Любил

Во всей суматохе никто и не заметил, как на улице крепко потемнело. Казалось, что только он выходил из зала суда — слегка нервный, но всё же облегчённо вдыхающий полной грудью. Только он слышал радостные кличи бесов вокруг, их, сверкающие гордостью, глаза. Не уже ли это то самое признание, о котором он так мечтал всю жизнь? Наконец-то он смог утереть нос всем, кто когда-либо сомневался в нём, и прославиться на весь Имп-сити, а то и дальше. Эта мгновенная популярность слегка опьяняла и до сих пор не укладывалась в разгорячённой голове. Однако, насколько бы то ликование не было сильным, что-то тягучее и отдающее несправедливостью понемногу нарастало в нём. Набирало обороты с каждым мерзким словом и брошенным мусором в бывшего принца. И вот он находит себя уже в своей зашарпанной квартирке. До этого он просто плыл по течению и сильно не проникался происходящим в моменте. Словно лишь со стороны наблюдал за скудно разворачивающийся мелодрамой своей жизни, пока в один момент не ухватил какую-то деталь, что резко подтолкнула его углубиться в сюжет и хоть о чём-то поразмышлять. Вокруг все родное: неглубокая ванна, которая занимает довольно много места; уже начинающая в редких местах крошиться, настенная плитка; слишком яркие, красные лампочки. Он цокнул про себя, понимая, что даже Столас, которого он так бережно обхаживает, стал родным. Будто он всегда это делал — провожал его с заседания и отмывал от помоев, а после намеривался уложить спать в свою кровать и пожелать спокойной ночи. Небольшое окошко, встроенное прямо под потолок, пропускало через себя тусклые лунные лучики, что легко перебивал искусственный свет над головой. Но Блиц всё равно не мог не заметить, очередной раз отжимая мочалку от лишней воды, как тот нежданно отыграл на его кристалле Асмодея. Он поймал себя на странном — несмотря на столь суетливый и окончательно добивающий день, бес был спокоен как никогда. Спокойно сидел, скрючившись на маленькой табуреточке, и изредка шептал что-то подбадривающее. Спокойно слушал едва различимый гул на улицах, копошение в соседних комнатах, плескание воды. Всё будто и должно быть так. Как вдруг, снова намереваясь намочить мочалку, он замер и совсем не спешил вытягивать руку из воды, пусть и перчатка, и край рукава были насквозь промокшие. Его взгляд остановился где-то на водной глади и ощутимо потяжел, а губы невольно поджались. Через время Блиц, чуть замявшись, аккуратно, но стремительно, глянул на чужой затылок и спину. Вот и деталь, которая он сам для себя только что открыл, перебирая всё вокруг себя, — Столас не проронил ни слова. Они выходили из здания суда — он молчал. Шли по улицу и поднимались в жилище беса — он мог только кратко кивнуть, но клюв держал на замке. И сейчас, явно не получая ни капельки удовольствия от купаний, лишь изредка фыркал от холода. Бес неуверенно поёрзал на месте, постыдился слишком долго всматриваться в принца. Всем понятно, что лишиться статуса, влияния и, конечно, всего состояния — паршиво. Ещё паршивее то, что виновником всего этого стал сам Блиц. Он будто старался игнорировать этот факт весь вечер, как обычно то и делается. Но иногда неприятные мысли проскальзывают сами собой, лишь задень один непримечательный рычажок — бомба тут же взорвётся и всё уничтожит. Он нелепо встряхнулся, очевидно, попытался оторваться от очередного бреда, что начинал мешать в своей голове, и вспомнил о своём недавнем занятии. Казалось, что даже со своей единственной задачей он справляется плохо — умыть Столаса, чтобы хоть как-то отблагодарить его. Но пальцы уже так ослабли, что едва могли удержать хоть что-то. Бес на это красноречиво пропыхтел что-то неразборчивое, с неким отвращением встряхивая мокрую ладонь. Столас всегда был готов на все ради него, а чем мог пожертвовать он? И сравнилась бы его жертва с тем, что сделал принц? Взять всю вину на себя, предполагая, что тут же будешь казнён — разве Блиц