словно он пытался понять, насколько искренен брат. — Как ты узнал? — спросил он, голос был низким, но полным подозрения. Майкрофт чуть улыбнулся, уголки его губ приподнялись с той ленивой грацией, которая так бесила Шерлока. — У меня свои способы, — ответил он, его тон был лёгким, почти непринуждённым. — Просто будь осторожен, хорошо? Шерлок помедлил, но затем слегка кивнул, хотя лицо его всё ещё оставалось напряжённым. Майкрофт, удовлетворённый тем, что разговор, пусть и короткий, но результативный, наконец состоялся, повернулся и, неторопливо, с тем видом, который был бы у человека, решившего все свои вопросы на этот день, пошёл по коридору. Наконец на языке ощущался приятный привкус завершенности — всё, что мог, он сделал. Теперь оставалось только наблюдать, как этот шаткий мир, где он и Шерлок вечно сталкиваются, потихоньку налаживается. Но, как бы Майкрофт не пытался себя успокоить, мысль о загадочном президенте школьного совета не покидала его. И вот, он стоял перед зеркалом, долго и тщательно чистя зубы, пытаясь заставить свою голову заниматься чем-то другим. Он был уверен, что Шерлок, как всегда, вскоре забудет о своей скрипке и переключится на что-то более… Шерлоковское. Возможно, его увлечёт что-то новое, а эта скрипка, как и всё остальное, окажется брошенной в какой-то дальний угол. Но, с другой стороны, Майкрофт никогда не видел брата таким… сентиментальным. И это ощущение было для него не просто странным — оно было беспокойным, как если бы под слоем привычной детской дерзости и холодной логики скрывалось что-то неизвестное и, что самое худшее, неконтролируемое даже самим Шерлоком.

***

Со дня научной ярмарки прошло несколько месяцев, и несмотря на ту искру интереса, которую президент студенческого совета успела зажечь в Шерлоке, жизнь вернулась в своё привычное русло. Майкрофт, как всегда, не мог удержаться от бесконечного поддразнивание на тему этой загадочной девушки, что, разумеется, не нравилось Шерлоку. В ответ на это он укрылся в учёбе и текущих делах, решив избежать ненужных размышлений. Майкрофт, в свою очередь, внимательно наблюдал за ним, легко улавливая даже самые мельчайшие изменения в настроении. Он заметил, как Шерлок становился особенно молчаливым каждый раз, когда их дом накрывала снежная пелена. И вот как бы Холмс не любил брата, однажды он не удержался в такой момент и, с лёгкой улыбкой, не лишённой того знакомого провокационного оттенка, произнёс: — Знаешь, ты мог бы попробовать найти её. Это было бы весьма интересное приключение, не так ли? Шерлок, не тратя времени на дипломатические манёвры, закатил глаза, с лёгким раздражением на лице. — Я не собираюсь гоняться за какой-то девочкой, Майкрофт. У меня есть дела поважнее, — парировал он, хотя, как бы этого ни хотел, мысль о Винтер всё ещё скользила в его голове, как неудобный призрак. Со временем поддразнивания Майкрофта отошли на второй план, и он вернулся к академическим обязанностям, поглощённый учёбой и университетскими делами. Шерлок же погрузился в свои привычные маленькие расследования, которые, несмотря на всю малозначительность, требовали его полного внимания. Эти незначительные загадки, как ниточки, которые невидимы, но всё же тянут его за собой, наполняли его ум, возвращая столь желаемое ощущение контроля, словно воздух, вернувшийся в лёгкие после долгого отсутствия. Однако, несмотря на все усилия, тот день никак не исчезал из его мыслей. Он остался, как едва слышимая мелодия, что вкрадчиво звучит на заднем фоне, как музыка, льющаяся из динамиков в супермаркете перед Рождеством. Сначала она незаметно проникает в сознание, и ты едва её замечаешь, но с каждым новым аккордом она становится всё настойчивее, пока не поглощает всё вокруг, пока не становится частью твоего настроения, особенно с приходом зимы. Но как это обычно и бывает с новогодними синглами, они начинают надоедать до окончания холодного сезона. Здесь была похожая ситуация. Со временем размышления о Винтер стали казаться ему чем-то лишним, как непрошенный гость, который слишком долго остаётся в доме, нарушая его привычный порядок. Скрипка была, конечно, прекрасна — она помогала собрать мысли, и, несмотря на всё, он был ей благодарен. Но она оказалась чем-то большим, чем просто инструмент, и эта сентиментальность его откровенно раздражала. Однажды вечером, когда ощущение её присутствия стало почти невыносимым, он схватил швейцарский ножик и с силой выцарапал первые две буквы её инициалов с футляра, оставив только большую букву Х— свой собственный, будто случайный, инициал. Это был жест почти бессознательный, странный и неопределённый, как попытка вычеркнуть из своей жизни часть загадки, которая не давала ему покоя. С того момента он рассудил, что больше ничего такого глупого не будет его тревожить. Ни воспоминания, ни чувства — ничто, что могло бы пробудить ту непонятную привязанность, которая слишком часто терзала разум и мешала его идеально выстроенному плану. Этому просто не было места в его голове.