этого заслуживает? Блиц, которого Столас до сих пор видит таким — грубым и циничным, бесчувственным и закрытым. И всё равно он, глупый, примчался туда и спас его, никчёмную и малозначимую, жизнь. Просто, потому что любит. Бес позорно насупился, дёрганно перебирая пальцы. Негаданно всё начинало утихать. Всё, что он мог слышать до, сравнялось лишь с его собственными тихими мыслями и довольно выраженным дрожанием принца. Ему всегда было тяжело осознавать, что он чувствует и чувствует ли что-то вообще. Столас, конечно, не был его самым первым вожделением — чего стоила лишь та вечеринка Веросики. И каждый раз дорога к признанию была через тернии, тернии, и тернии, но до «звёзд» Блиц никак не добирался. Но будто с ним было по-другому. Тернии были не такими колючими и болезненными, а звёзды — не такими далёкими. Именно поэтому он сейчас здесь — трепетно старается помочь и показать, что для него это всё значит на самом деле. Он уже начинал постепенно забываться, голова невыносимо ныла и чего-то нагло требовала. Требовала обессиленно завалиться в постель, зарыться в мягкие пёрышки, вдыхая незабываемый запах лаванды и вычурные нотки каких-то эфирных масел, и слушать столь приторные речи, что начинало подташнивать. Требовало услышать ненавистное окончание «и» у его имени, которое сладко тянул чужой голос и к которому уже успевалось привыкнуть. Требовало с ворчанием замечать, что завтра уже полнолуние, но при этом думать, чем можно удивить партнёра на этот раз. Всё это яркими вспышками мелькало перед ним и проносилось воспоминаниями в глазах. Но, в унисон чему-то страстному и рутинному, начинала вклиниваться злополучная встреча, где он получил «свободу» и повёл себя полным идиотом. Где его имя звенело не по-настоящему и так хрупко без «и» на конце. Где Столас смотрит на него с таким глубоким разочарованием и растерянностью, что тут же всё внутри разбивается. Было так поразительно вытягивать из себя то, что спутся такое количество кошмарного и ранящего, принц сумел не вырвать с корнями те светлые, цветущие чувства в себе, пусть и бес делал всё ровно наоборот. Так легко сравнивать любовь с растениями. Столас всегда их обожал и, как казалось, знал о них всё. Оттого и расцветали те в нём пышным и нескончаемым садом, который он внимательно оберегал и которым безумно восхищался. Блиц же совсем не знал, что с ними нужно делать. И как бы он не желал расцвести подобным садом, своими же руками он всё уничтожал из-за слепого незнания, попутно отравляя и сады других. Спустя множество ошибок и действительно полезных советов тех, чьи сады он успел покалечить, он наконец-то смог взрастить в себе нечто довольно слабое, но сильно жаждущее жить. Но теперь было больно гадать — насколько сильно уничтожен сад Столаса из-за него, и возможно ли всё вырастить вновь, а то и больше? Послышались колебания воды, и Блиц достаточно ясно перекинул взгляд на принца, что наконец-то превратился из неподвижной статуи во что-то живое. Однако он всё так же выглядел слишком опустошенно и беззащитно, но от этого более приближённо к самому бесу. Блиц чуть поддался вперёд, стараясь по возможности безшумнее дышать. Он всегда его любил, но слишком колко и скрытно. И сейчас, пытаясь всмотреться в чужие глаза, его не содрогает острый взор, а скорее, мягко охмуряющая, стрела Амура. Принц несильно прогнулся вперёд, на миг томно вздохнув от напрягшихся мышц, что совсем размякли в тёплой ванне. Бес почти невесомо обхватился вокруг его шеи сзади, со временем теснее прижимая к себе и пытаясь запрятаться где-то в чужой шее. И пусть Столас сейчас был весь мокрый и не до конца вымытый от уличного мусора, пусть совсем не способный проявить робкую нежность в ответ. Блиц сейчас готов хвататься за любую возможность, лишь бы доказать ему, как это значимо для него. — Прости меня, — хрипло и сбивчиво, но бес смог вытащить из глотки слова, которые уже давно обязан был повторить и не один раз.